ались прежде  и  по-видимому, очевидно, никогда не
стекутся вновь.
     --  Как  же  мне это узнать наверняка?  -- спросил Цефалио,  царственно
опускаясь в тростниковое кресло, со своей неизменной черной  сигарой в зубах
--  красивый и гордый южанин в большой шляпе  под летним солнцем  в  пыльном
глинобитном городишке Мексики, которой еще лишь предстояло появиться на свет
и помочь нам вырваться  из оков реальности,  если только у  нас  хватит  для
этого сил.
     -- Как ты думаешь, они далеко успели уйти?
     -- Я полагаю, они теперь уже на полпути к Гакаллиону.
     --  А ты учел бандитские нападения на  железной дороге в провинциальном
городе Сан Хуан де лас Фруктофрескас?
     -- Да,  я принял  это в расчет, когда делал свои вычисления, -- ответил
Джордж. -- Но если они на полпути к Гакаллиону, то их отряд сейчас находится
где-то в середине ущелья Сломанной спины в провинции Слерамио.
     -- Если только они не  выбрали более  нормальный путь через джунгли, --
резко ответил Цефалио.
     --  Они  там  не пойдут,  Твое Превосходительство. Ты  хочешь спросить,
откуда я это знаю?  Да  потому что  Стобридж,  их предводитель, считает себя
умнее меня. Эту  иллюзию он питает с тех дней, когда мы оба учились в Итоне.
Но поскольку я знаю об  этом,  мне не трудно понять, что  он не воспринимает
меня как  соперника  и  не  находит  нужным придумывать планы, которые  бы я
действительно  не  мог разгадать.  Вот  почему  теперь,  после  того  как мы
просчитали каждый его шаг, нам  требуется  лишь  предпринять соответствующие
действия.
     -- Соответствующие действия! -- задумчиво  повторил Цефалио. -- Если бы
мы только знали, что это такое!
     Долгое время  генерал  смотрел  на верного  друга немигающим взором. На
мгновение он снова стал старым Цефалио, которого Джордж знал  столько лет --
до того,  как солнечный  свет  и  ночная мгла раскололи между  ними небесное
царство, и когда в мире еще был мир. Но потом глаза Цефалио снова заморгали;
маленькие  шторки  из  угриной  кожи  задвигались   вверх  и  вниз,  сверкая
чужеземным  лаком;  и  генерал, смахнув  скупую слезу, взмахнул недрогнувшей
рукой. В тот же миг  солдат, невидимо  стоявший на  страже, выпрыгнул  перед
ним, с усами и всем прочим.
     -- Да, мой генерал? -- сказал он, отдавая честь.
     Однако Джордж был сыт по  горло этими извращениями.  Он  отмел  Цефалио
прочь, опознав в  нем еще  одно из  тех  ложных  воспоминаний,  которое  ему
имплантировали в голову, чтобы  свести с ума. Но доктор Азов  и его зловещие
помощники с бледными лицами выполнили свою работу  недостаточно  умело. Тот,
кто всматривался вглубь явлений, без труда  замечал  края  внедрений в  зоне
психомоторных  воспоминаний,  а  Джордж,  как лучший  из  операторов  Серого
Корпуса,  считался  экспертом по  психам  и моторам. Только так  можно  было
противостоять  врагу, который, овладев нашими землями,  женщинами и рабочими
местами, пытался  теперь  аннулировать  наши души и превратить цвет  нации в
недееспособных  идиотов.  Но,  несмотря  ни  на  что,  человек  все  же  мог
обнаружить края искусственной памяти; он мог отодрать эту неровную заплатку,
прижать свой  глаз  к маленькой  щелочке  и  заглянуть  в  колдовской  котел
творения, в  тот темный центр,  из которого происходило все. Хотя  многие от
этого сходили с ума.
     Капитан,  поймав его за таким недостойным занятием,  тактично прочистил
горло.  Джордж  быстро  отпрянул  от  щелки  и сделал  вид,  что  ничего  не
случилось.
     -- Вы что-то хотели?
     -- Напомнить вам о правилах приличия.
     -- Продолжайте, -- сказал Джордж.
     -- Только не в присутствии дам, -- ответил капитан.
     -- Вы не можете сказать мне ничего такого, о чем бы я уже  не знала, --
заявила мисс  Уэст, и  ее безмятежность  превратила  эти  слова  в  легкую и
светлую шутку.
     --  Продолжайте, если  вы  мужчина, -- настаивал Джордж.  --  Почему вы
вдруг остановились?
     -- Между прочим, мы вам  не обещали, что поплывем дальше, -- огрызнулся
капитан. -- Захотели, вот и остановились! Ясно?
     --  Конечно, нет.  Но  я  не  собираюсь вводить вас  в  затруднительное
положение -- особенно, мисс Уэст.
     -- Вот видите, -- сказал капитан, обращаясь к Мэй, -- он не  собирается
вводить вас в  положение. Однако он и пальцем не  шевельнет для того,  чтобы
поддержать  наш  сюжет  в  такую Богом  данную минуту,  когда  мы,  наконец,
собрались  все  вместе --  вы,  я,  Джордж  и  наша  команда с  косичками  и
ленточками.  Опомнитесь, мой друг!  Это здесь  настоящая  стрельба и тяжелая
упорная работа! Это здесь вас ожидают подвиги и  великие свершения! Мы могли
бы поручить  вам что-нибудь действительно серьезное --  например,  сосчитать
каждую заклепку в этом картоном море. Так нет же! Вы задумали сойти на сушу!
Вы решили уйти от борьбы и опустить  свои два цента в то  место, которое вам
не принадлежит!
     -- Капитан, я попросил бы вас держать себя в руках...
     Однако уговоры уже не помогали. Кожа на лице капитана покраснела. В его
черных, как смоль, волосах появились перья; нос вырос и загнулся крючком. На
бронзовой  груди  возник ритуальный рисунок Большой Коробки. Осмотрев себя с
головы до пят, Ролло горько воскликнул:
     -- Что же вы с нами делаете, Джордж? Нет! Только не это!
     Глубоко вздохнув, он  собрал всю  силу свой  воли и внезапно исчез.  Он
исчез, как луч света. Как крик "эй, бампа-бомпо", который замолкает, едва вы
его услышите. И именно так пронеслась эта неделя для Джорджа. Хотя ему было,
в принципе, все равно.
     -- Вы следующая, мисс, -- сказал Джордж.
     --  Да  брось  ты эти  глупости, -- хихикнула  Мэй. -- Давай лучше  как
следует повеселимся.
     -- Нет,  -- ответил  Джордж.  -- Не  время для  веселья. Страх  --  вот
горький плод отчаяния. Волны  не знают о том,  что скрыто  в  глубинах.  И в
такое время, как это, нам следует забыть...
     Мэй сделала  брезгливый жест --  вернее,  брезгливенький  жестик. Этого
было  достаточно.  Она  испарилась.  Она  исчезла,  чтобы  воссоединиться  с
капитаном, или, что  более вероятно, уйти в ту огромную страну возможностей,
куда удаляются герои пьес, когда мы расходимся от сцены.
     -- Наконец-то я от них отделался, -- сказал себе Джордж.
     -- Мог бы и нам кое-что объяснить, -- проворчал словесный мешок.
     -- Черт, ты по-прежнему здесь? -- спросил Джордж.
     -- Тебе лучше в это поверить, приятель, -- ответил словесный мешок.
     -- И я тоже по-прежнему здесь, -- добавил черепахан.
     -- Но где мы находимся? -- поинтересовался мешочек.
     -- Мне кажется, это авианосец "Слюнявчик", -- сказал Джордж.
     -- Неплохая  попытка,  Джордж,  --  похвалил  черепахан.  -- Однако  ты
стартовал немного поздно. Лавина  уже пронеслась. Я,  конечно, извиняюсь, но
прошлого не вернешь. И "Слюнявчик",  во всей своей неисполненной славе, ушел
в небытие.
     -- Тогда где же мы сейчас? -- спросил Джордж.
     --  Мне очень не хочется  говорить ему это, но похоже, что мы нигде, --
шепнул черепахан  словесному мешку, и тот повторил фразу вслух -- буквально,
слово в слово.
     -- Нигде? -- изумленно переспросил Джордж.
     --  Нигде,  --  подтвердил  черепахан с тем самым  невозмутимым  видом,
который  так типичен для взрослых особей его вида; а ведь он, между  прочим,
уже подбирался к семи годам.
     В  лесу  наступал вечер --  один из тех чудесных тихих  вечеров,  когда
хвойные  деревья примеряют шляпки облаков,  а  маленькие  кусты  роняют алые
слезинки  ягод, сожалея о том,  что такой прекрасный день уже не повторится.
Шагая по едва заметной  тропе, Джордж наслаждался красотами природы,  однако
его восторг все больше пригибался  к земле  под тяжестью  черепахи,  которая
висела у него на  спине. Словесный мешочек вел себя скромнее. Он уместился в
одном  из  больших  карманов куртки и  спокойно дремал. Но черепахан, будучи
криминальным авторитетом,  обладал солидным весом.  И  когда  он начал петь,
Джорджу стало вообще невмоготу.
     "Мне надоело зависать в знакомой роще,
     И с болью в сердце вспоминать о доброй теще.
     А кореша метают харч, и душу рвет надсадный плач,
     Но за деревьями ждет суд и злой палач. "
     (Припев: )
     "А песня летит прямо в небо,
     Как ласточка под небеса,
     Туда, где ни разу я не был,
     Где ангел творит чудеса... "*
     * "О, как приятно жить, один, два, три, в роще, иелалихо,:
     И повторять жалобную песню лугового жаворонка,:
     Когда он выблюет ее на пол,: А стоит ли?
     Историю Минос неясную и странную,:
     И никто не заметит ее, и не будет платы, кроме гнева,:
     В плавании по воспоминаниям, ведущим на лужайку,:
     Песню, которая летит и уходит навсегда,:
     А ласточки резвятся, и можно рассмотреть... ":
     -- Я бы просил, -- сказал Джордж.
     -- Что-что? Не понял? -- спросил черепахан.
     -- Вы не могли бы воздержаться от пения?
     -- Хочешь сказать, что тебе не нравится моя песня?
     -- Она меня тревожит, -- ответил Джордж.
     --  Хм-м,  а  я  ведь  выбрал  самую  задушевную, --  обиженно произнес
черепахан. -- Эй, мешок? А ты что скажешь? Тебя тут тоже что-то тревожит?
     Словесный мешок осторожно выполз  из кармана Джорджа и свесил вниз свои
крохотные лексикографические ножки.
     --  Я  не знаю, где  мы  сейчас  находимся, --  сказал  он. --  Поэтому
какая-то доля тревоги, конечно же, есть. Но меня успокаивает окружающее  нас
великолепие, которое  не скоро  забудется усталому  путнику.  Как  вам такой
ответ?
     --  Неужели вас  даже не интересует,  где вы  находитесь? -- возмутился
Джордж.
     -- А  что тут такого интересного? -- недоуменно спросил черепахан. -- Я
сижу на твоей спине, а мешочек торчит в твоем кармане.
     Мешочек  действительно торчал. От  него немного попахивало таблетками и
эфиром.
     -- Куда же нам в таком случае идти?
     --  Давай не будем тревожиться  об  этом, -- успокоил его черепахан. --
Просто шагай себе по этой дорожке и шагай.
     -- По какой дорожке?
     -- А ты сделай ее и тогда увидишь.
     Джордж не хотел подчиняться приказам какой-то  черепахи  -- тем  более,
что она могла  оказаться панцирной  и сухопутной. От такой мысли у него даже
мурашки побежали по коже. На всякий случай он сошел с дороги, на которую его
вывел черепахан, и,  надо сказать, сошел  вовремя. В тот  же самый  миг мимо
него  с  ревом  пронесся  большой  грузовик  с огромными  колесами,  который
выскочил из каких-то внутренних потаенных уголков леса и помчался к каким-то
внешним потаенным уголкам.
     -- Это еще что такое? -- воскликнул Джордж.
     Грузовик  с  водителем  в  ковбойской  шляпе  лихо  развернулся  вокруг
молоденькой  сосны  и  вновь направился к  Джорджу.  Мотор  взревел,  к  его
грозному рыку  прибавилось сиплое сопение, которое  могло исходить только из
камеры карбюратора, и Джордж понял, что  все это не к добру. Особенно ему не
понравился сам грузовик. Огромную квадратную кабину украшала психоделическая
живопись, выполненная в манере дневного глюка -- а, между тем, мода на такие
вещи  прошла  уже  давным-давно.  Он  встал  на  дыбы  или,  лучше  сказать,
припарковался на поляне, порыкивая мотором, сморкаясь серым дымом из широких
выхлопных труб и посвистывая клапаном радиатора.
     --  Я  думаю, тебе  стоило бы поговорить с ним,  -- предложил словесный
мешок.  --  Во всяком случае,  ты не  развалишься,  если  скажешь  ему  пару
ласковых слов. Сделай первый шаг, а мы посмотрим, что у тебя выйдет.
     -- Лично я больше не буду смотреть на то, что из него выйдет, -- сказал
черепахан, брезгливо поморщившись. -- Мне уже надоели ваши детские  забавы и
всякие там неожиданности.
     Грузовик подъехал ближе, и Джордж заметил женщину, которая сидела рядом
с водителем. Ее густые рыжие волосы ниспадали на плечи  как  заросли  плюща;
непослушные  локоны завивались в маленькие кольца и спирали,  сквозь которые
тускло поблескивали проницательные  глаза.  Грузовик начал  останавливаться,
потом полностью  остановился  и, наконец, замер на месте. Джордж  сжал зубы,
сдерживая  подступившую дрожь. Ситуация выглядела опасной -- особенно, когда
мужчина  вытащил  из  кобуры револьвер,  сделанный  из крепкого  орешника  и
вороненой стали, а затем жестом велел женщине выйти из кабины.
     Джордж  хотел выбежать  из кустов и  представиться  этой милой паре, но
что-то заставило его изменить свое решение. Очевидно, непоследнюю роль здесь
сыграли  бархатные тени  леса,  спокойствие  дня,  нежный  ветерок и  белки,
участливо  кивавшие  с  макушек  деревьев.  Вспомнив, что за показ денег  не
берут, Джордж решил немного понаблюдать.
     --   Я  тоже  хочу  посмотреть,  --  сказал  словесный  мешок  и  начал
карабкаться на панцирь черепахи.
     А  что   ему  еще  оставалось  делать,  если  остальные  не  додумались
поддержать его  маленькую подушечку, которая, в сущности, тоже была мешочком
-- пусть для бобов, но зато расшитым цветными нитками.
     --  А сейчас я  вот  что тебе покажу, -- сказал  похожий на  ковбоя тип
своей рыжеволосой подружке. -- Я  покажу тебе, как  надо  защищаться.  Ты же
знаешь, как я  тревожусь за тебя.  Ты знаешь, как  мне тяжело оставлять свою
крошку в маленьком домике посреди дикой прерии, где на сотни миль лишь трава
да унылый  ветер, где за целый век  не увидишь ни  одной живой  души, где ты
остаешься  одна,  без  оружия,  с  одним лишь  зубчатым  гребнем  прекрасной
старинной работы,  и  никто  тебя не  защитит, если  что-нибудь  произойдет,
стрясется или смахнется.
     -- Ах, Люк, -- ответила женщина. -- Я даже понятия не имела, что ты обо
мне так заботишься. Все это время я думала, что ты ценишь меня только за мои
языковые  навыки  --  за то,  что  я  стала  моноглотом  и  заслужила  среди
обитателей наших мест почетную славу непревзойденного таланта.
     --  Ладно,  смотри внимательно, --  сказал ковбой и расстегнул фуфайку,
накинутую поверх патронташа, к которому крепились его джинсы, заправленные с
другого  конца  в  ботинки из сыромятной  кожи, поскольку он  ставил  их  на
порядок выше той сухомятной обуви, которую носило большинство горожан.
     -- Сначала берешь эту штуку за кончик и нажимаешь  ее  вот  сюда. А это
называется предохраняющим средством. Ну-ка, попробуй.
     Девушка  с кудряшками спустила  предохранитель,  револьвер бабахнул,  и
гулкое  эхо выстрела понеслось по  лесу.  Шальная  пуля,  чиркнув  по дюжине
деревьев, отрикошетила от мостовой и влетела в узкий переулок, который вел к
лагерю  поселенцев. В тот же миг ребенок или, возможно, карлик -- о чем было
трудно судить  на таком  большом расстоянии  -- издал встревоженный  крик  и
рухнул замертво, словно макрель, взлетевшая на луну.
     --  Для начала  неплохо,  -- похвалил свою подружку ковбой. -- А теперь
нам надо выбрать какую-нибудь новую цель.
     Он обернулся, увидел Джорджа и начал наводить на него оружие.
     -- Эй! Подождите минуту! -- закричал Джордж.
     Он торопливо прыгнул за ствол дерева и ненароком вспугнул  королевского
аиста, который сидел там на корточках, разминая клочок газеты.
     --  Извините, --  сказал  Джордж.  --  Но  этот  безумец  пытается меня
пристрелить.
     -- В таком случае мы должны предпринять какие-то действия, -- - ответил
аист.
     Он взлетел на толстую ветвь, отыскал в  стволе потайное дупло и вытащил
оттуда прекрасный тисовый лук и каленую стрелу.
     -- Вот, смотрите!
     Встав в позу, которая невероятно трудна для аистов, он натянул тетиву и
выпустил стрелу. Та, наслаждаясь чувством полета, воспарила к небесам, затем
накренилась и начала свой долгий спуск обратно на Землю.
     -- Осторожно! -- воскликнул Джордж.
     Но было слишком поздно.  Стрела с бронебойной боевой головкой вонзилась
в кабину и нанесла грузовику серьезное ранение.
     -- Святой броненосец! -- вскричал мужчина.
     Его привычка к присказкам свидетельствовала о том, что он происходил из
племени апачей или трепачей,  хотя никто из них больше не следовал обрядам и
священным  тропам своего  народа.  Разложив  подбитый  грузовик  на  газоне,
мужчина осмотрел ужасную рану.
     --  Выглядит не так уж  и плохо,  -- сказал он сам себе и влил в  мотор
бутылку вальволиновой смазки.
     Двигатель  издал  протестующий  вздох,  дважды  тренькнул  и  вырубился
мертвым сном.
     -- Скажи, он  поправится? -- спросила девушка с кудряшками и слезами на
глазах.
     Ее рыжие волосы затрепетали  в  порыве ветерка, светлая  юбка взмахнула
широким подолом,  и  под  тонкой  блузой  из  дорогой  первосортной  материи
проявились набухшие соски дерзкой и прекрасной девичьей груди. Еще не будучи
понятой, она скромно  дарила надежду на начало любовной сцены или даже, если
повезет, на настоящий сексуальный роман.
     -- А что это вы тут подсматриваете? -- закричал словесный мешок.
     -- Тебе-то  какое дело? --  ответил Джордж,  инстинктивно  съежившись и
прикрыв руками покрасневшие уши.
     --  Ладно, забудь, -- сказал словесный мешок. --  Я ведь это только так
-- для смеха.
     -- Твои шутки начинают плохо пахнуть, -- сердито проворчал Джордж.
     В тот же миг  ковбой и рыжая леди, странно засопев,  повернулись в  его
сторону.  Узнав  Джорджа,  мужчина  сдвинул  на  затылок   большую  шляпу  и
разочарованно сказал:
     -- Ну,  вот!  Это напоминает мне историю о том  мужике,  который увидел
жабу и привязанную на веревке гваделупу.
     -- Если  хочешь, я  могу  перевести  тебе эту фразу, --  сказал Джорджу
словесный мешок.
     -- Лучше заткнись,  -- ответил Джордж.  -- Я и сам  понимаю,  о  чем он
говорит.
     Повернувшись к ковбою и сделав широкий взмах рукой, Джордж дипломатично
сказал:
     -- Вы куда-то направлялись? Не так ли? Может быть  вы возьмете с  собой
меня, все мое движимое имущество и относящиеся ко мне вещи?
     -- И-у-я-се-е!  --  произнес  ковбой,  а  затем  вытер  с  губы  слюну,
поскольку фраза оказалась слишком смачной. -- А вы разве едете туда же, куда
и мы?
     -- Наверное, -- ответил Джордж.
     Что-то внутри него протестовало против такой манеры  диалога, но менять
ее  было  уже  поздно.  Словесный мешочек  с  перепугу прятался  за  костной
оболочкой  органа  понимания, и Джорджу  не  оставалось  ничего другого, как
только подстраиваться под его костноязычие.
     Они забрались в грузовик  и какое-то  время ехали в полном молчании  --
или,  вернее,  в неполном молчании, поскольку  оно нарушалось ревом мотора и
надоедливым чавканием черепахана, который объедал молодые побеги синтаксиса.
     Моноглоты не ожидали,  что их будут описывать  так скоро. Чтобы навести
марафет, они  разбежались  по костюмерным. Многие остановили свой  выбор  на
трех ногах и  одной руке -- последнему писку парижской моды. Когда они вышли
из  вигвамов со своими  стилистами и  кутерье, среди них возникла  небольшая
давка. В  принципе,  Джордж  видел индустриальные районы и похуже  этого, но
тогда было другое время. Теперь, после долгих лет, жизнь моноглотов казалась
вынужденной поправкой. Если только из них не сделали исключение.
     Увидев рыжеволосую женщину, моноглоты закричали:
     -- О, спасительница и воспроизводительница нашего племени!
     Они говорили что-то еще, но качество света не удовлетворяло стандартам,
и края кадров наползали на центр.
     --  Ну, что  я скажу? Серость! Склеп! -- возмущался словесный мешок. --
Выглядит более чем отвратительно. Куда вы поставили  этого идиота? А куда он
направился сейчас?
     Ковбой щелкнул поводьями  и развернул грузовик на объездную магистраль,
которая замыкала в кольцо большое скопление городов. На пути к ближайшему из
них  стояло  пять   шлагбаумов,  но  водитель,  оживший  от   быстрой  езды,
игнорировал  предупредительные   вспышки   своей  зажигалки.  Он  переключил
передачу  и помчался  вперед на взятом  в  кредит транспортном  средстве. Но
камуфляж подвел; кабина, несмотря на раскраску, оказалась слишком  заметной,
и