нельзя  убить.
Потому что я не принадлежу этому миру. Душа моя осталась  в  Земле  Теней.
Эрруйем ждет меня на своем престоле. Я не могу быть вургром, потому что  у
меня нет души.
     Это  был  предрассудок,  и  он  хоть  как-то  выручал  меня  в  наших
полуночных дискуссиях о бренности существования. Считалось, что  вургры  -
так здесь называли вампиров - сбывают свою душу в обмен на  богатство  или
колдовское могущество гигантским подземным паукам вауу, а  когда  приходит
время рассчитаться, те не всегда утаскивают жертву в  логово.  Иногда  они
обрекают ее на вечные муки голода, ибо вургр не  насыщается  ничем,  кроме
человечьей крови. Ниллгану, по понятной причине, торговать  нечем,  и  для
скупщиков душ он интереса не представляет. Такой вот "Фауст" по-зиггански.
До Мефистофеля здесь еще не додумались,  прочая  же  нечисть  была  вполне
материальна. Все эти вауу, уэггды, эуйбуа и иже с ними даны  были  жителям
империи в ощущениях, как правило - чрезвычайно неприятных.
     Эуйбуа - та тварь,  которую  я  уложил  в  ходе  ритуала  Воплощения.
Переживший свою эпоху сухопутный трилобит-мутант. А третьего дня я  видел,
как из колодца вытаскивали дохлого вауу.  Он  уже  начинал  разлагаться  и
смердеть,  а  воду  отравил  своим  ядом  на  вечные  времена.  Скрюченные
мускулистые  лапы.  Брюхо  -  одрябший  мохнатый  мешок.  Вроде  тех,  что
доводилось мне, отбываючи непременную трудповинность на картофельных нивах
подшефного совхоза, вдвоем с напарником с размаху, иной раз  -  со  второй
попытки, метать в кузов прицепа. В прежнем, потустороннем бытии...
     Вургры  тоже  не  были  отвлеченным  понятием,  этакой   страшноватой
быличкой. Один из них, во плоти, с неделю бродил вокруг дворца,  ускользая
от ночных дозоров, устроенных юруйагами. И в напоминание о себе  и  словно
бы в издевку над усердием доблестного Элмайенруда  оставлял  то  в  задней
арке, то в сточной канаве обескровленные тела жертв. Допрошенные  очевидцы
клятвенно утверждали, что вургр был ростом со  сторожевую  башню,  о  двух
головах и четырех руках, и что не будет ему успокоения, пока не  насытится
он из яремной вены Солнцеликого.
     Император дрейфил. Он не верил, что я сумею защитить его своим мечом.
Юруйагам же он не верил никогда.
     - Пусть император прикажет... - сказал я угрюмо.
     - Ты не можешь оставить меня одного в  этом  змеюшнике!  -  всхлипнул
Луолруйгюнр. - Меня зарежут, как козу. И ты, не исполнивший  обета,  вечно
будешь пить кипящую смолу в Земле Теней.
     - Тогда пусть император спит до утра. Днем вургр ему  не  страшен.  А
ночью вургру страшен я.
     - Это верно. Вургры боятся ниллганов. Почему? И вы, и они - бездушны.
И вы, и они обречены служить своим хозяевам.  Все  же  непонятно,  клянусь
чревом Мбиргга. Запах, что ли, у вас другой или кровь неживая?.. Послушай,
Змиулан, - император опрокинулся на просторное ложе и завернулся в  грубое
покрывало из волчьей шерсти. - Расскажи мне о своих войнах. Я люблю...
     "Что ему здесь наплели мои предшественники?"
     - Я не стану делать этого. Услышав о моих войнах, император  навсегда
утратит сон. Это будет пострашнее всех вургров империи, вместе взятых.
     - Ничего. Меня уже не мучат  кошмары  от  рассказов  о  жидком  огне,
который ничем не погасить, или  железной  гальке,  выдирающей  у  человека
внутренности.
     "Вояка, - подумал я. - Ни черта-то ты не  знаешь.  Про  Чернобыль,  к
примеру. Когда свои гробят своих, не врагов даже, а просто мирных  жителей
в округе, сотнями и тыщами, безо всякой там войны. Да  что  там,  ты  ведь
паршивенького взрыва учебной гранаты ни разу не видал, вот что  смешно!  А
посади  тебя   возле   телевизора   воскресным   утречком,   когда   гонят
военно-патриотическую туфту типа "Служу Советскому Союзу", а крутани  тебе
какую-нибудь самодовольную,  и  оттого  относительно  безобидную  залипуху
вроде "Освобождения" - при  всем  том,  что  правда  о  наших  войнах  еще
ужаснее, настолько ужаснее, что ни один режиссер ее еще не отснял, ни один
писатель не описал!.."
     - Видит Йунри, ты не любишь воевать, - сказал император презрительно.
     - Это правда.
     - Как же ты собираешься охранять меня?
     - Я постараюсь делать это не убивая.
     - Ты хочешь излечить бегемота от запора, - хмыкнул Луолруйгюнр,  -  и
не замараться в дерьме.
     - Хочу, - подтвердил я мрачно.



                                    10

     ...я  поселился  в  будущем.  Моя  скромная  трехкомнатная  квартирка
затеряна на девяносто шестом этаже "Саратова-12". Этаж в  новом  смысле  -
целый жилой микрорайон с улицами,  площадями  и  транспортными  артериями.
Проклятье, прежние понятия никуда не годятся. Потому  что  улицы  -  всего
лишь пешеходные промежутки между сотами этого необъятного улья. Площади  -
пешеходные    же    пространства,    благоустроенные     для     приятного
времяпровождения, с буйной зеленью и фонтанами. Надо сказать, что нет и  в
помине каких-либо названий в честь выдающихся  деятелей  и  знаменательных
дат. Вероятно, в один  прекрасный  момент  рассудительным  нашим  потомкам
обрыдло срывать одни таблички, дабы тотчас же нацепить  другие.  А  героев
античности явно недостаточно для такого количества именуемых  объектов.  В
конце концов, и восстание  Спартака  могло  внезапно  получить  совершенно
уничтожающую идеологическую  оценку...  Различают  по  номерам.  Иногда  в
разговорах используются безобидные описательные  характеристики:  Широкая,
Зеленая, Открытая. Что же касается упомянутых мною  транспортных  артерий,
то  это  достаточно  просторные,  звуконепроницаемые  бетонные  трубы,  по
которым ползут, катят или  несутся  грузовые  механизмы,  по  преимуществу
автоматы. Людей на моем этаже негусто. Может быть, это связано с тем,  что
значительную   часть   помещений   здесь   занимает   Центр   темпоральных
экспериментов, одной из лабораторий которого руководит Ратмир, а я  состою
в ней на правах  внештатного  сотрудника.  Либо  же  безлюдье  обусловлено
радикальным решением, наконец, жилищной проблемы.  То  есть,  в  одночасье
строители научились быстро и  добротно  строить,  города  резко  рванулись
ввысь, и жилья стало невпроворот. Еще вариант: народу надоело рожать, даже
узбекам и неграм. Скажем,  сгинул  неведомо  куда  интерес  к  сексуальной
проблематике. Потому-то девицы и разгуливают, светя грудями и попками, без
опаски быть внезапно  оттраханными  в  темном  углу...  Впрочем,  это  мои
домыслы, и я пока питаю надежду разобраться в данном вопросе.
     Пока. Ибо времени не хватает ни на что. При всем том, что подавляющую
массу материала я усваиваю через гипнопедию.
     Ты входишь в глухую, тускло освещенную камеру, залезаешь  в  глубокое
кресло со всякими приспособами - чтобы ненароком  не  выпасть  -  напротив
овального экрана, похожего на выпученный глаз судака. Вдвигаешь в щель под
экраном крохотную дискетку в прозрачном конверте.  Возникает  пульсирующий
свет,  в  уши  вливается  вяжущий  белый  шум,  и  спустя  мгновение  тебе
мерещится, что мигает само пространство. Твоя  воля  смята,  сопротивление
подавлено, ты  отрубаешься.  И  во  время  этого  транса,  который  длится
полчаса, не дольше, в твои  мозги  на  свободные  от  полезной  информации
извилины, каковых  всегда  в  избытке,  вваливают  концентрированную  базу
знаний по избранному предмету. Со всеми необходимыми навыками,  вплоть  до
условных рефлексов и мышечных реакций...
     Всякий раз,  переступая  порог  гипнокамеры,  я  испытываю  смешанное
чувство восторга  и  страха.  Нет,  не  оттого,  что  невзначай  перепутаю
дискетки и сделаюсь выдающимся специалистом по  хелицератам  -  кстати,  о
реликтовых хелицератах империи Опайлзигг  я  знаю  предостаточно,  сколько
вообще должен знать сотрудник лаборатории. Или прекрасным гастрономом, при
моей-то извечной ненависти ко всему, что связано с  кухней...  Просто  мне
кажется, что никому и ничего не стоит затереть мою собственную личность  и
заменить ее на новую. Хотя бы оттого, что я, Сорохтин  Вячеслав  Иванович,
стихийный пацифист и  непротивленец  злу  насилием  толстовско-гандийского
толка, ну никак не гожусь на должность телохранителя императорской  особы.
То есть полная профнепригодность.  А  здесь  возжелали  вылепить  из  меня
безжалостного, умелого головореза. И поэтому  я  опасаюсь  пропустить  тот
момент, когда из гипнокамеры вместо  меня  выйдет  кто-то  другой  в  моем
обличье. А может быть, это происходит после каждого сеанса. Частица  моего
неповторимого "Я" бесцеремонно исторгается прочь, а на ее место  незаметно
-  а  оно   и  должно   быть   незаметно!   -   подсаживается   чужеродный
трансплантат...
     Я как-то спросил об этом Ратмира впрямую, в лоб. Он был возмущен моим
недоверием. Он махал на меня ручищами и орал  -  доброй  половины  слов  я
попросту не понял. Он вывалил на стол кучу  документов.  Я  же  у  них  не
первый из моего времени.  И  почему  для  целей  своего  эксперимента  они
дергают именно нас, еще предстоит выяснить. Надеюсь,  снова  надеюсь,  что
предстоит... Из документов явствовало, что-де все без исключения резиденты
не  претерпели  сколько-нибудь  значительных  модификаций  личности  и  по
возвращении домой благополучно живут прежней жизнью.
     Честно говоря, меня это не убедило. Ратмир и _д_о_л_ж_е_н_ был  орать
и потрясать лапами над моей головой.
     Потому что этого требует эксперимент. Им нужно заполучить меня  любой
ценой, чтобы за каким-то хреном зашвырнуть в  минус  двадцать  пятый  век.
Цель оправдывает средства. А документы можно подделать.
     После гипнопедии следуют семинары  по  только  что  вдутому  в  мозги
предмету. Цель - проверить закрепление и  осознание  материала.  И  потом,
иногда возникают вопросы, базой знаний не раскрытые. Кроме "мастера",  как
принято величать руководителя занятия, обычно присутствую один я.  Реже  -
еще несколько человек. Судя по болезненной - на фоне повсеместно загорелых
рож - бледности, мои современники. Между собой  практически  не  общаемся.
Диалоги  только  по  делу.  Хотя  в  пылу  полемики  отчужденность  как-то
стирается.  Но  семинар  заканчивается,  и  мы,   прохладно   простившись,
расходимся каждый в свою сторону. Ни имен, ни иных паспортных данных  друг
друга не ведаем. Обращение совершенно условное, как в  зоне  по  кликухам.
Впрочем, с обязательным  присовокуплением  "коллега".  Коллега  Гофмаршал,
коллега Авгур, коллега Змиулан. Последний - это я.  Никакого  сокровенного
смысла в свой псевдоним я не вкладывал. Ну разве что  незначительную  долю
пижонства. Когда встал об этом вопрос, я назвал Ратмиру наобум первое, что
всплыло в голове. Он последовательно отверг  несколько  моих  предложений,
ибо уже существовали резиденты с такими кличками. А  вот  Змиулана  у  них
покуда не было.  Так  я  стал  змеиным  царем  из  старославянских  мифов.
Вячеславом же Ивановичем, наипаче Славиком  я  остаюсь  только  для  самых
близких здесь - Ратмира и Нунки...



                                    11

     Да, я связан по рукам и  ногам  необходимостью  защищать  императора.
Хотя никто еще в моем присутствии не посягнул на  его  драгоценную  жизнь.
Если, разумеется, не принимать во внимание странную выходку Элмайенруда во
время Воплощения.
     И все же я придумал, как увеличить себе количество степеней свободы.
     Была  казнь.  Присутствовали   император   и   весь   двор.   Казнили
разбойников, и казнили страшно. Приводилась  в  исполнение  отвратительная
процедура медленного  раздавливания.  Приговоренного  распинали  на  земле
между кольями и неторопливо, на протяжении примерно  получаса,  накатывали
на него тяжкую каменную болванку, на манер асфальтового катка.  Начиная  с
ног. Обреченный вопил до срыва голосовых связок первые десять минут. Молил
о  пощаде,  изрыгал  проклятия,  сулил  награбленные  сокровища  из   всех
потаенных мест. Когда каток  доходил  до  таза,  крик  достигал  апогея  и
обрывался. Дальше из глотки вместе с кровью выхлестывал один лишь хрип...
     Полуголые зверовидные  палачи  уже  отскребли  от  брусчатки  останки
первой жертвы. Из деревянной клетки на происходящее тупо взирал  следующий
по очереди  душегуб.  Типичный  зигган  -  невысокий,  светлый  шатен,  со
скошенными книзу внешними уголками глаз. Что его отличало от членов  свиты
императора - так это нагота, грязь и неряшливая татуировка где ни  попадя.
От палачей же он был практически неотличим.
     Я вмешался. Подавил тошноту и потребовал:
     - Пусть Солнцеликий отдаст мне этих людей.
     - Какую казнь придумал  для  них  ниллган?  -  усмехаясь  осведомился
верховный жрец Дзеолл-Гуадз.
     Я не удостоил его ответом. Придав  своему  взгляду  твердости,  нагло
вперился в скучавшего императора. Ждал решения.
     - Пусть будет так, - лениво махнул тот царственной дланью. -  Сегодня
мой слух утомлен производимым шумом. В подземелье их...
     Палачи, низко приседая в знак покорности, суковатыми палками шуганули
пятерых разбойников из клетки. Гортанными окриками, как  скот,  погнали  к
разверстой пасти лабиринта.
     - Что ты задумал? - спросил Луолруйгюнр.
     Император изнемогал от зевоты. Эту ночь он провел  в  играх  с  тремя
наложницами сразу, что хотя бы на время отринуло от него мысли о вургре. Я
же, как лицо особо  приближенное,  принужден  был  стоять  в  изголовье  с
факелом и мечом. Вящей пытки  нельзя  и  выдумать.  Я  тоже  хотел  спать.
Вдобавок, у меня ныло  в  паху  -  пожалуй,  впервые  со  школьных  времен
возмужания... А теперь еще и позывало на рвоту.
     - Пусть император последует за мной,  -  сказал  я,  морщась.  Уловил
суетливое колебание в стане жрецов, гадателей и юруйагов. - Один.
     Разбойники сгрудились возле сырой каменной стены подземелья, куда  их
согнали  палачи.  Молча  стояли  плечом  к  плечу,  не   отойдя   еще   от
предсмертного ужаса. Я  ткнул  факелом  в  бородатую  рожу  ближнего.  Тот
встрепенулся, часто заморгал. Потом вдруг растопырил клешнястые пятерни и,
словно во сне, пошел на нас. Император попятился. Стиснув зубы,  я  свалил
злодея себе под ноги коротким ударом поддых. Пнул по разрисованным ребрам.
Перешагнул через него и не разворачиваясь вмазал другому, третьему...  Они
очнулись. Медленно  поднимались,  хлюпая  разбитыми  носами.  Готовы  были
воспринимать обращенную к ним речь.
     - Вы, шакальи ублюдки, - сказал я противным голосом. - Еще немного, и
каждый из вас обратился бы в размазню из говна и крови.
     - Это так,  -  пробухтел  первый,  выжидательно  сверля  меня  серыми
глазками-огоньками.
     - Но вы живы. И проживете ровно столько, сколько достанет  милости  к
вам у Солнцеликого.
     - Разве у Солнцеликого еще есть милость к таким, как мы?
     - Да, есть, - подтвердил я, покосившись на Луолруйгюнра. Тот  вскинул
острый подбородок, однако смолчал. - Но вы должны заплатить за нее.
     - Какую цену? У нас ничего не осталось. Если только жизнь...  но  кто
нам вернет эту безделицу? Мы - почти что мертвецы.
     - Верно. Вы и останетесь мертвецами.  Потому  что  души  ваши  отныне
принадлежат императору. И любой из вас должен  не  задумываясь  подставить
свое тело под меч или стрелу, что нацелены в Солнцеликого.
     - Пусть будет так, - захрипели они. -  Чего  уж...  лучше  смерть  от
меча, чем под давилкой...
     - Вы будете хранить императора днем и  ночью,  -  продолжал  я.  -  И
загрызете всякого, кто приблизится к нему без моего ведома.
     Головорезы размякли. Повалились наземь. Обливаясь  горючими  слезами,
поклялись лапами Мбиргга, что клыками  и  когтями  оборонят  Солнцеликого,
положат за него свою жизнь, ибо насрать им на эту  жизнь,  все  едино  она
досталась им по случаю, истрачена попусту и ни хрена не стоит,  но  терять
эту дрянь все ж таки жаль, и лучше  с  ней,  чем  без  нее...  Луолруйгюнр
взирал на пресмыкающихся у ног его архаровцев с подобающей гадливостью. Он
не видел в моем поступке ни малейшего толка.
     И напрасно. У него появилась альтернативная охрана - эмбонглы, "живые
мертвецы". Эти  негодяи,  воспылавшие  воистину  животной  преданностью  к
императору, стерегли его как зеницу ока. Не прошло и  трех  дней,  как  на
глазах оцепеневшей челяди они буквально растоптали наемного убийцу,  пусть
неумелого, но все же сумевшего обвести вокруг пальца юруйагов. Если только
те сами  не  подослали  его,  чтобы  испытать  новый  защитный  контур  на
прочность... Я даже не успел вынуть меч из-за пояса. Честно говоря,  и  не
торопился. Луолруйгюнр не произнес ни слова. Но я понял, что теперь-то  он
оценил мою дальновидность.
     Я обрел наконец возможность отлучаться из дворца. Мне дозарезу  нужно
было в город. Хотя бы потому, что я  до  сей  поры  не  удосужился  воочию
поглядеть на него - подлинный, живой город двадцать пятого века  до  нашей
эры.
     А еще меня занимал вургр.
     Он содержал стольный град Лунлурдзамвил в страхе. Прошедшей ночью  он
задрал пожилого гончара.  Соседи  выкопали  неглубокую  могилу  под  самым
порогом мастерской и без особенных проявлений печали зарыли  там  тело.  С
безродными покойниками тут не церемонились. Вдобавок,  возникала  надежда,
что дух гончара сладит с вургром  и  отпугнет  его  хотя  бы  от  рыночных
кварталов. На тот случай, если мертвец проявит себя настоящим  мужчиной  и
вызовет своего убийцу на бой, в могилу бросили самый  большой  нож,  какой
сыскался в мастерской. Прочее добро  беззастенчиво  разграбили.  Никто  не
протестовал. Правда, у гончара оставалась дочь, но удел зигганской женщины
- быть бессловесной машиной для продолжения рода.
     Девушка была прелестна. Светлые волосы крупными прядями струились  по
обнаженным покатым плечам. Смуглые тонкие руки спокойно лежали на коленях,
обтянутых подолом сложного одеяния из грубой ткани со множеством  застежек
и ремешков. Она безучастно сидела в углу лавки, по которой гиенами рыскали
соседи, и ждала, когда кто-нибудь польстится на нее. Но таких не  было:  у
зигган  своеобразные  понятия  о  полезности  вещей.  Никому  не  хотелось
громоздить себе на шею лишний хомут.
     Я, неузнанный под серым  жреческим  балахоном,  вошел  в  мастерскую.
Огибая груды черепков и распихивая мазуриков, судачивших о  том,  на  кого
падет выбор вургра этой ночью, приблизился к девушке. Она подняла глаза  -
в них со всей силой полыхнул свет надежды.  Я  откинул  капюшон...  Сияние
угасло, скрылось под опустившимися веками.
     - Как твое имя? - спросил я.
     - Оанууг, - ответила она равнодушно.
     Губы ее шевелились. Я прислушался: девушка шептала не то  заклинание,
не то молитву. Быть может, сейчас же ею сочиненную.
     Вне всяких сомнений, она видела вургра, как меня. Знала:  этой  ночью
он придет за ней,  чтобы  докончить  прерванную  трапезу.  И  никто,  даже
зарытый под порогом отец, ей не защита.



                                    12

     "О том, что было в самом начале.
     Никто не знает, откуда пришел Мбиргг или Паук Бездны, Вауу-Гзоннг. Но
он пришел из Прежнего Мира. Никто не знает, что за мир был  прежде  и  как
случилось, что он уступил место нашему миру.  Но  Прежний  Мир  сгинул,  а
Мбиргг уцелел.
     Когда воды Прежнего Мира сплелись с его огнем, а глина его обратилась
в прах и рассеялась, не стало ничего, в чем могла бы найти опору нога.  Но
это был не воздух, не была вода, не был огонь,  не  была  глина.  Это  был
Эйоруон - смешение воздуха, воды, огня и глины воедино.  И  только  Мбиргг
мог дышать Эйоруоном, есть его и пить его, не умирая от этого.
     Но даже Паук Бездны не находил в Эйоруоне опоры  своим  ногам.  И  он
падал тысячу тысяч лет, размышляя над тем, как ему поступить.  Ибо  Мбиргг
был наделен разумом, чего не скажешь о потомках его, вауу, как не  скажешь
того и о многих людях, населяющих этот мир.
     Ничто не отвлекало Паука Бездны от размышлений, ибо свет и тьма также
растворились в Эйоруоне. А значит, не