!
   Этот уже заваливается, уже навзничь. Коленки задраны, руки раскинуты.
Обидчик это мой, вот кто.  Который  мне  заехал  сейчас.  Теперь  я  его
отчетливо рассмотреть могу. Рассматриваю. И нехорошо мне делается. Хуже,
как если, вперед забегая, о том, что будет, говорить.
   Потому что с хрустом втыкается лезвие лопатки лежащему в пах с правой
стороны.
   - Вот так еще у нас делается!
   Ахаю мысленно, тащу Защитника в сторону.  Друга.  Из  тела,  бурьяном
полускрытого,  брызжет  крови  фонтан.  Конечно,  заливает  сбежавшихся,
наклоняющихся. Отдельный  теплый  чвак  попадает  и  на  меня.  Окропили
все-таки. А возле уже двое из тех, что с мечами. Танаты. На нас с Другом
покосились, но не сказали ничего. Они вообще не говорят.
   - Может, еще обойдется? - Глупый вопрос. Вырвался.
   Друг молча качает головой, под ноги указывая. Том, копошась  и  пища,
будто ожил крови сгусток. Крыльями от земли отталкивается,  оттолкнуться
не может. Мелкий и противный в то же время.
   - Смотри, это важно.
   Смотрю. Захлебнувшись в чужой крови, умирает маленькая летучая  мышь.
Важно? Почему?
   Непонятного будет много не останавливайся иди
   Подевался куда-то Друг. А я дальше  пошел.  Куда  иду?  Куда  все,  к
пристани. Только вот около одного входа в лачугу, ничем от остальных  не
отличимую, будто толкнуло  что:  войди!  Стены  наполовину  из  обломков
деревянных, наполовину брезентом затянуты. Дырка на дырке, но потому как
слоев много, насквозь не видать. Войди!
   Я оглянулся даже, уж не Проводник  ли  из-за  спины?  Никого.  Войду,
отчего ж не войти. Дороги-то все еще не знаю. До  пристани  доберусь,  а
дальше? Мне-то не на пристань.
   Дверь брезентовую, на раме сколоченную, толкнул.
   - Локо! - К кому обращались,  в  глубине  сидит.  За  столом  большим
овальным. Одну макушку вижу  нечесаную,  из  шерсти  меховой  безрукавки
заметную. Не разобрать только как следует, где чья шерсть кончается, где
начинается. Кто-то тут его окликнул. Из-за меня. Что вошел я.
   Печальные тихие старухи вдоль стены, а перед ними горшочки с землей и
травами разными. В виде тоненьких стрелочек торчащими. И темно,  темнее,
чем на улице, хоть несколько ламп висит. Слабенькие.
   - Добрался. - Это из-за стола говорится. Локо  ихний,  или  как  его.
-Добрался - получай.
   И старуха, от стены отделившись, протягивает мне тарелку не тарелку -
плоскую хрустальную вазу со множеством зеленых травинок,  из  коричневых
луковок торчащих. Зеленый газон как бы.  При  этом  шепчет,  извиняется,
просит понять, что это она только разные семена проращивает, что  ничего
больше, а если что не так, то хоть у Локо спроси... Я  кое-как  хрусталь
подхватываю и вдруг неожиданно для самого себя бубушке говорю:
   - Мне именно это и нужно. Спасибо, бабушка. - Хотя понятия  не  имею,
зачем мне трава эта.
   - К Ладье не ходи. Отправка там, суета. - У Локо голос скрипучий, как
дверь входная. - А там как хочешь, мое дело - сторона
   Если хочешь можешь посмотреть но  на  нее  не  поднимайся  твой  путь
другой
   А тут всего ничего до пристани было. Два шага. Но пока я эти два шага
шел, с травками моими волшебства произошли. Можно мне там,  куда  пошел,
про еще какое-то волшебство говорить? Можно. Не запрещается.  Говори  не
говори...
   Так-то травки в жидкости прозрачной плавали.  Луковицами  вниз,  одна
зеленая щетинка на  поверхности.  А  стоит  одну  вытащить,  на  воздухе
обращается   оно   в   нечто   необыкновенное.   В   пурпурное   что-то,
многолепестковое. В колбаску-камышинку, вдруг вспухающую и трескающуюся,
а в трещинах, под бархоткой бурой - ярко-лимонное. В гроздь цветков  меж
собой переплетенных, лиловых нестерпимо. Никогда таких цветов не видел и
не увижу никогда больше. Очень красивые. Сказочные.  Уж  не  сказка  ли?
Опять Перевозчик забавляется. Нет, не так...
   Вот и рядом с Ладьей я стою. Вот и вижу ее. Своими глазами, сам. Если
поближе подойти, борт потрогать могу,  доски  черные  вековые.  С  борта
сходни кинуты, и по ним поднимаются. С  узелками  какими-то  мелкими.  И
один из тех, кто к сходням подходит, мне отчего-то знаком смутно. И  вот
и еще один, такой же смутно знакомый.
   Нет, не вспомнить мне. Видел ? Встречал там,  в  Мире?  Не  дай  Бог,
описывал?.. Не вспомнить.
   Я чуть в стороне, под носом округлым Ладьи.  Борт  высоко,  по  нему,
ручищи раскинув, спиной ко мне стоит он. Шкипер и капитан. Перевозчик...
   Ладья Харона
   Скрипят сходни. Слабенько так, чуть-чуть. Едва слышно. Не под  всяким
ступившим отзовутся. Потому что чем дольше они тут пробудут,  каждый  из
на Ладью попавших, тем более невесомы они, бестелесны. А то ли еще будет
посреди Реки, на стрежне.  Да  и  сходни  мощны,  пушку  вкатывай.  Нет,
определенно кто-то за плечом моим мне все это шепчет-наговаривает.  Тихо
так, тише, чем на ухо шепот. Не сказал же всего этого Гордеев. Не успел.
А самому мне знать - откуда ?
   Этот черный наверху  неспешно  поворачивается.  Он  и  на  площади  с
танатами был. Огромный, могучий, равнодушный. На меня полувзгляд  кинул,
потом - к танату,  со  швартовыми  копошившемуся.  Танат  хотел  швартов
рубить, а этот сверху  ему  вроде  как  крикнул.  Беззвучно  только,  но
пятнистого в хламиде аж пошатнуло. Торопливо стал петли скидывать.
   Сходни затрещали, убрались. Ушла Ладья. По Реке вниз, по черной.  Кто
остался, с пристани разбрелись. Один я с моими цветами  невероятными,  и
куда же мне теперь
   Так оставайся же со своими волшебствами и со множеством
   Танат. Не один, орава целая. Мечи вздернули, но не с угрозой, а вроде
с почтением. Приглашают. Пойду, что ж. И они по бокам. Караул  почетный.
А может, и конвой. Друга бы мне, но нету Друга.
   Как нет? Есть!
   Снова  непонятность  такая  же,  как  в  первый  момент,  когда  я  в
Тэнар-ущвлье вокруг себя огляделся. Только что одно было - и  раз:  иное
все. Как в "накатах" - бац! - переключение.  Подготовили  меня  "накаты"
мои, здесь меньше оторопь берет.
   Нет уже танатов. За дверью  остались.  Маленькой  такой,  неприметной
дверью  неприютной  хибарки,  одной  из  сотен.  А  только   внутри   не
помещеньице с потолком нечистым и полом земляным. Не  стол  под  слепыми
лампами, как у Локо. Не чулан паутинный. Дорога за дверью.
   Мы с Другом идем по длинному  крытому  Тоннелю.  Не  говорим,  только
плечо к плечу держимся, и мне хорошо. Надежно. Не то что одному, верно ?
Главное,  знать  -  Друг  рядом,  и  не  нужны  слова.  Даже  видеть  не
обязательно. А Тоннель - он тоже с буквы большой. Так вот.
   По сторонам окна полукруглые, за ними свет, как настоящий дневной.  Я
потому и подумал сразу,  что  Тоннель  -  крытый.  Теперь  понимаю,  что
ошибался. Откуда там  снаружи  день?  Долго  идем.  Долгая  дорога.  Все
сошлось, как Гордеев говорил: зеленый  газон,  цветы  и  дорога.  И  еще
должна быть
   Вспышка
   Как на секунду из "окон" будто тьмой полыхнуло.  Ударило  как  будто.
Черное и  белое  местами  поменялись.  Тоннель  ярким  сделался,  "окна"
почернели. Негатив словно. На одну секунду,  но  уж  больно  та  секунда
долгая.
   - Я должен вернуться, - Друг говорит. На плечо руку кладет, улыбается
печально.
   - Как же так? Мы вместе!.. - А сам на него не смотрю, в цветочки свои
уставился. Ненужные.  Не  остановить  ими  Друга.  Может,  выкинуть  их,
волшебства мои бесполезные?
   - Мне уже поздно. Цветы береги, пригодятся.
   И уходит.  Удаляется  во  вновь  обратившемся  из  негатива  Тоннеле.
Потерялся в темноте. Один голос только:
   - Еще восемь попыток у меня! Еще  восемь!..  -  Погас  голос,  и  эхо
погасло. Восемь? Много непонятного...
   И нет уже Тоннеля. Стены обрываются, а ниже - вода. На сваях  Тоннель
стоял, но эта вода - не Река.  Чистая,  бегучая.  Живая  вода.  Открытая
часть Тоннеля упирается  в  травяной  берег.  Мурава  зеленая.  И  дети,
мальчик, и девочка, встречают меня, черноглазые, в коротких рубашонках.
   И мальчик - это я сам. Так должно быть.  Я  вижу  просто.  Фотографии
свои помню.
   Но он качает головой:
   - Не-ет, не сейчас. Не в этот раз еще. Сейчас ты - иди!  -  Вверх  по
тропке указывает. По другому берегу, до которого я дошел. Довели меня до
Того берега, значит. Так?
   Выходит, так! - сказал кто-то, но я  только  отмахнулся.  Потому  что
знал, кто. Я отдал ребятишкам свою  вазу-тарелку.  Они  смеются,  кусают
разноцветные  волшебства.  Чего  только  мы  в   детстве   из   соседних
палисадников не таскали, чем  не  объедались,  как  не  поносили  потом,
дурачки. Звериных детенышей инстинкт. И я им тоже улыбаюсь. Один  только
раз улыбаюсь здесь.
   Шаг вперед по тропинке, в мураве указанной,  вверх  взбегающей,  -  и
снова: бац! Да не единожды,  а  как  из  меня  в  Крольчатнике  рвалось,
вырваться не могло:бац! бац! Опять переключения, опять - раз! и  другое.
Одно за одним. То еще здесь, у среза Живой воды, я стою, нарядом домушка
какая-то хитрая, и хозяин  у  нее  хитрый,  мужичок  в  бороды  клочьях,
шебаршит все, подхихикивает, на меня не глядя. Не понять - мешок на  нем
изнанкой вывернутый накинут или рубаха расшитая То то, то это. Бац! бац!
Комната хламом забитая, постель, девица аппетитнее некуда в  полном  без
ничего, и я рядом - орясина орясиной. Рук протянуть не успел,  если  мог
бы даже, снова: бац! и нету девицы, постели, комнаты. Шаги мои по тропке
вверх. Ног не чую, плыву будто. Что интересно, за мгновения эти  я  себя
стремительно взрослеющим ребенком чувствовал. Как вот если бы мальчонкой
этим  на  самом  деле  стал,  и  раз-раз-раз  годков  мне  прибавлялось.
Перещелком. Как рука ведущая ускорила
   А я иду как будто сам
   Через кротовину, нарытую  посреди  тропки,  перешагнул  -  подумаешь,
гора! - бац! кончилась тропинка. И берег высокий кончился,  до  которого
верхнего края чуть-чуть не дошел. На даль посмотреть синюю, что за  ней?
На берегу-то этом небо синее,  солнышко  ласковое,  греет.  А  я,  кроме
ребятишек, что меня пропустили, да муравы переплетенной, и не  разглядел
ничего толком.
   Но не кончается дорога, и теперь она - асфальтовое шоссе. Не иду  уже
я, в автобусе еду. Простой  такой,  городской  автобус.  "ЛИАЗ".  Битком
набит. Мне бы наружу, в окошко  смотреть,  что,  как  ?  Может,  спросят
потом, может, рассказать придется, а я все внутрь - что рядом  за  люди?
Люди-то пейзажей поинтереснее.
   А хорошие люди вокруг. Веселые. Красивые. Не как  манекены,  а  живой
красотой человеческой, в которой и морщинки, и родинки, и глаза  разные,
все красиво. Никогда люди не уродливы, если смеются и друг друга  любят.
Жаль, редко это у них получается там, в моем Мире.  Чтобы  искренне,  от
души всей.
   Ксюхино горькое слово про Царствие Небесное вспомнил. Не  такое  тут.
Живое очень все, интересное и пока непонятное.
   Между прочим, снова не один я. В смысле, за  плечом  надежное  чье-то
присутствие ощутилось. Глаз скосил - подбородок атласно выбритый увидел,
больше в давке не углядеть. Мне и того довольно. Впереди (я на  площадке
задней, к стеклу притиснут) песню запели. Знакомая, а слов не разобрать.
   Атласный мне нашептывает, вроде обо  всех  них  что-то  рассказывает,
только я вдруг запоминать перестал. Слышу  все,  киваю  по-дурацки,  как
фарфоровый мандарин, а во мне ничегошеньки не остается. Как откат волны,
вместо радости тоска  навалилась.  Думаю  только,  повторяю:  ну  эти-то
должны понять, выслушать должны, помочь могут. Вымолю у них...
   - Могут, могут, - нашептывает Атласный, - а я тебе  что  говорю,  кто
тут все. И ты с ними, и ты тоже. Пока здесь.
   И слово говорит, а я это слово слышу.
   - Я, значит, тоже могу? Все, что могут они ?
   -  Ну,  не  все,  понятно.  Кое-что.  Вспомни  о  себе,  что  у  тебя
получалось.
   Получалось... Январь, снег  в  синих  искрах,  девчонка,  завороженно
ойкает, прохожий, оскальзываясь, в сугроб летит... Ну-ка.
   За нашим автобусом зеленая "Нива" следует. Лягушачий  оттенок  такой.
Как-то мы незаметно до городских  пейзажей  доехали,  я  и  внимания  не
обратил. Упираюсь "Ниве" взглядом в лоб (ничего умнее придумать не мог!)
- стекло одевается изморозной пудрой  трещин,  машину  бедную  вправо  с
проезжей части сносит. С моста мы  какого-то  сворачиваем.  Но,  похоже,
ничего страшного там не случилось.
   А  передо  мной,  рожей  моей  обнаглевшей,  обо  всем  от  изумления
собственной силой позабывшей, оказывается рука.  Из-за  спин  высунулась
небрежно. Тонкая кость, - женская, но пожилой женщины. Пергаментпая кожа
в веснушках характерных. Перстень овальный плоский,  косая  пятиконечная
звезда  выгравирована,  как  из  одной  замкнутой,  сквозь   саму   себя
пропущенной ленты состоящая.
   Я почему рассмотрел подробно. Потому что от конника среднего  тонкого
пальца, на котором  перстень,  к  кончику  моего  носа  как  бы  белесый
огонек-туманчик протянулся. И  как  парализовало  меня.  В  наказание  и
предупреждение. Руки-ноги отнялись, глаза вылупились,  застыли  в  одном
положении, и ни в какую сторону я даже глянуть не могу.
   С минуту так меня палец подержал. Минуты мне хватило, чтоб ума-разума
набраться. Убираясь, погрозил палец, как  малышам  грозят  -  веди  себя
хорошо, не то будет а-та-та! Нет-нет, я все понял, я больше не  буду,  я
дурак. Все-все, правда. Вот тебе и повзрослел.
   Тут как тут Атласный: то-то же, говорит. Понимать,  говорит,  должен,
если тебе чуть-чуть позволили поиграться, так что ж сразу бить-ломать?
   - ОНИ тебя, глупого, на время допустили, так не нахальничай.
   - Они?
   - ОНИ. - Снова Атласный то слово говорит. Ну и пожалуйста, буду  я  в
окошко глядеть. А и впрямь, спросят,  где  был,  -  что  отвечу?  Только
что-то непонятное мне в этих пейзажах городских. Не правдоподобное.  Как
будто из разных они городов по кусочку составлены, пейзажи эти.  Кусочек
того, кусочек сего. Ни одной  улицы,  чтобы  целая,  как  есть,  как  я,
скажем, помнил. А много и незнакомого совсем.  Разговоры  слушать  буду.
Веселыми голосами перекликаются по автобусу, проблему - где в  этот  раз
остановку делать - решают.  Понятно,  в  этот  раз.  Я  ж  тут,  хоть  и
принятый, но случайный.
   - Ко мне?.. К тебе?..
   - Ой, да надоело все к тебе и к тебе.  Я  устрицы  терпеть  не  могу!
Соленые...
   - А вы пробовали кофе с пирожными на Ринге? Старая Sena...
   Но это так, редкие возгласы. В основном все такое же непонятное,  как
составленных городов фрагменты. Хоть каждое слово по отдельности простое
и ясное. Место выбирают. Слет ведьм на Брокен-Хилл. А  хоть  бы  и  так.
Снова я о своем думаю.
   Прибыли. То есть не прибыли, а решили тут наконец, где  остановиться,
вот и остановка. Дома невысокие, чуть-чуть игрушечные.  Тепло-коричневые
тона преобладают. Если это город, то я в нем никогда не бывал.
   А там ты уж сам  смотри  там  я  не  могу  ничего  тебе  посоветовать
неизвестно куда ты попадешь в какой из Миров и вообще в Мир ли
   Атласный тоже куда-то подевался. А ведь вился поблизости только  что.
Много  народу,  сезон  в  курортном  местечке.  Тепло,  но   одеты   все
по-разному, есть и в пальто. Стойка, прямо на улицу  выходящая.  Коньяк?
Отлично. Идет смутно знакомый, охапку бутылочек несет. Опять эти  смутно
знакомые. А я уж думал, что на противоположном берегу их  всех  оставил.
Ведь и побольше их здесь, чем в лагере у подножия Тэнар-горы было. Почти
каждый второй. И по-прежнему узнать не могу.
   От коньяка ли (хороший коньяк, в моем Мире я  и  лучше  пробовал,  но
этот - вполне), от волнения минуты приближающейся, сохнет во рту. Губ не
разлепить. А кафе летнего, со столиками  белыми,  уж  нет.  Дальше  меня
толпа пронесла. Улица, брусчаткой  мощенная,  пешеходная.  Заканчивается
дверями распахнутыми. Все туда, все  к  ним.  Возбуждение  веселое,  как
карнавала ожидание. Разговоры, надо понимать, к  тому  же  и  относятся.
Только крутит меня в толпе, связного уловить не могу.
   - ...подвиг...
   - ...Рыцарь Прямого Огня и Магистры...
   - ...девять подвигов - девять Рыцарей...
   - ...сегодня. Еще не знает, но... -.. Рыцарь Прямого Огня...
   Эти слова у всех на устах. Атласный  рядом.  Куда  бы  ни  отлучался,
теперь не отходит. Напомнило мне это что-то неприятное, жуткое даже,  но
отлетело сию же секунду. Тут неприятного быть не может.  Не  может?  Вот
как? Ас чем ты сюда пришел? Если ты собираешься просить, то - кого?
   - Все будет нормально, - шепчет Атласный. - Не волнуйся и будь таким,
каким хочешь быть.
   Двери в позолоте и монограммах  ведут  прямо  в  невероятно  огромную
залу, в которой, кажется, и стен нет, и свода.  Зал  просторнее  неба  -
может быть такое? Не вся толпа с улицы внутрь втекает. Но  мне  -  туда,
это я вдруг точно понимаю.
   Есть в зале стены. Бледным шелком обтянутые, золотой паутинкой поверх
проброшенные. И свод имеется, и ниже  даже,  чем  с  улицы  казалось.  Я
освоился уже отчасти и замечаю, что тут, в зале, на меня поглядывают. Не
то чтобы откровенно глазеют, а потихоньку.  И  посмеиваются,  потихоньку
тоже. Спасибо, пальцами  не  показывают.  Глубокое  детство,  несуразную
подростковую угловатость, безвозвратно канувшую, вытащили из меня. Опять
я стою под насмешливыми  взглядами  и  не  знаю,  куда  руки  девать,  и
провалиться сквозь  пол  хочется.  Только  и  разницы,  что  взгляды  не
выдуманные, как в юности, а самые  что  ни  на  есть  настоящие.  Милое,
забавное, капризное, надоедливое дитя, проникшее на  вечеринку  больших.
Еще закуксится, разразится нытьем и плачами. Игрушку тебе - на, и иди  в
детскую. Иди спать. М-Пе, уложите его!
   Есть стены в  зале,  а  на  стенах  лампионы.  Жирандоли  со  многими
рожками. А посреди над паркетом блистающим люстра необъятная. Но не буду
я  на  люстру  покушаться.  Рядом  из   переплетения   золотых   листьев
виноградных несуразная лампа торчит. Грушей серебристой. И негорящей...
   Вся злость моя в эту  лампу  ахнуло.  И  брызнули  осколки  вниз,  на
публику, а публика, что рядам, от них в стороны брызнула... И  весь  зал
громовым хохотом обрушился. Кто-то - Атласный, кому ж еще? -  толкает  в
спину, и тут я  под  самой  люстрой  на  погляд  всему  хохочущему  залу
оказываюсь. Разворачиваюсь на пятке. Ну сейчас...
   - Не обижайтесь  на  него  -  Высокая  ослепительная  дама  в  платье
переливающемся протягивает бокал. - Это была его не самая удачная шутка.
   Атласного уже нет. Вообще нет. Ослепительная  дама  что-то  уж  очень
подозрительно на том месте стоит, где он только что. И вообще, по-моему,
не дама она никакая.
   - Эта лампа... Не вы первый, кто о нее спотыкается.
   Не знаю, что она хочет этим сказать.  Лампа  снова  на  месте,  между
прочим, но мне уже безразлично.
   - Безобидное испытание. Таковы  уж  правила.  Правила  и  правила.  И
хорошо очень. И что дама вовсе не дама, и то пускай. Здесь каждый таков,
каким хочет казаться.
   Движение всеобщее. На меня насмотрелись, стало быть. Течет публика во
вторую залу, мне видимую краешком. Темнее там, стол  огромный  каменный,
поблескивающий тысячами отражений свечей в полировке зеркальной.  Кресла
со спинками немыслимой высоты вокруг стола.
   - ...подвиг
   - ...заслужил быть принятым...
   - Где он сейчас? До сих пор в том своем Мире? Мне бы надоело.
   - Должен завершить...
   - Я понимаю - сохранить целый гросс Миров. Это - подвиг, это - да!
   - ...новый - это всегда неожиданно...
   - ...говорят, тоже оттуда, из сохраненного. Чуть ли не...
   - Лола, не наезжайте, Миры - не пуговицы, кто же их так считает!
   - Все равно. Подвиг  не  в  том,  чтобы  удержать.  Найти  того,  кто
занимает ключевое место в равновесии..
   - ...о том же...
   - ...не знает? Ну, пусть будет приятной неожиданностью.
   - ...сообщили. Рикки не удержался...
   - ...а вот он тогда зачем здесь?
   Оглядываюсь  я  вокруг,  озираюсь,  прямо  сказать,  затравленно.  Не
нравится мне внимание их. Уж  шли  бы  себе,  а  я  как-нибудь.  Веселая
шаловливая девушка лет шестнадцати, хохоча и скалясь, проход