Он целился  вверх,
через стену.  Гораздо  выше,  чем  требовалось  бы  просто  перебросить.
Рассекая шипящий воздух, сосновый обломок взвился по высокой дуге.
   Сук летел, крутясь, и ничего не происходило, пока он  не  достиг  той
незримой черты,  которую  образовывала,  продолжись  она  вверх,  стена,
обозначающая границу Крольчатника.
   Пш-шш-ших!
   Я даже не заметил никакой  вспышки.  Просто  была  крутящаяся  черная
палка - и нет. Облачко  белого  дыма,  немногие  разлетевшиеся  кусочки,
протянувшие белые тонкие шлейфы, которые тут же растаяли. Кусочек упал к
моим ногам, я нагнулся посмотреть. Уголек, он еще светился с одного бока
алым, но быстро потухал. Он был не больше половинки моего мизинца.
   - Вы, кажется, относились к моим предупреждениям  скептически,  Игорь
Николаевич, - сказал Правдивый  все  тем  же  непривычным  в  его  устах
интеллигентным голосом, который меня уже удивлял однажды. - Странно, что
за все эти недели вы не додумались просто проверить.  Это,  -  Правдивый
указал  в  небо,  где  расплывалась  белесая  клякса,  -  новейшие  виды
современных охранных систем. Сверхсекретные и абсолютно неприступные.  И
смертельно опасные. Надежнее противопехотных мин во рву. В этом убеждена
наша доблестная охрана по ту сторону Ворот. И  те,  кто  разговаривал  с
вами, мне кажется, пока эту точку зрения разделяют.  Ошибочную,  как  вы
понимаете. Но чем дольше они будут заблуждаться, тем, как тоже ясно, нам
тут спокойнее. Не так ли? Поразмыслите об этом на досуге, у вас ведь его
много, ничем серьезным вы заниматься здесь не намерены.
   Заложил ручищи за спину и  удалился  походкой  бегемота  в  модельных
туфлях. Я только что  заметил,  какие  маленькие  у  Правдивого  ступни.
Размер тридцать восьмой, не больше.
   Я покидал остывший уголек с ладони на ладонь. Вот вам  и  элементарно
преодолимый барьер. Ведь и птиц я в Крольчатнике не видел.  Уж  сосна-то
дятлова столовая, а ни одной барабанной дроби не припомню. И вообще. Да,
дружок, ничего-то ты тут не сделал, кроме явных глупостей., Какой уж там
герой... Уголек остыл, я его выбросил.  Вдалеке  опять  застучал  топор,
завжикала пила. Пойти  мужикам  помочь,  если  уж  ни  на  что  иное  не
способен.
   Но пошел я к себе. Разваливался тот Крольчатник, что  я  выстроил  по
впечатлениям первых дней и недель. Впрочем, я  предполагал  это.  Теперь
нужно строить новую схему, а повторно это сложнее  и,  главное,  гораздо
дольше.  Имею  ли  я  достаточно  времени?  Интересно  прозвучал   намек
Правдивого.
   В своем  домике  я  прежде  всего  ощутил  запах  знакомых  духов.  О
посещении Ксюхи говорила и смятая неразобранная постель, и прикнопленный
к дверному косяку белый лист с нарисованными анютиными  глазками.  Цветы
не были сорваны, а улыбались  прямо  из  разнотравья.  Потом  я  увидел,
откуда она брала бумагу. Та же история. Пачка листов,  машинка,  вынутая
из шкафа и приведенная в боевую готовность, письменный прибор,  кофейник
снят, чашечка со следами гущи.
   Я подумал.
   Нет, тот, кто настойчиво устраивает мне "рабочую обстановку", не стал
бы затем спать в моей постели,  рисовать  мне  цветы  и  пить  иезуитски
подсунутый для вящей писательской идиллии кофе. Значит,  это  не  Ксюха.
Она, войдя, просто решила, что так и должно быть. Что у меня всегда так.
И стала меня ждать. А после обеда не подошла. На полках платяного  шкафа
в спальне я нашел свои вещи, чистые  и  отутюженные.  По  мере  носки  я
бросал их, скомканные, в нижнюю секцию, и  мне  уже  приходила  мысль  о
будущей постирушке. Пара рубах, вторые джинсы, белье. Не  очень  богатый
гардероб уместился в моем чемодане.
   Я пил маленькую чашечку холодной воды, тупо уставившись на  очередное
чудо. Пожалуй, и это не Ксюхиных рук дело. Пожалуй, надо  наконец  найти
ключ  от  домика  и  запирать,  уходя.  Моему  несуразному   воображению
нарисовались феи и гномы, подземные Тимур и его  команда,  брэдберевские
механические мыши-уборщики в умном одиноком доме...
   Но  правильный  пионерчик  Тимур   вдруг   сделался   папой   бывшего
премьер-министра,  нашего  губастенького  идеолога   реформаторов;   феи
натянули колготки на голые тощие задницы и  разбрелись  зарабатывать  по
дальним трассам, диснеевские добряки обрели набитые кулачищи гоблинов  в
"ломовых" камерах СИЗО, а умный  дом,  как  мы  помним,  сгорел  посреди
радиоактивной пустыни. С умными - домами и  людьми  -  отчего-то  всегда
одна и та же история.
   Когда  я  чувствую  себя,  мягко  выражаясь,  не  слишком   радостно,
воображение  мое  способно   двигаться   лишь   в   сером   направлении.
Концентрация чудес начинала ощутимо действовать на нервы.
   И все-таки еще на одно я  нарвался.  Не  собственно  на  чудо,  а  на
исповедь по поводу. И снова женскую. Мне везет.
   Было так. Как только мог, я берегся от неверных  поступков  и  резких
движений. Сидел у себя перед каким-нибудь голливудским  шедевром  или  в
компании старых знакомых с книжных полок. Шел  гулять  или  в  столовую,
продолжавшую  исправно  учитывать  наши  пожелания.  Каким  образом  это
происходило, играл тут какую-то роль Правдивый,  -  о  том  думать  себе
запретил. О возможной физической  и  парафизической  сущности  феномена.
Хотя  термины  и  гипотезы  невольно  вспоминались.  Мы  же  теперь  все
образованные  в  щекочущих  загадках  сверхъестественного.  Зубы  съели.
Классифицировать научились то, о чем представления  не  имеем.  Принимал
посильное участие в расчистке территории. Правда, все это свелось к тому
лишь, что мы оттащили самые загромождающие дорожки стволы. "Подсохнут  -
спалим", - проворчал Правдивый. Однажды  в  кустах  видел  Наташу  Нашу,
целующуюся с Семой. Его торопливые немытые руки шарили по скудному  телу
Н.Н. под задравшейся маечкой. Вечером того же дня - как раз закончили  с
уборкой деревьев - Сема с блаженной улыбкой  и  скошенными  к  горбатому
носу глазами валялся  у  своего  крыльца,  на  которое  так  и  не  смог
всползти. Каюсь, после демонстрации Правдивого я не удержался, чтобы  не
повторить.  Камешки,  шишки,  сучки,  флакон  из-под   шампуня   -   все
превращалось в - пш-шш-ших! - неогненную дымную кляксу  в  воздухе.  Вот
фига мне с душераздирающими записочками Доброму прохожему. И куда кидать
- на насыпь за двойной колючкой?
   Я начал понимать, какая в Крольчатнике должна царить скука.  Несмотря
ни  на  что.  С  Ксюхой  мы  провели  еще  одну  ночь.  Не  уверен,  что
произнесенных нами на  двоих  слов  было  больше  десятка.  Шалашик  над
малиновым матрасом ни она, ни я восстанавливать не пожелали. Я,  проведя
годы "близко к земле", кажется, напрочь утратил большинство комплексов и
предрассудков,  которые,   если   угодно,   можно   назвать   привычками
цивилизованного человека. Ксюхе, по-моему, было вообще все равно.
   Настал четвертый день. На который  я  передал  фальшивое  приглашение
Правдивому к Воротам.
   Меня интересовало, как он поведет себя, когда калитка не откроется. О
том, как стану выкручиваться я сам, думать  не  хотелось.  Да  и  всегда
можно прикинуться дуриком, шлангом, "я - не я, телеграмма не моя".
   Утреннее  бритье  все  еще   оставалось   непривычным.   Небо   снова
нахмурилось,  но  прохлада  была  приятна.  Много  солнца  утомляет.  За
столиком Ларис Иванны плечом к плечу с ней сидел  Бледный.  Глаза  опять
расширены, на лбу пот, вилка в левом кулаке, но к рыбе в  своей  тарелке
не притрагивается. Шемаханская царица  тоже  имеет  довольно  бесцветный
вид. Я подумал и усмехнулся несоответствию: опухоль на скуле у нее  хоть
и спала, зато расцвела. Но в общем свежестью Ларис Иванна не пышет.
   Так. Кажется, трое суток - максимум,  что  я  смогу  воздержаться  от
сильных действий. Оглянувшись на  всякий  случай,  не  подтягиваются  ли
остальные народы, я решительно шагнул  к  парочке.  Ведь  извиняться  же
снова придется. И вообще с чего я взял...
   - Доброе утро, друзья!
   Чтобы выдернуть  их  прижатые  друг  к  другу  руки,  хватило  одного
движения. Как и думал. Из-под отъехавшего рукава кимоно и серого пиджака
Юноши  сверкнули  наручники.  Не  оперативные  "клещи",   затягивающиеся
щелчками при каждом движении и в  конце  концов  способные  сломать  вам
кисти. Нет,  здесь  было  никелированное  устройство  кандального  типа,
связанное коротенькой изящной цепочкой. Такими  приковывают  к  запястью
чемоданчики  с  бриллиантами  или  секретными  документами  в  шпионских
фильмах.
   Чтобы  вернуть  их  скованные  руки   в   прежнее   положение,   тоже
понадобилось не больше секунды. И я моментально отступил на шаг.
   - Ой! - сказала Ларис Иванна басом.
   - Не беспокойтесь, прошу, Ларис Иванна, и вы, Володя. Самые искренние
извинения. Эта  маленькая  тайна  останется  исключительно  между  нами.
Просто теперь ее знаю и я.
   - Игорь, зачем вы?
   - Тайну? Какую тайну? Знаете? Кто это - я? Нет, не только  глаза,  он
весь был словно остекленевший. Пятясь, я отошел, уселся за столик.
   - И он знает! И! Как верно сказано. И он тоже!
   - Вовик, помолчи!
   Ларис Иванна что-то быстро ему зашептала.  Бледный  кивнул,  нетвердо
поднялся из-за стола. В свободной руке Ларис Иванна  уносила  тарелку  с
пирожными.
   - Один твой Саша Правдивый не  знает.  Хамло.  И  Барабанов,  но  ему
наплевать.  Ты  ему  не  требуешься.  Он   счастливый.   Вольтер,   став
импотентом, сказал: "Наконец-то это перестало меня отвлекать!"
   - Вовик!
   Их голоса удалились. Я пил минералку  местного  разлива  с  этикеткой
"Яицкая". Ну чтобы Кузьмич чего-то не знал, это вряд, ли. А высказывание
приведенное принадлежит не Вольтеру. Ситуация и слова  в  истории  имели
место, но сказал их не Вольтер. При определенных  обстоятельствах  можно
согласиться. Слава Богу, я еще не в таких обстоятельствах.
   Завтрак прошел  спокойно.  Братцы-кролики  утыкались  каждый  в  свою
кормушку. На этих днях я выдумал  себе  развлечение  -  стал  перебирать
блюда из меню одно за другим в алфавитном порядке.  Видимо,  из  чувства
скрытого протеста, начав с конца. Пока мне  предлагались  яйца  во  всех
видах, яблоки в тесте, яблочные оладьи, яблочный пай, но вчера  на  обед
уже были щи, а на второе  очень  вкусная  штука  под  названием  "юц"  -
телячий  сычуг,  фаршированный  гречкой  с  луком,  обильно   сдобренный
кубиками мяса и сала. На такой кормежке мы  все  тут  должны  через  три
месяца выглядеть, как Ларис Иванна.
   Я поковырял кашу-сечку (она ведь называется "ячневая")  и  проговорил
тихонько, чтобы никто не услышал:
   - Из чувства скрытого протеста...
   Вот и  возможный  смысл,  отгадка  побудительных  мотивов  всех  моих
товарищей по сытому плену. Отчего им скрытничать, голову мне  дурить,  а
то и - я вспомнил, как заявился  все-таки  к  Наташинашиному  крыльцу  и
нарвался на ее, как у рассерженной  кошки,  шип,  -  а  то  и  проявлять
открытую враждебность. Поправился: не всех. Трое из семерых  вызывают  у
меня подозрения, и еще один - серединка-наполовинку. Выходит,  пятьдесят
на пятьдесят. Фифти-фифти. Так?
   Выходит,  так,  шепнул  мне  на  ухо  неведомо   откуда   вынырнувший
Винни-Пух. Это еще цветики, шепнул, погоди, когда совсем тебя  достанет,
вполне можешь удариться в преднамеренно рискованные опыты  какие-нибудь.
Преступать все и всяческие запреты. Определение  существует  -  "реакция
дьявольского своеволия", самое что ни на  есть  научное  и  серьезное  и
официально употребляемое. Больные гемофилией, например, к такому  сильно
склонны. Им малейшего ушиба беречься  надо,  а  они  вдруг  начинают  на
голове ходить. Так и ты.
   Ну, завел. Без тебя знаю.
   Только не выйдет у тебя ничего. Тут эту  стадию  все  проходили.  Это
небось предусмотрено, чтобы вреда нам, драгоценным, не причинилось.  Так
что не рыпайся лучше, бесполезно. Запрещено.
   Заткнулся бы ты.  Какие  запреты...  хотя,  погоди-погоди,  чего  там
Наташа Наша пищала?
   Вот-вот, сказал Винни-Пух. И вздохнул.
   - Игорь, - позвал от дверей Правдивый. Оказывается, все уже закончили
и ушли. Как теперь стало принято - без шума  и  незаметно.  После  моего
"отчета  о  проведенных  переговорах"  в  столовой  воцарилась  гнетущая
атмосфера. Я был тому причиной, сообщенное мною, еще что-то,  но  шутки,
смех,  оживленные  разговоры  прекратились.  Единственное  место   наших
общений в, так сказать, полном составе сделалось  больничным  коридором,
где родственники ждут приговора хирурга, и никто почти не сомневается  в
словах, которые он скажет, выйдя к ним. Не сомневается и не надеется.
   - Что тебе? Иди спокойно, я запру, если полагается.
   - Полагается, чтобы тот, кто приглашение передал, проводил  до  самых
Ворот. Идемте, Игорь Николаевич.
   - Ну, раз полагается... - Я торопливо доглотал "ця" - калмыцкий  чай,
отвратительное пойло из прокипяченного в молоке  чая,  сливок,  масла  и
перца с лавровым листом.
   Правдивый  окончательно  сбросил  личину  шоферюги  неотесанного.  Не
понять, для меня он так старался либо и  до  моего  появления  играл,  а
теперь просто надоело. "Попробуйте с ним об  электронике  поговорить,  о
компьютерных заморочках",  -  советовал  про  Правдивого  Юноша  Бледный
Володя. А вот не буду. Подглядывать да сплетни собирать мне  интересней.
В вечер, когда осчастлививший Наташу Нашу Сема упился  своим  гонораром,
отдыхая на ступеньках, Наташенька, например,  с  блестящими  очочками  и
блестящими под очочками глазками гуляла с Бледным после ужина. Под ручку
держала и разговаривала оживленно. По второму разу ей захотелось? О  чем
говорили, не знаю, подобраться не удалось. А с Правдивым на подсказанную
тему говорить не буду потому еще, что в основном пришлось бы глядеть ему
в рот и кивать. Что я там знаю, научился, как дрессированный шимпанзе, в
клавиши тыкать...
   - После твоего появления я уже  четвертый,  кого  дергают,  -  сказал
Правдивый. - Наташку, Вовку, тебя и меня. Никогда так  раньше  не  было.
Нас в покое уже полгода как оставили.
   - За кого ты здесь? Завхоз?
   - Комендант и сестра-хозяйка в одном лице. Повариха и кастелянша.
   - Тогда уж и Господь Бог Саваоф, - попробовал я пошутить.
   - О нет, эта вакансия не мной занята.
   - Кем же? - Я решил применить к нему способ, сработавший на  Кузьмиче
и Бледном. Пусть выскажется против кого-нибудь, если у него накипело. Мы
уж отделим злаки от плевел. Но Правдивый меня перехитрил:
   - А ты сам-то как думаешь? Вы вообще думаете, Игорь  Николаевич,  или
способны только костры в неположенных местах  разводить?  Мне  казалось,
что писатели иногда шевелят мозгами. Если не  по  собственному  желанию,
так  в  силу  профессиональной  необходимости.  Но  я  далек  от  вашего
специфического  труда...  Ворота!  -  осадил  он  мою   слабую   попытку
трепыхнуться.
   Да, Ворота. Закапал из припавших к сухим вершинам  сосен  туч  первый
дождик. Далеко загремело, прокатилось небесным рокотом. Трава на  бывшей
дороге доставала до колен.
   - Вот  что,  Саш,  с  вызовом-то  твоим  я...  Калитка,  уже  знакомо
скрипнув, поехала внутрь.
   Она сперва вдвигалась прямо, затем на  шарнирах  уезжала  в  сторону.
Верно,  как  в  бункерах  каких-нибудь  фантастических.   Сверхглубокого
залегания.
   - Ну, Игорюха, будь!  -  просипел  Правдивый  с  выражением  прежнего
Правдивого. - Про костры разводить - смотри! Я  тут  и  за  пожарника...
тьфу! За пожарного. В общем, надзор. Еще повторится -  накажу.  Лишишься
этой самой и кухни, понял? Мы с Ксюхой тебя перевоспитаем. Держи кардан!
   - Там уже было кострище, - сбившись, пробормотал я.
   Калитка встала на место с тихим чваком. Железный коридор за  Воротами
был освещен лампами  вполнакала,  я  мало  что  рассмотрел.  Ну,  может,
одну-две фигуры. Наверное, те же военные ребята.  Задрал  голову  -  над
Крольчатником все плыли неряшливые изнанки  туч,  сеящие  дождь.  Тогда,
отойдя от Ворот на порядочное расстояние, я развернул бумажный  комочек,
что мне сунул Правдивый при последнем рукопожатии.
   "Игорь! Сомневаюсь, что делаю верно, и еще не решил, отдавать ли тебе
эту записку. И вообще глупо. Если Крольчатнику конец, то нам всем  тоже.
И тебе. Без (неразборчиво, короткое слово  из  заглавных,  перепутанных,
как  пьяный  забор)  нас  сохранять  не  будут.  На  сегодня-завтра   вы
обеспечены, дольше меня не держат. Постараюсь вернуться.  Игорь!  Извини
за почерк, пишу в спешке. Все думал - надо, нет? Позаботься о Ларе.  Она
самая неприспособленная. При ее  (неразборчиво),  в  общем,  помоги.  Ей
трудно и страшно, они этим пользуются. Гони от нее этого  засранца.  Про
Барабанова я так и не понял ничего,  но  ему  не  верю.  Извини,  что  я
наговорил про Ксеньку. Это все не правда. Понимаешь, ты появился,  и  мы
все (опять неразборчиво, можно понять только слово  "сразу").  Игорь,  я
постараюсь вернуться, но  если  что  -  ты  единственный  стоящий  мужик
остаешься. С Территории так просто  не  выбраться,  да  и  (зачеркнуто).
Е...Й это  "Объект",  но  мы  же  ни  в  чем  не  виноваты.  А  девочки?
Позаботься, придумай что-нибудь, ты  же  можешь.  Игорь,  не  жги  своих
костров! Хоть она и  (неразборчиво),  верю  Наташке.  По-человечески  не
попрощался, теперь уж поздно. Тогда прощаюсь с тобой".
   Я перечел наезжающие друг на друга строчки. Медленно  порвал  бумагу,
хотел развеять клочки по ветру, но  в  последний  момент  отодрал  кусок
дерна и сунул под него. Сумасшедший, подумал я.  Все  они  от  замкнутой
жизни трехнулись, вот и все. И не мучайся в догадках. И  Правдивый  туда
же. Записку эту идиотскую можно хоть прямо на Ворота прилепить.
   А ноги меня уже несли. Я выбрал направление и шел скорым шагом. Чтобы
отвлечься, стал думать про строителей, которые  продолжали  колотить  за
забором свои сваи. Что они там строят? Почему такая засекреченная штука,
как наш "Объект-36", окружена цивильными заботами? Так и до  разглашения
недолго. Стройматериалы им завозятся?  Плиты-блоки,  штукатурка-унитазы?
Водители - кто? Солдатики из стройбата у  нашей  вохры  бегают  закурить
стрельнуть?  На  водку   в   городе   скидываются?   Ворованный   кафель
предлагают?
   ..."А чего у вас там?
   Ах... его знает, спецучасток.
   А-а. Слышь, краснюки, а там ничего такого нету?  Чтоб  его  оттуда  -
того?
   О...л, мотыга, да туда машины за полгода ни одной не прошло!  Туда  и
заезда нет, гляделки разуй. Дверь, как в банке, в сейфе.
   Во, бля! Эй, а люди-то там есть или склад какой?
   Ну. Человек семь, может, больше. Мы их  всех  в  лицо  знаем.  Выйдет
один, увезут его, потом обратно привезут. И снова на неделю под замок, а
то и на месяц. А то и больше. Разговаривать не положено.
   Как же они там-то? X... их знает. Там и бабы есть, ага.
   Устроились, бля. А это, через забор? Пробовали?
   Давай попробуй. Я тебе мешать не стану, я и отвернуться могу.  У  нас
один попробовал - полсапога похоронили..."
   Я остановился отдышаться за могучим сосновым  стволом.  Да,  примерно
такие сцены могут иметь место быть. Голова  только  у  меня  за  это  не
болит. А вот почему калитка открылась?
   Коттедж с васильковыми окнами стоял в дикой заросли карагача.  Только
здесь есть. И сосны вокруг великолепны. Лет по  двести.  Поодаль  торчал
расщепленный ствол.
   На первый стук не отворили. Приглушенные шаги,  голоса.  Я  поколотил
еще. Не стесняясь.
   - Кто там? (Юноша. Конечно, тут как тут.)
   - Володя, выйди, разговор есть.
   - Какой разговор? На обеде поговорим, Игорь Николаевич.
   - Выйди, выйди, а то сам войду. Новости имеются.
   - Говорю, обеда дождись, не ясно? Мы заняты. Отвали.
   - Отойди от двери, Вовик! Зашибу.
   Уголовник Гриф учил меня, что язычковый  замок  следует  выбивать  не
точно по нему, а чуть ниже. И при ударе видеть цель как  бы  сантиметров
на десять дальше от себя, чем она есть. Предположим, я пошел  на  поводу
пожеланий Правдивого.
   От первого удара дверь крякнула. Хотя,  может,  это  была  моя  нога.
Повторно мне придется бить другой ногой,