ной  заинтересовалась  полиция.  Что  ж,  вполне
естественно.
   Около машины - человек в плаще. Ничего полицейского,  кроме  невероятно
широких плеч. Впрочем, широкие плечи сейчас выращивать модно. Не  сходя  с
места он спрашивает утвердительным тоном:
   - Хлодомир Вальграф, если не ошибаюсь?
   - Не ошибаетесь, - отвечаю я, одергивая халат.
   - Служба городского спокойствия. Гранд-капитан Фей. Эрих Фей.
   - Вокруг меня, как видите, никаких беспорядков.
   - Мы вас искали, - укоризненно говорит полицейский.  -  Вы  убежали  из
больницы, и пришлось вас искать.
   - Со мной все в порядке, еще раз повто...
   - У меня к вам, с вашего разрешения, несколько простеньких вопросов.
   - Спрашивайте. Только быстро. У меня нет времени.
   Лица полицейского я не вижу, оно в тени, и это  раздражает  меня.  Вижу
только  блестящий  плащ,  из-под  него  выглядывает  что-то  действительно
форменное, но вот плащ! Полицейские не могли  такое  носить,  в  служебное
время, во всяком случае. Блестящая,  в  фиолетовую  искринку,  ткань  (она
тогда не вызвала воспоминаний о втором  выстреле,  да  и  вообще  плащ  из
воспоминаний был совсем не такой),  множество  карманов,  изобилие  тканой
интеллектрики,  множество  приспособлений,  совершенно   нефункциональных,
таких, как петельки на бедрах и в подмышках для просовывания, надо думать,
больших пальцев, кармашки для цветов. Цветов, правда, не было.
   - Вы видели, как убили вашего коллегу Коперника?
   - Видел. Мальчишка, жиденький такой, невзрачный,  догнал  его  сзади  и
петлю на горло накинул. Оплошал что-то Виктор. Ему  бы  оглянуться  тогда.
Нет бы ему посмотреть, что сзади творится.
   - Смею заверить, это бы ему не очень помогло. Местные ребятишки  довели
этот способ до совершенства. Наш город, - объявил он с гордостью, - иногда
называют родиной душителей.
   Хорошенькая слава у вашего города. Что  ж  это  вы,  служба  городского
спокойствия?
   Эрих Фей искательно подхихикивает.
   - Вы не знаете, у него в Эсперанце были враги?
   - Не знаю.
   - Знакомые?
   - Понятия не имею, - мне не хочется сообщать  ему  никакой  информации.
Мне он и сам подозрителен, этот гранд-капитан Фей в  его  нарядном  плаще,
опора и символ городского спокойствия.
   - Что-нибудь подозрительное случилось за этот день?
   - Нет.
   - А не упоминал он...
   - Чего не упоминал?
   - Да я не знаю.  Что-нибудь,  какие-нибудь  аллюзии  из  прошлых  своих
космополовских инквизиций?
   При слове  "космопол"  его  голос  наполняется  вдруг  самой  искренней
ненавистью.
   - Простите, не понял?
   - Да нет, это я так.
   Гаденько хихикнув, Эрих Фей умолкает. Он  переваривает  информацию,  он
задумчиво трет лицо, все еще покрытое тьмой.
   - Еще вопросы? А то у меня времени нет.
   - Да, еще пару минут, с вашего позволения. Такой вопрос: как по-вашему,
за что его могли убить? Он никому не мог стать поперек дороги?
   - Это космополовец? Да у него врагов, что у вас домов!
   - Ну да, ну да. Конечно. Только видите ли, в чем дело, -  говорит  Эрих
Фей, блюститель городского спокойствия, и наконец выступает из тени  (лицо
у него грубое, толстое, состоящее в основном из щек и  усов),  -  убили-то
его здесь. Тут много профессионалов. Они уже давно просто так, из любви  к
искусству, людей не убивают. Вот вы все  инспектируете,  а  мы,  с  вашего
позволения, уже два года как порядок здесь  навели...  Ну,  почти  навели.
Трудно,    сами     понимаете.     (Голос     полицейского     приобретает
застольно-доверительную окраску.) Туристы, цветастые, метаморфозники,  кто
только сюда не ездит. Чуть что случись, с кого спрашивать? Только  причина
убрать вашего друга все-таки должна быть. И веская.
   - Не знаю я таких причин, - говорю я сварливо. - У вас все?
   - Последний вопрос. Он никого знакомых не встретил в Эсперанце?
   - Нет.
   - Так-таки уж совсем нет?
   - Я сказал - нет.
   - Нигде? Ни в магистрате, ни в гостинице, ни на улицах?
   Я молчу. Фей вдруг спохватывается,  хлопает  себя  по  лбу  и,  бормоча
что-то  про  свою  забывчивость,  лезет  в  один  из  своих  карманов.  Он
демонстративно   достает   коробку   "Музыкального   дыма",   заговорщицки
подмигивает и протягивает сигареты мне:
   - Закуривайте.
   - Не курю, спасибо.
   - Да не стесняйтесь, закуривайте. Пожалуйста.
   - Я не курю. У вас все?
   - Последний вопрос, и до свидания. Вспомните, может быть, в  космопорту
его что-то насторожило?
   Мне не хочется ему отвечать, но почему-то я говорю:
   - В космопорту его что-то насторожило.
   И сам настораживаюсь.
   - Можно сказать, обеспокоило, ведь так?
   - Тут вы в  точку  попали.  А  почему,  собственно,  вы  про  космопорт
спрашиваете?
   - Имею, знаете ли, основания спрашивать. - Страж городского спокойствия
снова переходит на доверительный тон. - Никому бы не сказал, но  вам,  его
другу, можно, я полагаю. Нечисто у нас в космопорту.
   Я делаю круглые глаза и сочувственно ахаю.
   - Привидения?
   Фей трясет головой  то  ли  утвердительно,  то  ли  отрицательно  -  не
поймешь.
   - Нечисто, - повторяет он со значительным видом. - Странные, знаете ли,
людишки там попадаются. Опасные для городского спокойствия - так бы  я  их
определил. Так что же все-таки насторожило, если не сказать -  обеспокоило
- в космопорту вашего друга Коперника?
   Я коротко рассказываю ему про встречу с группой цветастых.
   - Хм! - говорит полицейский. - Гид, говорите? А ну-ка?
   Он достает откуда-то чуть ли не из-за  спины  розовую  карточку  вокса,
что-то шепчет в нее:
   - Взгляните-ка! Нет ли вашего знакомца среди этих портретов?
   - Он не мой знакомец. Он знакомец Коперника.
   - Разве? Но вы говорили, что ваш...
   - Я говорил, что Коперника.
   На экране вокса поочередно сменяются пять или  шесть  фотографий.  Я  с
жадностью вглядываюсь в них. Физиономии типично бандитские.
   - Нет его здесь.
   - Вы уверены? Посмотрите еще. А то закуривайте.
   Опять "Музыкальный дым" появляется прямо перед моим носом.
   - Нет его здесь. И не курю я, сказал же!
   - Вы не беспокойтесь так. Я, конечно же, знаю, что вы не курите.  Кому,
как не мне... И все же очень, я бы  сказал,  странно,  что  вы  никого  не
можете опознать, хотя бы одного.  Ведь  других  гидов-мужчин  у  нас  нет.
Туристы  больше  женщин  предпочитают.  -  Гроза   городских   беспорядков
позволяет себе игривость тона, и это так же неестественно,  как  его  плащ
или доверительность.
   - Еще вопросы? - говорю я. - А то у меня срочное дело.
   - Разве что самый последний. - Фей настороженно озирается, подходит  ко
мне вплотную, испытующе смотрит в глаза.  -  Только  на  этот  раз  чистую
правду. Как вам понравился наш город?
   - Мне никак не понравился ваш город, - шепчу я ему чистую правду  прямо
в лицо. - Я тороплюсь.
   Он делает шаг назад и переключает настроение на мажор.
   - Не хочу быть навязчивым, - радостно сообщает  он,  -  но  если  вы  в
космопорт, то нам по пути.
   Мне  не  очень  улыбается  добираться  в  космопорт  в  компании   явно
сумасшедшего, но помолчав, я говорю:
   - Я в космопорт. Буду благодарен за транспорт.
   - Вот и мило. - Эрих  Фей,  столп  городской  законности,  чуть  ли  не
потирает руки от удовольствия. - А то у меня, знаете ли, есть небольшое  к
вам такое, как бы это сказать, предложеньице, при обсуждении коего  наспех
я опасаюсь наткнуться на необдуманно отрицательный респонс.
   - На что, простите?
   -  Респонс,  -   повторяет   Фей,   -   ответная   реакция   то   бишь.
По-староанглийски.
   Я готов поклясться, что и по-новоанглийски  "респонс"  означает  то  же
самое, но от замечаний благоразумно воздерживаюсь.
   - Итак, - Фей распахивает дверцу машины, - милости просим в мой вегикл.
   - Мне бы только переодеться. Я быстро.
   - Ах! - говорит он мне с  восхищенным  упреком  в  голосе.  -  Все  вы,
инопланетяне, такие блюстители предрассудков и приличий. Идите, я  подожду
здесь.


   По пути в космопорт Эрих Фей,  гроза  местных  душителей  и  утонченный
любитель староанглийского, посвящает меня в свои планы, которые  я  просто
отказываюсь классифицировать. Вы человек смелый, профессиональный следопыт
и все такое прочее, - говорит он, -  вы  можете  прямо-таки  очень  помочь
следствию, если не ограничитесь  ролью  свидетеля,  а  разделите  со  мной
тяжкое бремя инвестигатора. Последнее  слово,  надо  полагать,  тоже  было
староанглийским, поэтому, пытаясь попасть в тон, я отвечаю, что пропозиция
очень для меня лестная и как нельзя более  соответствует  моим  внутренним
побуждениям, однако релевантно  ли  будет  аматеру  инвестигировать  столь
серьезную и ответственную асассинацию?
   - А? - спрашивает бальзам городских неврозов.
   - Асассинацию. Убийство то бишь. По-среднеанглийски.
   И чувствую, что в тон не попал. Фей делает  вид,  что  оценил  юмор,  и
перекошенно улыбается. Вдоволь наулыбавшись, он говорит:
   - Нет. Это будет вполне удобно. Я имею право привлекать к расследованию
любого и на любом уровне. Я могу даже дать  вам  право  расследовать  этот
случай  самому,  параллельно  со  мной  -  вам  будут  помогать  все  силы
городского спокойствия. Но я хотел бы работать  с  вами  в  одной  сцепке.
Именно к этому сводится моя пропозиция.
   Тут мы тормозим у главного здания космопорта, и я отвечаю:
   - Давайте попробуем.
   - Вот и прекрасно, - радуется Фей. - Вперед!
   Он хватает меня за руку, выволакивает  из  вегикла,  и  мы  несемся  по
коридорам и залам - я, естественно, ни в малейшей степени не понимаю куда.
Ужас местных правонарушителей довольно-таки грузен на вид, но  удивительно
проворен и совершенно не задыхается. Он почему-то  (полагаю,  из  любви  к
спорту - в этом есть что-то староанглийское) не пользуется ни лифтами,  ни
горизонтальным внутренним транспортом  -  я  уже  успел  узнать,  что  так
называют здесь весьма странные  экипажи  для  передвижения  по  коридорам,
напоминающие  моторизованные  коляски  для  инвалидов,  которых,  в   свою
очередь, именуют здесь "бесконечными", и не потому, что им  нет  конца,  а
вследствие отсутствия у них  одной  или  нескольких  конечностей,  каковую
информацию еще  утром  сообщила  мне  словоохотливая  старушка,  в  юности
увлекавшаяся составлением толковых словарей узкого назначения,  что  имеет
на  Галлине,  по  словам   той   же   старушки,   беспрецедентно   широкое
распространение, причем, добавила  она,  хватая  меня  за  рукав  свитера,
наибольшей  популярностью  пользуются  толковые   словари   неиспользуемых
языков, чем, по-видимому, и объясняется  пристрастие  к  староанглийскому,
вдруг  обнаружившееся  у  Эриха  Фея,  предводителя  борцов  за  городское
спокойствие, в остальном человека тоже небезынтересного.
   Мы тормозим в кривом приплюснутом коридоре, испещренном пятнами  весьма
мрачного света, и толкаемся в дверь, неряшливо  окрашенную  зеленым.  Там,
окруженный множеством разнокалиберных и разноцветных экранов, сидит  очень
молодой человек с  очень  маленькой  авторучкой  в  руке  и  что-то  очень
старательно пишет на чем-то, очень напоминающем  видом  настоящую  бумагу.
При нашем появлении он резко вздрагивает.
   - Посторонним сюда нельзя! - кричит он, напуская на себя неестественную
строгость. - Как вы сюда попали? Немедленно!
   - Городской спок, - увесисто говорит Фей, не вынимая рук из карманов, и
молодой человек вздрагивает повторно. -  Вы  один  здесь?  Кто-нибудь  еще
есть?
   Тот кивает - сначала утвердительно, потом отрицательно.
   - Ничего не пойму! Здесь кто-нибудь есть, кроме вас? Вы один тут?
   Молодой человек кивает опять - на этот раз сначала отрицательно,  потом
утвердительно.
   - Вопрос первый, - говорит Фей тоном, не предвещающим ничего  хорошего.
- Когда прибыл инспекторский корабль?
   Юноша что-то мычит, слова не выталкиваются, хотя  он  и  помогает  себе
частыми раскрываниями рта и громкими сглатываниями  в  промежутках.  Я  не
понимаю причины его страха и потому сам настораживаюсь. Гранд-капитан Фей,
надежный охранитель спокойствия, в том  числе  и  нервных  молодых  людей,
пишущих в  одиночестве  на  бумаге  маленькими  авторучками  под  старину,
находит нужным предупредить:
   - Считаю до трех, и вы арестованы!
   - "Дидрих-Даймлер"! - поспешно сообщает молодой  человек,  и  лицо  его
отражает всю радость победы над голосовыми связками. По-моему,  он  идиот,
думаю я.
   - Это марка. А я спрашиваю - когда? Раз...
   Нужная информация поступает незамедлительно, видно, что  предупреждение
возымело...
   - Семнадцать пятьдесят восемь бэ цэ, рейс экстренный, задержка  посадки
двадцать три минуты, в пределах!
   - Правильно, - говорит гранд-капитан, - молодец. А  теперь  напомни-ка,
дорогой, что за турист сел перед "Дидрих-Даймлером"?
   - Это был не турист, - тут же выпаливает юный олигофрен.
   - Я ведь могу сказать: "Два".
   - Но это действительно был не турист! - защищается  наша  смена.  -  Мы
тоже сначала подумали, что турист, но регистрационная формула...
   - Дай-ка ее сюда, твою формулу.
   Мною овладевает глупое желание  действовать,  я  уже  еле  сдерживаюсь,
чтобы что-нибудь не спросить, только вот не представляю, о чем спрашивать.
   - Вот.  -  Парнишка  поворачивается  к  экрану  и  начинает  перед  ним
колдовать с помощью пассов, а также магических взглядов. Экраны  панически
вспыхивают, покрываются сыпью неудобочитаемых  знаков,  время  от  времени
предъявляя увеселительные картинки.
   - Вот. Сейчас, -  успокаивает  сам  себя  юный  знаток  регистрационных
формул. - Нет, не то. А-а, вот она!
   Он тычет пальцами в четыре ряда символов,  из  которых  я  не  знаю  ни
одного.
   - Ага, - задумчиво вглядываясь в экран, говорит Фей. - Все понятно.
   - Ну! - радостно подтверждает юноша. - Еще что-нибудь?
   И уже не так интенсивно веет от него радушием или  страхом.  Он  понял,
ему ничего не сделают.
   - М-м-м...  Скажи-ка  мне,  пожалуйста...  Это  что,  действительно  не
туристы?
   - Но вы же видите!
   - Видеть-то я, конечно... А тогда кто?
   Юноша понимающе ухмыляется, крутит головой, поглядывает  иронически  на
полицейскую форму Фея.
   - Частный корабль, вот кто!
   -  Частный.  -  Фей  погружается  в  мысли.  Я  из  солидарности   тоже
глубокомысленно морщу лоб, но  погрузиться  не  удается  -  так,  какая-то
дребедень. Иронический взгляд юноши адресован уже нам обоим.  Наконец  Фей
пробуждается. - Кто встречал судно?
   - В смысле родные и близкие? - уточняет юноша.
   - В смысле официалы.
   - Ну, обычно частных официалы не встречают. Разве что формально.  -  Он
снова предается магическим пассам. - Вот... пожалуйста. Зигмунд  Мурурова.
Официал-общественник.
   - Ах, вот оно что! Общественник. Я у вас его досье попрошу.
   И тут происходит непонятное.  Юноша  багровеет  и  злобно  узит  глаза.
Холодно чеканит:
   - Вот вы тут требуете от меня всякое, а вы, между прочим, в официальном
учреждении,  куда,  между  прочим,  не  всякого...  -   И   вдруг   гневно
взвизгивает. - Хам! Старикашка!  -  И  сразу  осекается,  как  только  Фей
удивленно приподнимает правую бровь. А потом, когда  Фей  начинает  его  с
интересом разглядывать, в страхе загораживается руками.
   -  Досье,  -  ласково  говорит  гранд-капитан,   и   досье   появляется
моментально. С небольшим фото в  правом  нижнем  углу,  куда  я  буквально
впиваюсь глазами.
   - Он! - говорю я. - Он самый.
   - Вы уверены? - спрашивает Фей, надежда всех городских обиженных.
   - Еще бы! Он, точно!
   Радость сыска охватывает меня.
   - Адрес! - жарко приказывает гранд-капитан и бьет копытом  о  землю.  -
Адрес. Быстро!
   Юный строптивец  выпаливает  адрес.  Фей  разворачивается  и  с  криком
"Хлодомир, за мной!" - устремляется к двери.
   - Эй, - робко говорит юноша. - Он здесь.
   Фей замирает.
   - Где "здесь"? - грозно спрашивает он, и я тем  же  тоном  повторяю  за
ним:
   - Где "здесь"? Ну? Говори?
   - Да здесь же, в здании. Сегодня его смена. Он с утра никуда не уходил.
Очень много работы.
   - Где он?
   - Да рядом совсем. Соседняя дверь налево. Там официалы сидят.
   - Кстати, - спрашиваю я у совсем уже отошедшего  от  недавних  стрессов
молодого  интеллектуала,  снова  взявшегося  за  авторучку,  -  а   почему
инспекцию никакой официал не встречал? И что это еще за официалы такие?
   Но ответа мне не узнать - Фей хватает меня за  руку  и  выдергивает  из
комнаты. И что мы видим? Прямо на нас идет очень бойкий, очень  веселый  и
очень знакомый не очень молодой человек. В руках у него  чашка  и  голубое
яйцо с вензельками. Мы оторопело провожаем его глазами, затем Фей  выходит
из оцепенения и выжидательно поворачивается ко мне.
   - Он, - говорю я.
   Человек тут же роняет чашку и с громким топотом исчезает за поворотом.
   - Стойте! - орет гранд-капитан, бросаясь за  ним.  -  Стойте!  Вы  свою
чашку уронили!
   - Ничего, это к счастью! - доносится издалека. Хлопает дверь лифта.


   И тогда начинается погоня.
   За свою жизнь я десятки раз участвовал в погонях, правда, не за людьми.
Должен признать,  что  гоняться  за  животными  и  животнорастениями  куда
интереснее. За людьми очень уж бессмысленно получается. Сначала мы с  Феем
бежим вперед,  потом  назад,  потом  снова  вперед,  пробегаем  коридорное
ответвление к лифтовому залу, потом возвращаемся, наталкиваемся на коляску
с милой старушкой, сплошь усыпанной декоративными мухами, отнимаем  у  нее
коляску  (старушка  кричит,  мы  тяжело   дышим),   на   полной   скорости
проскакиваем все двадцать четыре лифтовые шахты, останавливаемся, кидаемся
к лестнице, бросаем коляску и бежим вниз в  ужасающем  темпе,  Фей  теряет
ботинок, я подбираю, спотыкаюсь о Фея, и мы оба падаем - но уже на  первый
этаж. Я вскакиваю. Фей неподвижен.
   Мне  надо  бежать,  но  совесть  не  позволяет  оставить  лежащего.   Я
наклоняюсь над ним. Он  жив,  он  старательно  смотрит  в  пол,  роется  в
карманах и не обращает на меня никакого внимания.
   - Вам помочь?
   - Продолжайте преследование, - упрямым героическим голосом говорит Фей,
вытаскивая из кармана вокс. - Оставьте только  ботинок,  там...  Мне  надо
отдать несколько важных распоряжений.
   Я кладу рядом с ним тяжелый полицейский ботинок, похожий на какой-то из
древних  танков,  и  начинаю  проталкиваться  сквозь   толпу   любопытных.
Чего-чего, а любопытных везде хватает.
   - Кого ловят? - спрашивают вокруг. -  Кого  поймали?  Душителя?  Врага?
Ведмедя? Неужели снова чистят ряды?
   - Пустите! - рычу я.
   Толпа пытается расступиться. Я внушаю ей опасения.
   Через полминуты все здание содрогается  от  внезапных  истошных  звуков
боевой  сирены.  Все  коридоры  и  залы  в   мгновение   ока   заполняются
вооруженными полицейскими. Вспыхивает и тут же подавляется паника.
   Полицейские  совсем  не  похожи  на  Эриха  Фея,  борца  за   городское
спокойствие. Они вежливы, но непреклонны. И деловитостью очень  напоминают
земных муравьев. Не поймешь, что они делают, если  следить  за  кем-нибудь
одним.  Вот  он  целеустремленно   шагает   вперед,   легонько   отодвигая
зазевавшихся пассажиров, потом, когда  цель,  ясная  ему  одному,  наконец
достигнута, сворачивает на девяносто градусов  и  продолжает  преследовать
неизвестно кого, изредка сталкиваясь  с  коллегами.  Шаг  у  них  быстрый,
размеренный, на стиснутых, как зубы, лицах - озабоченность  и  напряжение.
Работа в разгаре.
   Но я не имею возможности понаблюдать за одним каким-нибудь  полицейским
- в дальнем конце  зала,  у  входных  дверей,  мелькнула  в  толпе  голова
официала-общественника.
   - Вот он! - кричу я.
   Сразу несколько полицейских вырастают передо мной.
   - Это почему вы шумите в общественном  месте?  -  угрожающе  спрашивает
один. - Ваше досье, пожалуйста!
   - Я его увидел! Вон там, у входа!
   - Кого? - нестройным хором спрашивают полицейские.
   - Да официала же! Того, кого вы ищете!
   - Где?
   - Да вон там, у дверей! Т