читая материнство слепым животным  инстинктом
и отводя для него в будущем роль духовного рудимента: остров Ява так и  не
стал заповедником Материнства. Напротив. Нет в новом мире более  чистых  и
возвышенных чувств, более крепких уз, чем те, что  связывают  человека  со
своим продолжением. Сейчас это называют "феноменом ребенка", а  один  поэт
удачно объяснил его диалектику: "Закончилась последняя Охота. Закончилась!
Убит последний Страх. Теперь осталась главная забота -  играть  с  детьми.
Играть! И мудрости высокой узнать секрет - узнать, как зажигать улыбки  на
устах".
   Учителя отмечали разносторонность интересов Анатоля. За время учебы  он
увлекался  в  разное  время  химией,  кибернетикой,   астрономией.   Затем
неожиданно  занялся  исследованиями  в  области   биологии   и   медицины.
Объяснялось это просто - начало поисков тайн живого совпадало  со  смертью
матери. Именно в такую форму - попытку борьбы - вылилась реакция подростка
на страшную потерю.
   "Где-то здесь, - подумал Илья. -  Где-то  здесь  проглядели  Анатоля...
Увлечение биологией прошло не само по  себе:  попытка  борьбы  с  законами
природы,  конечно  же,  закончилась  неудачей.  Детский  максимализм   был
посрамлен. Это усугубило чувство потери и... бессилия  что-либо  изменить.
Очень опасное чувство!.. Хорошо, если  первое  поражение  заставило  более
серьезно, вернее - более реально воспринимать жизнь и ее  проблемы...  Как
жаль... Как жаль, что местный  Совет  посчитал  тогда  четырнадцатилетнего
подростка достаточно взрослым, чтобы жить одному,  вне  коллектива.  Хотя,
конечно,  были  одноклассники,  соседи,  возможно,  родственники...   Надо
проверить".
   Илья связался с сектором миграций и перемещений. Машина выдала справку:
за интересующие два года Анатоль Жданов никуда не уезжал; у него  гостили:
дядя Ефим Кириллович Жданов - восемь дней, известный философ Сунил  Кханна
- два дня.
   "Еще две ниточки к познанию Анатоля", - отметил про себя Илья.
   Он наскоро позавтракал и, решив, что пора от поисков ниточек переходить
к собственно познанию, отправился в город.


   - Уехал ни с кем не попрощавшись, представляешь?!
   - К Ирине? - насторожился Илья.
   - Нет, брат, она работала в Хусте, а Толь прямо в горах обосновался,  в
заповеднике Зимы. Места там великолепные - мы  и  раньше  на  натуру  туда
летали, всем братством...
   Калий - так странно именовали местные художники своего  предводителя  -
задумался на миг, улыбнулся.
   - Впрочем,  ты  прав.  Сох  он  здесь  по  ней.  Прямо  с  ума  сходил.
Размечтается порой - моя жена, моя судьба и так далее. А сам на  то  время
два раза с ней всего-то и виделся. Я ему и говорю однажды: "Слушай,  Толь,
ты знаешь кавказскую мудрость?" - "Какую?" - "Прежде,  чем  приглашать  на
свадьбу, - говорю, - узнай хоть имя невесты".
   - Ну и как, послушался совета?
   - Я же говорю - улетел, даже не попрощался. - Калий  глядел  на  Днепр,
где по фарватеру двигался грузовой караван. - С ним  что-то  случилось?  -
быстро  и  тревожно  поинтересовался  он   и   добавил:   -   Мы   изредка
созванивались.  Вернее  -   я   звонил.   Раньше...   Анатоль   производил
впечатление... занятого человека. Да он и  сам  говорил  -  страшно  много
работы, устаю.
   - Вот именно -  производил  впечатление,  -  вздохнул  Илья  и  вкратце
рассказал Калию все, что знал.
   Калий опечалился.
   - Этого следовало ожидать, - сказал он.  -  Не  знаю,  что  у  них  там
произошло с Ириной, но я  всегда  опасался  срыва.  Понимаешь,  у  Анатоля
чересчур большие запросы. К другим - ладно. Когда он ругал  мои  работы  и
требовал - или гениально, или в корзину -  это,  конечно,  обижало,  но  и
подстегивало.  А  к  себе...  Максимализм  постоянно  подсовывал   Анатолю
неудачи. Цель он замыслит прекрасную, а примется ее осуществлять - и...
   Они медленно шли по набережной. Грузовой караван уже скрылся из виду, и
на гладь реки опять выпорхнули скоростные яхты.
   - Отсюда -  непоследовательность  Анатоля,  его  метания,  -  продолжил
художник. - Нетерпение гонит его, а дело противится. Ты ведь знаешь: любое
серьезное дело даже мастеру сначала противится. А Анатолю подавай  большое
и сразу. Улавливаешь? Чуть что не так -  самобичевание:  и  бездарь  я,  и
тупица. Не по силам, не по плечу... А сам-то и сил своих еще не  пробовал,
и плечо не подставлял... Впрочем, что мы все говорим  и  говорим.  Я  тебе
сейчас наглядно продемонстрирую творческий метод Жданова. Подожди здесь.
   Калий спустился к прогулочному причалу, и через минуту лихо подрулил  к
гранитному парапету набережной небольшой катамаран.
   - Прыгай!
   Еще  через  пять  минут  они   проскочили   под   пролетом   старинного
моста-памятника, обогнули остров. Отсюда, с  середины  Днепра,  открывался
прекрасный  вид  на  левобережье:  кромка  песчаного  пляжа,  разноцветные
гирлянды  домов,  серебристый  купол,  прикрывающий  коммуникации   Южного
металлургического комплекса, а еще дальше - и" везде! - кипение зелени.
   Мощный клекот воды за кормой вдруг стих. Катамаран закачался на  мелкой
волне.
   - Не туда смотришь, - сказал Калий, поднимаясь из-за штурвала. -  Глянь
на правый берег.
   - Что это? - прошептал изумленный Илья.
   Отвесные   берега-кручи,   начиная   от   городка   Сказок,    укрывали
стремительные рисунки, точнее - наброски, будто неведомый гигант  собрался
было превратить эту излучину в своеобразную многокилометровую панораму, да
в последний момент передумал.
   Замысел его оживил только одну-единственную скалу, круто  нависшую  над
водой. Из нее, подняв коня для прыжка, вырвался на простор  реки  былинный
богатырь: лицо спокойное, открытое, в складках  каменных  уст  пробивается
улыбка. Казалось, берег  вот-вот  вздрогнет  от  мощного  удара  копыт,  и
всадник помчит по воде аки по суше.
   - Тезка твой, - пояснил Калий, - Илья Муромец. Впечатляет?
   - И это все - Анатоль?
   - А то кто же. - Художник нахмурился, присел на  пластиковую  окантовку
борта. - Кто еще может придумать самую грандиозную в  мире  монументальную
композицию "Славяне", зажечь своей идеей сотни  людей,  развернуть  полным
ходом работы, а затем... сбежать за какой-то юбкой?"
   - Зачем ты так? - укоризненно сказал Илья. - Ты же знаешь, насколько  у
него это серьезно.
   - Куда уж больше, - согласился Калий. - Мы все ждали - может, вернется.
Полтора года ждали. Могли бы и сами... Но, во-первых,  этика.  Это  же  не
бросовая идея, это, может, его песнь песней. Суперкомпозиция! А во-вторых,
тут еще дел - начать и кончить. По замыслу Жданова,  в  композицию  должно
войти около полутора тысяч панно, барельефов и горельефов. Плюс двенадцать
крупномасштабных скульптурных элементов. А ты говоришь - Муромец!
   - Послушай, брат, ты видел эту девушку?
   - Ирину-язычницу? - Калий пожал плечами. - Я их и познакомил.
   - Кто она? - поинтересовался Илья. - Какая?
   - Красивая, - задумчиво ответил Калий, разворачивая суденышко к берегу.
- Очень энергичная: от нее так и брызжет энергией.  Словом,  огонь,  а  не
девушка.  Только  не  "ждановский"  огонь  -  вспыхнул  и  погас.  Ровный,
сильный... Мы тогда ломали головы, как  сохранить  будущую  композицию  от
капризов погоды, оползней, эрозии. Короче, как уберечь  ее  для  потомков.
Искали специалиста. А Ирина как раз занимается консервацией и реставрацией
ландшафтных памятников. Я и попросил ее посмотреть этот берег...
   Калий умолк. Шел медленны,  о  чем-то  размышляя.  А  когда  Илья  стал
прощаться, сильно тряхнул руку, заглянул в глаза:
   - Молодец, Садовник, что разыскал нас. Спасибо! - Он говорил  убежденно
и горячо, по-видимому, утвердившись в каком-то своем решении. -  А  Тольке
мы не дадим пропасть. Оправдываться  не  хочу  -  не  знали  о  его  беде.
Деликатничали. Как бы, мол, не показаться  назойливыми,  нетактичными,  не
обидеть ближнего...
   - А он сам себя вовсю обижает.
   - Вот-вот! Ты, Илюша, занимайся своим делом,  а  мы...  Ребятам  я  все
тонкости ситуации объяснять не буду, но завтра же отправлю к Анатолю наших
монументалистов. Всю секцию. Нагрянут, растормошат, о "Славянах" напомнят.
Ведь они до сих пор ему верят. Понимаешь, - верят.


   Он вернулся в дом на Шестом кольце еще засветло.
   В Птичий Гам Илья прилетел прошлой ночью, а так как особых притязаний к
месту жительства у него не было, то и выбирать не стал. В полукилометре от
реки его поманила целая россыпь зеленых огоньков - свободно, мол,  милости
просим, - и он, не раздумывая,  пристыковал  модуль,  открыл  все  окна  и
мгновенно уснул. Единственное, чему он тогда порадовался, так это близости
Днепра: "Хоть накупаюсь. Вволю! Всласть! Эх и чуден Днепр, когда  несет...
уносит..."
   Теперь, по прошествии рабочего дня, можно было и осмотреться.
   Его новый дом состоял из двадцати трех модулей. Четыре секции в  четыре
этажа, еще шесть квартир, объединенные в один блок ("Друзья, по-видимому",
- отметил Илья), и его скромное жилище, прилепившееся ко второй секции.
   Модульные дома часто выглядели недостроенными. Илье это нравилось,  ибо
привносило  в  жизнь  ощущение   движения.   Всякая   завершенность   Илью
настораживала. Законченное дело - спетая песня. Еще живы ее  отзвуки,  еще
память полна ее словами, но песня, увы, ушла в небытие. Ушла  потому,  что
пора запевать новую песню... Эту теорию "незавершенки" Егор  на  одном  из
философских диспутов назвал образцом  логической  анархии  и  с  напускной
серьезностью поинтересовался, как он, то есть Илья, реализовывал свои идеи
во время операций. "Да ну тебя, - отбивался Илья.  -  Я  говорю  об  общих
закономерностях..." Он пытался даже контратаковать, разговор  переключился
на вечные истины, и наставник прервал  их:  "Вы  потеряли  предмет  спора,
ребята..."
   Вечер был свободен, и  Илья  решил  не  нарушать  обычай:  новое  место
жительства обязывало его познакомиться с соседями.
   "Меня зовут... Работал хирургом, сейчас специализируюсь  как  психолог.
Увлекаюсь голографическими съемками. Люблю и  знаю  жизнь  деревьев.  Буду
рад, если окажусь вам нужным..."
   Примерно такие слова говорил Илья новым друзьям. В ответ его  одаривали
улыбками,  личными  индексами  связи,  семь  раз  приглашали  ужинать,   а
зеленоглазая Жанна из первого модуля тут же потребовала  "консультацию"  и
так нараспев, с такой хитринкой говорила  это  слово,  что  Илья  поспешил
ретироваться.
   Этот вечер визитов успокоил душу, успевшую за последний месяц  испытать
и обман легкой победы, и провал с экзаменом, а главное - успевшую понять и
принять чужую боль.
   А от понимания, считал Илья, до исцеления порой один шаг.
   "Плохо только, - подумал он, возвращаясь домой, - что понимание  пришло
к тебе, а исцелять-то надо другого... Да и  вообще  -  о  каком  понимании
может идти речь? Ты уже раз поспешил, горе-психолог..."
   Визит к соседу, к чьему модулю он  пристыковался  вчера  вечером,  Илья
оставил напоследок.
   Он поднял ладонь, и дверь послушно ушла в паз.
   - В доме гость! - сообщил электронный секретарь и  тут  же  добавил:  -
Хозяин  улетел  во  Львов!  Он  оставил  вам  звуковое   письмо.   Включаю
воспроизведение:
   "Очень рад тебе, сосед, - видел, как ты вчера прилетел. Отчаянно спешу,
брат, - скороговорка хозяина квартиры раскатилась  по  всем  углам,  будто
бусинки. - Улетаю, возвращаюсь, улетаю. У меня там жена, понял, брат... Да
ты садись. Садись и пей мой тоник - я сам придумал рецепт. Зови меня Гуго.
Я толковый конструктор, а еще ходят слухи, что я писатель.  Если  тебя  не
заговорил Дашко, - читай  мои  книги.  Они  на  столике.  А  с  Дашко  ты,
пожалуйста, не дружи - это хищник... Ну, все, Гуго уже нет.  Я  уже  ушел,
брат. Буду рад, если у нас найдутся общие интересы и увлечения".
   - И я буду рад, Гуго, - негромко сказал Илья. -  Я  обязательно  прочту
твои книги. Вернешься - заходи.
   Это сбивчивое послание растрогало Илью.
   Гуго почему-то представился ему маленьким, непоседливым человечком. Ну,
не обязательно маленьким, но непременно очень живым и  эмоциональным.  Как
он, например, на Дашко набросился! Дашко... Эдакий атлет из четырнадцатого
модуля. Грузный, однако фигура спортивная. И деловой.  Дашко?!  Как  цепко
выхватил Дашко из моего краткого монолога-визитки упоминание о голозаписи:
"Да, да, деревья - это интересно... А вам приходилось снимать  сюжеты  для
программы   "Инфор"?   О-о-о!   Постоянный   корреспондент.   Это   просто
замечательно! Я покажу вам мой конструкторский центр... Есть  великолепные
разработки... Уверяю вас: сюжеты будут  сказочные..."  Дашко...  Личность,
конечно, любопытная. Явная любовь к громким словам. Потом это  местоимение
_мой_ вместо _наш_... Ну и что? Почему ты сразу  откликнулся  на  странное
обвинение Гуго? Дашко, кстати, его  руководитель  и,  по  всей  видимости,
талантливый конструктор. Целая стена в авторских свидетельствах, а сколько
благодарностей совета Прогресса. Почему же  Гуго  приклеил  к  нему  такое
страшное слово - хищник?  Может,  соперничество?  Или  недоразумение?  Или
психологическая аллергия?..
   Ответов на эти вопросы не было. Однако за кратким предупреждением  Гуго
чувствовался не просто конфликт, а нечто большее.  Илья  решил  непременно
выяснить, в чем же здесь дело.
   "Впрочем, это моя обязанность", - подумал он, и  мысль  эта  показалась
ему добрым знамением. Значит, новая жизнь приняла его. И он ее принял - со
всеми радостями и сложностями, которые открываются только  пристальному  и
неравнодушному взору.
   Илья вышел на лоджию.
   За клумбой, за кустами  жасмина  текла  вечерняя  дорога.  Многоцветные
ручьи тротуаров двигались с разной скоростью - три в одну сторону,  три  в
противоположную, - людей там было мало, и Илья смотрел на них  так,  будто
искал знакомое, чем-то родное лицо, которое  сразу  бы  узаконило  смутное
чувство симпатии к этому городку, ответило взаимностью за весь Птичий Гам.
Калий, соседи? Нет, не то. Они хорошие люди, но все это не  то,  не  то...
Надобно чудо, вспышка, случайный луч!
   И чудо явилось.
   На крайней, самой медленной дорожке, показалась невысокая женщина.  Она
была в свободной рабочей куртке из дымчатого полиэфира и таких же  брюках,
смуглое лицо дышало покоем, а чуть  горьковатая  и  отрешенная  улыбка,  с
которой незнакомка прислушивалась к болтовне  дочурки,  как  бы  говорила:
"Да, милая, да, моя девочка... Ты - умница, ты все понимаешь. Но тебе пока
не дано знать, какой это отчаянный труд - ждать".
   То, что девочка - дочь Незнакомки, не вызывало сомнений: сходство  было
разительное.  Остальное  же  Илья  назвал  бы   даже   не   догадкой   или
предположением, а узнаванием. Он узнал,  с  первого  взгляда  ощутил,  как
дорог Незнакомке тот человек, чье отсутствие окрасило ее улыбку в  горький
цвет.
   - Ты хоть поела, Кузнечик? - спросила женщина. Девочка что-то ответила,
но Илья не расслышал что.
   Серый ручей тротуара уносил его чудо, его Прекрасную Незнакомку, и  ему
вдруг безумно захотелось окликнуть ее, остановить.
   "Что ты ей скажешь, чудак? - одернул себя Илья.  -  Что  тебе  тридцать
два, четверть жизни, и эту жизнь согревают только вангоговские подсолнухи?
Что тебя поразила тайная музыка  этой  будничной  фразы  "Ты  хоть  поела,
Кузнечик?" - позабытой, из детства, там как-то слышанной, но не говоренной
им еще ни разу и никому. Или, может, скажешь, что  Садовник  без  любви  -
слеп и глух и нельзя ему в таком случае даже подходить к чужой душе..."
   Это были грустные мысли.  От  них,  наверное,  потяжелел  взгляд,  стал
ощутимым - девочка вдруг оглянулась, помахала ему рукой.
   Чудо кончилось.
   Илья  хотел  отработанным  методом  самовнушения  решительно   подавить
смятение чувств, но в последний момент передумал:
   "Это моя боль и моя жалость. Без них, конечно, можно прожить. Но  тогда
я действительно буду глух и слеп... Поплачься, Илюшенька,  поплачься.  Это
можно. Нельзя только отчаиваться. Кажется, так  ты  собираешься  увещевать
Анатоля?!"



САМОРОДОК

   Занималось утро, и птицы приветствовали его  приход.  В  открытое  окно
врывались щебет и  свист,  трели  и  рулады,  а  рядом,  в  саду,  изредка
вскрикивала  какая-то  и  вовсе  необыкновенная  птаха:  ее  стремительное
"а-а-ах!" напоминало возглас восхищения.
   Хор тоже ликовал.
   "Ай Илья, ай молодец, - подумал Илья и прямо  через  окно  выпрыгнул  в
сад. - Прожить в Птичьем Гаме месяц и только  сегодня  все  услышать...  И
всего один голос узнать. Нет, постой. Разве это дикий голубь?..  Ай  Илья,
ай молодец..."
   Роса обжигала щиколотки, между деревьев витал легкий  туман.  Было  так
рано и так вольготно,  что  Илья,  кроме  обычного  комплекса  упражнений,
выполнил еще и свою произвольную программу  по  спортивной  гимнастике.  И
хотя он дважды сбился, а на брусьях чуть вообще не сорвался, со спортивной
площадки Илья ушел с видом д'Артаньяна,  только  что  вручившего  королеве
небезызвестные алмазные подвески.
   Он возвратился в дом. Позавтракал, продиктовал  электронному  секретарю
традиционный перечень поручений и решил отправиться на  Днепр.  Обживаться
так обживаться!
   Но не успел Илья пройти и  десяти  шагов,  как  над  головой  мелькнули
красные  "плавники".  Двухместный  гравилет  -  нарядный,   новенький,   с
улыбчивым лицом Солнца на борту - опускался на площадку перед домом.
   - Егор!..
   Они обнялись и замерли на  миг,  затем  Егор  отступил  в  сторону.  На
подножке гравилета стояла стройная русая девушка. Илью поразило  ее  лицо:
удивительно чуткое, нежное и в  то  же  время  будто  скованное  неведомым
ожиданием. Такое выражение лица, отметил он про себя, бывает у тех, кто  к
чему-то напряженно прислушивается, ловит даже тень звука. Или у... слепых.
   - Это Оля! - сказал Егор и просиял. - Пятое крыло  Стрекозы,  Это  жена
моя, Илюша.
   "Господи, до чего же щедра жизнь! - подумал Илья, подавая руку гостье и
помогая ей сойти на землю. - Она одаривает всех детей своих,  только  надо
уметь разглядеть эти дары. И принять..."
   - Я сию минуту раздобуду для вас свободный модуль. Или возьмите мой.  Я
так рад...
   - Нет, нет! - Егор замахал руками. - У нас всего шесть дней, свободных.
Мы летим в Сухуми. Представляешь, Оля сто раз писала о море, но ни разу...
не видела его...
   Он сбился на слове "не видела" и смущенно замолчал.
   - У нас есть два контура поливита, - пояснила Ольга. - И одни глаза  на
двоих. Это очень много. Целое богатство.
   - Я тоже мог бы... -  начал  Илья,  но  тут  же  понял,  каким  нелепым
покажется влюбленным его предложение, и  перевел  разговор  на  другое:  -
Кстати, - поинтересовался он, - как вы  со  Славиком  решили  судьбу  этой
диковинной машины? Только не подумай чего: я сам провалил экзамен, поливит
здесь ни при чем.
   - Решит референдум. Мы  пока  предлагаем  резко  ограничить  сферу  его
применения.  Во  всяком  случае,  это  не  игрушка.  И,  тем   более,   не
развлечение.
   - Спасибо, Илюша, - улыбнулась Ольга. - Ты не договорил, но  я  поняла.
Спасибо! Нам хватит одних... Я и так  устаю  во  время  сеансов:  стараюсь
меньше двигаться, чтоб не потерять ориентацию. Непривычно все это...
   - Как твой подопечный? - вспомнил Егор.
   - Анатоль? - Илья неопределенно повел плечом. - Сложный  случай.  Почти
месяц составлял психологический  портрет.  Думаю,  пора  браться  за  дело
всерьез.
   - Можно? - Ольга осторожно шагнула  к  Илье,  и  ее  прохладные  пальцы
пробежали по его лицу. Мгновенно и неощутимо - будто ветер вздохнул.
   - Вот и свиделись, - сказала она довольно. - А то Егор мне  все  уши  о
тебе прожужжал.


   Он столько купался и нырял, что порядком устал от  чередований  зеленых
глубин, где было прохладно и сумрачно, и раскаленного пляжа.
   По дороге в город Илья зашел в кафе "Таинственная сень" и выпил  стакан
пива.  Пиво  было  густое   и   светлое,   будто   свежий   мед.   Веселый
парнишка-программист, который обслужив