е  и  веселей
потребовал незнакомец на крыше, разворачиваясь к ней лицом  на  крыше.  Из
последних сил  Альбина  перешагнула  через  бортик,  испуганно  оглянулась
назад, прежде чем руки незваного спасителя успели оттащить ее от  края,  и
ноги ее вдруг подкосились, заставляя опуститься на ржавую жесть. Некоторое
время она сидела и дрожала от внезапно подступивших рыданий, а  незнакомец
неумело и неловко гладил ее по плечу, бормоча бессмысленное "успокойтесь".
     Продолжалось это  не  долго;  Чуть-чуть  выплеснув  из  себя  нервное
напряжение, Альбина вытерла рукавом медицинского халата глаза,  всхлипнула
напоследок, и поняла, что пришла в себя окончательно.
     - Простите, - пролепетала она, поднимая раскрасневшееся лицо  ему  на
встречу.
     Первое, что она разглядела были глаза. Небольшие,  неясного  цвета  -
светло-карие с  прозеленью,  -  они  смотрели  добродушно,  как  у  клоуна
(Альбине невольно стало стыдно за такую несолидную ассоциацию), и в то  же
время казались очень грустными. В незнакомце и в  самом  деле  было  нечто
клоунское, почти карикатурное и аляповатое; мышиного цвета волосы, средней
длинны, вроде бы редкие торчали во все стороны, самой широкой частью очень
вытянутого  лица  с  ромбовидным  овалом,  оказывались  скулы,  совсем  не
напоминавшие при этом монголоидные: зрительный эффект такого рода возникал
из-за  втянутых  щек;  кроме  того  незнакомец  обладал  длинным  носом  с
горбинкой и большим ртом, почти лишенном губ. Редкие беспорядочные морщины
свидетельствовали о том, что он лет на десять как минимум старше Рудольфа,
но манера держаться, насколько Альбина могла судить о ней, скорей  подошла
бы совсем зеленому пацану вроде "братишки". Еще было  в  нем  нечто  сразу
располагающее к себе, но слабо поддающееся  словесному  описанию;  короче,
это был явно добродушный чудак.
     - Что, выревелась? - подмигнул он, и улыбка в буквальном смысле этого
слова дотянулась до ушей, что, впрочем, было не так сложно при столь узкой
нижней части лица, как у него. - Ну и прекрасно.
     - Это... это кошмар, - затрясла головой Альбина. - Я в отчаянии, я...
я просто ни чего не понимаю. Эти люди... вообще все это...
     Она снова всхлипнула.
     - Да, ситуация трудно перевариваемая, - хмыкнул незнакомец. -  Но  ты
жива, и это уже причина для успокоения.
     - Жива... - повторила Альбина, чувствуя на языке непривычную  тяжесть
этого слова. - Нет, я ничего не могу понять.
     - А кто вас  заставляет  что-либо  понимать?  -  просто  спросил  он,
присаживаясь на корточки.
     Альбина пристально посмотрела на него, силясь понять,  что  он  хочет
этим сказать, и... ей снова стало не по себе.
     На худых плечах ее спасителя неловко болталась синяя пижама!



                                    3

     ...И все  же  эту  дорожную  катастрофу  ему  не  подстраивал  никто.
Утверждать что этого человека убили - такая же ошибка, как и считать,  что
в смерти никто не был виноват. Дежурный у входа  в  министерство  медицины
засвидетельствовал,  что  Канн  был  не   в   себе,   когда   выбегал   из
конференц-зала. что на нем лица не было, и  что  он  не  смог  даже  сразу
открыть дверцу своей машины. Далеко ли в таком состоянии до беды? С другой
стороны - Министерство медицины - не мафия, если  подразумевать  под  этим
словом хорошо вооруженную преступную организацию с  целым  штатом  наемных
убийц, чтобы это руководство смогло сработать так  оперативно,  появись  у
него вообще такое желание: Канн ухитрился врезаться в грузовик всего через
два квартала, выскочив из переулка на красный свет...
     И все же, если слух о том что профессора убрали,  возник,  для  этого
имелись свои причины. Во всяком, случае одна была очевидна: слишком многие
были свидетелями скандала, учиненного Канном на конференции  за  несколько
минут до трагической гибели. Да и кричал он главным образом о том,  что  в
министерстве   и   вообще   медицинских   обществах   собрались   сплошные
преступники, которых он лично в ближайшее время выведет на чистую воду.
     Правда, те кто знал Канна получше, не придавал его заявлению  особого
значения: таков был этот  человек.  Покойный  профессор  был  практикующим
психиатром с правом на занятия частной практикой, а постоянно  общаться  с
людьми  психически  не  нормальными  и  уберечься  самому   от   отдельных
аффективных  реакций  довольно  сложно,  если  возможно  вообще.  Даже   в
отдельных научных спорах, там, где кто другой  ограничился  бы  замечанием
типа "Вы не правы", Канн мог обвинить оппонента во всех смертных грехах  -
если, разумеется, считал его  здоровым:  со  своими  пациентами  профессор
бывал на удивление корректен и тих.
     В медицинских кругах ходил даже анекдот о неком  гражданине,  который
пошел провериться к психиатру после  того  как  Канн  беспричинно  вежливо
осведомился, как у него идут дела.
     Скорее всего, последняя история была выдумкой,  но  натуру  покойного
профессора отражала она хорошо.
     Доподлинно о событиях, предшествовавших  его  гибели  известно  одно:
другой профессор, из провинции, сделал сообщение о том, что в его  городке
зафиксировано   одновременно   несколько   случаев   неизвестного    науке
инфекционного заболевания, сопровождающимся резко  выраженным  психическим
расстройством, выражающимся  в  весьма  агрессивных  и  даже  опасных  для
окружающих формах ("Возможно, - возглашал с кафедры курносый толстячок,  -
в этот момент они воображают себя боа-констрикторами..."). При  этом  была
зачитана и ставшая в последствии знаменитой,  копия  истории  болезни  все
того же М.
     Не успел докладчик вернуться на место,  как  в  центр  зала  выскочил
Канн, и, тряся бородой и хилыми  кулаками,  потребовал  введения  в  город
особого санитарного режима, вплоть до полной карантинной изоляции области.
Вслед за этим  последовали  и  обычные  для  его  репертуара  обвинения  в
поголовном дилетантстве медиков, рвачестве и так далее -  на  разоблачения
подобного  рода  неистовый  профессор  никогда  не  скупился.  Это-то  все
испортило.
     Если бы Канн спокойно изложил свои соображения  и  доводы,  объяснил,
почему у него возникли нехорошие предчувствия, его выслушали бы в  всерьез
и, возможно, сделали свои выводы.
     Беда Канна заключалась в том, что он был почти гениален, а  потому  -
амбициозен и нетерпим. Если его осеняла идея, он  не  мог  взять  в  толк,
почему свой ход мыслей он должен кому-то еще объяснять: для него же самого
все звучало ясным, как дважды два.  Это  наталкивало  его  на  мысль,  что
собеседнику лень пошевелить мозгами.
     "Да чего еще можно ожидать от этих (... и т.д., и т.п.)  заполонивших
медицину!"
     (Впрочем, в еще большее буйство он впадал, когда оказывалось, что его
выстраданные и выношенные в душе открытия уже  были  кем-то  совершены  до
него. Правда, Канн никогда не  позволял  себе  обругать  опередившего  его
коллегу - тут надо отдать должное его определенному благородству - зато  в
таких случае доставалось редакторам медицинских журналов и патентным бюро,
а  также  лицам,  случайно  подвернувшимся  под  руку,  вроде  не  слишком
вежливого таксиста, подавшего на профессора  потом  в  суд  за  "нанесение
оскорбления действием".)
     Вот такой был  этот  прославившийся  после  своей  смерти  пророк,  в
отличие от другого пророка, тоже упомянутого в этой истории но в  Историю,
как в науку, почему-то не вошедшего.
     Но - об этом  позже,  а  сейчас  следует  вернуться  к  Канну  и  его
злосчастному выступлению.
     По одной из версий и великий Галилей пострадал не столько за то,  что
поверил  в  обычность  нашей  старушки-Земли  и  лишил  ее  звания  центра
вселенной, сколько потому, что, гордясь своим  знанием,  принялся  ничтоже
сумняшеся лажать все свято чтимые прежние авторитеты, и последнее пришлось
ему гораздо больше по душе, чем делиться с ними научными  доказательствами
своей правоты. А ведь открытие его тогда отнюдь не выглядело очевидным: да
посмотрите сами, что вокруг чего вертится? Конечно - Солнце...
     Да и Кассандра, - а почему бы  и  нет?  -  могла  быть  помимо  всего
прочего скандальной бабенкой, перемешивающей свои  истинные  прорицания  с
претензионными популистскими  заявками:  уж  кого-кого,  а  предсказателей
древние чтили, и сложно поверить, что не взирая на все проклятия  свыше  у
нее в противном случае было  бы  меньше  почитателей,  чем  у  откровенных
шарлатанов.
     Что  ни  говори,  все  истинные  провидцы  не  были  подарочками  для
общества, и в том, что Канна чуть не подняли на смех,  а  предложения  его
рассматривать и вовсе не стали, он, по сути, должен винить  только  самого
себя.
     Он был пророком. Все остальные - обыкновенными людьми.
     Он был возмутителем спокойствия - большинство ратовало  за  привычный
всем порядок.
     Он  вел  себя,  как  хулиган  -  а  мало  кому  нравится  выслушивать
оскорбления в свой адрес, тем более по крупному счету незаслуженные.
     Чем дерзновеннее  открытие,  чем  абсурднее  звучит  какой-то  смелый
вывод, тем осторожнее следует к нему  подходить  и  особенно  -  подводить
остальных:  таково  правило  техники  научной   безопасности.   Канн   это
проигнорировал и потому пострадал.
     Если на 90% правды дать 10% заведомой,  но  аккуратно  поданной  лжи,
последнюю тоже примут за правду - прием часто употребляемый  политиками  и
идеологами всех мастей. Но если чистую правду разбавить не  ложью,  нет  -
просто чем-то посторонним, не имеющим отношения к делу, но  противоречащим
мнению большинства и тем  более  это  большинство  оскорбляющим  -  худшей
услуги  истине,  попавшей  в  такой  переплет,  оказать  невозможно.  Если
человеку сказать: "Ты -  сволочь,  дважды  два  четыре",  в  нем  невольно
загорится протестующее: "а, может, не четыре, а пять?"  признать  то,  что
неведомое  заболевание  может  представлять  для  всех   опасность   после
выступления Канна, означало для его коллег - бедных простых смертных -  то
же самое, что расписаться под его заявками, что  в  Министерстве  медицины
засели сплошные жулики, а заодно согласиться  с  тем,  что  сами  они  все
дураки, кретины, идиоты, имбецилы и так далее - у Канна был  целый  список
синонимов такого рода, а словарный запас профессора был на редкость богат,
особенно по части оскорблений и ругательств.
     Да и из чего  следовало  тогда,  что  карантин  должен  быть  введен?
(Посмотрите на небо - ведь солнце по  нему  крутится,  солнце!)  Несколько
больных, слабое подозрение,  ничем  еще  не  подтвержденное,  что  болезнь
вызывается каким-то возбудителем неизвестного происхождения - вот  и  все,
что имелось у врачей на руках. Где тут можно  взять  основание  для  столь
далеко  идущих  выводов?  А  карантин  -  не  шутка,   тут   должна   быть
задействована и армия, и службы порядка, и вообще...
     Все события развивались согласно обыкновенной житейской логике, да  и
не могли развиваться иначе.
     Поднялся скандал.
     Канн,   оскорбленный   в   лучших   своих   чувствах,   выскочил   из
конференц-зала, чтобы закончить свой  жизненный  путь  под  грузовиком  со
стройматериалами.
     ...и не надо обвинять автора этих строк в подрыве  авторитетов:  Канн
действительно оказался провидцем,  и  чрезвычайное  карантинное  положение
было-таки введено, пусть  с  большим  опозданием.  И  все  же,  если  быть
объективным, придется признать, что Канн навредил и себе и делу как только
мог, и даже сверх того.
     Ведь как знать - не устрой  он  этого  скандала  с  "разоблачениями",
мысль  о  необходимости  предпринять  какие-либо  меры  по  предотвращению
распространения эпидемии не вызвала бы у  чиновников  от  медицины  такого
неприятия.
     Трагедия на дискотеке произошла через день  после  гибели  неистового
пророка.
     А на следующее утро...



                                    4

     Он оказался сумасшедшим - только такого открытия Альбине не хватало.
     Девушка подалась назад, чувствуя, что передает  этим  рефлекторным  и
все равно подлым жестом своего спасителя, как  предала  тем,  что  выжила,
своих больных.
     Возле коричневато-зеленых глаз возникли на миг удрученные морщины.
     - Да брось ты, малышка... простите, мэм, - погрустнел  незнакомец.  -
Не бойся, я - тихий.
     - Тихий, - повторила Альбина, кусая нижнюю губу. Плечи девушки  вновь
начали дрожать, но уже не от  страха  и  не  от  рыданий,  просто  так.  -
Тихий...
     - Ну а если тебя это пугает, то могу уточнить - я  из  спецотделения.
"Спецушник" - это так у вас называется? - с необъяснимой  иронией  добавил
он.
     - То есть? - не поняла Альбина.
     "Сумасшедший... ну почему мне  так  не  везет?  Он  вначале  так  мне
понравился... - поежилась она. - Где же справедливость? Этот человек  меня
спас, а я..."
     - Подожди, - вдруг широко улыбнулся он. - Ты что - всерьез?
     - Что?
     - Ты действительно не поняла, о чем я тебе говорю? Послушайте, мэм...
но ведь на вас белый халат!
     - Ну и что? - моргнула Альбина.
     "Неужели он действительно псих? Ой, как похоже на то... при  чем  тут
мой халат?"
     - Как - что? Значит, вы - медсестра  и  потому  не  можете  не  знать
вашего же медицинского жаргона.
     - Ей  богу,  никогда  не  слышала  такого  термина...  Что  значит  -
спецушник? - покачала головой девушка. Внутри у нее  шла  борьба,  но  она
ощутила вдруг, что отсутствие логики в его высказываниях только кажущееся,
и что может еще оказаться, что он гораздо нормальнее, чем можно подумать с
первого взгляда. Ведь если бы не эта проклятая синяя пижама...
     - Ты из какого отделения?
     - Из черепно-лицевой хирургии, - с надеждой заглянула она  в  его  не
злые - на редкость не злые! - глаза.
     "Ну оправдайся же... докажи, что ты  такой  же  как  все,  нормальный
странный человек" - молил ее взгляд.
     - А что, здесь и такое есть? - снова хмыкнул он, - ладно, поверим  на
слово. Пожалуй, я совершенно правильно сделал, что спас тебя - похоже,  ты
и в самом деле ничего не знаешь...
     - О чем? - сомнения, надежды, разочарование - все превращалось у  нее
теперь в раздражение. Еще не много и она бы рассердилась. -  Да  объясните
же вы мне, в чем дело, наконец!
     - Да, ситуация, - задумчиво потянул он, отворачиваясь  от  девушки  и
глядя в пластмассово-голубое небо. - Если ты не знаешь... так лучше тебе и
не знать. "Спецпсихушка" - это  понятие  историческое.  Лучше  вот  что...
Считай меня лучше просто тихим и безобидным  психом,  который  уже  прошел
курс лечения и готовится к  выписке...  Черт  побери,  -  засмеялся  вдруг
"тихий", - но ведь теперь меня некому будет выписывать!
     - То есть...  вы  уже  здоровы,  я  правильно  поняла?  -  неуверенно
переспросила она.
     Альбина явно чего-то недопонимала в его  объяснениях,  а  он  так  же
чего-то не договаривал, но девушке хотелось одного: верить. Верить  в  то,
что он здоров, что она не одна, что на этого человека можно положиться.
     - Считай, что так, - окончательно  развеселился  он.  -  Лучше  давай
подумаем, что нам делать дальше.
     Альбина нахмурилась - она была не готова еще к  этому  вопросу,  хотя
прекрасно сознавала, что его необходимо задать и получить ответ.
     - Не знаю, - снова закусила губу девушка.
     - Что ж... - "тихий" обнял колени руками. - Давай порассуждаем на эту
тему вместе.
     - А как вас зовут? - неожиданно спросила она.
     - Это не важно, мэм... Давайте договоримся  так:  у  меня  провалы  в
памяти, и это я как раз забыл. Считай, что меня не долечили...  -  немного
преувеличенно фыркнул он. - А вас как зовут?
     - Ала.
     - Ала... звучит замечательно... мне совсем не улыбалось называть  вас
все время мэм... Ну так что, по-вашему,  Ала,  следует  сделать  в  первую
очередь?
     - Спуститься вниз, - наморщила лоб она. - И позвонить в полицию.
     - Вниз... логично, но что, если внизу - ЭТИ?  Я  конечно,  не  берусь
утверждать, что знаю, что именно тут происходит, но этих странных типов  в
больнице полно.
     Я лично видел троих... Один громил наше отделение, а затем  спустился
к вам, затем была женщина в соседнем... и еще один, видно - новый,  одетый
во все домашнее. Это минимум. Понимаешь, что я  хочу  сказать?  Может,  их
всего четверо, а может - тысяча...
     - Нет,  -  жалобно  запротестовала  девушка,  вспоминая  предчувствия
последних  дней.  Неужели  и  в  самом  деле  началась  так  пугавшая   ее
катастрофа?
     - Ну... это я просто гадаю, сколько их может быть. Одно  скажу  -  на
совпадение это не похоже: они начали  бузить  как  по  команде  сегодня  с
рассветом... Так, пожалуй, в больнице их все же четыре: я  видел  трупы  в
невралгическом, и слышал вопли, а никто из тех  троих  не  успел  бы  туда
добраться... Если эти "замедленные" и дальше будут убивать в том же темпе,
скоро в больнице не останется ни одной живой души, разве что на  крышу  им
не придет в голову заглянуть. Так вот, надо прикинуть, какова вероятность,
что в городе они тоже есть, потом обсудить возможные способы защиты, чтобы
эти субчики не застали нас врасплох. Как мне показалось, они не слишком-то
расположены лазить по лестницам и карнизам, да и на пересеченной местности
им можно давать фору... Вот со всем этим мы и должны  сейчас  разобраться.
Конечно, я бы еще прошел по карнизу,  глядишь,  удалось  бы  вытащить  еще
кого-то, но боюсь, что мои  руки  и  ноги  не  больше  не  выдержат  такой
нагрузки - я и так сделал порядочный крюк по стенам, прежде чем нашел одну
тебя. Знаешь, когда люди видят мою  одежду,  они  отлетают  от  окон,  как
ошпаренные, и не желают ничего слушать. - Он на миг сдвинул брови. -  Нет,
то о чем я подумал, тоже не выйдет... а то мелькнула  у  меня  мысль,  что
стоит одолжить твой халат. Да не пугайся - я и так вижу, что он мал.
     - Сорок четвертый размер, - подтвердила Альбина.
     - Заметно... И голышом ведь не покажешься... Кроме того, похоже,  что
я уже опоздал. Четырех отделений уже нет... А "замедленных",  прости,  все
же наверное больше... Лучше рассчитывать на худшее.
     При этих словах "тихий" окончательно помрачнел,  и  хотя  причин  для
этого было более чем достаточно, Альбине показалось, будто в  этот  момент
он вспомнил что-то. Что-то неприятное и очень личное...
     - Так что нам делать? - прервала девушка начавшуюся было паузу.
     - Хотел бы я это знать...  -  уже  другим  тоном  откликнулся  он,  и
неожиданно напрягся, вглядываясь  куда-то  за  ее  спину.  Тотчас  тревога
передалась и  девушке:  Альбина  вскочила,  разворачиваясь  на  ходу  и  в
следующую  секунду  "тихому"  заложило  уши  от   прорезавшегося   наконец
отчаянного визга.
     Из чердачного окна медленно вылезала голова пустовзглядого душителя в
футболке.



                                    5

     - Совершенно не понимаю, - пожаловался  Рудольф  неизвестно  кому:  в
кабинете  сейчас  больше  никого  не  было,  -  что  случилось   с   нашей
междугородкой...
     Ему не нравилось сегодняшнее утро, как не нравилась  и  переполняющая
метро пустота - можно было подумать, что все должностные лица  сговорились
сегодня устроить массовый прогул а то и объявить забастовку и только  его,
да еще вахтера,  забыли  предупредить  о  своих  намерениях.  Кроме  того,
вчерашний разговор с Альбиной о страхах, затишье и равновесие в природе то
и дело выскакивал из памяти, невольно  заставляя  выискивать  вокруг  себя
приметы "надвигающейся грозы". Напрасно Рудольф  старался  успокоить  себя
тем, что не стоит придавать значения  словам  милой,  но  слишком  нервной
девушки с богатой фантазией. Заодно он подумал и о  том,  что  неплохо  бы
было свозить Альбину на море: перемена обстановки наверняка отвлекла бы ее
от столь мрачных (и заразных к тому же)  фантазий  да,  самое  время  было
подумать ему о медовом месяце, а телефонный разговор с начальником можно и
отложить, тем более, что и