мечтал об этом дне!
     - А если посадят? - схватилась рукой за косяк она и  вжала  голову  в
плечи, ожидая оплеухи.
     Муж замахнулся, увидел ее затравленный взгляд, и  опустил  отведенную
для удара руку.
     Сегодня он был победителем, значит - имел право и прощать.
     - Ха - "посадят", - пророкотал он зычным баском. - А фиг тебе! Сейчас
закон вышел, что констрикторов этих любой  имеет  право  бить.  А  что  он
"поплыл" - ты мой свидетель. Усекла? А нет - так смотри, я тебе голову  то
мигом могу отвертеть... иди потом, доказывай, кто!


     Утро встретило компанию бритого нежным туманом. Ночевали они в парке,
разбив там небольшой охраняемый по очереди лагерь. Небольшая  речушка,  да
пара почти условных  мелких  каналов  отделяли  парк  от  пригорода,  куда
"охотники за зомби"  и  отправлялись  сейчас.  Там  же  среди  низкорослых
домишек расположился и скучный серый забор химического завода, туман возле
него казался особо густым.
     В домах было тихо - заглядывать в низ не стали, но вот забор и идущие
за ним заводские корпуса привлекли внимание бритого вожака всерьез.
     - Эй, селедка, - ткнул он локтем одного из толкущихся за  его  спиной
"шестерок", - ну-ка проверь...
     Названный селедкой парень живо нырнул в ворота, держа наготове ружье.
Некоторое время все наготове ждали, затем рыжеватая выбритая голова  вновь
возникла в воротах.
     - Есть. Целая толпа, - с готовностью сообщил разведчик.
     - Вперед.
     На этот раз "бей зомбей" не кричали - было еще раннее утро и охотники
еще не успели войти в раж, кроме того лозунг порядком поднадоел им еще  за
вчерашний день.
     Шли  хмуро,  деловито,   как   на   тяжелую   неблагодарную   работу.
Констриктора удалось обнаружить не сразу: те почему-то  собрались  в  одну
кучу и неясно возились в одном месте, видно, надышались чего не надо  хотя
и носили противогазы.
     ...Ремонтная  бригада  работала  неторопливо  -   разгерметизация   в
баллонах наступала быстро, и, оставшись без контроля, едва  ли  не  каждый
второй дал течь. Так  что  возни  хватало.  Кроме  того,  любой  хоть  раз
надевавший  полный  костюм  химической  защиты  знает,  какими   неловкими
становятся в подобном одеянии руки и как быстро ноги наливаются  тяжестью,
не говоря  уже  об  "удобствах"  противогаза.  Там,  где  обычный  человек
затратил бы на дело минут  пять,  аварийщикам  приходилось  корпеть  около
получаса, но все же  работа  шла,  баллоны  отключались  от  компрессоров,
заливались быстро твердеющей пластмассой распаявшиеся под давлением стыки.
     Никто из ремонтников не понял, что означает появление вооруженной чем
попало толпы, даже выставленный "часовой", чьим делом было предупредить  о
возможном  появлении  констрикторов  (эти  больные  почему-то  не  слишком
рвались  на  завод,  быть  может,  инстинктивно   чувствуя   свою   особую
подверженность действию ядовитого газа), не знал, как отреагировать, когда
мимо него на  скорости  отнюдь  не  констрикторской  промчались  несколько
человек с ружьями, топоров и прочих экзотических видов оружия самозащиты.
     Главного техника сбили с ног  ударом  приклада  -  маска  противогаза
заглушила  его  крик,  позволяя  неожиданным  агрессорам  так  же  тихо  и
незаметно для основной группы  убить  еще  нескольких  ремонтников,  затем
жертвы  запаниковали,  засуетились  и  довольно  быстро  начали  оказывать
сопротивление, против багров и ледорубов оказались выставленными ремонтные
инструменты - но не людям в костюмах химической защиты тягаться в скорости
с легко  одетыми  "охотниками  за  зомби"...  Тех,  кто  пытался  спастись
бегством, догоняли  пули.  Они  пробивали  насквозь  человеческие  фигуры,
врезались в баллоны, и воздух белел все сильней. По липкому от крови  полу
ноги скользили, вскоре стрельба стала невозможна - и в  двух  шагах  стало
трудно различать человеческие лица. Кто-то падал  поскользнувшись,  кто-то
начинал кашлять  и  тоже  падал:  вставали  не  все.  Иной  раз  под  ноги
охотникам, сбившимся в группку тесную и явно более мелкую, чем  в  начале,
попадались людские ноги и руки.
     Наконец, кое-как откашлявшись бритый вожак приказа  уходить  -  голос
его звучал тускло и хрипло. Пока искали выход, ряды  охотников  продолжали
редеть - если в помещение завода вошло около полусотни человек, то  вместе
с клубящимся облаком газа на  улицу,  кашляя  и  задыхаясь,  вышло  меньше
двадцати. А туман на улице продолжал сгущаться, и  никому  не  было  дела,
действительно ли это туман...  А  то,  что  в  горле  першит,  что  головы
налились тяжестью - так это, верно, с недосыпу: сложная была ночка,  да  и
начинающийся день обещал быть не лучше.



                                    18

     Детей у Анны не было, и поэтому всю свою заботу  она  переключила  на
племянника, пока сестра с мужем разъезжали по заграницам. Она и и сама  не
думала, что так привяжется к мальчишке: ребенок ни в чем  не  знал  отказа
несмотря на то, что заработок ее  был  более  чем  скромен,  особенно  для
врача. Анне не хватало  самоуверенности,  которую  так  ценят  в  докторах
пациенты, с каждым она возилась подолгу, любила  беседовать  -  как  почти
любая женщина с не сложившейся личной жизнью, - но  когда  приходила  пора
принимать    серьезное    решение,    советовала    порой    лишний    раз
проконсультироваться у другого специалиста, что очень отрицательно  влияло
на ее врачебный престиж. Была, правда, у нее  своя  клиентура  -  одинокие
старухи, которым посещение врача требуется иной раз лишь для  того,  чтобы
выговориться перед кем-то, посетовать на здоровье и жизнь, вот они считали
Анну лучшим из возможных специалистов  и  пересказывали  при  случае  друг
другу о том, что за замечательный она человек, но много денег с  них  Анна
брать стеснялась, а времени они отнимали помногу. Как говорят - за доброту
приходиться платить...
     Но все было бы ничего, если бы не мальчик.
     Анна заметила первые признаки болезни раньше, чем они успели  созреть
и достичь своего полного рассвета - это ее и спасло. В памятное утро когда
по радио передали первые сообщения о констрикторизме,  ее  внимательный  и
тревожный взгляд отметил, что ребенок слишком задумчив,  что  обычно  живо
бегающие глазки неподвижно застывают то на одном, то на другом предмете: а
руки рассеяно проносят ложку мимо рта...  Будто  бы  невзначай  заботливая
тетушка потрогала племяннику лоб - температура оказалась чуть  повышенной,
но не настолько, чтобы вызвать такую реакцию. Вот  если  бы  он  пылал  от
жара, если бы... Но мальчик вел себя, как обычно, ни на что не жаловался -
просто его реакция замедлилась.
     При первой же мысли о том, что именно это может означать, Анну обдало
жаром. Как вверенный ей  ребенок...  да  нет,  хуже  того  -  единственный
по-настоящему близкий ей человек - болен, а она не может ничего сделать?
     "Не могу... - стиснув зубы призналась себе она. - Но почему? Кто  это
сказал?"
     Она не узнала себя откуда  только  силы  взялись,  как  духу  хватило
принести из кладовки веревку и привязать его к  кровати.  Впрочем  вначале
Макс и не сопротивлялся - только удивленно хлопал глазами: что мол,  нашло
на тетку?
     Хотя прием больных велся обычно в муниципальной клинике, и  никто  не
обязывал Анну выдавать пациентам  еще  и  лекарства,  дома,  когда  к  ней
нередко заглядывали после работы "ее сверхурочники", накопился  порядочный
запас на все случаи жизни. Высыпав все свое богатство на  обеденный  стол,
Анна потерла ладонями виски - неужели среди этой кучи не  было  того,  что
необходимо для спасения жизни ребенка? Она не хотела верить  в  это  и  не
могла.
     "Про эту болезнь неизвестно ничего, - напомнила она  себе,  наблюдая,
как напрягается привязанное к кровати маленькое тельце. - Просто ничего...
так кто же сказал, что болезнь не излечима?"
     Избегая встречи с опустевшим, тупым  взглядом  Макса,  она  принялась
доставать из кучи антибиотики, сульфамиды, стимуляторы...
     Первые  несколько  часов  прошли  в  тревожном  ожидании  -   никаких
изменений ни в лучшую, ни в худшую сторону она зафиксировать не смогла.
     "Веревка.  Разве  что  веревка..."  -  в  самом  деле,  если  считать
абсолютным признаком констрикторизма резко  возрастающую  мускульную  силу
больных,  веревка  давно  должна  была  быть  порвана,  но  пока   ребенок
однообразно  корчился,  как   заводная   игрушка,   придуманная   каким-то
сумасшедшим.
     Время от времени неподвижное сидение у кровати и назойливо крутящиеся
в голове одни и те же мысли заставляли Анну вскакивать с места и  выходить
на балкон. От вида пустых  улиц  сжималось  сердце,  но  когда  во  второй
половине дня у магазина  напротив  собралась  толпа,  Анна  не  выдержала,
начала кричать, чтобы потом вернуться в свою комнату со слезами на  глазах
и упасть на стул, вытирая слезы. Плакала она недолго - чье-то выступление,
призывающее горожан идти строить укрепление, отвлекло ее внимание. Не будь
у нее на руках ребенка, Анна, наверное, тут же пошла бы к мэрии, но  могла
ли она покинуть больного?
     А время шло...
     Ночь тоже не принесла никаких изменений. Второе, третье средство было
перепробовано - но безрезультатно.
     "Сколько же часов у меня осталось? - спросила она себя, сжав всю свою
волю в кулак, и старалась думать о Максе, как о больном совершенно для нее
посторонним и  безымянном,  как  тысячи  других  больных.  -  А  что  если
попробовать препарат мышьяка? А висмута?
     Вопли в соседнем доме заставили  ее  выскочить  на  балкон.  Какой-то
молодой человек висел на оконной раме, к нему из окна тянулись  скрюченные
женские руки. Присмотревшись, Анна различила  лицо  соседки:  не  из  дома
напротив, из их собственного.
     "Они ходят по квартирам" - с ужасом поняла она  и  метнула  взгляд  в
сторону кровати.
     Впервые ей в голову пришла мысль о том, что на  некоторое  время  она
может уйти - ведь констрикторы не трогали "своих". Укрыв ребенка  одеялом,
влив ему в рот ложку с  растолченными  таблетками,  Анна  выскользнула  за
дверь и едва ли не бегом кинулась в сторону мэрии - благо,  идти  было  не
далеко.
     Во дворе стояло несколько грузовиков, как  оказалось,  с  консервами,
целая бригада занималась разгрузкой.  Окна  нижнего  этажа  были  заделаны
свежей кирпичной кладкой, уже изнутри к  большинству  из  них  достраивали
второй, страховочный слой. У единственной двери,  оставленной  в  качестве
входа стояла очередь, одна из  створок  полностью  была  отдана  на  откуп
"продовольственной бригаде", - образовавшей живой  конвейер  для  передачи
вновь прибывшего груза.
     Набрав в грудь побольше воздуха (выступать инициатором в общении Анна
не любила, всякий раз для этого ей  приходилось  переступать  внутри  себя
внутренний барьер), она пристроилась к ожидающей  своей  очереди  группке,
затем нетерпеливо шагнула вперед и принялась извиняться.
     - Понимаете, я просто обязана поскорее оказаться  там,  внутри.  Я  -
врач, понимаете... вы уж простите, -  смущенно  затараторила  она.  -  Мне
очень надо...
     - Да проходи, - пробасил,  пропуская  ее  вперед  какой-то  здоровяк,
прежде чем в очереди начали защищаться.
     Под его прикрытием Анна вошла в здание.
     Фойе мэрии представляло собой странное зрелище -  впопыхах  никто  не
позаботился о том, чтобы убрать ковер, по его  шикарному  ворсу  оказались
разбросаны куски веревки, обломки кирпичей, прочий ремонтный хлам. То  тут
то там узорчатую поверхность пересекали  белые  известковые  следы,  из-за
осколков стекла (люстру сбил козлами) возникало впечатление разгрома.
     Анна огляделась по сторонам, а потом подошла  к  живому  конвейеру  и
поинтересовалась, где можно найти кого-то из руководства. Прогнав ее вдоль
половины живой цепочки ей ответили.
     В кабинете, куда ее направили находилось двое - мужчина и  женщина  и
разговор между ними почему-то показался Анне личным,  что  одновременно  и
смутило ее и возмутило. Прислонившись спиной к  стене,  она  стала  ждать,
исподволь изучая уже знакомое лицо - именно  этот  человек  призывал  всех
идти на строительство укрепления,  до  сих  пор  на  его  лбу  красовалась
лиловая шишка после агитационной стычки. Женщина вроде тоже промелькнула в
той толпе, но за это Анна не поручилась бы.
     - Скажи, почему ты отстранил меня от строительных работ? Меня послали
и довольно грубо. Не то, чтобы мне впервой выслушивать  всякое  хамство  -
это та сказать, профессиональный риск  журналиста,  но  от  тебя  подобной
выходки я не ожидала, - выговаривала Рудольфу Эльвира,  незаметно  потирая
уставшую от таскания тяжестей спину.
     - Отдохни, - отвлекаясь от схемы-планировки второго этажа, проговорил
Рудольф. - Для тебя есть дело поважнее и как раз по твоей специальности.
     - Служить твоим курьером? - хмыкнула она. - Что ж... я  согласна,  но
где твои распоряжения? Знаешь, мне как-то не ловко бить баклуши, когда все
кругом, в  том  числе  и  твоя  жена...  если  она  действительно  жена  -
подрываться на работе.
     - У тебя есть дело. Я уже говорил - ты должна составить отчет...  или
как там у вас называется? - хронику событий. Может быть,  ты  единственный
журналист на весь город в настоящий момент, а все,  что  здесь  происходит
должно быть сохранено для истории.
     - Это ты только сейчас придумал? - Эльвира достала сигарету, помяла в
руках и сунула обратно. У нее болела голова и курение могло сейчас  только
ухудшить дело.
     - Ничуть. Если бы не было тебя, я нашел  бы  другого  человека,  хоть
немного владеющего пером. Понятно? Может быть, это окажется  самым  важным
из всех заданий, что мне приходилось  раздавать  в  своей  жизни.  Хроника
должна возникнуть. Обязана. Может - для будущего, может - для  настоящего.
Ты не должна пропустить ничего. Задавай любые  вопросы  мне,  расспрашивай
кого угодно. Пусть в хронику войдет  все  -  от  попавших  к  нам  в  руки
документов до просто человеческих воспоминаний и судеб... Нам  нужен  твой
талант, Эльвира.
     - У меня  его  нет,  -  задумчиво  отозвалась  она.  -  У  меня  была
популярность, и как я  сейчас  понимаю  -  популярность  дешевая,  которую
создали искусственно. Быть  может,  как  раз  за  то,  что  я  никогда  не
претендовала на составление глобально-исторических хроник и чаще позволяла
зарубить  материал,   чем   его   отстоять.   Если   уже   речь   идет   о
профессионализме, - она опустила голову, - то поручать это дело мне просто
аморально. Я не заслужила такого доверия.
     Она говорила искренне - углубившиеся морщинки у глаз подтвердили, что
за последние несколько часов Эльвира немало думала о себе и своей истинной
роли в жизни. Не укрылось это и от Рудольфа.
     Секунду поколебавшись, он встал с места, и обнял  женщину  за  плечи,
как обычно обнимал, утешая,  Альбину.  Панцирь  уверенности  в  себе,  так
раздражавший  его  по  началу,  куда-то  исчез,  перед  ним  была  обычная
измученная само копанием и вообще целым рядом нервных потрясений  женщина,
такая же слабая и нуждающаяся в защите, как и большинство представительниц
прекрасной половины.
     - Вот что, Эля... - он нарочно позволил себе эту фамильярность. - Все
мы не безгрешны и буквально каждому из нас найдется в чем упрекать себя до
конца жизни. Ты права - вместе с катастрофой приходит и момент истинны. Но
именно потому сейчас и не время травить душу по мелочам. Надо  делать  то,
что можно сделать - вот и все.  Если  хочешь  -  исправлять  свои  прежние
ошибки, загладь их настоящим делом. Ведь сейчас - не тогда - мы становимся
собой, и о нас будут судить по тому, как мы повели себя в трудный  момент.
Ты не из тех, кто легко сдается - так что считай, что я  не  слышал  твоих
слов. Если хочешь - плачь, но - бери блокнот  и  начинай  работать.  Ведь,
надо полагать, такой материал ты некому не позволишь "зарубить"?
     Он приподнял пальцем ее подбородок. Эльвира грустно и устало  глянула
прямо ему прямо в глаза и вдруг усмехнулась, ощутив прилив тепла  к  этому
человеку.
     "И это его я планировала соблазнять,  морочить  голову...  Да  быстро
меняются люди. Несколько часов - и он не тот, и я не  та.  Да  и  мир  наш
совсем не похож на прежний - кто бы мог такое предположить?"
     - Хорошо, - твердо проговорила она, выскальзывая из его рук. - У меня
действительно мало времени, и еще... - она запнулась и замолчала.
     - Ну, продолжай, - подбодрил ее Рудольф.
     - Да нет, ничего, - передернула она плечами, - просто мне  захотелось
вдруг сказать тебе спасибо. И - не стоит продолжать разговор на эту тему.
     Он подбадривающе кивнул, собираясь сесть и вдруг  заметил  стоящую  у
стены женщину. Прислушиваясь к разговору, Анна чуть не  забыла,  для  чего
пришла сюда сама - ей почудилось, что говорится о чем-то важном и для  нее
самой.
     - Добрый день. Вы по какому вопросу? - привычно спросил он.
     - Спасибо, - повторила вдруг и Анна и неожиданно для себя разрыдалась
во весь голос...


     Все же днем Альбине  удалось  выспаться,  кстати  -  чем  дольше  она
работала,  тем  сильнее  втягивалась  в  дело,  сказывалась   привычка   к
круглосуточным дежурствам. Пожалуй, именно поэтому она  выглядела  намного
бодрее, чем время  от  времени  появляющиеся  на  пороге  медпункта  люди.
Некоторым Ала даже улыбалась - это не означало что  ее  расположение  духа
улучшилось намного, улыбка тоже была профессиональной,  имеющей  отношение
скорей к вежливости, чем к истинным ее  эмоциям,  но  невольным  грузчикам
сразу становилось светлее на душе. Да и как иначе - кругом развал, кровь и
грязь, и вдруг посреди  всего  этого  -  улыбка  симпатичной  девушки.  Не
случайно больничный менеджер в частной клинике, где Альбина начинала  свой
трудовой путь, подолгу натаскивал низший медицинский персонал, пока улыбка
не приклеивалась к губам с неизничтожимой прочностью. Пока есть  работа  -
есть и улыбка, и это стало уже рефлексом.
     - О, я рад за вас, - услышала она вдруг уже ставший  знакомым  голос,
подняла  голову  и  увидела  растянутый  до  ушей  рот.  -  Вы   прекрасно
выглядите...
     - Я? - Альбина растерялась и заморгала.
     - Вам очень идет улыбка,  -  он  оперся  локтем  о  косяк.  -  Просто
удивительно идет.
     - Улыбка? Но разве я улыбалась?
     - Все ясно - вы просто  работали...  Не  так  ли?  Не  то,  что  я  -
бездельник, трачу время на пустую болтовню... Вот,  возьми,  -  он  бросил
девушке под  ноги  веревочный  тюк.  -  Может  пригодиться...  Кого-нибудь
связывать.
     - Но кого? - тупо переспросила Альбина.
     - А хоть бы и меня... Ну ладно - мысленно целую, так  -  не  смею,  а
вообще мне опора... Дела-дела...
     - Хорошо, - пробормотала Альбина  рассматривая  веревки.  Толщиной  в
палец, они выглядели прочными и не гибкими, и их  предназначение  по  всей
видимости было чисто техническое.
     - О, и вы здесь! - уйти "тихий" не  успел,  на  его  дороге  возникла
Эльвира. - Можно вас на минутку?
     - Если речь идет об интервью -  нет,  -  голос  "тихого"  сразу  стал
неприязненным и резким.
     - Жаль, - бросила Эльвира и тут же незаметно ущипнула себя едва ли не
с остервенением - меньше всего ей хотелось думать о  том,  что  именно  то
интервью,  которое  она  благодушно  отдала  на  растерзание  министерству
информации, а проще - цензуре, сыграло в жизни этого человека, быть  может
роковую роль. Ведь как знать - рассказывай он  о  своих  теориях  в  чисто
научном кругу, с ним могли побеседовать, могли  тихо  и  мирно  прекратить
карьеру, уволить, наконец, но  обратившись  к  прессе  он  становился  уже
опасным - поскольку  мог  повторить  такую  попытку  с  журналистом  менее
сговорчивым, и тогда... - Нет, речь идет не  об  интервью...  Да  постойте
вы... Я хотела сказать, - она запнулась, - сказать, что я  виновата  перед
вами. Яне прошу вас простить.  Просто  признаюсь.  Но,  поверьте  -  я  не
представляла т