очках. Так к нашей персоне сразу из множества точек подбирается многоголовая Судьба, чтобы толкнуть нас, завихрить или направить, а на самом деле обмануть, как всегда. И надо соединить Глашину жизнь с настоящим так, чтобы ничего она, ожившая, в нем не сместила и не нарушила. С Надей было проще. Ее существование легко вписалось в настоящее без искажений.
     Клепсидра перевернулась, и вновь застучали капли. Мигнули звезды, пропали и появились вновь. Зеленый луч, потерянный полвека назад над Ла-Маншем, сверкнул в небе Беловодья и пропал.
     Глаша пританцовывала от нетерпения, пока Роман создавал ее прошлое, сращивая с настоящим. Тонкие прозрачные иглы одна за другой протыкали изменчивый купол, и он переставал дрожать и меняться. И Глаша перестала двигаться и замерла. Еще игла, и еще, и вот Глаша вся пронизана прозрачными острыми льдинками времени. Еще моргает, еще смотрит, умоляя, но скоро взгляд погаснет и остекленеет. Постепенно иглы заполнили все пространство купола. И - крак... Он распался. И Глаша ушла бы под воду, если бы Роман не схватил ее за руку. Схватил, рванул, поставил рядом с собой. Она пошатнулась, отступила, провела ладонями по телу, стирая капли.
     - Я столько времени у тебя в доме жила? - спросила она, потирая лоб, будто проверяла, подлинные он ей воспоминания вживил или мнимые. - Ничего не помню. Да, знаю, так было, но не помню. Обо всем ты рассказал, а мою память серым туманом накрыло. Я в тумане плескалась, как в воде. Или, вернее, в густом жирном супе. И о своей судьбе в газете прочитала. На последней странице. Там, где хохмочки всякие печатают. - Глаша затрясла головой, русые волосы плеснули по плечам.
     - Ты со мной из Пустосвятова уехала, у меня в доме в свободной комнате проживала, - вкрадчиво на ухо ей шептал колдун, но при этом искоса поглядывал на Надю. Та смотрела на "новую" Глашу очень даже внимательно. - С помощью волшебного зелья я из тебя королеву красоты сделал. Долгохонько пришлось повозиться. А потом я тебя заколдовал в русалку, мы вместе к водяному наведались, и ты кости мне помогала метать. А потом ты за мной увязалась в путь-дорогу. Так ведь?
     - Так вроде... - Глаша хихикнула. - Так я что ж теперь - королева красоты?
     - А ты глянь! - Он подвел ее к краю дорожки. Она глянула в водное зеркало, ахнула и обмерла.
     - Неужели это я? - И тут же радостно взвизгнула. - Я-а-а!
     Нагая, завертелась она перед Романом, но в этом ее верченье не было ничего чувственного. Роман - ее создатель, ее Пигмалион. И новая Галатея любила его больше всех мужчин, с которыми когда-то трахалась.
     Да, вышла она после колдовских процедур куда краше прежней. Что говорить - была девчонка ничем не замечательная, весьма упитанная, курносая. А теперь - талия осиная, грудь упругая, шея лебединая, и все остальное... А ноги-то, ноги! На двадцать сантиметров длиннее прежних. А лицо! Носик точеный, глазища огромные, веснушки, правда, есть, но они как будто специально по коже рассыпаны. И волосы - золотой волной до середины спины. А главное, движется она теперь так томительно-медленно, плечиками поводит и бедрами, что все мужчины без исключения должны штабелями укладываться под крошечные розовые ее ступни.
     - Я мужику своему поганому покажусь. Чтоб у него слюнки-то до живота текли. Пусть видит, подлец, что потерял!
     Вот она, наисладчайшая женская мечта. Неужто ради этого все муки были и все усилия? Впрочем, занятно будет посмотреть на физиономию бывшего Глашкиного мужа, когда он с этой красавицей на улице столкнется.
     - Роман, миленький, я за тебя в огонь и в воду!
     - В огонь не надо, - остановил ее порыв господин Вернон. - И в воду тоже. Просто живи.
     И подставил щеку для поцелуя.
     - А в губы можно? - Глаша, не дожидаясь согласия, прильнула к губам колдуна.
     - Э, так не пойдет! - возмутилась Надя, вроде как в шутку оттолкнула новоявленную красавицу, но Роману почудилось - нешуточная вовсе ревность ожгла сердце его львицы.
     - Да ладно тебе! - засмеялась Глаша. - Я же просто так - радуюсь! Теперь я перед Романом Верноном в неоплатном долгу.
     - Смотри, Глаша, глупостей новых не делай! - предупредил колдун.
     - Да ладно тебе! Я теперь счастливой буду! Самой счастливой, вот увидишь! - И она, подпрыгивая от радости, понеслась к домику для гостей.
     - Платьев наделай! - крикнул ей вслед Роман.
     - Каких? - Глаша остановилась так неожиданно, что едва сумела сохранить равновесие. А то бы грохнулась в воду - и прощай Романова работа.
     - А каких захочется. Ведь это - Беловодье!
     Вода в озере бурлила и выплескивалась на дорожки. Фонтанчики поднимались там и здесь. Все играло. Будто там в глубине кто-то резвился и радовался.
     Роман повернулся к Наде.
     Красавица смотрела на него мрачно: взгляд исподлобья не сулил ничего хорошего.
     - Ты и меня воскресил, как ее! - заявила Надя без тени сомнения.
     - С чего ты взяла?
     - Я помню серую хмарь. Пустоту. Ничто. Ощущение, что просыпаешься и не можешь проснуться. И однообразные сны. Сны, в которых я умираю. А потом сижу в клетке и не могу выйти. Да, я умерла. А теперь жива. И ты нарочно показал мне Глашино воскрешение, чтобы я это поняла. - Говоря это, она все повышала и повышала тон. Теперь она уже почти захлебывалась воздухом. - Чтобы чувствовала себя обязанной, чтобы благодарила тебя и кланялась в ножки. Так?
     - Так. Но не совсем. Я не благодарности искал...
     - Самовлюбленный подленький колдунишка! - Взглядом она готова была испепелить. К счастью, подобного дара ожерелье в ней не открыло.
     - А что было делать?! - Роман не оправдывался, наоборот, нападал. - Ты вновь готова была броситься в объятия своему Гамаюнову. Хотя прежде обещала его забыть. А тут вновь: ах, создатель Беловодья, ах, учитель! А до того клялась уйти от него, если я тебя спасу.
     Надя молчала. Но лицо ее становилось с каждой фразой Романа все холоднее, все надменнее.
     - Он - никто нынче. У него больше нет ожерелья, - мстительно сказал Роман, чувствуя, что вновь ее теряет.
     - Беловодье - его ожерелье!
     - На это ожерелье претендует Сазонов. Выходит, если Сазонов одолеет, ты кинешься на шею ему?
     - Сазонов погиб.
     - Это вы так думали. Но он здесь. И едва не захватил все.
     - Я никому не позволю себя оскорблять. Ни тебе, ни... - Она запнулась.
     "Гамаюнову", - мысленно продолжил за нее колдун.
     Она неожиданно отступила.
     - Роман... я была счастлива несколько минут назад. А теперь я тебя ненавижу. - У нее задрожали губы.
     - За что?
     - И он еще спрашивает! Ты загоняешь меня в клетку! В угол клетки!
     - Нет, я пытаюсь открыть тебе глаза. Не понимаю даже, почему ты его любишь? Вообразила, что он творец, гений! - Роман театрально вскинул руки. Потом резанул ладонью, будто хотел оборвать невидимую нить. - Но нет, нет... Он всего лишь тиран. А ты - надменная, дерзкая львица, на которую он надел ошейник. И ты не можешь этот ошейник сдернуть. Ожерелье - ошейник, который Гамаюнов тебе милостиво подарил... - Роман вспомнил, как создавал ожерелье для Юла. Тогда он коснулся губами неотвердевшей нити и навсегда установил связь со своим птенцом. Но то была возможность слышать мальчишку на расстоянии так, как никого на свете Роман больше слышать не мог. Чуть больше слюны, растворенной в воде, чуть больше власти, и ученик уже не ученик, а раб, он не просто слышит тебя, ты ему приказываешь. - Иван Кириллович управляет тобой через ожерелье!
     - Нет! - Надя отвернулась.
     - Да, дорогая, да. Объясни иначе, почему ты не можешь от него уйти? Жалость гложет? Признательность удерживает? Нет и нет. Ты не из таких. Из жалости ты не останешься рядом ни на минуту. Ты не умеешь утешать, зато умеешь причинять боль.
     - Так зачем же ты меня добиваешься? Хочешь, чтобы я тебя немного помучила? - Прежний дерзкий тон вновь к ней вернулся.
     Колдун улыбнулся: ну, так-то лучше. - Я не ищу утешения. А вот Гамаюнову нужна подпорка, костыль. Без тебя он ничто. - Роман знал, что ей сейчас больно, и сознательно бил по больному. - Ты - его раба. Он сначала одарил тебя ожерельем, потом затащил в койку, потом - сделал женой... А ты шла на поводке и бесилась от ярости. Неволю свою принимала за любовь. Ты ведь даже забеременеть от него не могла: так все внутри тебя восставало. Твоя суть - на его. И твоя колдовская сила убивала всякий раз дитя, едва жизнь зарождалась. Так ведь?..
     - Роман, прекрати! Или я тебя задушу!
     - Как глупо - душить человека, который хочет тебе помочь! И потом, задушить меня тебе не хватит силы. Чисто физической силы, даже если я не пущу в ход колдовство. Или хочешь попробовать?
     Она бросилась к нему и схватила за шею. В тот же миг его ожерелье стало вибрировать. И ее-он видел это - вибрировала в, такт. Он тоже положил ей ладони на шею, вслушиваясь в биение водной нити.
     - Почему же ты не душишь? - спросил, приближая свои губы к ее губам. - Я жду.
     Она закрыла глаза и судорожно вздохнула.
     - Баз сказал?
     - Нет. Я догадался, милая. Моя мать так ограждала себя от материнства, а я появился на свет случайно, когда она решила, что больше не может забеременеть, и забыла ненавидеть.
     - Пошли к старику! - Надя сняла ладони Романа со своей шеи. Сняла, но не отпустила, напротив, изо всей силы стиснула пальцы. - Пойдем и спросим его напрямик - правду ли ты говоришь?
     - Да если бы и правда, что с того, Наденька? Ведь на самом деле человек отличить не может - околдован он или сам по себе влюбился. И та любовь зла, и эта боль причиняет. И обе они томят, заставляя сердце замирать. А без любви человек несчастным становится.

***

     Гамаюнов всякий раз был иной. То надменный, то по-стариковски брюзгливый. Сейчас он притворялся наивным, и это было неприятно.
     - Отпусти меня, - сказала Надя. Но ни капли просительности в голосе. Она вообще не умела унижаться.
     - Не могу, -покачал головой Иван Кириллович. - Старость - она ведь на самом деле злая.
     - Дед Севастьян не был злым, - заметил. Роман.
     - Вам легко упрекать - вы сами ничего не создали. А я создал. Это я, именно я задумал Беловодье... Сколько лет о нем мечтал, сколько раз проклинал мечту и вновь к ней возвращался. Ведь Сазонов чем меня купил? Он мне обещал помочь с воплощением. Я знал, что он совсем иначе понимает Беловодье. Но других союзников не было, и я решился. Думал, что Беловодье его переменит, как переменил когда-то Чернобыль. Младший брат Сазонова был на Чернобыльской АЭС в восемьдесят шестом и получил смертельную дозу. Умирал долго, страшно. От Вадима ему костный мозг пересаживали. А мозг не прижился. Вадим тогда... как бы сказать поточнее... Перестал быть карьеристом и стал совершенно иным человеком. На время. Был придуман проект - неуничтожимый город, упрятанный глубоко под землей, чтобы в случае любой катастрофы... Ведь если вдуматься, мы все живем накануне Армагеддона. Ежеминутно, ежечасно он может случиться. Но все - или почти все - об этом не думают. Понимают лишь единицы. Тот, кто прикоснулся. Как Вадим. Деньги на проект нашли. Огромные деньги. И тут мы случайно с ним встретились. Вадим услышал про Беловодье, про Шамбалу и забыл про свои чертежи. Он рассматривал мой проект вульгарно, напрямую. Как средство спасения физическое. Но неважно... Ради того, чтобы создать Беловодье, я готов был согласиться и на эту помощь. Я его не разубеждал, а поддакивал. Да, именно таким Беловодье и будет, каким оно кажется Вадиму. Сазонов был человек с положением, со связями. Без него я бы никогда не смог сделать того, что сделал. Так что я ему благодарен. Нет, не осуждайте, но послушайте! Представьте, вы встречаете человека, и он начинает вам рассказывать, что располагает неограниченными средствами, а средства эти готов употребить на осуществление ваших замыслов. Вот подлинное исполнение всех желаний. Я от- ринул все сомнения. Да, разум мой с ехидной настойчивостью подсказывал, что такого просто не может быть. Что за всем этим должен быть какой-то расчет, обман... Что за все придется заплатить. Но ни обмана, ни расчета я тогда распознать не мо
г. Ну да, бриллианты были фальшивые. Что из того? Бриллианты - это не цель, а средство. И вот... я стал создавать Беловодье. И творение меня подчинило. Но как я был тогда счастлив! - В голосе Гамаюнова слышались мечтательные нотки.
     "Воспаряет", - подумал Роман и весь передернулся, потому что слово это было из лексикона Сазонова.
     - Вы очень ловко придумываете оправдания. А те ребята, из которых вы обещали создать элиту для своей Шамбалы и которых просто-напросто убили? Вас совесть не мучает, когда вы их вспоминаете?
     - Нет, же мучает, - ни на миг не поколебавшись, ответил Иван Кириллович. - У меня не было другого выхода. Те люди, что стояли за Сазоновым, требовали огромные суммы за свои милости. Причем валютой. Мы продавали бриллианты и расплачивались с покровителями, и потом, работа над проектом сама по себе забирала огромные средства.
     - Да, всегда так получается: строят новый мир, а выходит дорогая дача.
     - Роман, помолчи, -попросила Надя. - И выйди. Я с... Иваном Кирилловичем наедине поговорить хочу.
     - Надя!
     - Выйди, прошу тебя.
     Он покинул маленький, чем-то похожий на китайскую пагоду домик, Башня... Ну, конечно - башня из слоновой кости, как иначе мог мыслить свое убежище Гамаюнов? Запереться, спрятаться. Но не одному ведь! С собой надобно кого-нибудь непременно запереть, чтобы обихаживать долгую старость. Но Надю Роман ни за что не отдаст. Если что, срежет с нее ожерелье и навсегда подчинит... Нет, так нельзя, недопустимо. Она не стерпит, не простит. А что можно? Что?..
     Надя отворила дверь и приглашающе кивнула.
     - Ну?
     - Заходи.
     - Так что вы решили?
     - Он меня отпускает. Но только если останется здесь, внутри. Выполни его просьбу, Роман.
     Все-таки выторговал свое гнездышко, свою башенку. Да пусть забирает!
     - В конечном счете, он же создал Беловодье, - напомнила Надя.
     - Да, да, что сотворил, то и имеешь, - согласился (почти) Роман.
     - Вы сейчас уедете? - спросил Иван Кириллович. - Знаю, знаю, уедете, и не отрицайте. Что вам теперь здесь делать со мной вот таким? - Он понимающе улыбнулся и тронул руками шею, где осталась мертвенно-белая полоса. На том месте, где много-много лет Гамаюнов носил ожерелье.
     Полчаса назад Гамаюнов был напорист, почти яростен, и не желал сдаваться, и вдруг обмяк весь, смирился.
     "Артист", - подумал Роман.
     Но гнева больше не было.
     - Прошу вас, опасайтесь Вадима Федоровича. Он человек очень последовательный. Цель наметит и идет к ней. Ни за что не отступит.
     - Разумеется, буду опасаться, - согласился Роман. - Ведь он хотел меня убить.
     - Он тогда не знал, что у меня больше нет ожерелья и новых кругов я ему создать не могу. Боялся, что вы ему все испортите. Вы, Роман Васильевич, очень сильный колдун. Он сказал, что за вами давно наблюдает, специально даже для этого дом себе в Темногорске приобрел. Он опасался, что вы здесь все по-своему начнете обустраивать. И решил, что, как только ограда будет починена, он вас обезвредит.
     - Нож с водным лезвием вы сделали?
     - Вадим сам умеет. Правда, очень слабый. Сутки держится, не больше. Когда вы внезапно покинули Беловодье и он понял, что ограда не восстановлена, мы с ним еще раз все обсудили. И он решил вас не трогать. Потому что только вы можете ему помочь.
     - В чем помочь?
     - Ему нужны семь новых ожерелий с водными нитями, чтобы создать семь дополнительных кругов. Он полагает, что в этом случае Беловодье включится.
     - Что значит - включится?
     - Сейчас оно хаотически реагирует на некие приказы. А потом... Это только гипотеза... Если круги будут созданы, Беловодье начнет осуществлять направленное преобразование мира.
     - Под руководством Сазонова?
     - Я всего лишь хочу объяснить логику этого человека. Вы сейчас думаете, что все поняли и все знаете. А на самом деле ничего не поняли и не знаете ничего. А когда сами ошибетесь, когда вас будут упрекать, вот тогда меня и вспомните.
     - Иван Кириллович!
     - Я вам зла не желаю. Но говорю: вспомните. Имейте в виду, то, что я вам рассказал, - гипотеза Сазонова. А теперь идите... И не забудьте перед уходом забрать ваше кольцо. Когда вы покинете Беловодье, оно вновь станет моим. Моим... - Гамаюнов повернулся к окну, и вымученная улыбка появилась на его губах. - Вам, Роман Васильевич, на самом деле Беловодье не нужно. Вам только хотелось доказать, что вы сильнее, что можете и не такое? И главное, надо было меня одолеть. Так ведь?
     Признаваться, что это правда, не хотелось. Но и лгать колдун не желал. Особенно при Наде.
     - Так, - выдохнул Роман.
     - Ну что ж, вы доказали. Вы победили.
     - Нет. Не победил. Беловодье создали вы. Как бы то ни было. - Каждое слово давалось с трудом. На Надю Роман не смотрел. - Мне такое не под силу.
     - Еще создадите. Какие ваши годы. - Роману показалось, что весь этот разговор вел какой-то другой, не прежний Гамаюнов. Прежний ни за что бы так не сказал. - Вы счастливец, - вздохнул Иван Кириллович. - У вас нет своего Сазонова.
     - У меня есть ваш Сазонов, - не удержался, чтобы не съязвить, Роман.
     - А мы с тобой будем счастливы? - спросил Роман Надю, когда они вернулись в усадьбу.
     - Конечно.
     - Эта спальня точь-в-точь как у Марьи Гавриловны. - Надя упала на широченную кровать под балдахином.- Моя спальня.
     Они вновь поцеловались.
     В этот миг время замедлилось во всем Беловодье, мечта погрузилась в аморфное ничто, остановилось мгновение, в котором Роман был наконец с Надеждой.
     - Ты все-таки добился своего. - Она положила ему голову на грудь и смотрела на сгусток света, что плавал над их кроватью. В этом свете кожа казалась платиновой. И волосы Надежды тоже отливали белым металлом.
     - Я всегда добиваюсь своего, - улыбнулся Роман. - Когда я в первый раз увидел тебя, понял: ты будешь моей.
     - Приз, который надо выиграть?
     - Может быть. Но думаю, что ты - моя судьба. И путеводная нить. И звезда. - Он запнулся. Потому что ожидал, что она начнется насмешничать.
     Но Надя лишь спросила:
     - Не слишком ли много?
     - Мало... напротив. Ты - мое проклятие и мое мучение.
     - Пожалуй, хватит. А то еще сочинишь, что я - твоя смерть.
     - Кто знает. Надо у Стена будет спросить - может, это и так.
     - Сотри мне память, чтоб я не помнила о прошлом. Ни про Антона, ни про роман с Лешкой. И Гамаюнова тоже хочу забыть. Ну их всех в болото. Будем ты и я. Будем жить без оглядки. И чтоб прошлое не холодило спину. Наслаждаться жизнью будем. Я так хочу!
     - Я не хочу ничего в тебе стирать. А то станешь похожа на других.
     - Боишься, значит?
     - Может быть. Я оружия огнестрельного боюсь. Огня. И еще - тебя.
     - И правильно делаешь, что боишься. Я у тебя всю силу отберу. Выпью тебя, одна шкурка останется. Возьму и ту шкурку выброшу.
     - Нет, ты обманываешь. Напротив - ты мне силы даешь.
     - Значит, я воскресла какой-то другой, не той Надей, которая умерла. Не помню, чтобы я хоть кому-то прежде могла что-то дать. Если не употреблять, конечно, это слово в пошлом смысле.
     - Мне нравится, когда ты говоришь пошлости.
     - Это тебя возбуждает? А что, если наша любовь разрушит Беловодье? Ты не боишься? Если каждый оргазм подталкивает творение Гамаюнова к гибели?
     - Тогда мы погибнем вместе с ним.
     - Ну что ж, давай разрушим его поскорее.
     И ночь их счастья продолжалась год...
     Роман вновь выплыл из прошлого в настоящее. Но еще один черный лоскуток беспамятства остался. Несколько дней? В Беловодье всего лишь несколько минут. Их тоже предстояло вспомнить. Колдун прикрыл глаза и так лежал, не в силах поверить, что там, в его снах, Надя только что была рядом. Была и исчезла... Почему? Где она?
     Вспоминай, Роман, вспоминай скорее!
     Остались последние
     ВОСПОМИНАНИЯ...
     Что произошло, Роман сказать не мог. Удара как такового не было - физического удара. Каж