Если Гамаюнов про Лешку солгал, то и про Надю тоже. Наверняка. Откуда ему знать, как продлить заклинание? Причем чужое заклинание. Роман не ведает, а Гамаюнов может? Да нет, не может он ничего. Солгал, чтобы заставить Романа починить ограду. А Надя тем временем умерла. Трое суток истекли, и ее не стало. И Стеновского хозяин Беловодья держит в плену, чтобы тот не открыл правду господину Верно-ну, не разоблачил Гамаюнова и его интриги.
     Все последние часы Роман жил невероятной, сладкой надеждой. Надя вернется... И вот все рухнуло!
     "Я убью этого мерзавца за его ложь!" - мысленно воскликнул колдун, И сам себя одернул: "Зачем? Ведь это глупо".
     Но Гамаюнов обманул, обманул... Сказал - продлю заклинание. И Роман успокоился, и...
     "Надя, Наденька, я бы сумел за эти часы что-нибудь сделать", - уверял себя колдун. Хотя знал, что ничего бы не успел. С пробитой оградой Беловодье ни на что не способно.
     Что ж теперь, бросить все и бежать? Нет, сначала надо добраться до Стена и все выяснить. А потом уж решать, что делать.
     Роман вернулся в дом и принялся вновь цедить воду.
     Ему зверски захотелось есть. Борща захотелось. Тина после колдовского сеанса ему непременно борщ подавала. Борщ у нее всегда выходил отменный. А здесь и готовить не надо. Налил в миску молока. И нате - борщом на весь дом пахнет. Роман выхлебал белую жидкость с клецками, закрыв глаза. Без удовольствия. Какое-то пресное едло получилось. То есть мясом попахивало, овощной вкус был, а борща не вышло.
     Он запил свое кулинарное творение молоком, превращенным в крепкий кофе. Кофе у него получался почему-то лучше, чем борщ.
     Воды за это время нацедился полный кувшин. Теперь надо пробраться к дому Гамаюнова и поговорить со Стеном. Но незаметно для Ивана Кирилловича. А это, похоже, невозможно. Просто так Гамаюнов к своему логову господина Вернона не подпустит. Кого-нибудь наверняка поставил охранять. Роман поглядел на перстень с зеленым ноздреватым камнем. Задействовать его? Честно говоря, прибегать к своему колдовству внутри чужого колдовского круга опасно. У каждого колдуна свой почерк, даже если они опираются на одну и ту же стихию. Вон как поначалу Романа с души воротило от здешней воды.
     И тут догадка явилась: а что, если пройти через пролом в ограде? Пролом довольно узок, но если постараться, то можно протиснуться. Вполне можно. Меснер бы не пролез и Баз тоже, а Роман, пожалуй, пролезет. Колдун стиснул зубы и уставился на серебряную флягу. Отверстие сделалось чуть больше, ка-пли зачастили. Ожерелье пульсировало в такт падению капель. Скорее же, ну, скорее! Вода прибывала. Второй кувшин был уже почти полон.
     Роман схватил кувшины и кинулся вон из Беловодья.
     Вновь сквозь светлые воды проступили очертания комнаты.
     Воспоминания лились, как вода, событие за событием, но пока Роман не добрался до главного.
     Скорее же!
     Вновь вода пролилась на лицо.
     И колдун вернулся в свои
     ВИДЕНИЯ.
     А в видениях Роман вернулся к нужному разлому.
     Он надеялся, что с этой стороны никто не заметит вторжения. На всякий случай Роман облился водой, наложил заклинание невидимости, чтоб на расстоянии Гамаюнов не смог его ни углядеть, ни распознать иным способом. Колдун шагнул в пролом. Перед глазами сделалось красным-красно, во рту - соленый привкус крови, голова закружилась,- боль пронзила каждую клеточку тела, и... Роман уже стоял на белой дорожке. Слева и справа полусферами высились груды серого тумана. Перед ним был дом, дорожка вела к белым ступеням. Две нимфы у входа.
     Он поднялся по ступеням, ожидая, что за окном покажется силуэт. Никого. Роман вошел. Паркет блестел бледным золотом - из просторной гостиной в прихожую лился по всему дому мягкий свет, на удивление ровный, не солнечный.
     В гостиной было на редкость уютно. Мебель, кремовый шелк на стенах, гардины - все по-домашнему обжитое, будто связанное невидимыми нитями. Роман погладил спинку кресла. В своем видении, в своей мечте он видел Надю сидящей именно в этом кресле.
     Надя... Сердце сдавило от боли. Уже целый час, как действие его заклинания льдом кончилось.
     Колдун толкнул дверь, ведущую в соседнюю комнату. Она медленно, будто нехотя, распахнулась. Внутри вместо света серая хмарь. Крутящаяся, пронизанная тенями еще более плотными и более темными, чем сам воздух. По всем расчетам, это была как раз та комната, в окне которой Роман видел силуэт. Комната казалась очень большой. Противоположной стены разглядеть невозможно. Или это тени создавали иллюзию расширения пространства?
     Раздался звук шагов, глухой, будто кто-то приближался издалека.
     - Стен! Никакого ответа.
     - Лешка!
     Чья-то смутная фигура показалась. Тот, кто выходил из глубины комнаты, был ростом ниже Стена. Гораздо ниже.
     - Алексей, это я, Роман.
     - Роман... - донеслось из комнаты эхом.
     Там, внутри, не было света. Но и тьмы не было .тоже. Роман вгляделся. Белое восковое лицо, белые, будто покрытые инеем, волосы. Человек смотрел на Романа и улыбался.
     - Надя! - выкрикнул он. Сердце подпрыгнуло, забилось в горле. А ожерелье сдавливало его и не давало разорваться.
     Роман хотел броситься в комнату, но ожерелье, будто строгий ошейник, рвануло назад и остановило. Роман закричал - от боли и радости одновременно. Он протянул руки, хотел обнять ее...
     Надя замерла. Лицо ее было бесцветным. Взгляд отсутствующий, будто обращенный внутрь. Она была всего в двух шагах. И вместе с тем запредельно далеко. Она медленно довела головой из стороны в сторону. Роман понял наконец, что не может ее коснуться, и опустил руки.
     - Наденька, милая, девочка моя, ты жива? - Он давился словами - ожерелье по-прежнему стискивало горло.
     Значит, не обманул Иван Кириллович? Правду сказал? Нет, не правду, не правду! Ведь это не заклинание льдом - Надя движется, живет! Что ж получается? Гамаюнов ее оживил? Выходит, у него есть живая вода? Лгал все-таки? А, плевать! Главное - Надя жива!
     Она заговорила: он видел, как губы ее шевелятся. Но слов не услышал. Потом, наконец, долетели слова - с опозданием на несколько секунд.
     - Я умерла там, в будущем. Но здесь я пока жива. - Ее голос звучал тихо и отчетливо. Но без всяких эмоций. -Она уже сомкнула губы, когда он еще слышал окончание фразы.
     - Что значит - здесь?
     - Здесь - в прошлом, - опять с запозданием пришел ответ.
     - В каком прошлом? Чьем? Что это за комната? Тайная кладовка Синей Бороды?
     Надя ответила не сразу: слова Романа долетали до нее тоже с временной задержкой. Наконец она поняла вопрос и заговорила:
     - Просто в прошлом. Прошлое одно - аморфная серая масса. Ничто здесь не раньше и не позже. Все уже было. Все едино, что случилось тысячу лет назад и вчера. Прошлое зависит от памяти и силы воображения. И никакой последовательности. Оно напоминает кашу, путанку ниток, плотный туман. Ты помнишь все одновременно. Все уже произошло. Неважно, в какой последовательности. Уже ничего не изменить. У прошлого нет структуры.
     Он слушал ее, но не вникал пока в слова. Она жива! - восторженно колотилось сердце. И это главное. Жива... Жива... Вот только между ними преграда - неясная, аморфная, серая...
     - Надя, ты можешь перейти в настоящее? Сюда, ко мне...
     - Нет. Тогда я умру.
     Он закружил по гостиной, пытаясь понять, как устроена эта комната прошлого и что можно сделать, чтобы высвободить Надю из ловушки. Но ничего понять не мог. Он чувствовал лишь опасность, исходящую от дверного проема. О времени Роман не любил рассуждать, времени он не понимал. Ни настоящего, ни прошедшего. Оно всегда мешало. Оно - лишнее. То четвертое измерение, которое делает первые три примитивными черточками на песке. Время похоже на воду в своей сущности. Говоря о времени, Роман старался думать о воде и тогда начинал что-то улавливать.... А что, если войти внутрь и остаться там с Надей навсегда? В аморфном прошлом, где все уже было. Не все ли равно ему, где быть с нею. Ведь с нею! Что там, в прошлом, случится с Романом? Что он там встретит? Кого? Мать в молодости? Деда? Себя самого? Нырнуть в прошлое, как в воду. И ничего уже больше не решать, никаких безумных головоломок, ни с кем не сражаться, ничего не доказывать. Жить, все время оставаясь в прошлом. Мечтать о прошлом. В этом есть что-то чудовищное. Он уже хотел рвануться внутрь, но внезапно ожгла мысль: а что, если они с Надей не встретятся?! Она окажется в одном времени, он - в другом, они будут видеть друг друга, метаться, но между ними будет серая перегородка.
     Он отступил.
     - И как ему только это удалось! - воскликнул Роман раздраженно. - Как он сделал это!
     Она была так близко, а он не мог до нее дотронуться.
     - В Беловодье иное время.
     - Значит, счастье - это всего лишь возможность уйти в прошлое? Создать старинную усадьбу, вернуть умерших? Найти утраченное?
     - Я все время думаю, как вырваться, но ничего не приходит в голову, - призналась Надя. - Находясь в прошлом, нельзя ничего придумать. Вытащи меня отсюда, и мы будем вместе.
     - Подкупаешь? И Гамаюнова бросишь? - Она угадала его вопрос по движению губ и насмешливо рассмеялась:
     - Почему ты его так боишься?
     - А почему ты так к нему льнешь?! - Роман разозлился. - Что ты в нем нашла?
     - Ты его недооцениваешь.
     Она еще продолжала говорить, а колдун кричал:
     - Он жалкий! Беспомощный! Старый!
     - ...Он могущественный...
     - Пусть он могущественный. Но все равно - жалкий. - Роман знал, что для Нади унизительно слышать подобное, но позволил себе быть жестоким. Львица в клетке - когда же еще ее укрощать? - Так бросишь Гамаюнова, если я тебя спасу?
     В этот раз задержка с ответом была чуть дольше, чем обычно:
     - Брошу. Чтобы вырваться отсюда, я готова на все. Ты уже что-то придумал?
     - Кое-что, - солгал колдун. - Но я не понимаю до конца сути Беловодья. А все вокруг играют в молчанку, и никто не желает ничего объяснять - даже Стен.
     - Алексей с тобой? Я его не вижу. Где он? Почему не подходит? - Надя прищурилась, пытаясь разглядеть, что творится за границей ее ловушки.
     Лешка? Ревность царапнула сердце. Несильно, но все же царапнула.
     - Почему ты о нем спрашиваешь?
     В этот раз задержка звука показалась невыносимой.
     - Ты звал его, когда шел сюда. Я слышала.
     - А, вот что! - Роман облегченно вздохнул. - Да, звал. Думал, что именно его Гамаюнов держит в этой комнате. Его, а не тебя.
     - Почему? С чего ты решил? Он что, тоже... погиб? Он! - В ее голосе был подлинный страх. - Нет, не может быть... конечно же, не может быть... Иначе...
     Ревность вновь обожгла - в этот раз куда сильнее.
     - Алексей исчез. Гамаюнов говорит, что он уехал тайком. Но я не верю. Лешка не мог уехать так внезапно, бросив Лену и Юла. Накануне он обещал поговорить со мной. Поведать какую-то тайну. И вдруг - испарился. Но я чувствую, что он в Беловодье. Гамаюнов сказал, это здешний обман. Один из многих...
     Роман вспомнил вчерашнию иллюзию Надиного присутствия. Ну конечно же! Именно в тот миг Гамаюнов перенес Надю в мир без времени, и она ожила. Если безвыходное пребывание в прошлом можно назвать жизнью, конечно. А раз так, значит, Роман, ощущая присутствие Стена, не обманывался... Лгал лжец Гамаюнов, как всегда. И одновременно говорил правду. Как только он один умел.
     - Разумеется, Лешка никуда не уезжал, - уверенно заявила Надя.
     - Тогда где он? - Колдун огляделся.
     - Нет, он не здесь. Он живой. - Теперь казалось, что она намеренно отвечает не сразу.
     - Тогда где?
     - А ты подумай! - Она рассмеялась. Даже в клетке она оставалась львицей. У Романа все перевернулось внутри от ее смеха. - Ты же умный! Так верь в свои силы. Верь в себя...
     Надя отступила. Лицо ее расплылось белым пятном. Серый туман заволок все.
     Он почему-то подумал, что в школе на уроках она никому и никогда не подсказывала. А ее наверняка за косу дергали за это. А может, и не дергали - опасались.
     И тут же до Романа дошло, где искать Алексея.
     Колдун вылетел из усадьбы. Прыгнул на плавучую дорожку. Потом на другую. Побежал. Мчался к белому кругу, что окаймлял внутреннее озеро. И тут на пути колдуна возник Грег.
     Вылетел наперерез, раскинув руки. Тонкий, натянутый, как струна. В глазах - решимость. Он, конечно, не колдун. Но у него должно быть водное ожерелье. И Грег - в Беловодье. То есть сила за ним немалая.
     - Не надо, - сказал Грег. - Прежде почини ограду.
     - Я должен видеть Алексея.
     - Это ничего не даст. Мы лишь потеряем время. Почини ограду, и тогда...
     Роман не дал Грегу договорить. Лишь плеснул в того водой из кувшина. Вмиг струя, повинуясь приказу, сплелась в ловчую сеть и с ног до головы окутала Грега. Тот рванулся, но освободиться не успел. Роман прыгнул вперед и врезал локтем Грегу в челюсть. Тот рухнул на дорожку. Если бы не сеть, он бы тут же сделал Роману подсечку, но опутанный охранник Беловодья лишь беспомощно дернул ногами.
     В следующий миг Роман связал водной веревкой руки и ноги Грега.
     - Ты сам не знаешь, что делаешь, - пробормотал тот.
     - Знаю, друг мой, знаю. - Кляпом Роману послужил самый обычный кусок ткани, оторванный от рубашки. - Потерпи чуток, вскоре развяжу.
     Вновь под ноги легла тропинка, мощенная белым псевдокамнем. Роман шел, ощущая, как вибрируют под ногами куски льда. Как будто им больно. Роман дошел до внутренней кольцевой дорожки и остановился. Ни одна тропка не вела к церкви. Вокруг была вода - и только. Как добраться туда? Лодки не было. Доплыть? Но Роман вспомнил о неудачном Глашином купанье и остерегся. Правда, он приспособился пить здешнюю воду и черпать при этом силу. Но для этого надо было сначала воду переколдовать. Нет, плыть нельзя. Да и зачем? Роман протянул руку и мысленно проложил дорожку от берега к ступеням церкви на воде. Послышался хруст, и на ярко-синей глади образовался ледяной мосток шириной в две ладони. Пройти можно было без труда. Роман шагнул. Спеленатый Грег завопил: "Не смей!" и выругался. Значит, сумел выплюнуть кляп. Но помешать не смог - чары колдуна были сильнее его ожерелья.
     Роман дошел до церковки и поднялся по ступеням. Двери бесшумно отворились. Внутри все казалось золотым от света бесчисленных свечей. Они горели повсюду. И оттого вся церковь была затянута сизоватым дымом. Посредине стояли простые деревянные козлы, на которые ставят в сельских церквях гроб во время отпевания. Гроба не было. Доски были покрыты темной тканью. И на козлах лежал человек, скрестив руки на груди, как покойник. До самых рук тело было накрыто простыней. Рубашки на человеке не было, так что хорошо было видно ожерелье.
     Алексей. Глаза его были закрыты, лицо застывшее, неживое. Но веки слегка подрагивали. И грудь поднималась. Дышит, значит.
     Роман подошел и довольно бесцеремонно пихнул своего друга-врага в бок:
     - И долго ты собираешься здесь валяться?
     Тот вскинулся, будто его разбудили от глубокогб сна, и непонимающе уставился на колдуна.
     - Я спрашиваю, долго ты будешь здесь прятаться? Я тебя насилу нашел. Лена с ума сходит.
     - Ты починил разломы в стене?
     - Поставил три заплатки... - Взгляд Романа упал на грудь Стена.
     На груди - кровоточащий, но уже начавший заживать с одной стороны шрам. Шрам от меча Колодина. Водного меча. Вот откуда следы крови на рубашке, брошенной в ванной комнате. Шрам шел поперек белых полос - теперь они были отчетливо видны и светились, как во время купания. Шрам, пересекающий двенадцать полос. Догадка показалась столь невероятной, что Роман поначалу не поверил. Сам себе не поверил. Он шарахнулся от нее, понимая, что это примитивная трусость.
     Двенадцать полос. И двенадцать разломов в ограде Беловодья. Если смотреть снаружи, длина окружности совсем не велика. А внутри... Неважно, что внутри, - здесь действуют совсем другие силы. Как в человеке, надевшем ожерелье, в земле тоже открываются неведомые таланты. Надо лишь создать ожерелье. Длинное ожерелье. И оно появилось. Ожерелье, которое Гамаюнов вырезал из кожи Алексея. Роман содрогнулся от отвращения, от непереносимой внутренней боли. Получается, все это, потрясающе прекрасное, изменчивое, недостижимое, все, чему Роман так отчаянно завидовал, - все это из тела живого человека. И как Иван Кириллович уговорил Лешку на такое? Выходит, сказал: "Для создания Беловодья нужно ожерелье из твоего тела", И Стен согласился. Почему бы и нет? Гамаюнов предложил Лешке воплотить его мечту. Только и всего. Разве мог такой человек, как Стен, отказаться?
     Роман молчал, глядя на друга. Алексей дернул ртом - кажется, усмехнулся, будто подтверждал - да, не смог. Позволил себя искромсать. На миг Роман ощутил боль Стена. Вся кожа - один сплошной порез. Чудовищная пытка. Пытка? Но во время создания ожерелья боли не бывает. Роман знал это. То есть, когда ведешь лезвием по коже, ожидаешь боли. Но и только. Как таковой ее нет. Неприятно - да. Изматывает - да. А тут... Алексей вспоминал и заново ощущал боль во время создания длинного ожерелья, и все чувства тут же передавались Роману. Нет, колдун не читал их, как чужое письмо, а ощущая как свои, причем многократно усиленные. Чужая боль сильнее своей... Подобная эмпатия была невыносима.
     Колдун зашагал по церкви - в движении легче разорвать ментальную связь. Не получилось. Роману казалось, что он чувствует и думает как Стен. Свечи горели. Иконы. Он не различал ликов - доски были черным-черны, лишь кое-где можно было угадать высветленный зрачок, изломы синей или красной одежды. Тускло поблескивало серебро на ризах. Иконы были настоящие - не из воды. Зачем здесь церковь? Именно церковь...
     - Роман, я одного так и не понял... - вдруг заговорил Стен.
     - Чего?
     - Как Иван Кириллович создал ожерелье Беловодья, если мое собственное ожерелье не срослось со мной. Я однажды спросил его, но он ушел от ответа. Один раз ушел... И второй...
     Роман остановился. И чуть не закричал. А ведь Алексей прав. Гамаюнов не мог создать ожерелье из шкуры Стеновского, если тот не сросся со своим ожерельем. Тогда еще не сросся. Но как же рана? Водный меч рассек ровно двенадцать полосок на груди Алексея. И двенадцать разломов появилось в стене. Значит, ожерелье действовало. Только Гамаюнов сделал так, чтобы Алексей не мог пользоваться своим ожерельем. Такое возможно?
     Роман покосился на Стена. Тот вновь лежал. Неподвижно. Глаза закрыты. Нить переливалась на шее ярче обычного... Великая тайна - дарение ожерелья. Роман даровал ожерелье дважды. Тине и Юлу. При создании ожерелья можно заложить в нить свою власть. Господин Вернон, лишь слегка коснувшсь неотвердевшей нити языком, усилил свою связь с Юлом. Теперь колдун слышит ожерелье мальчишки за многие километры.
     Да, можно подчинить дареное ожерелье... А можно создать и не подарить. Именно так. Когда колдун создает для ученика водную нить, он ее дарует... Отдает часть своей волшебной силы и тем самым включает нить. А если не отдать? В этом случае нить останется в распоряжении создателя и не будет подчиняться носителю ожерелья. Роман при первой встрече со Стеном решил, что тот слишком рационален, чтобы понимать волшебнуть нить, слишком упрям, чтобы подчиниться даже собственному дару, и потому ожерелье не срослось со своим владельцем. На самом деле причина была проще - нить все еще управлялась Гамаюновым. Учитель не отдал ожерелье ученику. Надел на шею, но не одарил. Так что вырезать волшебную нить для Беловодья Гамаюнов мог, управляя ожерельем вместо ученика. Но время проходит, рано или поздно нить срастается со своим носителем и открывает в человеке его дар. Если дар существует, конечно. Прошли годы, и Алексей наконец отнял у обманщика власть над своим ожерельем. И что же в получилось в тот миг, когда ожерелье наконец срослось со своим владельцем? Алексей воспользовался своим даром и стал прозревать будущее, а Гамаюнов потерял власть над его ожерельем. Но при этом водная нить не утратила связь с оградой. А вскоре стена разрушилась от удара водного ме