никнет желания  делиться  со  своим
начальством тем, что станет вам известно  в  ходе  нашего  разговора,  -
улыбнулся Марин. - Мне кажется, что для вас все складывается не  так  уж
плохо. Картина возвращена в коллекцию графа Витольди, и никто, кроме нас
с вами, не знает, каким образом это произошло.
   - Чего ради нужно было устраивать суету вокруг картины, которая,  как
мы оба понимаем, не представляет собой никакой ценности? - спросил я.
   - Это был эксперимент, - ответил на мой вопрос Марин.
   Вилка с насаженным на нее гребешком зависла в воздухе, не  добравшись
до моего рта.
   - Эксперимент? - мне показалось, что я ослышался.
   - Именно так, - подтвердил Марин.
   Я не смог удержаться от язвительного замечания:
   - Прежде ты не воровал картины.
   Марина, похоже, обидели мои слова.
   - Не думаю, что это можно считать воровством, - сказал  он.  -  Я  же
собирался  вернуть  картину  хозяину.  Кроме  того,  Витольди  даже   не
обратился в полицию.
   - Об этом  я  хотел  бы  узнать  поподробнее,  -  я  попробовал  чуть
подкопченную устрицу и остался весьма доволен ее нежным вкусом.
   Марин самодовольно улыбнулся. Должно быть, он полагал, что сию  часть
головоломки я должен был разгадать, и его самолюбию  польстило  то,  что
мне это не удалось.
   - Граф Витольди попросту не заметил исчезновения картины. Прежде  чем
снять "Утро" со стены, я сделал с него голографическую копию, после чего
установил воспроизводящий чип на том месте, где должна  была  находиться
картина. Правда, здорово придумано?
   Марин глянул на меня, как будто ожидал услышать слова похвалы.
   - После этого  ты  намеренно  засветился  при  временном  переходе  и
позволил  конфисковать  свой  груз,  в  котором  находилось  "Утро",   -
продолжил я начатую Мариным историю. - Ты зная,  что  кто-то  из  Отдела
искусств явится сюда, чтобы вернуть картину ее  законному  владельцу,  и
заранее подготовил засаду.
   - Совершенно верно, - подтвердил мою догадку  Марин.  -  Я  явился  в
местную жандармерию с документами на имя комиссара Мегрэ, прибывшего  из
Парижа, чтобы задержать знаменитого Лондонского  Похитителя  Картин.  По
имевшимся  у  комиссара  сведениям,  Лондонский  Похититель  намеревался
приехать в Канны и похитить картину "Утро" из коллекции графа  Витольди.
Уверяю вас, инспектор, я  представил  вас  самым  наилучшим  образом.  В
соответствии     с      моей      характеристикой,      вы      являлись
похитителем-джентльменом,  прекрасно   разбирающимся   в   искусстве   и
берущимся за выполнение лишь самых дорогих заказов, полученных  от  лиц,
чья кредитоспособность не вызывает сомнений. Купившись на  эту  историю,
местная  жандармерия  выделила  мне  четверых  человек  для  организации
засады.
   Следует отдать  должное  графу  Витольди,  он  с  огромным  скепсисом
отнесся к самой мысли о том, что знаменитый Лондонский Похититель Картин
явится сюда только за тем, чтобы украсть "Утро". По его мнению,  картина
не представляла собой большой ценности. Но  тем  не  менее  он  не  стал
возражать против того,  чтобы  в  его  доме  несколько  дней  подежурили
жандармы.
   - Мой сканер не отметил наличия в доме посторонних лиц, - заметил я.
   - Дорогой мой инспектор, - снисходительно улыбнулся Марин. - Пройдоха
Шмульц давно уже поставил на поток производство устройства, блокирующего
любые сканеры. Дерет он за свою работу немало, но  зато  с  помощью  его
аппарата я смогу убедить ваш сканер, что в  доме  нет  ни  единой  живой
души, в то время как там будет проходить  банкет  по  поводу  столетнего
юбилея хозяина. Кстати, вас, инспектор, я засек  именно  в  тот  момент,
когда вы прогуливались вокруг виллы графа Витольди, сканируя  внутреннее
пространство дома. А едва только приметив вас, я понял, что  вечером  вы
явитесь в дом, чтобы вернуть картину на место. Как и следовало  ожидать,
с наступлением сумерек вы надели очки с инфракрасным  сканером,  которые
помешали вам увидеть голографическое  изображение,  заменявшее  реальную
картину на стене галереи. Вот,  собственно,  и  все.  Оставалось  только
дождаться того момента, когда вы возьмете картину в руки, чтобы повесить
ее на крючок, и отключить в этот момент голографическое изображение.  Ни
у кого из тех, кто увидел вас, когда зажегся свет, не возникло  сомнений
в том, что вы только что сняли картину со стены.
   Я сделал глоток из бокала и покачал головой.
   - И все равно я не понимаю, чего ради все это было затеяно.
   - Я же сказал: это был эксперимент, - с многозначительным видом Марин
поднял вверх указательный палец, после чего еще раз повторил:
   - Эксперимент, инспектор!
   - Пусть так, - кивнул я. - Ты  убедился  в  том,  что  можешь  красть
картины так же искусно, как и определять на  глаз  их  стоимость.  Зачем
тебе потребовалось возвращать картину владельцу? Да еще  обставлять  все
так, чтобы выставить похитителем меня?
   Марин посмотрел на меня так, словно сомневался в моей искренности.
   - Вы так и не поняли этого, инспектор?
   Я недоумевающе повел плечом.
   - Вы полагаете,  что  я  похитил  картину  только  ради  того,  чтобы
проверить, удастся ли мне  совершить  идеальное  преступление?  -  Марин
откинулся на спинку стула и захохотал так, что на него оглянулись дама в
огромной белой  шляпе  с  цветами,  сидевшая  за  соседним  столиком,  и
официант, прохаживавшийся по веранде, чтобы убедиться в том,  что  ни  у
кого из посетителей нет претензий к качеству обслуживания. - Вы серьезно
так считаете, инспектор? - вновь посмотрел он на меня.
   - А что я, по-твоему, должен думать? - буркнул я в ответ.
   Я уже понимал, что причина, по которой Марин решил  похитить  картину
из коллекции графа Витольди, была иной,  но  другого  ответа  на  вопрос
Марина у меня не было.
   - Я полагал, что в Отделе  искусств  у  меня  неплохая  репутация,  -
улыбнулся Марин.
   - В Отделе искусств  у  тебя  репутация  прожженного  контрабандиста,
которого непросто поймать, - довольно резко ответил я на его реплику.
   Марин сделал неопределенный жест рукой, после чего снова принялся  за
свой салат.
   - Так что же это был за эксперимент? - спросил я, хотя и понимал, что
именно этого и дожидался от меня Марин.
   Марин тут же положил вилку на край тарелки и аккуратно промокнул губы
салфеткой.
   -  Мне  захотелось  выяснить,  насколько  сильно   стечение   внешних
обстоятельств может повлиять на ценность той или иной  картины.  Картина
"Утро",  как  вы  сами  понимаете,  всего  лишь  слабая   подделка   под
голландскую школу пейзажа. Но с вашей помощью мне удалось убедить  графа
Витольди  в  том,  что  она  является  наиболее  ценным  экспонатом  его
коллекции, в которой,  между  прочим,  имеются  по-настоящему  достойные
вещи. История с Лондонским Похитителем Картин,  прибывшим  с  Британских
островов на континент только ради  того,  чтобы  выкрасть  эту  картину,
сработала. Поверив в ценность "Утра", граф сумел убедить в этом и других
ценителей живописи, с которыми был близко знаком. В  Каталог  всемирного
наследия "Утро" все же не попало. Но тем не менее я считаю немалым своим
успехом  тот  факт,  что  ничем  не  примечательная  картинка  оказалась
представленной на весьма престижной выставке в Лувре.
   Я не мог поверить тому, что слышал. Вся эта многоходовая  комбинация,
в  которую  Марину  удалось  втянуть  Департамент,  была  просчитана   и
произведена только ради того, чтобы грубую подделку  признали  шедевром?
Подобное просто не  укладывалось  в  голове.  Я  чувствовал,  что  Марин
говорит мне не всю правду, что должно существовать и другое  объяснение,
лежащее в совершенно иной плоскости. Но я не мог поймать Марина даже  на
незначительных неточностях. Все, что он рассказывал, вполне укладывалось
в  представленную  им  схему,  в  которую  я  должен  был  безоговорочно
поверить.
   - Я вижу, вы все еще сомневаетесь, инспектор, - Марин взял  со  стола
бутылку и наполнил наши  бокалы  вином.  -  Уверяю  вас,  "Утро"  сейчас
находится в картинной галерее графа Витольди.
   В этом-то я как раз не сомневался. Сомнения вызывало у меня  то,  что
Марин решил рассказать мне о своем, как он сам выразился, эксперименте.
   Зачем  ему  это  понадобилось?  Он  удовлетворил  свое   любопытство,
выставив при этом дураком инспектора Департамента контроля за  временем.
Так что же еще?  Вряд  ли  он  пытался  удовлетворить  подобным  образом
собственное  тщеславие  -  он  ведь  понимал,  что  я  не  стану  никому
рассказывать об этой истории. Так, спрашивается, чего ради он  пригласил
меня на эту встречу в кафе? Просто чтобы угостить  вином  и  ассорти  из
морских деликатесов?
   Пока я думал над этим вопросом, Марин взял свою  шляпу,  лежавшую  на
краю стола, надел ее на голову и неторопливо поднялся со стула.
   - Было  приятно  поговорить  с  вами,  инспектор,  -  сказал  он  уже
по-французски. - Но, к сожалению, мне пора возвращаться к своим делам.
   - Ты больше ничего не хочешь мне сказать? - спросил я.
   Марин только улыбнулся в ответ и,  лавируя  между  столиками,  быстро
зашагал к выходу с веранды. Оказавшись на набережной,  он  сделал  всего
три шага и словно растворился среди гуляющих.
   Я не пытался преследовать его. Задание, с которым  я  прибыл  в  1906
год, было выполнено. Время перевалило за полдень. Пора  было  собираться
домой.

Глава 14

   Закончив рассказ,  Федор  Николаевич  Векслер  обвел  взглядом  своих
слушателей, которых к этому времени собралось уже человек двенадцать,  а
то и поболее. В Департаменте  контроля  за  временем  начался  обеденный
перерыв, и бар быстро заполнился людьми. И  хотя  Векслер  вроде  бы  не
собирался продолжать, самые искушенные из его слушателей знали, что  это
всего лишь театральная пауза, которую умело держит опытный актер,  чтобы
распалить интерес зрителей перед взрывным финалом.
   - И это все? - спросил один  из  молодых  инспекторов,  для  которого
выступление Векслера было в новинку.
   - Да, пожалуй, что и все, -  Векслер  взял  чашку  с  остывшим  чаем,
сделал из нее глоток, недовольно сморщился и  взмахнул  рукой,  подзывая
помощника.
   Минуты  не  прошло,  как  на  столе   перед   ним   появилась   чашка
свежезаваренного чая.
   Сделав глоток, Векслер  одобрительно  хмыкнул  и  аккуратно  поставил
чашку  на   блюдце.   Взгляд   его   скользнул   по   сплоченным   рядам
заинтересованных слушателей.  Никто  из  них  не  знал,  чем  закончится
история, и от осознания этого Векслер испытывал удовольствие,  сравнимое
с тем, что предвкушает актер,  собирающийся  произнести  монолог,  после
которого представление зрителей обо всем, что они видели, перевернется с
ног на голову.
   - Но Марин не был бы Мариным, если бы  за  всем,  что  он  делал,  не
стояли корыстные интересы, - Векслер поднял  вверх  указательный  палец,
призывая всех, кто его слушал, к вниманию. - Я ни в коем случае не  хочу
сказать, что Марин корыстный человек. Более того, я могу поведать вам не
одну историю о том, как он отказывался от собственной выгоды ради  того,
чтобы  поставить  на  место  какого-нибудь  распоясавшегося   прохиндея,
который ровным счетом ничего не понимал в искусстве, но при этом считал,
что способен в корне изменить представления людей о прекрасном. И все же
Марин был и остается контрабандистом. Это его призвание  и  его  судьба.
Запомните это, друзья мои. Я-то уже на пенсии, а вам, я уверен,  еще  не
раз предстоит столкнуться с его художествами.
   Что касается истории, о которой идет речь,  -  Векслер  вновь  сделал
паузу, придав лицу таинственное выражение. -  Надеюсь,  все,  что  будет
здесь сказано, останется между нами?
   Народ, собравшийся вокруг столика  Егоршина,  зашумел.  Каждый  хотел
сказать что-то свое, но в результате получался только гомон, из которого
невозможно было вычленить ни единого членораздельного звука.
   Векслер взмахнул рукой, и в баре мгновенно воцарилась тишина.
   - Вернувшись в Департамент, я сдал  руководству  отчет,  которым  оно
осталось вполне довольно. Славик  тоже  успешно  отчитался  перед  своим
начальством об экспедиции в 1906 год и даже заслужил какое-то поощрение.
Вскоре я получил повышение по службе и теперь по большей части работал в
департаменте, планируя операции, которые  предстояло  выполнять  другим.
Казалось бы, о каннской истории можно было забыть. Но какое-то  странное
чувство, похожее на зуд в том месте, которое никак не удается  почесать,
не давало мне покоя. Я не  сомневался,  что  во  время  встречи  в  кафе
"Морской конек" Марин сказал мне правду. Но при этом я был так же уверен
в том, что он рассказал мне не всю правду.  Кончилось  это  тем,  что  я
послал запрос в Шотландскую национальную галерею, в которой по сей  день
хранится  картина  "Утро".  Ответ,  который  я  получил  из   Эдинбурга,
наконец-то расставил все по своим местам.  Мне  сообщили,  что  все  это
время картина "Утро" кисти неизвестного художника хранилась в запасниках
музея,  поскольку,  по  мнению  экспертов,  она  не  представляла  собой
никакого интереса. Но месяц назад с  дирекцией  галереи  связался  некий
человек по имени Гай Гутар,  проживающий  на  одном  из  островов  Новой
Зеландии, и предъявил свои права на картину. У  него  имелись  прошедшие
экспертизу документы, из них следовало,  что  он  является  единственным
законным наследником человека, который в  свое  время,  как  выяснилось,
вовсе не продал, а лишь  передал  на  хранение  графу  Витольди  картину
"Утро". В  соответствии  с  не  так  давно  принятым  законом  "О  праве
наследования предметов и изделий, представляющих  собой  историческую  и
культурную ценность" господин Гутар не мог заставить музей  вернуть  ему
картину,  но  зато  он  имел   полное   право   требовать   материальную
компенсацию. Картина "Утро" всего лишь раз, в 1977 году, была занесена в
официальный  выставочный  каталог  проходившей  в  Лувре   международной
художественной выставки. Но благодаря этому она подпадала  под  действие
вышеупомянутого закона. Не случись этого, у господина Гутара не было  бы
никаких   оснований   требовать   компенсацию   за   картину,    некогда
принадлежавшую его далекому предку.
   Честно признаюсь, все мои попытки обнаружить связь между Гаем Гутаром
и Мариным не увенчались успехом. Но Марин потому и  носит  титул  короля
контрабандистов с момента открытия временной спирали, что  тщательнейшим
образом планирует все свои операции и почти не оставляет следов. У  меня
нет никаких доказательств, но я убежден, что  афера  с  картиной  "Утро"
была провернута Мариным не просто из чисто  спортивного  интереса.  Если
его и интересовал вопрос, насколько  сильное  воздействие  оказывают  на
судьбу того или иного произведения искусства внешние условия, то за всем
этим стоял еще и вполне конкретный материальный интерес, поскольку сумма
компенсации,  причитающейся  владельцу  картины,  признанной  культурным
наследием человечества, может  показаться  весьма  соблазнительной  даже
далеко не самому бедному человеку.
   - В таком случае чего ради Марин решил рассказать вам о том,  как  он
все это устроил? - поинтересовался совсем молоденький инспектор.
   - Элементарно, друг мой,  -  опередив  Векслера,  ответил  ему  более
старший, умудренный опытом коллега. - Если бы Федор Николаевич не был на
все сто  процентов  уверен  в  том,  что  картина  возвращена  законному
владельцу, он бы непременно доложил обо всем произошедшем руководству. А
после приватной беседы с инспектором, в которой  он  вполне  убедительно
разъяснил ему свои мотивы, Марин мог не опасаться,  что  в  компьютерной
сети  Департамента  появится  новый  файл  под  именем   "Павел   Марин.
Контрабанда и мошенничество".
   - Совершенно верно, - согласился с выводами инспектора Векслер.

Глава 15

   - Но какое все это имеет отношение к Пикассо? - непонимающе приподнял
бровь инспектор Егоршин. - Помнится, собирались рассказать именно о нем.
   Слушая   историю,   рассказанную   Векслером,   инспектор   несколько
приободрился и воспрял духом. Ситуация, в которой он  оказался  по  вине
неловкого стажера, уже не казалась ему настолько безвыходной, что хоть в
петлю лезь или с моста вниз головой.
   - Все верно, - не стал отказываться  от  заявленной  в  самом  начале
разговора темы Векслер. - Как я уже, говорил, дело  происходило  в  июле
1906 года в Каннах, - Векслер воздел вверх указательный палец.  -  Прошу
обратить на это особое внимание. Как всем нам известно,  именно  в  1906
году закончился так называемый  розовый  период  в  творчестве  Пикассо.
Начиная со следующего года он уже всерьез берется за кубизм.
   Итак, история, начавшаяся в 1906 году, нашла свое завершение только в
наше время.
   Славику,  как  оказалось,  настолько  понравилась   наша   совместная
экскурсия в Канны, что он всерьез начал подумывать о том, чтобы  перейти
из Отдела экологии в Отдел искусств. Как-то раз, недели через две  после
нашего возвращения, Славик заскочил ко мне в кабинет, чтобы обсудить эту
идею. Мне все это  было  не  особенно  интересно,  но  я,  как  вежливый
человек,  указал  Славику  на  свободный   стул,   не   забыв,   однако,
предупредить о том, что могу уделить ему всего пару минут.
   Славик уселся на стул, закинул ногу на ногу и совсем уж было собрался
приступить к изложению своих планов, как вдруг взгляд его упал на стену,
на которой у меня висел голографический календарь.
   - Это он, - только и произнес Славик, не сводя глаз с открытого листа
календаря.
   В голосе его было столько недоумения, что можно было подумать,  будто
он увидел у меня на стене портрет улыбающегося  генерального  инспектора
Барциса.
   - Черт! - Славик в растерянности быстро провел  ладонью  по  лицу.  -
Точно! Это он! - произнес он еще раз, уже без каких-либо  колебаний,  да
вдобавок еще и ткнул пальцем в календарь.
   Календарь, между тем, был самый обыкновенный, точно  такой  же  можно
было увидеть едва ли не в каждом кабинете  Отдела  искусств,  -  нам  их
выдали в начале года  вместе  с  чистыми  мемори-чипами.  Календарь  был
посвящен предстоящему  юбилею  Пабло  Пикассо.  На  открытом  листе  был
размещен портрет молодого Пикассо в возрасте двадцати пяти лет.
   Я посмотрел  на  портрет  художника  и,  не  приметив  в  нем  ничего
необычного, перевел взгляд на Славика.
   - И что с того?
   Славик посмотрел на меня. Глаза его возбужденно поблескивали.
   - Это, - он снова ткнул пальцем в  календарь,  -  тот  самый  парень,
который на пляже в Каннах стащил у меня майку!
   В душе у меня зародилось недоброе предчувствие.
   Я переключил стереоэкран компьютера  на  дублирование  изображения  в
двух плоскостях, чтобы видно было  как  мне,  так  и  Славику.  Запустив
каталог Картера, я открыл раздел, посвященный Пикассо.
   - Посмотри внимательно на  картины,  -  предложил  я  Славику.  -  Не
попадется ли что-нибудь знакомое.
   Славик недовольно наморщил нос, - несмотря на желание перейти в Отдел
искусств, интереса  к  живописи  он  не  проявлял.  Но  отказаться  было
неудобно. Взяв  джойстик,  он  начал  быстро  перелистывать  иллюстрации
каталога.
   Какое-то время взгляд его равнодушно соскальзывал с одной картины  на
другую. И вдруг застыл. Точно так же, как в тот момент, когда он  увидел
на стене портрет Пикассо.
   - Это, - тихо, почти шепотом произнес Славик.
   - Перед нами на экране была  картина  "Авиньонские  девицы",  работа,
выполненная Пикассо в 1907 году, его первый эксперимент с направлением в
живописи, которое двумя годами позже получило название "кубизм".
   Я уже понял, в чем дело, но все же спросил у Славика:
   - Этот рисунок был на майке, которую  у  тебя  стащили  на  пляже?  -
Славик молча кивнул.
   Я выключил экран. И посоветовал Славику даже и не думать о переходе в
Отдел искусств.
   Мне показалось, что он правильно меня понял.

Глава 16

   - Что же получается? - недоумевающе развел руками Егоршин