е Завадовскому здесь не приходилось. Он на  ощупь  обнаружил  низкую
скамеечку у борта и уселся на нее, поглаживая Чапку. Только тут он заме-
тил грузную фигуру в  милицейской  форме  напротив  себя.  Фигура  шумно
вздохнула, обдав Завадовского густым запахом табака.
   - Ну, шо?.. Допывся? - добродушно спросила фигура, взглянув на торча-
щие из-под пальто пижамные брюки.
   - Хвыленко, придержи язык! - прикрикнул начальник  снаружи.  -Товарищ
едет свидетелем.
   - А я шо... - невозмутимо ответствовал Хвыленко.
   Дверцы захлопнулись, погрузив кооператора, Хвыленко и Чапку в полней-
ший мрак, начальник патруля уселся рядом с водителем,  и  первая  машина
помчалась по пустой улице. На месте происшествия остался пост: два мили-
ционера по углам фундамента. Вторая патрульная машина принялась медленно
объезжать близлежащие закоулки. Она была похожа...
   - Знаете, милорд, в наших сказках часто повторяется прибаутка:  "Поди
туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что". Вот и эта машина...  Та-
кой она имела вид.
 
 
   Глава 3
   БЛУДНЫЙ СЫН
 
   Демилле нашел в кармане десятку, не думая, механически мял ее в руке,
смотрел на водителя с надеждой... может быть, поможет, объяснит?.. Води-
тель грубо вырвал деньги, ушел. Взревел за спиною Демилле мотор,  машина
развернулась, уехала. Евгений Викторович остался стоять перед ямой с бе-
тонными плитами. Откуда там взялась вода?.. Он ничего не соображал.
   Его вывел из оцепенения ровный  механический  звук,  доносившийся  со
стороны проспекта Благодарности. Демилле повернул голову  и  увидел  две
милицейские машины с мигалками. Они  приближались  к  месту  катастрофы.
"Паспорт!" - крикнул кто-то посторонний в голове Евгения Викторовича,  и
он принялся в растерянности хлопать себя по карманам, хотя знал точно  -
паспорта при нем не было. Зачем и почему  понадобится  паспорт,  Демилле
сказать бы не мог, но чувствовал - понадобится.
   Им овладел испуг. Он вдруг представил  себя  на  месте  милиционеров,
прибывших расследовать  загадочное  исчезновение  дома.  (Целенаправлен-
ность, с какою приближались машины  ПМГ,  не  оставляла  сомнений:  едут
расследовать.)
   - Дом исчез неизвестно куда. Рядом с фундаментом подозрительный и вы-
пивший субъект без паспорта, без денег, в липком почему-то плаще... А не
причастен ли он к беспорядку? Милиция, по всем расчетам Евгения Викторо-
вича, не могла его не арестовать.
   - Арестовать? За что?!
   - Успокойтесь, милорд! Какие вы, право, англичане,  чувствительные  к
гражданским свободам! Никто не собирался его арестовывать. Могли  задер-
жать, вот и все. Не более чем на три часа. Экое дело!
   Тем не менее в сознании Демилле, взбудораженном невесть  откуда  сва-
лившимся несчастьем, очень ясно обозначилось: "Заберут!". Он  шмыгнул  в
сторону, огибая яму, перепрыгнул через низенький заборчик детского  сада
и, недолго думая, укрылся в бетонной короткой трубе сечением  в  челове-
ческий рост, то есть почти в человеческий рост, так что стоять в ней Ев-
гению Викторовичу пришлось согнувшись. Труба эта была положена на  детс-
кой площадке специально для увеселения детей. Если бы в тот миг  кто-ни-
будь увидел Евгения Викторовича, то наверняка заподозрил бы в злом умыс-
ле. В самом деле - ночью, на игровой площадке детского садика, в отрезке
бетонной трубы неподвижно стоит скрюченный мужчина... А? Каково? Забрать
его - и делу конец!
   Но Евгения Викторовича, к счастью, никто не видел. Спал ночной сторож
детсада (аспирант кафедры  теоретической  астрофизики  Костя  Неволяев),
спали жильцы окрестных домов, а прибывшая милиция достаточно была отвле-
каема кооператором Завадовским и исчезнувшим домом. Демилле слышал доно-
сившиеся оттуда голоса, особенно громко прозвучала фраза: "Здесь был мой
дом!", которую выкрикнул высокий мужской голос... Демилле вздрогнул;  до
него стало по-настоящему доходить, что все случившееся -  не  шутка,  не
сон, не галлюцинация - дом исчез! стерт с лица земли! - а сын? а жена?..
"Так тебе и надо!" - вдруг жестко выговорил внутри  тот  же  посторонний
голос, который кричал о паспорте. "Допрыгался..." - подумал Демилле  уже
самостоятельно.
   Он дождался, покуда уехала первая машина,  а  вторая  развернулась  и
юркнула в глубь жилого массива, и только потом вылез из трубы. За  огра-
дою детского сада, у края разверстой ямы, виднелась статная фигура мили-
ционера. Он стоял спиной к Евгению Викторовичу. Демилле,  чуть  пригнув-
шись, как на поле боя, простреливаемом противником, сделал короткую  пе-
ребежку за угол детсада, выглянул из-за него и, убедившись,  что  фигура
не изменила ориентации, побежал к  заборчику.  Перемахнув  его,  Евгений
Викторович благополучно скрылся в ночи среди однообразного ландшафта.
   Только-только отдышавшись, он начал соображать, куда идти дальше. Ну,
хорошо, от милиции он ушел, но ведь надо где-то переночевать, а  точнее,
доночевать, потому что дело близилось уже к утру...
   - И где же он ночевал? В ночлежке?
   - Что такое "ночлежка" в вашем понимании, Учитель?
   - Это место, где можно за умеренную плату получить ночлег.
   - Браво, милорд! Но у нас нет ночлежек. С ними покончено как с  пере-
житком старого быта, поэтому  о  ночлежках  мы  знаем  только  по  пьесе
Горького "На дне".
   - Где же ночуют у вас бездомные?
   - У нас нет и бездомных... Правда, случается, что тот или иной  чело-
век оказывается временно бездомным. В чужом  городе,  когда  не  удалось
устроиться в гостиницу... или жена выгнала... или пьян и не можешь найти
дороги домой... или просто тоска, хоть волком вой, и хочется  опуститься
на самое дно (как у Горького, милорд) - и вот тогда  возможны  следующие
варианты, исключая, разумеется, родственников и знакомых:
   1) вокзалы; это ночлежки бесплатные, но неудобные - жесткие  скамейки
-того и гляди, что-нибудь уворуют - да и милиция гоняет... официально  в
залах ожидания можно ожидать сидя, но не лежа;
   2) ночлег у проститутки ("Фи! Как грязно! Неужели у вас развита прос-
титуция?" - "Профессиональной проституции нет, но есть любительницы, ко-
торые за выпивку или небольшую плату могут предоставить  в  распоряжение
свою комнату вместе с собою. Удовольствие, правда, грозит  ,,чреватостью
в последствиях", как выразился один театровед, получивший подобное пред-
ложение на Лиговке в районе полуночи". - "Что он имел в виду?" -  "Веро-
ятно, ограбление или венерическую болезнь, или то и другое вместе".);
   3) вытрезвитель - это дорогое развлечение. Его могут  позволить  себе
люди обеспеченные, крепко стоящие  на  ногах  (фигурально,  но  не  бук-
вально), имеющие к тому же дефицитную специальность - токари,  фрезеров-
щики, металлурги, слесари... Дело в том, милорд,  что  каждый  ночлег  в
вытрезвителе обставляется, помимо платы за обслуживание, рядом  неприят-
ных формальностей: штрафом за антиобщественное поведение, сообщением  на
работу ночующего с последующей проработкой и прочим, поэтому интеллиген-
там лучше там не ночевать - их могут вышибить с работы. А  рабочим  легч
е... У нас не хватает рабочих, милорд, это серьезная экономическая проб-
лема. Неудивительно, что им стараются создать условия получше.
   Как видите, выбор невелик, а удобства сомнительны. Вот почему Евгений
Викторович и думать не стал про все эти вещи, спешно  прикидывая  другие
варианты: к приятелям -неудобно... В мастерскую, от которой имелся  ключ
- не хочется смертельно... Да и как доедешь? Трамваи не ходят,  а  денег
на такси нет.
   Пока Евгений Викторович размышлял, ноги сами несли его  по  проспекту
Благодарности мимо темных окон домов. На всем проспекте  горели  два-три
окна где-то высоко и далеко - свет забыли погасить, что ли?
   Он вдруг понял, что идет к маме, к ее дому, где не был давно,  месяца
четыре. И с самого начала, когда, убежав от милиции, он начал перебирать
варианты ночлега, ноги уже несли его туда, в старую квартиру  родителей,
где прошло его детство и где после смерти отца жили мать Евгения  Викто-
ровича и его сестра со своим семейством.
   Поняв это, Демилле поморщился - ему трудно было бывать у матери.  Уп-
реки совести долго не давали потом покоя, будто в чем-то он был  виноват
перед нею - да и в самом деле был! -разве свободен  кто-нибудь  от  вины
перед матерью? Где, как не там, можно преклонить голову, и покаяться,  и
попросить прощения, зная, что будешь прощен, и вернуть на миг незабывае-
мый запах детства?
   - В сущности, мы никогда не порываем с детством, милорд, и как  вели-
чайшее счастье воспринимаем всякое настоящее в  него  возвращение...  Не
то, знаете, когда ребячливость нападает... нет, тут другое...
   - Я знаю, о чем вы говорите.
   - Это бывает только наедине с собою. Чаще всего у  зеркала,  когда  с
отвращением смотришь на свое взрослое лицо и вдруг стираешь его, как не-
нужную маску, и подмигиваешь себе - десятилетнему: "Здорово  мы  дурачим
взрослых?" Удивительно, но понятие "взрослый" по  отношению  к  каким-то
людям сохраняется всю жизнь.
   - Но если это так, если они взрослые, то кто же мы?
   - Дети, милорд!
   Демилле заметил впереди огонек и прибавил шагу. Он  наискось  пересек
улицу и оказался перед железной загородкой, за  которой  ровными  рядами
стояли накрытые брезентом автомобили. Это была стоянка личных автомашин.
У закрытых ворот лепилась будочка, из маленького окошка которой выбивал-
ся свет. Демилле приблизился к окошку и осторожно заглянул в него.
   В будочке он увидел молодого человека с бородкой, в красной  с  синим
синтетической куртке, усыпанной белыми пятиконечными  звездами.  Бородка
заострялась вниз клинышком, на голове молодого человека топорщилась  пе-
тушиным гребешком вязаная шапочка с надписью на ней "LAHTI", из-под  ша-
почки выбивались пучки черных жестких волос.
   Молодой человек сидел в старом, с продранною обшивкою кресле, положив
ноги на прикрепленный к стене будочки низкий  столик,  где  под  стеклом
виднелся календарь, какие-то таблицы и бумажки. В руках у незнакомца бы-
ла газета  -  как  удалось  установить  Евгению  Викторовичу,  читавшему
по-французски, - парижская "Фигаро".
   Демилле легонько кашлянул, чтобы привлечь к  себе  внимание.  Молодой
человек сложил газету, поднялся с кресла и распахнул дверь будочки нару-
жу. Щурясь и привыкая глазами к темноте, он замер в дверях.  Наконец  он
увидел Демилле, выставил бородку вперед и произнес учтиво:
   - Что вам угодно?
   - Воды... - прошептал Демилле первое, что пришло в голову.  -  У  вас
попить не найдется?
   - Прошу вас, - еще более учтиво ответил хозяин,  распахивая  железную
калитку в ограде и приглашая Демилле войти. Евгений Викторович  последо-
вал приглашению. Хозяин запер калитку и тем же предупредительным  жестом
направил гостя в будочку.
   - Садитесь... Вам воды или, может быть, желаете выпить? - сказал  мо-
лодой человек, когда Демилле уселся на табуретку, втиснутую между  краем
столика и стеною.
   - Я не... А впрочем... - Демилле запутался.
   Хозяин изогнулся и вытянул из-за спинки кресла наполовину  опорожнен-
ную бутылку "Каберне". Не говоря более ни  слова,  он  извлек  откуда-то
стакан и чашку с отбитой ручкой, а затем разлил вино.
   - Будем знакомы, - сказал он, приподнимая чашку за крохотный отросток
ручки и глядя в глаза Евгению Викторовичу. - Борис Каретников.
   - Евгений, - кивнул Демилле, приподымая стакан.
   Фамилию свою Евгений Викторович называть не любил, во избежание недо-
разумений: как? простите, не расслышал?.. Демилев? Деми... что? и т. п.
   Они выпили. Каретников, несмотря на то, что пил из чашки,  да  еще  с
обломком вместо ручки, держался исключительно элегантно и современно, на
столике французская газета - курточка-то по виду американская! -  меньше
всего к ночному знакомцу подходило слово "сторож", хотя  он  был  именно
им.
   Не зная, о чем бы потолковать с молодым человеком, Демилле задал  до-
вольно дурацкий вопрос:
   - У вас здесь машина стоит?
   - Разве я похож на человека, у которого может быть личный автомобиль?
- возразил Каретников. - Я просто имею честь охранять эту стоянку.
   - Странно... - пробормотал Демилле. - Я никак не мог  предположить...
Эта газета, - он указал на "Фигаро", отчего Каретников сразу приободрил-
ся и выпятил слегка грудь.
   - Странно, вы  говорите?  -  начал  он  с  риторического  вопроса.  -
Действительно, странно, когда человек, владеющий пятью иностранными язы-
ками, из них тремя - в совершенстве, работает ночным  сторожем.  Вы  это
хотели сказать?
   - М-мм, - Демилле пожал плечами, ибо ничего такого сказать не хотел.
   А в Каретникове будто открылся клапан (один из тех, милорд), а  может
быть, душа в ночных бдениях истосковалась по собеседнику,  но  он  сразу
высыпал на Демилле пригоршню круглых, хорошо обкатанных слов, из которых
явствовало, что Каретников - не просто ночной сторож, а ночной сторож из
принципиальных соображений, поскольку не в силах найти работу,  где  мог
бы применить знание всех пяти языков (один из них был турецкий), а  раз-
мениваться на меньшее количество языков ему не хотелось. На этой почве у
Бориса Каретникова - наметились разногласия с системой.
   - С какой системой?
   - О, вы задали сложный вопрос, милорд. Он требует анализа.
   Не успеваем мы переступить порог этого лучшего из миров, как  сталки-
ваемся с огромным количеством систем, которые по отношению к нам являют-
ся внутренними, внешними или умозрительными.
   Классификация моя, милорд!
   ...Например, сердечно-сосудистая система  нашего  тела  есть  система
внутренняя, тогда как система пивных ларьков Петроградской  стороны,  из
которой - я говорю и о системе, и о стороне - несколько часов назад  был
буквально вырван один элемент с честнейшей тетей Зоей,  -  есть  система
внешняя. Это каждому понятно. Но что такое система умозрительная?
   Под умозрительной системой я понимаю плод усилий нашего разума, стре-
мящегося связать воедино набор внешне разнородных предметов, фактов  или
явлений с тем, чтобы вывести общие свойства  этого  набора  и,  окрестив
последний системой, попытаться предсказать или  исследовать  законы,  ею
управляющие. В памяти сразу же всплывает Периодическая система элементов
Менделеева, существующая лишь в нашем воображении, равно как  и  система
единиц измерения физических величин, и системы  стихосложения,  и  фило-
софские системы, и система "дубль-ве", и денежная система (уж она-то на-
верняка существует только в нашем воображении!), и новая система  плани-
рования и экономического стимулирования,  и  даже  система  "счастливых"
трамвайных билетов.
   Все это системы умозрительные.
   И лишь одна система никак не укладывается в рамки моей классификации,
которой суждено сыграть выдающуюся роль в науке  и  перевернуть  взгляды
философов, поэтов и системотехников. Она является одновременно  внутрен-
ней, внешней и умозрительной.
   Эта система - государственная.
   - Тсс! Да вы что?.. В своем уме? Нет, если так будет продолжаться, то
я слагаю с себя... Зачем мне лишние неприятности? Мне и так досталось  в
свое время! Я хочу дожить свое бессмертие спокойно.
   - Да вы никак испугались, милорд?
   - Ни капельки! Однако должен вам напомнить, сударь, что я никогда  не
затрагивал королевской власти. Всякая власть - от Бога. Мне хватало  ос-
лов поблизости - стоило лишь протянуть руку, и я натыкался  на  уши.  Но
зачем же трогать королеву?
   - При чем здесь королева?
   - Ах, вы меня прекрасно понимаете...
   - Допустим... Но разве я сказал  что-либо  предосудительное  о  госу-
дарственной системе? Я даже не назвал конкретное государство.
   - Не считайте меня идиотом. Вы что - живете  на  Канарских  островах?
Или в республике Чад? Или в Новой Каледонии?.. Вы живете здесь, и каждое
ваше слово насчет любого государства - даже Лапуту, даже Бризании -  бу-
дет отнесено сюда.
   - Но я, ей-Богу, ничего плохого еще не сказал.
   - Как вы любите, сударь, прикидываться простачком!  Вы  уже  сказали,
что государственная система является одновременно внутренней, внешней  и
умозрительной. Даже если вы этим ограничитесь,  то,  предоставив  любому
разумному человеку право поразмыслить над вашим определением, вы немину-
емо натолкнете его на вывод о том, что:
   а) государственная система является внешней, потому что  противостоит
индивидууму и подавляет его свободу;
   б) она является внутренней, потому что  страх  перед  государственной
машиной заложен на уровне инстинкта;
   в) наконец, она умозрительна, потому что не отражает ничего  реально-
го, потому что она - фикция, игра воображения, к тому же - не нашего.
   Вам достаточно?
   - Достаточно, милорд. Я поражен  вашей  казуистикой.  Таким  способом
можно извратить любое суждение.
   - Дорогой мой, я старше вас на двести с лишним лет... Не трогайте го-
сударство, прошу вас. Что у вас - мало забот помимо него? Я  вам  больше
скажу: литература не для этого... Свифт мне недавно признался:  "На  кой
черт я воевал с государством? У меня был прекрасный парень - этот Гулли-
вер - а я, вместо того чтобы дать  ему  насладиться  жизнью,  любовью  и
детьми, заставил беднягу таскаться по разным Лилипутиям, Бробдингнегам и
Лапуту, описывать их государственность и показывать фиги  доброй  старой
Англии. Зачем? Ничего не понимаю!" Так сказал мне Свифт.
   Друг мой, плюньте на государство!
   - Ох, мистер Стерн, как бы оно не плюнуло на меня!.. Но все же я, бо-
ясь показаться назойливым, объяснюсь по поводу тройственной природы  го-
сударственной системы...
   - Ну, как знаете. Я вас предупредил.
   - Итак, государственная система безусловно является внешней по  отно-
шению к отдельному человеку. Ее установили без него, не спрашивая его  и
не интересуясь - как она ему понравится. Для отдельного гражданина госу-
дарственная система - такая же объективная данность, как гора Джомолунг-
ма (или Монблан - это чуточку ближе к вам, милорд).
   Но она же является внутренней, потому что государственность  впитыва-
ется с молоком матери. Однако я решительно не приемлю  тезис  о  страхе.
Внутреннее чувство от заложенной в нас  государственной  системы  значи-
тельно сложнее. Это и восторг, и гордость, и  уверенность  (совокупность
чего называют патриотизмом - не совсем, впрочем, правильно); и обида,  и
страх, и недоумение (это чаще всего именуется обывательским брюзжанием);
и горечь, и стыд, и умиление, и надежда видеть свое государство  сильным
и сплоченным - и отчаяние.
   Внутренняя государственная система стала как бы частью нашей  нервной
системы - и значительной! Мы так  тонко  чувствуем,  что  можно  и  чего
нельзя в нашем государстве, что иностранцы, милорд, изумляются!  Чувство
это принадлежит к разряду безошибочных.
   Я предлагаю мысленный эксперимент. Нужно подойти к первому попавшему-
ся прохожему и прочитать ему страницу текста (прозы, поэзии, публицисти-
ки), после чего спросить: возможно ли это опубликовать в  нашей  прессе?
Ответ будет правильный, я готов побиться об заклад.
   - Что же это доказывает?
   - А это доказывает, милорд, что мы все мыслим государственно, мы лег-
ко становимся на точку зрения государства, мы знаем, как оно относится к
той или иной проблеме. Внутренний цензор, о котором так любят рассуждать
господа литераторы, на самом деле не является их собственностью. Он  си-
дит в каждом из нас. Мы отлично знаем - что следует говорить на трибуне,
а что можно сказать в семейном кругу. Мы возмущаемся писанными  под  ко-
пирку выступлениями трудящихся по телевидению, но позови нас туда  завт-
ра, вложи в руки текст и  поставь  перед  камерой,  -и  мы  с  искренним
чувством прочитаем его в микрофон, потому что станем в тот момент части-
цей системы.
   - Я что-то никак не пойму, куда вы гнете...
   - А никуда! Я пытаюсь разобраться в сложном чувстве внутренней  госу-
дарственности. Упаси меня Боже от фиг в кармане или еще где!  К  сожале-
нию, игривый тон все губит. Я уже объяснял, что не умею казаться серьез-
н