о, так что Евгений Вик-
торович почувствовал себя обязанным что-то предпринимать и уже хотел на-
чать все сначала (то есть не хотел...), однако девица мягко  воспротиви-
лась... Словом, все кончилось хорошо.
   - Удивительно!
   Короче говоря, они вышли из мастерской ночью, поймали такси с зеленым
огоньком - их в тот час много было на пустынных улицах; они охотились за
пассажирами так же, как днем пассажиры охотились на них, и Евгений  Вик-
торович отвез особу домой (к мужу, как ни странно!), а сам поехал к сво-
ей жене.
   - Скажите, а этот муж... он...
   - О чем вы говорите, милорд! Муж был убежден, что жена явилась с ноч-
ного дежурства на электронно-вычислительной машине (очень  долго  объяс-
нять, что это за машины и зачем они нам), а то, что от  нее  по  приезде
слегка пахло вином, так это не секрет (тем  более,  для  мужа),  что  на
службе да еще в такое позднее время всегда найдется повод, чтобы выпить.
   - Но он мог проверить, в конце концов!
   - А зачем? Лишнее волнение... Мы никогда не проверяем своих жен,  ми-
лорд. Подозрительность оскорбляет.
   Вот вы меня все время перебиваете, простите, а мне важно  рассказать,
что же случилось, когда Евгений Викторович приехал домой. Но  сначала  о
непредвиденной задержке.
   У нас в городе очень много мостов, которые по ночам разводятся. Время
разводки мостов точно известно, оно вывешено на специальной  синей  таб-
личке при въезде на него, однако о разводке забывают и она всегда оказы-
вается некстати. Евгению Викторовичу нужно было попасть из центра в один
из новых районов города, в северной его части, для чего следовало  мино-
вать Дворцовый мост. И вот он оказался разведенным.
   Какое это необыкновенное зрелище, милорд! Дворцовый  мост  разводится
посредине, так что створки разводящейся части встают на дыбы и  оказыва-
ются высотою с десятиэтажный дом. Мост будто кричит разверстым ртом,  но
звук так низок, что его не воспринимает ухо. Это инфразвук.
   - Что?
   - В общем, его не слышно.
   Такси остановилось в стаде других машин, ожидающих, когда  мост  све-
дут, и Евгений Викторович вышел из машины, чтобы поближе  посмотреть  на
него. Демилле остро чувствовал всякие деформации пространства, это  было
профессиональное.
   У парапета дежурил молоденький сержант  милиции;  он  расхаживал  ту-
да-сюда, опустив уши шапки-ушанки и озабоченно поглядывая на урчащие ав-
томобили, не выключавшие своих моторов, чтобы те не замерзли.
   - Скоро сведут? - поинтересовался Демилле раздраженным почему-то  то-
ном, словно разводка моста была прихотью сержанта.
   - Полчаса еще, - миролюбиво ответствовал сержант и добавил, вскидывая
руку: - Во-он последний караван.
   Евгений Викторович взглянул в  направлении,  указанном  сержантом,  и
действительно увидел вдали, где-то против крейсера "Аврора", огни  кара-
вана барж, видимые сквозь пролеты Кировского  моста.  Баржи  неторопливо
ползли по Неве, отражаясь в ней зелеными и красными искорками.
   Демилле неудержимо потянуло к упиравшимся в небо огромным створкам, а
в голове вдруг зароились варианты преодоления водной  преграды:  именно,
возникла картина медленно сводящегося моста и прыжка с  одного  края  на
другой через пропасть... В общем, что-то такое пьяно- романтическое.
   Он ступил на мост, но был остановлен милиционером:
   - Нельзя туда. Не положено.
   - Почему? - стараясь быть ироничным, спросил  Евгений  Викторович.  -
Неужели вы думаете, что я смогу причинить мосту вред? Он ведь вон  какой
прочный! - и Демилле для убедительности притопнул ногой,  на  что  мост,
разумеется, никак не отозвался.
   - Шли бы себе в машину! - с досадой сказал сержант. - Выпьют и  начи-
нают выступать.
   Демилле ступил обратно, но в машину не пошел. Что-то раздражало  его,
сидела внутри какая-то заноза, царапающая душу, а почему - Евгений  Вик-
торович не понимал. Вряд ли это были царапины совести, поскольку  ночные
его приходы домой последнее время были не в диковинку; Демилле уже  убе-
дил себя превыше всего ставить собственную свободу, то  есть  ставил  ее
над совестью, хотя и не без труда. Но сегодня ощущались тоска и тревога,
прямо-таки собачьи тоска и тревога, как у подброшенного под чужие  двери
щенка.
   Караван барж между тем, миновав  Кировский  мост,  вышел  на  широкий
простор Невы у Петропавловки и, выгибая огни в плавную дугу, потянулся к
Дворцовому мосту.
   Евгений Викторович поднял воротник, засунул руки в карманы плаща,  но
тут же их выдернул - карманы были липкими от засохшего пива - и,  задрав
голову вверх, принялся всматриваться в звезды. Холодные их иголки,  про-
дутые небесными ветрами, кололи глаза; слезы  наворачивались,  дрожа  на
ресницах, набухали... и вдруг сквозь колеблющиеся тяжелые капли  Евгений
Викторович увидел в небе маленький светящийся прямоугольник, который ти-
хо передвигался меж звезд.
   Он смахнул слезы с ресниц, протер глаза кулаками - как  в  детстве  -
радужные круги, искры, - и выплыл желтый четырехугольник,  который  дви-
гался справа налево в ночном небе, чуть ниже тускло сиявшего  ангела  на
шпиле Петропавловки, но далеко-далеко за ним.
   Если бы светящийся объект был меньше и не имел  столь  явной  прямоу-
гольной формы, Евгений Викторович  предположил  бы,  что  наблюдает  ис-
кусственный спутник (совершенно нет времени  объяснять,  милорд,  вы  уж
простите!), однако более всего это было похоже на иллюминатор  космичес-
кого корабля, двигавшегося, напоминаю, бесшумно и плавно.
   Конечно, Евгению Викторовичу тут же пришла мысль о летающих тарелках.
   - Что? Что такое?
   - А теперь, милорд, я охотно объясню, что это такое, потому что  если
отношение к искусственным спутникам никак не связано с человеческим  ха-
рактером, в данном случае - с характером Демилле, ибо  есть  просто-нап-
росто определенная техническая данность, примета  времени  (как  в  ваши
времена гильотина, милорд...), то отношение  к  летающим  тарелкам  есть
вопрос веры, и, как всякий вопрос веры, он связан с личностью.
   Итак, "летающими тарелками", или НЛО, что означает "неопознанный  ле-
тающий объект", стали в наше время называть некие предметы или  явления,
наблюдаемые в небе, причем такие, которым не находится  сразу  разумного
объяснения. Возникает непреодолимое желание видеть в них летающие кораб-
ли наших братьев по разуму, пришельцев из иных миров,  якобы  интересую-
щихся нашей жизнью и облетающих с этой целью пространства планеты. Гово-
рят, что и в ваше время, милорд, были такие "тарелки", разве что  вы  их
меньше замечали. Должно быть, дела,  недостаток  знаний...  Быть  может,
больше здравого смысла?.. Но мы заметили, мы ведем пристальные  наблюде-
ния, научные познания наши столь обширны, что позволяют пускаться в  го-
ловокружительные экскурсы к иным  мирам.  Мы  хотим  общаться  с  нашими
братьями!
   Заметьте, общаться друг с другом нам уже не хочется. Надоело. Нам по-
дай инопланетянина, гуманоида, который, конечно же, будет тоньше и умнее
этой грубой женщины под названием "свекровь" или того развязного продав-
ца в грязном халате, которому мы не смеем сказать в лицо все, что думаем
о нем, ибо от него зависим; или тех двух-трех наших начальников и десят-
ка сослуживцев, с которыми мы каждый день бок о бок идем вперед к  вели-
кой цели... Господи! Возьми нас на другую планету, где уже все  построи-
ли, все преодолели... Скафандры, ядри их душу...
   - Ну, зачем же выражаться?
   - Так хочется чуда, так соблазнительно снова стать ребенком,  опекае-
мым высшей, разумной, гуманной цивилизацией. И мы верим в  это,  милорд.
Увы!
   Верил и Евгений Викторович. То есть не то чтобы верил  безоговорочно,
но хотел верить, верил половинчато, сомневался. С одной стороны,  будучи
по профессии архитектором, следовательно, человеком точного  знания,  он
понимал, что существуют или должны существовать вполне научные  объясне-
ния НЛО, а разговоры о гуманоидах - досужая обывательская болтовня. Но с
другой стороны, будучи архитектором и по призванию, то  есть  принадлежа
отчасти к искусству, он обладал художественным воображением  и  желанием
выйти за пределы зримого опыта, воспарить к заоблачным сферам, где - чем
черт не шутит! - могут быть такие вещи, "что и не снились  нашим  мудре-
цам".
   Он бы поверил и вполне, если бы сам хоть однажды наблюдал  нечто  по-
добное. Но, как назло, ни миража, ни иллюзии, ни  загадочного  отражения
или блика ни разу не встретилось на пути Евгению Викторовичу, посему  он
более склонялся к скучному, но непогрешимому материализму.
   И тут, узрев в небе светящийся предмет, Демилле, подогреваемый остат-
ками вина в организме, внезапно вскрикнул и потерял дар  речи.  Он  лишь
тыкал кулаком в небо, чем обратил на себя внимание сержанта.
   - Чего? Чего вы? - недовольно начал милиционер, обращаясь к  Демилле,
а потом поворачиваясь и вглядываясь туда, куда указывал подъятый  кулак.
- Чего случилось?
   - Смотри! Смотри! - шептал Демилле, а милиционер, обеспокоившись,  со
старанием шарил взглядом по небесам, как вдруг...
   Прямоугольник погас, будто там,  на  космическом  корабле,  повернули
выключатель, и в это мгновение острая игла боли пронзила сердце Демилле,
он схватился за левый бок, охнул и оперся на  парапет.  Непонятная  неж-
ность и жалость сделали его тело податливым, безвольным и легким, словно
оборвалось что-то в душе. Однако это продолжалось лишь секунду.  Демилле
по обыкновению перенес жалость на себя, подумал с отчаянием: "Так и  ум-
решь где-нибудь ночью на улице, и никто..." - в общем,  известное  дело.
Он сгорбился и уже не смотрел в небо, а взглянул внутрь себя,  где  тоже
была ветреная холодная ночь и ни одна звезда не горела.
   Сержант между тем, безуспешно обозрев небесные  сферы,  не  на  шутку
рассердился. Он вообразил, что подвыпивший незнакомец  разыгрывает  его,
смеется, гуляка проклятый, а ночь холодна, и смена не скоро, и  затыкают
им по молодости самые собачьи посты... короче говоря, сержант тоже  себя
пожалел и прикрикнул на Евгения Викторовича:
   - Ступайте в машину! Слышите! Не то сейчас наряд вызову, отправлю ку-
да надо!
   Демилле покорно отлепился от парапета и поковылял к машине. Сперва он
ткнулся не в ту, и его обругали, затем увидел, что его обеспокоенный во-
дитель призывно машет рукой, и побрел к своему такси, бережно неся внут-
ри жалость и размягченность.
   - Нагулялся? - полупрезрительно спросил таксист, а Евгений Викторович
взглянул на счетчик и убедился, что тот нащелкал семь рублей  двенадцать
копеек, а следовательно, до дому едва хватит, поскольку в кармане  оста-
валась последняя десятка с мелочью.
   Вздыбившийся мост медленно осел, сержант открыл движение, и стая так-
сомоторов ринулась на Стрелку Васильевского острова, с наслаждением шур-
ша покрышками по занявшему свое привычное место асфальту.
   Демилле устроился на заднем сиденье и сжался в  комочек,  лелея  свою
грусть. Он любил эту грусть - она его  возвышала,  делала  значительнее,
имела даже оттенок благородства, а сам краем уха  ловил  доносящиеся  из
динамика радиотелефона ночные переговоры водителей.
   - Такси было с радиотелефоном?
   - Вот именно, милорд! Как вы славно включаетесь в наш век! В  сущнос-
ти, меж нами нет той пропасти, о которой любят говорить... ну,  такси...
ну, радиотелефон... подумаешь! Это все условия игры, которые легко  при-
нять, в то время как суть человеческая мало изменилась, что и  позволяет
нам отлично понимать друг друга.
   Итак, машина была с радиотелефоном, что указывало  на  принадлежность
ее к разряду "выполняющих заказы", но в то позднее время  заказчиков  не
нашлось, посему таксист и подобрал Демилле с дамочкой на улице.
   Радиотелефон хрипел и трещал. Откуда-то издалека, словно из  космоса,
пробивались голоса водителей, выкликали диспетчера, перешучивались.  Под
эти фантастические ночные разговоры в эфире Евгений Викторович задремал,
откинувшись головою на сиденье, и сквозь дрему отмечал,  как  проносятся
мимо улицы и дома: промчались по проспекту Добролюбова, мигнула  подсве-
ченная изнутри льдина плавучего ресторана "Парус", и такси вырвалось  на
Большой проспект Петроградской стороны, пустынный и прямой.
   И лишь только сон скрыл от Демилле виды ночного города  -  и  цепочки
огней, и тревожные мигающие желтые пятна светофоров - и  начал  заменять
их совсем иными видениями, как раздался скрип тормозов, такси прыгнуло в
сторону, точно всполошенный заяц, а перед капотом метнулась серая легкая
тень.
   Водитель, стиснув зубы, выскочил из машины, догнал серую человеческую
фигурку - то была старушка в пуховом платке; она часто и  мелко  крести-
лась и остановил ее за плечо.
   - Ты что, бабка!.. - закричал водитель, и непечатные слова сами собой
посыпались у него изо рта. - ...На кладбище торопишься? Днем бежать  на-
до! Кладбища ночью закрыты! - уже выпустив пар, закончил он.
   Старушка не слышала. Или слышала, но не понимала. Она продолжала мел-
ко осенять себя крестом, точно на нее напала трясучка. Губы  ее  шевели-
лись и повторяли:
   - Господи, свят-свят! Спаси и помилуй!.. Спаси и помилуй, свят-свят!
   - Чего стряслось-то? - обескураженно спросил водитель, поняв, что  не
скрип тормозов и близкая смерть под колесами вызвали у бабки испуг.
   - За грехи наши... светопреставление... свят-свят, -твердила  старуш-
ка.
   Водитель махнул рукой, и старуха  провалилась  в  ночь,  как  летучая
мышь.
   Надо сказать, что Демилле  тоже  выскочил  из  машины,  когда  увидел
страшные глаза водителя и понял, что тот готов убить несчастную  старуш-
ку. Он приблизился к месту происшествия и с облегчением заметил, что пыл
водителя угас, старушка невменяема и бормочет бог весть что. Еще секунда
- и она скрылась в подворотне. Острый кончик развевающегося за нею пухо-
вого платка лизнул кирпичный угол и навеки исчез из жизни Евгения Викто-
ровича.
   - Прибабахнутая... - задумчиво сказал водитель и направился к покину-
той машине.
   - Если бы он знал, милорд, насколько точное вылетело  у  него  слово!
Ведь старушка именно была "прибабахнутая", но вот как, почему и чем  она
была "прибабахнута" - об этом не знали ни водитель, ни Евгений  Викторо-
вич, хотя, по удивительному стечению обстоятельств,  к  последнему  факт
имел прямое отношение.
   Когда вновь заработал мотор, а вместе с ним и динамик  радиотелефона,
водитель и Демилле услышали, что в эфире творится  нечто  невообразимое.
Два или три голоса, захлебываясь, о чем-то рассказывали, но о чем -  по-
нять было невозможно, потому как диспетчер, позабыв о хладнокровии, кри-
чала со слезой: "Прекратите засорять эфир!" - и  этим  вносила  дополни-
тельную сумятицу. Демилле удалось установить,  что  какого-то  водителя,
Мишку Литвинчука, чуть не раздавило.
   - Где? Как? При каких обстоятельствах?
   - Да не больно знать хотелось, милорд! Что-то там такое  произошло  в
ночном городе, сдвинулось или осело, а может, почудилось...
   Водитель выключил радиотелефон, и Евгений Викторович снова погрузился
в дремоту.
   Проехали Кировский, взлетели  на  Каменноостровский  мост  (навстречу
пронеслась колонна милицейских машин с синими мигалками), дугою  промча-
лись по Каменному, миновали мост Ушакова и Черную речку, оставили позади
кинотеатр с красными буквами "Максим" и вырвались, наконец, на  проспект
Энгельса, уносящийся вдаль -в Озерки, Шувалово, Парголово, где на бывших
болотистых лугах стоят ныне сотни и тысячи похожих друг на друга многоэ-
тажных строений. Демилле сонной рукою сжимал в кармане липкие  ключи  от
дома;  водитель  вновь  включил  радиотелефон  и  повторял  в  микрофон:
",,Двадцать седьмой" - Гражданка..." - пока не щелкнуло в динамике и да-
лекий девичий голос сказал: "Поставила "двадцать семь" на Гражданку".
   Они свернули вправо и поехали по временной, в ухабах,  дороге  -  так
было ближе, - затем свернули еще и отсюда совсем недалеко  уже  было  до
улицы Кооперации. Она и возникла вскоре: въезд на нее был отмечен  двумя
точечными шестнадцатиэтажными домами, далее по левую сторону стояли две-
надцатиэтажные и также точечные дома, а по правую -  два  детских  сада,
абсолютно одинаковые, за которыми и был девятиэтажный дом Евгения Викто-
ровича, выделявшийся оригинальной кирпичной кладкой "в шашечку".
   - Куда дальше? - спросил водитель, когда  такси  миновало  первый  из
детских садов.
   Демилле встрепенулся и  взглянул  на  счетчик.  Там  значились  цифры
10.46. Он сунул руку в карман плаща, опять испытав легкое отвращение,  и
достал слипшуюся от пива мелочь. Беглый взгляд на  нее  определил,  что,
слава Богу, хватит! Только тут он посмотрел за стекло и сказал:
   - Здесь, за вторым садиком, следующий дом.
   - Где? - спросил шофер. (Они уже ехали мимо этого второго садика.)
   - Ну вот же... - сказал Евгений Викторович и осекся.
   Никакого следующего дома за садиком не наблюдалось. Там, где  всегда,
то есть уже десять лет, возвышался красивый, "в шашечку", дом, была пус-
тота, сквозь которую хорошо были видны пространства нового района, и вы-
веска "Универсам" в глубине квартала, и небо с теми же звездами.
   - Стой! - в волнении крикнул Евгений Викторович.
   Он выскочил из машины, причем водитель тут же распахнул свою дверцу и
вышел тоже, опасаясь, по всей видимости, соскока.  Демилле  сделал  нес-
колько шагов по асфальтовой дорожке и вдруг остановился,  опустив  руки,
да так и замер, вглядываясь перед собою.
   - Эй! Ты чего? - позвал водитель, а так как пассажир не отзывался, то
он направился к нему и, только подойдя, понял - чем был потрясен  Демил-
ле...
 
 
   Глава 2
   НЕ ВЫГУЛИВАЙТЕ СОБАК НОЧЬЮ!
 
   - Ну и чем же? Чем?
   - Ах, милорд, и это говорите мне вы! Вспомните, прошу вас, какими фо-
кусами вы занимались в своем "Тристраме"?
   - Мне казалось - так забавнее...
   - Еще бы! Оборвать повествование на самом интересном месте, чтобы  ни
с того ни с сего, с бухты-барахты ("Вы не скажете, где  расположена  эта
бухта?" - "Барахта? В вашем романе, милорд!") начать долгий и бесцельный
разговор о каких-нибудь узлах, тогда как в этот самый  момент  рождается
ребенок... мало того - герой романа!.. Как это называется?
   - Послушайте, молодой человек! Вам не кажется?..
   - Простите, Учитель. Смиреннейше припадаю к вашим стопам. Вырвавшиеся
у меня слова - не более чем авторская амбиция. Знаете, пишешь, пишешь  -
да вдруг и почувствуешь себя Господом Богом, Творцом, так сказать...  Но
ничего, это ненадолго... Всегда есть кому поставить тебя на место.
   - Это правда, - печально вздохнул Учитель.
   Поэтому, раз я решил следовать вашим традициям, ничего не будет  уди-
вительного в том, что повествование мое приобретет сходство с  лоскутным
одеялом. В лоскутных одеялах есть своя прелесть: их создает сама  жизнь.
Настоящее лоскутное одеяло шьется из остатков, накопившихся  в  доме  за
долгие годы: старые платья, шляпы,  накидки,  портьеры  -  все  годится;
простыни, пальто, чехлы - что там еще? - мама!  мама!  я  нашел  беличью
шкурку! - давай ее сюда!
   Да здравствует лоскутное одеяло!
   Это совсем не то, что расчетливо накопить денег, расчетливо  пойти  в
магазин и там расчетливо купить десять сортов материи, чтобы сшить  лос-
кутное одеяло. Скучное будет одеяло! Ненастоящее... Жизненные  впечатле-
ния наши - суть лоскуты (Евгений Викторович в настоящий момент  получает
внушительный лоскут страха и отчаяния, а мы в это время занимаемся  лег-
кой и приятной болтовней), они накапливаются как Бог  положит  на  душу,
неравномерно, случайно, хаотично. Однако, намереваясь сшить из них  лос-
кутное одеяло романа, мы будем тщательно заботиться о том, какие лоскут-
ки с какими соседствуют - по фактуре, по цвету... Иной раз до зарезу не-
обходим лоскуток, которого у тебя нет, - парча какая-нибудь - и вот  бе-
гаешь по городу в поисках приключений, ищешь парчу...
   - У меня уже мозги набекрень. О чем вы говорите?
   - О нашем романе, мистер Стерн! О его композици