енним  кружевом,  Виола  впервые  ощутила  мощную
энергетическую пуповину между деревом и  человеком.  Тренированным  взором
она видела нечто вроде сияющих, ветвящихся тяжей между стволом и  головой,
плечами, животом, коленями Сократа.
   - ...Меньше думайте о себе, о своей уникальной, сверхценной личности, о
том, какая будет катастрофа, если угаснет это крошечное  "я",  которое  вы
так лелеете на Земле. Я привык ощущать свой резонанс с  дубом.  Когда  дуб
сосут паразиты, я болею; когда он впервые после зимы пьет  талую  воду,  я
бодр, как мальчишка! Придет время, когда наши организмы будут резонировать
с подъемом горных хребтов и циклами горения звезд. И это будет  _реальная_
долговечность,  знающая  счет  годам,   возрастные   этапы,   старость   и
необходимый, неизбежный в свое  время  конец.  Мы  возьмем  тысячелетия  у
секвой, мы проживем геологические эпохи вместе с горами, но ни нам, ни вам
не пережить нашей живой, стареющей Вселенной! Только Аркадия в отличие  от
Земли умрет просветленно, тихо и мирно, а  вы  будете  выжимать  из  своих
чудовищных машин силы для агонии!..
   - Кто вам сказал, что Вселенная умрет? - спросила  Виола,  прочно  стоя
высокими пилотскими ботинками на белых, как бычьи черепа, выходах скалы. -
Разве _мы_ позволим ей перестать существовать?
   Из-под шапки дуба, стоявшего на краю плоского  плато,  из-под  зеленого
козырька своего кепи долго смотрел старик, прозванный аркадцами  Сократом,
на рослую подбоченившуюся гостью.
   - Извините, никак не могу понять, когда вы шутите, а когда...
   - Если не  можете,  буду  сообщать.  Сейчас  не  шучу.  -  Она  сделала
несколько длинных, неторопливых шагов. Наклонилась к самому лицу  Сократа.
Тверд был янтарь под срезом смоляной челки.
   - Слушайте. Я вижу вас насквозь, вы это знаете. В прямом смысле. Горные
хребты - хорошее будущее, но...  Пока  что  у  вас  очень  устала  печень.
Сердечная мышца работает вяло, стенки сосудов  обросли  всяким  хламом.  А
мозг! Клетки просто изнемогают - им мало пищи! Пощадите свой мозг, Сократ.
Целые слои мертвых клеток. Слизь... Хотите, я все исправлю? Я могу!
   Он  заглянул  в  ее  бешеные,  озорные,  горькие   глаза   со   страшно
расширенными зрачками -  и  увидел  там  себя,  миниатюрного,  бородатого,
серебряного, как игрушечный гномик.
   - Этого я и боялся. Испугался сразу, увидев  вас.  Искушения,  опасного
всей общине. - Старик нашел мужество  весело  прищуриться  и  спросить:  -
Скажите, Виола, а вам никогда не бывает жутко, что вы... такая?


   Словно уколотый, Хорхе взвился из кресла  -  в  тихой  ярко  освещенной
каюте, на фоне провала звездной черноты,  он  вскочил  бледный,  обтянутый
свитером, раскинув руки, как будто хотел заслонить  Виолу  от  беспощадных
звезд.
   Жгуче-фиолетовая вспышка возникла  на  месте  его  головы.  Ослабленная
преградой, струя пламени ударила в грудь Координатора.
   Меткий плевок крейсера вспорол кожу Виолы, разворотил драгоценный ларец
ребер, сжег и испарил насыщенную кровью губку легкого, безобразно  взломал
спину и погас, опалив коричневым стену каюты.
   ...Каким  горячим,  тесным,  липким  стал  мир!  Кажется,  целые   годы
барахтается Виола в кипящей трясине. Задыхается, не может разлепить  веки,
вытолкнуть изо рта и ноздрей едкую жидкость. Где она? На болотной  планете
"лесных царей"? Ах, нет, оттуда она спаслась, и позднее планету назвали ее
именем. Давно, давно, четверть тысячелетия тому назад...
   ...По крайней мере убрать боль и  замедлить  время.  Еще...  еще...  Не
может быть все так нелепо. Идиотский конец - от чьей руки?!.
   ...Что? Терять жизнь? _Бесконечную_ жизнь?!
   ...Наша неистовая любовь  к  жизни  -  дочь  нашего  бессмертия.  Того,
которое так презирает Сократ.
   ...Ничего нельзя сделать, разрушен спинной мозг. Уходит кровь, трепещет
угасающая воля.
   Сократ.
   Хорхе.
   "Вы разорвали цепь".
   "Просто двое становятся единым существом".
   Кровь хлещет из горла - откуда ее столько в теле?
   ...Совсем растворяясь в удушливой,  слепящей  трясине,  зацепилась  она
памятью за старика Сократа. Позвала.
   ...Что это? Почему вдруг распахнулись голубизна неба  и  зелень  лесных
равнин и сверкнула далеко внизу кривая  сабля  реки  на  бархате  каньона?
Откуда у нее, раздавленной, гибнущей, бодрое, могучее чувство  собственной
прочности?
   В глубь сочной земли, до самых скал уходят ее  корни,  каждым  волоском
всасывая терпкие земные  соки;  она  купается  в  солнце,  она  подставила
жаркому свету тысячи  ладоней-листьев,  и  по  каждому  листку  перебегают
веселые иголочки, словно электрический душ.
   Почти не чувствуя слабости, точно зная, что надо делать  дальше,  Виола
позвала Славомира ибн Хусейна, того,  что  в  день  прилета  показался  ей
похожим на ястреба, а  потом  предстал  тишайшим  семьянином,  добряком  и
гитаристом-виртуозом.  Окликнула,  и  вдруг  распахнутая  ширь,  доступная
горному дубу Сократа, непостижимо слилась с уютом  лесного  уголка:  мазки
скупых лучей, нежные перья папоротника, алые капли ягод на  изморози  мха.
Корни узнали вкус хвойного перегноя; крона груши-дички, странно  слившаяся
с дубом, транслировала напряженную радость прорыва к  небу  сквозь  пласты
еловых лап.
   Через  пустоту  она  обратилась  к  долговязому   веснушчатому   Аттиле
Томашеку, так старавшемуся загладить перед ней военную резкость сограждан.
К Аттиле, отцу восьмерых детей, посвятившему себя только их воспитанию.  В
зеленое буйство ее души вплелась раскидистая береза о  многих  стволах  на
одном корне. И каждый отросток гремел своей, особой песней...
   Так, одного за другим  призывая  колонистов,  она  получала  энергичные
дружеские ответы, собирала в своей телесной оболочке волю десятков людей и
необоримую мощь леса.
   Время было сжато, спрессовано до полной  неподвижности.  В  яме  экрана
застыл округлый лоб крейсера, озаренный новой фиолетовой молнией.
   Выстрел не достиг цели.
   Волевой заряд, собранный Виолой  от  людей  и  деревьев,  сокрушительно
рухнул на биомашину. Вихрь токов взорвал кристаллы, немым песком осыпалась
их чаща, подобная коралловому рифу. Корабль умер. Земная  гостья  пощадила
лишь систему, поддерживавшую питательный бульон в камере с "экипажем".
   Потом  Виоле  много  раз  снился  этот   сон.   Женщина,   которой   не
существовало,  блондинка  в  розовом  комбинезоне,  с  криком   бежит   по
кольцевому коридору крейсера под зловещий вой  экстренного  ускорения.  Ее
дети, полугодовалые  близнецы,  единственные,  кого  пощадила  катастрофа,
внезапный удар жесткого излучения звезды. На  время  полета  несмышленышей
спрятали в специальный сверхзащищенный бокс. Последняя,  отчаянная  мольба
женщины обращена к кораблю: сохрани! Сбереги от любой опасности!
   Взрослые переселенцы погибли, их трупы истлели в каютах и на постах,  а
крейсер, оставшийся без экипажа, выполнил приказ матери. _Слишком_  хорошо
выполнил. Почти девятнадцать лет в искусственной среде.  Ровесники  Хорхе,
вялые, белесые, словно черви, способные  только  расти  в  длину.  Силовые
коконы вокруг них - и вечная, застывшая на пределе  яркость  механического
раба, расстреливающего всех, кто приближается, кто пытается проникнуть  на
борт и, следовательно, представляет возможную угрозу хранимым...
   Кто виноват? Никто. Аркадцы повредили  ходовую  часть,  и  взбесившийся
дракон воевал с целой планетой.  Теперь  его  врагом  стало  каждое  живое
существо. Смутным наитием постигнув родство людей и деревьев, он жег леса,
целые материки обращал в  пустыни.  Ах,  высокосовершенный  крейсер!  Кто,
когда мог предусмотреть для тебя подобную ситуацию?..
   Великовозрастные младенцы во власти сатанинской няньки, да в  самом  ли
деле нам уже не грозит такое будущее? Не слишком ли мы  надменны  в  своей
непогрешимости, вечно  юные  олимпийцы?  Не  пора  ли  приобрести  немного
смирения и поучиться даже у тех, кто не обладает  техническим  потенциалом
нашего чудовищного околосолнечного города - Кругов Обитания? Кто идет иным
путем, быть может, слишком узким, но самостоятельным?
   Бедная перепуганная мать, вызвавшая  джинна,  мы  не  осудим  тебя.  Мы
только станем более осторожными...


   Белая в тончайших свилях, словно пронизанная нервами, мраморная  стела.
Две ступени. Аккуратный холмик горит только что посаженными пионами.
   - До сих пор я никак  не  могла  понять,  почему  на  Земле  так  долго
продержался обряд похорон, - сказала Виола, решив,  что  молчание  длилось
больше чем достаточно.
   - А сейчас поняли? - спросил Сократ. Они стояли рядом, не глядя друг на
друга, снова и снова перечитывая тройное имя, высеченное на стеле,  и  две
даты - промежуток между ними восемнадцать лет.
   - Я, кажется, окончательно поняла вас. Аркадию.
   - Вот это самое главное, - с еле уловимой иронией кивнул старик. -  Кто
из ваших... вернее,  тогда  еще  наших  мудрецов  сказал:  истина  подобна
источнику, к которому идут с разных сторон; все  дороги  верны,  если  они
приводят к источнику?
   - Не совсем так, - чуть задумавшись, ответила Виола.  -  Боюсь,  что  к
истине можно прийти только по нескольким дорогам сразу...
   - Значит, не оставите нас в покое?
   - Нет, - виновато сказала она.  -  Мы  -  человечество,  понимаете?  Не
Земля, не Аркадия, а...
   - Несчастные дети, - без видимого перехода прошептал Сократ.
   - Почему же несчастные? Их бесконечность будет короче  на  два  десятка
лет,  чем  у  нас  с  вами,  но  разве  от  этого  она   перестанет   быть
бесконечностью?
   - У нас с вами?  -  встревоженно  переспросил  Сократ.  И  вдруг  отвел
слезящиеся глаза от  шелковых  ресниц  Виолы,  бросавших  густую  тень  на
оливковые щеки. Проследил направление ее взгляда.
   По тускнеющей синеве от местного севера спускались, точно по  невидимой
горке, три ярко-алых огня  -  звездолеты  Спасательной  Службы,  вызванные
Координатором Этики.



   Андрей Дмитрук.
   День рождения амазонки

   -----------------------------------------------------------------------
   Цикл "Летящая" #6.
   Авт.сб. "Ночь молодого месяца". М., "Молодая гвардия", 1983
   ("Библиотека советской фантастики").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 15 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Виола первой освободилась от жестких объятий леса. До  края  осыпи  был
всего десяток шагов. Виола стремительно преодолела  их  и  остановилась  у
края настолько неожиданно, что Хельга чуть  не  налетела  сзади.  Ни  один
человек не сумел бы приноровиться к движениям Виолы. Только что  скользила
пантерой, вроде бы не замечая густого колючего самшита, и  вдруг  -  будто
остановили видеопленку... Хельга взмахнула руками, чтобы удержаться.  Куда
там! Надо было успевать вслед.
   Спускаясь по шатким ржаво-красным глыбам осыпи,  Виола  часто  обдавала
спутницу вспышками радости: "Мой край, моя родина, мой дом..." Хельга  как
могла повторяла головоломные скачки. И не удержалась, конечно. Упала, чуть
не вывихнула ногу, окровянила левую ладонь. Зная провожатую, она старалась
вести себя мужественно - терпела уколы хвои, хлесткие удары ветвей. Теперь
не смогла перенести боль. Молча взмолилась - "погоди!".
   Виола обернулась мгновенно, раньше, чем позвала Хельга. Чужое страдание
она чуяла изумительно.  Из-под  круто  вьющихся  прядей  на  лбу  тревожно
смотрели немигающие глаза. Твердые, как янтарь, и цветом подобные  янтарю,
они обладали диковинным свойством. Взгляд, словно теплый  сквозной  ветер,
проходил через тело Хельги, щекоча  каждую  клеточку.  Но  это  совсем  не
казалось страшным. Наоборот: Хельга согревалась под взглядом Виолы.
   Остановившись,  девушка  показала  руку.  Вид  у  Хельги   был   слегка
виноватый. Секундная слабость прошла. Царапина заживала на  глазах,  кровь
темнела; гусеницей прополз по ладони и тут же отпал струп, розовый  шрамик
продержался чуть дольше, побледнел, исчез. Сфера Обитания знала свое дело.
Даже грохнись Хельга в пропасть, изломай вдребезги все кости - они были бы
тут же восстановлены по "импульсному двойнику".
   В душевном спектре Виолы -  точнее,  в  видимой  его  части  -  погасли
багряные  отсветы   беспокойства.   Хельге   почудилась   искорка   легкой
насмешливой неприязни.  А  может,  и  не  почудилась.  Виола  не  одобряла
мелочной опеки Сферы. Но, как бы то ни было, в  следующую  секунду  Хельга
уже созерцала буйные  смоляные  кудри,  потертую  замшу  Виолиной  куртки.
Прыг-скок, прыг-скок по козьей тропе...
   Они придержали бег на гребне, где когда-то остановился  большой  обвал.
Отсюда была хорошо видна долина, окаймленная мягкими, как облака, зелеными
горами,  наполненная,  словно  чаша,  ленивым  воздухом  июня.  В   рощах,
рассыпанных по лугу, пробиралась река,  меняя  на  ходу  и  нрав  и  цвет.
Вырвавшись из ущелья, седая и яростная, как старуха горянка в скорби, река
билась  о   камни.   Потом,   обогнув   громады,   перегородившие   русло,
успокаивалась и голубела. За туманом,  за  черными  широкими  воротами  ее
ожидало море.
   Впечатление  Хельги  было  двойственным,  потому   что   смотрела   она
одновременно двумя парами глаз. Волей Виолы разобрала под зеленым покровом
рисунок бывших улиц, фундаментов, подмятых корнями одичавших садов.  Здесь
стоял дом  рода  Мгеладзе,  мало  того  -  целый  город.  Он  напоминал  о
мужественных людях прошлого.
   Погружаясь в память  Виолы,  Хельга  видела  городок.  С  улочками,  то
бетонополимерными, то мощенными желтым кирпичом, прихотливо взбегающими от
реки к ближним склонам; с глухими заборами  родовых  гнезд  и  кристаллами
жилищ более новых,  однако  по  старинке  лепившихся,  точно  трутовики  к
стволу, к морщинистой матери-горе; с синими в полдень  звездчатыми  тенями
платанов, с немыслимой путаницей огородов, пристроек и сараюшек,  вкусными
дымками печей, перекличкой женщин; с запахами хлеба, золы и винного сусла.
   Задолго до рождения  Виолы  городок  опустел,  в  нем  остались  только
старики. Молодые ушли искать счастья в мегалополис за горами; детей забрал
учебный город, уединенная община, недоступная ни  для  кого  из  взрослых,
кроме наставников.
   Настоящая   жизнь   полыхала   в   ночном   небе   отблеском   соседних
автоматических заводов; ароматом плодов и  смол  накатывалась  со  стороны
моря,  где  автоматы  обхаживали  широкую  кайму  садов,  виноградников  и
промышленных  лесопосадок.  Настоящая  жизнь  порой   лилась   хрустальным
длиннотелым гравимобилем по проселку вдоль берега со  сгнившими  помостами
для стирки; проплывала в высоте цветными огнями орбитальных станций...
   Ту пору помнил прадед Виолы, которого  она  застала  в  живых.  Местные
старики   жили   долго   и   хранили   странную   замороженную   бодрость.
Девяностолетний Годердзи был показан Хельге сидящим посреди родного двора,
в тени полотняного навеса. Скрестив ноги в толстых белых  вязаных  носках,
он выводил тушью витиеватые буквы на плотной зернистой бумаге. Кругом были
расставлены и разложены священные предметы его ремесла  -  и  не  дай  бог
изменить их порядок! Виоле в ее нечастые дозволенные отлучки  из  учебного
города нравилось, повинуясь сварливым приказаниям главы рода, бегом носить
готовые страницы через улицу к дяде  Левану.  Тот  рисовал  вокруг  текста
богатую узорную раму с виноградными  листьями,  голубями  и  барсами.  Два
старика воскрешали ветхую рукопись, недавно обнаруженную при раскопках...
   Скоро заводы покинули Землю. Их целиком подняли на орбиты. А потом  всю
индустрию  заменили  центры  квантового  копирования  -   узлы   Всеобщего
Распределителя. Стало достаточно сделать  один  предмет,  чтобы  затем,  в
случае надобности, завалить весь мир его точными до атома подобиями.  Небо
очистилось от плавающих огней: орбитальные заводы одряхлели и были свалены
в топку Солнца. Еще столетие, другое,  и  земляне,  снабженные  мгновенным
транспортом  -  Переместителем,  успешно  развивавшие   мысленную   связь,
окончательно утратили потребность селиться рядом...
   Вдруг Хельга почувствовала  особую,  пронзительную  нежность  к  Виоле.
Даром, что та может спокойно внедриться в чужие  мысли.  Виола  волнуется,
увидев родные места; она _умеет_ помнить, она любовно выбирает из памяти и
запах домашних лепешек, и  монотонное  мурлыканье  старого  каллиграфа,  и
чернильные пятна от раздавленных тутовых ягод на сухой горячей земле.
   Хельга  нашла  пальцы  Виолы  и  пожала  их.  Та  ответила  благодарным
пожатием, беглой улыбкой - и по обыкновению исчезла. Когда Хельга пришла в
себя  и  устремилась  вслед,  ее   длинноногая   ловкая   спутница   легче
перекати-поля мчалась далеко впереди.  С  камня  на  камень,  с  камня  на
камень, рождая внезапный скрежет, пыль, ручейки щебня. Вниз, к реке.
   Перемахнув подвесной мостик, сделанный по образцу древних - с  перилами
из канатов и зыбким бревенчатым  настилом,  Виола  подождала  Хельгу.  Они
вместе ступили на церковное подворье.
   Здесь гостям предстали белесые дряхлые плиты; простой  дощатый  стол  и
лавки под корявым  миндальным  деревом;  красная  глина  посуды;  огромный
розоволицый блондин с широкой улыбкой, ждущий у стола, и за  всем  этим  -
строгий шершавый фасад с черным дверным проемом, похожий на лицо аскета, и
подступающий с двух сторон, забитый лопухами и сухостоем непроходимый сад.
   Роман пошел навстречу. Прежде чем обнять обеих женщин, бросил им  целый
ворох веселых, цветистых  образов.  Радость  по  поводу  начала  торжества
рассыпалась синим фейерверком. За ней встало перед Виолой и Хельгой  нечто
вроде серебряного зеркала, где обе отражались в великолепном ореоле. Роман
был ценителем красоты и восхищался искренне. Наконец он  создал  и  внушил
гостям несколько смешных шаржей на самого  себя.  Оказывается,  в  поисках
секретов  национальной  кухни  Роман  заставил  Сферу  восстановить  облик
страшно далеких времен. Чуть ли не на пиру у царя Ираклия побывал Роман  -
и теперь готовился к ответственной роли тамады (последний мысленный  шарж:
Роман в папахе и бурке, с кинжалом у пояса и рогом в руке).
   Стол производил впечатление отдельного гармоничного мира, располагая  к
себе и грубой плотью глиняных мисок, и грудами свежайшей зелени, всех этих
сказочных  кинзы,  цицмати,  праси,  кудрявой  петрушки,  зеленого   лука,
похожего на пучки упругих  стрел.  Телесного  цвета  ноздреватые  лепешки;
только что ошпаренный, влажный сыр сулугуни с отпечатанной сеточкой марли;
ветчина в уксусе; фасоль под густым коричневым соусом - лобио; сам по себе
способный  довести  до  неистовства  знатока,  этот  ряд  лишь   предварял
появление горячего. Основное Романове хозяйство помещалось под  специально
сколоченным навесом за углом храма. Заглянув туда, женщины увидели силовые
сосуды с питательной смесью и  растущие  в  них  клоны  бараньего  мяса  -
точь-в-точь алая цветная  капуста.  На  углях  уже  томилась  в  массивной
посудине каурма. Все богатство было местное; только барана-донора, давшего
клетки для клонирования, выбрал Роман в элитном австралийском стаде мясной
породы...
   Романа молча, но пылко похвалили и расцеловали.  Приосанившись,  воссел
он во главе  стола;  женщины  устроились  на  лавках  по  обе  стороны  от
искусника. Хельга вздумала было подцепить кусочек курятины из  сациви,  но
отпрянула, получив притворно-гневную вспышку чувств тамады:  "Еще  не  все
гости за столом!"
   ...Впрочем, Хельге, по-детски радовавшейся роскоши блюд, не  было  дано
уловить иной, молниеносный разговор, произошедший рядом с ней. Голубоватая
чиркнувшая искра; вопрос Виолы, от которого, как от боли, исказилось  лицо
Романа: "Готов ли ты? Сегодня последний день..."  И  -  ответом  -  заслон
световой ряби, точно игра лучей, отраженных потоком  на  сваи  моста:  "Не
готов, подожди, не торопи меня, я еще не готов..."
   Гости объявились скоро и весьма картинно.
   Первым возник, сгустившись из ничего, Ларри - оч