врасплох, он сопротивлялся изо всех сил.
  А бываючи повержен навзничь, плотно закрывал глаза и подчинялся: не
драться же, в самом деле, с девчатами, виновными только в том, что он им,
кажется, нравится...
  Понемногу он привык.
  Вошел во вкус.
  Кое-чему научился.
  Разок даже вервольфнул на самом пике.
  Но больше таких изысков себе категорически не позволял, хотя волшебное
созданье настойчиво требовало. Пришлось оное создание в срочном порядке
терять, поскольку слушать страстные завывания типа: "Еще, еще, мой зверь!
У! Сделай это еще раз, мое животное!" - было свыше всяких сил.
  А на шестнадцатилетие мама Тамара подарила сыну толстую, безумно
интересную и обильно иллюстрированную книгу, залпом прочитав которую Арчи
не без удивления узнал, что, оказывается, является не кем-нибудь там, а
самым настоящим гетеросексуалом.
  После чего комплексы как рукой сняло.
  И понеслось.
  И сбоев не случалось.
  Ни в дортуаре монастыря преоблаженной Параскевы Стыдливицы, под
завистливыми взглядами сестер-дуэний, ожидавших очереди с песочными часами
в руках.
  Ни на спине многогорбого верблюда, хозяйка которого внезапно потребовала
сделать это здесь и сейчас, пригрозив в противном случае забыть дорогу к
логову Микроба, укрытому в черных ерваанских ущельях.
  Ни даже среди торосов и айсбергов Карфаго, когда вокруг завывала льдистая
пурга, а основной задачей было свершить подвиг любви, не вылезая из
тройного тулупа и как можно быстрее, чтоб не отмерзло.
  Видит бог, штабс-капитан честно заработал свой орден...
  И кто бы, ребята, подумать мог, что именно здесь, на Багамах, где волны
лепечут признания нежному песку, где томный бриз осыпает легчайшими
поцелуями кудри юных пальм и в лунные ночи под страстное пение цикад
способна встать торчком даже мочалка, ему, Арчибальду Доженко, впервые
пристроят динамо?!
  Невероятно! Уже почти две недели, с момента официального представления в
кабинете Ваэльо Бебруса, штабс-капитан по легенде числился даже не просто
женихом, но без пяти минут законным супругом воплощенного совершенства,
пребывал при оном совершенстве практически неразлучно, спал под одним
одеялом - и при всем этом, простите за выражение, сосал лапу.
  Фиалковоглазая фея, ласково улыбаясь, отражала все атаки.
  И открытый штурм, и правильная осада, и хитроумные подкопы с завидным
постоянством завершались полнейшим фиаско. А даже если и не полнейшим, то
все равно обидно, да?
  Впрочем, службу ведьмочка знала.
  В предписанную роль она вошла без затруднений, и сторонний взгляд,
бесспорно, не сумел бы отличить личный состав штурмгруппы "Валькирия" от
пары влюбленных до посинения молодых идиотов, стоящих на самом пороге
вступления в законный брак...
  - Ку-ку, малыш! Твоя девочка принесла тебе холодненького пива, -
проворковала Фила, слегка взъерошила штабс-капитанские вихры и тотчас
озаботилась: - Ой, как ты обгорел, чижик. Опять мазью не помазался?
Не-хо-ро-ший мальчик! Непослушный!
  Строго надула губки. Поднесла бутылочку.
  - А ну-ка, пей! Быстренько!
  Арчи сделал глоток и скончался.
  Когда же, отшипев и отшворчав, кучка паленой органики восстала из пепла,
вновь обретя способность мыслить, желать и чувствовать, лучистый взор
бронзовокожей ундины наполнился нежным лукавством.
  - Ты соскучился без меня, заинька? А я соскучилась! - Гибко изогнувшись,
Филочка чмокнула Арчибальда в нос и в близлежащих кустах яростно
заскрежетала зубами притаившаяся в рассуждении понаблюдать бомборджийская
послица. - О чем ты говорил с этой миленькой старушкой?
  Заросли, всхлипнув, зашуршали прочь.
  - А зубы у нее вставные, - насплетничала беспощадная майор Бразильейру. -
И бюст силиконовый. Ага! А нам с тобой, кузенька, вот что принесли...
Правда, здорово?!
  - М-м? - заинтересовался Арчибальд, разглядывая спорхнувшую на коврик
открытку. - М-м-м...
  Благородные готические буквы, золотом впечатанные в царственный пурпур
искрящегося на солнце пластика, извещали, что Ее Сиятельство владетельная
графиня Япанча-Бялогурски почтительнейше просит монсеньора Аршеваль д
'Ожье с невестою оказать ей честь посещением даваемого нынче вечером по
случаю прибытия в Нассау Их Святейшества кардинала Инносентиуса
костюмированного бала, явление означенных персон на каковой желательно в
машкерадном костюме.
  Впротчем же, - следовало в завершение, - в случае сугубой неосуществимости
оного, Госпожа Устроительница не огорчит себя визитацией оных в платье
партикулярном.
  Арчи прислушался к себе. Эмоций не было.
  Филочка меж тем млела в восторге.
  - Это так мило, чижик! Так чудесно, ведь правда?! - Она, хоть и
офицер-спецназовец в немалых чинах, была все-таки слишком женщиной, чтобы
сдержать эмоции. - Графиня Япанча-Бялогурски, это классно! Я читала в
"Сплетнике"... - И тотчас с истинно дамской непоследовательностью
воскликнула в совершеннейшем ужасе: - Но мне же совсем нечего надеть!
  Честно говоря, обладая фигурой майора Бразильейру, можно было, абсолютно
ничем не рискуя, явиться на прием любого уровня нагишом.
  Или в сатиновых трусах на вате.
  Прекрасно это зная, ожившая античная статуэтка желала, однако, чтобы ей
непременно сие многократно напомнили и доказательно обосновали.
  Не тут-то было.
  Арчи беспощадно молчал.
  Подождав с минуту, Фила заговорила сама с собой:
  - Синее? Нет, старье. Лучше красненькое с птичками, оно как раз бальное.
Нет, нет! Лучше... О! Дура я, дура... Это ж маскарад! Милый, а, милый, -
она чувствительно ткнула Арчи в бок. - Знаешь, кем я наряжусь? Я наряжусь
майором спецназа!
  Фыркнула. И озабоченно спросила:
  - А ты?
  - Я не пойду, - пробурчал Арчи.
  Филочка обмерла, некрасиво округлив ротик.
  - Что?!
  - Я не пойду, - повторил Арчи. - Иди сама.
  Он не лукавил. Глухое раздражение, до сих пор тщательно скрываемое,
вырвалось наконец наружу.
  Отыгрываться на девчонке, к тому же старшей по званию, разумеется, никуда
не годилось, хотя и стоило бы... но уж этим великосветским кикиморам он
решительно ничем не был обязан.
  Спохватились. Зовут. А почему не раньше?!
  Нет уж.
  Не дождутся.
  Ежели графиня действительно от души приглашает, пускай явится лично. А
ежели нет, так на нет и суда нет. Подумаешь, Япанча-Бялогурски! Великая
цаца! Микроб, между прочим, и вовсе дюком де Ришелье писался. Прикупил
титулок по случаю, на аукционе, вместе с замком, гербом, фамильными
призраками и прочим хламом. И хули толку? Лучше не стал.
  Баранина вкуснее.
  - Малыш, - проникновенно сказала Фила, придвигаясь почти вплотную. - Они
ведь приглашают тебя с невестой, а не меня с женихом. Как же я пойду без
тебя?
  - Ножками, - порекомендовал штабс-капитан.
  - Но-о-ожками?
  Дивные фиолетовые очи заволокло предгрозовою мглой.
  - Шесть дней, - разгибаясь коброй, прошептала майор Бразильейру. - Шесть
дней выгрыз из моей жизни... за что, Господи, за что? - Шепот ее сделался
зловещ. - Я, дура, ему пиво холодное таскаю, я его на руках ношу, а он...
- Филочка всхлипнула было, но тут же овладела собой. - Да мы в спецназе
таких ловили и в унитаз мордой! Капитанишка!
  Арчи лучезарно улыбнулся.
  - Жандарм! Арчи хихикнул.
  - Опричник!
  Арчи заурчал от удовольствия.
  - Щенок!
  - Р-р-р, - сказал Арчи, заостряя уши, и умничка Фила осеклась на середине
тирады.
  - Извини, чижик, - проворковала она, вновь опускаясь на песок. - Твоя
букашечка погорячилась, хороший мой... разве наш мальчик уже не хочет
побаловать свою малышку?
  Затем они оказались так близки, что слов не нужно, а десять минут спустя
согласие Арчи идти на раут перестало нуждаться в вербальном оформлении.
  Но - уймитесь, сплетники! Ничего предосудительного не произошло на
хрустящем, словно бы накруто прокрахмаленном белоснежии пляжа. Просто двое
молодых людей окончательно убедились в том, что они взаимно не противны
друг дружке. И пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает!
  - Пойдем, милый, - сказала в конце концов Филочка, неохотно отстраняясь.
  И карусель завертелась.
  Четыре с четвертью часа, остававшихся до начала раута, были растерзаны
тысячами мелких забот, словно неосторожный бычок оголодавшими пираньями.
Было много споров, очень много суеты и еще больше крика. Но все в этом
мире преходяще, и ровно в двадцать ноль-ноль, резко откинув травяную
завесу, майор Бразильейру, совершенно умопомрачительная в новеньких
десантных полусапожках с высокой шнуровкой, сапфировом гарнитуре поверх
пятнистого кителя и прическе, взбитой a la m-me de Pompadure, явила себя
восхищенному взору Арчибальда, а следом в гостиную вкатился робокуаф„р,
бережно держа в манипуляторах идеально отутюженный белый смокинг.
  - Ты готов, чижик?
  - Всегда готов, - откликнулся Арчи, предъявляя хвост.
  - Умница моя... Настоящий зайчик. А не мешает?
  - Привык.
  - Солнышко мое! - Филочка слегка, так, чтобы не размазать помаду, мазнула
губами по его щеке. - Одевайся скорее, и пойдем. Только чур, не
напиваться. Ты мне еще пригодишься...
  - Так точно, - козырнул Арчибальд, на миг прервав непростую процедуру
повязывания галстуха. - Есть не напиваться, госпожа майор!
  Увы, не все в руцех человечьих, и пути грядущие неисповедимы. Арчи не знал
еще, что следующие сутки ему предстоит провести в койке, мучась головной
болью и самобичеванием. Не полегчает и после, хотя Филочка, незлобивая по
натуре, не станет наезжать излишне жестоко, ограничившись сообщением, что
сам, мол, виноват и жди теперь следующего случая...
  Жизнь жестока.
  Хмельной ветерок багамского приволья, смешавшись с немножко рома, малой
толикой виски, некоторым количеством шампанского и совсем на донышке
коньяку, зло подшутил над не привыкшим к подобным мероприятиям
штабс-капитаном.
  Грубо говоря, он укушался, как слепой кутенок.
  Но можно ли не выпить, когда один за другим провозглашаются тосты в твою
честь?
  Мыслимо ли было отказать в брудершафте душке Савушке, канонику Их
Святейшества ("...ах, Арчик, ну право слово, не будьте же таким
гадким..."), в ф„рейндшафте Его Высокородию полномочному послу ("... не
скрою, любезный Аршеваль, иные из моих супруг очарованы Вами...") и в
либеншафте самому Степану Тимофеичу, даром что генерал-полковнику, а
совсем свойскому мужику ("...какой я тебе Тимофеич, Арчушка? Стенькой
зови! Как войско кликало, так и тебе кликать велело...")?
  Боже, боже, сколь несправедлив был он к ним!
  Простые, милые люди, тяжким трудом достигшие определенного веса в обществе
и ничуть не чванящиеся своим положением. Добрые, отзывчивые сердца. Вот
ведь, к примеру, давеча Арчи, жестикулируя в приливе чувств, расшиб
хвостом фарфоровую вазу эпохи Юань, вследствие чего с ним, смутившимся
донельзя, едва не сделался припадок ликантропии. И что ж? Эти столпы beau
mounde, эти истые сливки общества, слывущие меж согражданами персонами
сухими и надменными, с добродушием и истинной чуткостию отнесясь к
юношеской невзгоде, нисколько не злословили, а, напротив, выведя на
террасу, подальше от глаз строгой невесты, отпаивали ядреным пивком, не
позабыв доплеснуть этилового спиртику...
  Ах, какие звездные россыпи плясали вокруг!
  Какие синие шестиножки ласково терлись о колени, пытаясь взобраться по
смокингу, но ни одна из них не захотела пойматься на память, и это было
чертовски обидно, но все равно весело!
  Жаль, право, что иные подробности дивной ночи напрочь стерлись в памяти.
Майор же Бразильейру в ответах на вопросы была на удивление необъективна...
  Судите сами: можно ли поверить, что он, Арчибальд Доженко, полиглот,
политолог и, между прочим, в некотором роде юрист, затеял метать мобильные
компофоны на дальность (это уже после того, как попытался на пари
объездить одного из участников раута, кстати, что за дурацкое имя -
Росинант?), а ближе к рассвету, ведомый домой на галстухе, блажил вовсю,
требуя подавать сарынь на какую-то кичку?!
  Бред, бред и бред.
  Положительно, лишь в воображении женщины, разъяренной тем, что в центре
внимания оказалась не она, могут расцвести пышным цветом такие ни с чем не
сообразные инсинуации...
  - Филочка, а нет ли у нас еще пи-и-ива? - простонал Арчи. Молчание.
  - Фи-ильчик...
  Ни звука.
  Арчи понял: подниматься придется самому.
  Бросили. Все. Вот только одинокий стакан рассола сиротливо ютится на самом
краешке стола. Да поперек зеркала - кровавой помадой - надпись: "Я тебе не
княжна!"
Ой, как неудобно...
  А впрочем, подумалось штабс-капитану с отрезвляющим ожесточением, мужчине
и воину следует быть выше дамских капризов. Княжна, не княжна... какая, на
фиг, разница?! В конце концов, есть задание. Об этом и надлежит.
  Однозначно.
  Только сперва - рассольчику.
  Глоточек. Еще один. А вот и донышко.
  Уф-ф...
  Напиток, хоть и кислятина первостатейная, подействовал почти мгновенно: в
голове подраспогодилось. Но не вполне. Ни о Компании, ни о Валькирии, ни о
Дмитрии Коршанском, лейтенанте-стажере космодесанта, сгинувшем на
Валькирии по вине Компании, думать пока не было никакой возможности.
  Ну да ладно. Еще не вечер.
  До вылета больше недели.
  Главное, парень жив. И, надо думать, сидит в одной из земных редукций -
попади он к дикарям, давно б зажарили. А раз так, найдем, куда он денется
с подводной лодки?
  Но башка-то как разламывается...
  - За что-о? - томно изронил страдалец.
  Подождал ответа.
  Не дождался.
  Собравшись с силами, восстал из небытия.
  Покачнулся.
  Устоял.
  Оч-чень медленно проследовал к умывальнику.
  Взбодрился ледяной водичкой.
  Полегчало.
  Аж до того, что смоглось подойти к окну.
  А за окном был пляж. Триста метров ослепительного кораллового песка, в
дальней перспективе - желто-зеленые пальмовые кущи, а на их фоне...
  Мать-перемать.
  ...нежная Филочка, неприступный майор Бразильейру, встряхивая шелковистой
гривой, перебрасывается мячиком с тремя дочерна загорелыми и явно
штатскими плейбоями! В том числе и с тем мерзким тараканищем, которое
таращило на нее зенки еще в Харьковском аэровокзале!! Что, между прочим,
кр-р-райне не понравилось Арчибальду!!!
  Нет, прав, глубоко прав был Степан Тимофеевич...
  А штабс-капитан Доженко намерен работать. Работа, как известно, все лечит.
  К зеркалу.
  В позу.
  Начали.
  Привычная волна влажного жара, зародившись в мозжечке, разлилась по телу,
свинчивая мышцы в натянутые жгуты...
  Стекло содрогнулось и застонало.
  Есть!
  И...
  Чужое отражение встало перед штабс-капитаном.
  Мощный торс. Широченные сутулые плечи. Когтистые лапы с тяжелыми узлами
мышц.
  И клыки...
  Легендарный Жеводанский Зверь, вживе и въяве.
  Арчи невольно отшатнулся.
  Попятился и монстр - на задних лапах, как никогда не ходят волки. Два
темно-багровых угля вспыхнули в глазницах, обросших клочьями
седовато-бурой шерсти. В смежной комнате скрипнула дверь.
  - Арчи, радость моя, ты жив? Арчи-ииииииии... Истерический взвизг. И
тишина...
  Майор Бразильейру, гордость космодесанта, сидела на циновке, привалившись
к дверному косяку и раскорячив изумительные ноги. Фиолетовые очи некрасиво
округлились.
  - Филочка!
  - Не-е-ееет! - выхрипела ее высокоблагородие, делая тщетную попытку
уползти. - Уйди-иии!
  Арчи замер.
  Монстр в зеркале - тоже.
  Затем, словно стертые женским криком, потекли космы бурой шерсти,
подернулись пеплом, угасли угли в глазницах...
  Чудище быстро съеживалось, исходя синеватым дымком.
  И сгинуло вовсе.
  Остался только волчонок, смешной и дурашливый, с большой лобастой головой
и толстыми лапами.
  Облизнулся. Подпрыгнул. Закрутился юлой, норовя ухватить кончик хвоста. А
потом понурился и тихо-тихо побрел прочь, растворяясь в глубинах
Зазеркалья.
  Постепенно превращаясь в хлопочущего над непосредственным начальством
Арчибальда.
  - Фила! Филочка!
  Дивное тело, уже водруженное им в кресло, встрепенулось.
  - Оно ушло, штабс-капитан?
  - Так точно, - доложил Арчибальд.
  - А оно не вернется? - жалобно вопросила майор. Арчи замялся.
  - А что это было, Арчик?
  - Не могу знать.
  Штабс-капитан нисколько не кривил душой. Позже, ночью, растолкав остальные
сны, к нему придет с бутылкой терпкой осенней граппы Жеводанский Зверь и
скажет, что надо бы поговорить по-людски. Арчи сперва пробудится в
холодном поту, но тотчас же беззвучно, с облегчением рассмеется, и вторая,
отныне и впредь неотъемлемая его часть, откликнется добродушным ворчанием
из самых потаенных закоулков души...
  Что ж, всем приходит время взрослеть, и вервольфы, увы, не исключение.
  А волчонок...
  Ну что - волчонок?
  Будь здесь мама Тамара, она, наверное, печально помахала бы вслед
лопоухому. Ведь это уходила навсегда, оглядываясь на прощание, тревожная
молодость Арчибальда Доженко...

  ПРОБИРАЯСЬ СКВОЗЬ ЗАРОСЛИ "СЕЛЬВЫ"

  Одна из главных проблем человечества, отразившаяся в мировой литературе и
решавшаяся писателями на протяжении всего существования изящной
словесности, - поиски Героя. Спасителя, который сможет все обустроить,
всех защитить и уберечь от Зла. Гильгамеш. Митра, Геракл, Будда,
Христос... И спасали, и вроде бы спасли. А человечество все не
успокаивается, а писатели все ищут, ведя поиски либо в заоблачных высях,
либо в глубинах преисподней... Так уж устроены люди, что не верят никак,
что спаситель может жить на одной с ними улице. "Нет пророка в своем
отечестве". Необходим идеал, сверхчеловек, Богочеловек. Едва ли не первым
активно начал искать спасителя среди своих современников и "соседей" Н.
Макиавелли. "Где тот герой, - вопрошал он, - который спасет Италию,
объединив ее? Если найдется такой, то пусть использует любые средства,
лишь бы цель была достигнута и многострадальное отечество вернуло себе
хоть часть былой славы предков!" Итак, цель оправдывает средства. Особенно
если цель благая и поставлена перед героем-спасителем. Насколько верна эта
аксиома и нет ли исключений из общего правила? Вот тот стержень, на
котором, по нашему мнению, основан цикл романов Льва Вершинина о Сельве.
  Уже первая книга сериала ("Сельва не любит чужих") вызвала у некоторых
коллег-писателей и части читательской аудитории неоднозначную реакцию.
Чаще всего это было недоумение: "Зачем серьезный писатель Вершинин взялся
за это?" Достаточно известный и уважаемый фантастовед, прочитав книгу,
заявил, что она написана максимум для сотни читателей, способных понять
намеки автора и идентифицировать адресатов его сатирических пассажей. В
критических статьях и обзорах творчества одесского фантаста "Сельву"
предпочитают обходить вниманием или упоминают о ней вскользь,
скороговоркой. Складывается превратное мнение, что "сельванский" цикл -
проходной для Вершинина, что это - шутка гения, решившего немного
отдохнуть и подзаработать на заведомо коммерческом и развлекательном
чтиве. Но кто знает, что движет писателем, когда его призывает к
"священной жертве Аполлон". Рождение литературного замысла, а за ним и
произведения - нечто из области "божественного глагола". Не исключено, что
побуждающим мотивом здесь были в том числе и коммерческие соображения.
Какой современный писатель, садясь творить, не думает отчасти и о том,
как, не продавая вдохновенье, повыгоднее пристроить рукопись? Полагаем все
же, что к вершининской "Сельве" нельзя подходить слишком упрощенно. Ведь
ох как не прост сам Лев Рэмович.
  Напомним, что Вершинин историк. То есть человек, , привыкший к анализу,
обобщению, выделению закономерностей, прогнозированию и т.п. Для
большинства произведений писателя свойствен историзм мышления. Многие из
них, впрочем, и посвящены прошлому, давно ушедшим эпохам. В "Сельве" перед
нами предстает историк будущего, прогност и пророк. Новый Нострадамус,
если угодно. Не станут ли когда-нибудь потомки выискивать особый, скрытый
смысл в главках-катрэнах романов о планете Валькирия, тем паче что кое-что
из предсказанного Вершининым уже начинает сбываться. Писателю удалось
подметить в нашей новейшей политической истории ряд симптомов и явлений
(вспомним Лох-Ллевенского Деда - "большого рыхлого красиво-седовласого"
человека и не станем бро