ла
ложная  и  что  семь  с  половиной  процентов  не составляли и четверти всей
прибыли.  За  это  время  Блисс  издал несколько моих книг и, разумеется, на
каждой из них меня щедро обсчитывал.
     В  1879  году  я вернулся из Европы с готовой для печати книгой "Пешком
по  Европе".  Я  пригласил Блисса, и он явился ко мне на дом для переговоров
об  этой  книге.  Я  сказал, что не доволен условиями, что не могу поверить,
будто  бы семь с половиной процентов с экземпляра составят половину прибыли,
и  что  на  этот  раз  он должен написать в договоре: "половина прибыли", не
упоминая  ни  о  каких процентах с экземпляра, иначе я отнесу книгу в другое
издательство.  Он  сказал,  что  совершенно  со  мной  согласен,  что  так и
следует,  что это только справедливо и что, если его директоры не согласятся
и  будут  против,  он  сам  уйдет из издательства и напечатает книгу на свои
средства;  все  это  было  очень  мило,  но  я  знал,  что  он  -  хозяин  в
издательстве  и что там примут всякий договор, на котором стоит его подпись.
Договор  лежал  на  бильярде,  скрепленный  его подписью. С тех пор как были
изданы  "Простаки за границей", он на своих директорах просто верхом ездил и
не  раз говорил мне, что заставляет их делать так, как он хочет, угрожая им,
что уйдет из издательства и я уйду вместе с ним.
     Не  понимаю,  как  это взрослый человек может быть таким простодушным и
наивным,  как  я  в  то  время. Должно же было мне прийти в голову, что если
человек  говорит  подобные  вещи,  то  или он сам дурак, или меня считает за
дурака.  Да  я  и  был  дураком.  И  потому даже самые простые, элементарные
истины были мне недоступны.
     Я  заметил  ему,  что едва ли компания будет возражать против договора,
который  уже  подписан  им.  Тогда  он,  улыбнувшись своей беззубой улыбкой,
указал  мне  на одну подробность, которую я упустил из виду: что это договор
с  мистером  Блиссом, частным лицом, и "Америкен паблишинг компани" в нем не
упоминается.
     Впоследствии  он  говорил мне, что показал договор директорам и заявил,
что  передаст его компании за четверть прибыли с книги, при условии, что ему
и  его  сыну  Фрэнку  повысят жалованье; но если эти условия неприемлемы, он
уйдет  из  компании  и  напечатает книгу сам; тогда директоры согласились на
его  требования  и утвердили договор. Все это я слышал от самого Блисса, чем
неопровержимо  доказывается,  что все это враки. За полтора месяца до выхода
книги  из печати Блисс в первый раз в жизни сказал правду, чтобы посмотреть,
что из этого получится, но не вынес этого и умер.
     Через  три  месяца после того, как книга вышла в свет, состоялось общее
собрание  акционеров  компании,  на котором присутствовал и я как участник в
прибылях.  Собирались  в  доме  моего  соседа  Ньютона  Кейза,  который  был
директором  компании  с  самого ее основания. Прочитали отчет о деятельности
компании,  и  для меня он явился откровением. Было продано шестьдесят четыре
тысячи  экземпляров  книги,  и  моя половина прибыли составляла тридцать две
тысячи  долларов. В 1872 году Блисс высчитал, что семь с половиной процентов
с  экземпляра,  то  есть  около  двадцати  двух  центов,  составляют  именно
половину  прибыли, тогда как в то время это была не половина, а что-то около
одной  шестой.  Теперь  времена  были далеко не так хороши, но и то половина
прибыли составляла пятьдесят центов с экземпляра.
     Итак,  Блисс  умер, и я не мог разделаться с ним за десятилетний обман.
Теперь  вот  уже  двадцать  пять  лет,  как  он  умер.  Моя злоба поблекла и
испарилась.  Я  чувствую  к  нему  только сострадание и, если бы можно было,
послал бы ему в подарок веер.
     Когда  баланс  разоблачил передо мной все подлости, которые я терпел от
"Америкен  паблишинг  компани",  я  встал  и сделал внушение Ньютону Кейзу и
остальным заговорщикам - то бишь остальным директорам.


                                                              24 мая 1906 г.

                           [ДЖЕЙМС Р. ОСГУД{252}]

     Теперь-то  мне  и представился удобный случай восстановить свои права и
посчитаться  с  издательством,  но  я,  разумеется,  упустил  его.  Я вообще
замечал  удобный случай только тогда, когда он уже был упущен. Теперь я знал
об  издательстве  все,  что надо было знать, и мне следовало сохранить с ним
отношения.  Мне следовало взимать с прибылей налог в свою пользу до тех пор,
пока  разница  между  половиной  прибыли  и  семью с половиной процентами не
очутилась  бы  у  меня  в  кармане  и грабеж, учиненный фирмой, не свелся бы
таким  образом  к  нулю.  Но  мне,  конечно,  и  в голову не приходила такая
разумная  мысль,  и я этого не сделал. Я только о том и думал, как бы спасти
мою  репутацию,  не  запятнать ее об этих грязных дельцов. Я решил взять все
мои   книги  из  издательства  и  передать  их  кому-нибудь  другому.  Через
некоторое  время  я  отправился  к Ньютону Кейзу, - опять к нему на дом, - и
потребовал,  чтобы  компания расторгла со мной договор и вернула мне все мои
книги  без  всякого выкупа, оставив себе в качестве вознаграждения только те
деньги,  которые  она  нажила  с  "Налегке",  "Позолоченного века", "Новых и
старых рассказов" и "Тома Сойера".
     Мистер  Кейз  протестовал  против  моей манеры выражаться, но я сказал,
что  мягче выражаться я не в состоянии, что я совершенно уверен в том, что и
остальные  ученики воскресной школы знали о том, как надул меня Блисс, знали
с  самого  начала,  еще  в  1872  году,  и  молчали  в знак согласия. Ему не
понравилось,  что  я  назвал совет директоров воскресной школой. А я сказал,
что  в  таком  случае пусть не открывает каждое заседание молитвой, особенно
когда  собирается  обставить какого-нибудь автора. Я ожидал, что мистер Кейз
отвергнет  обвинение  в  попустительстве и преступном молчании, что он будет
возмущен,  но  этого  не  случилось.  Тогда  я  убедился, что обвиняю его не
напрасно,  повторил  свои слова и наговорил немало комплиментов его духовной
семинарии.  Я  сказал:  "Вы  вложили  семьдесят  пять  тысяч  долларов в эту
лавочку,  и  за  это  вас  постоянно  хвалят,  а мою долю в этом благом деле
обходят  молчанием,  а  ведь  тут  есть  и  моя  доля, потому что из каждого
доллара,  который  вы  кладете  себе  в  карман, несколько центов украдено у
меня".  Он  даже не поблагодарил меня за комплимент. В этом человеке не было
ни капли чуткости и отзывчивости.
     В  конце  концов  я предложил выкупить свои договора, но он сказал, что
мое  предложение совет безусловно не утвердит, потому что компания на девять
десятых  живет  моими  книгами  и  если  их изъять, то оборот компании будет
самый  ничтожный.  Впоследствии  судья  Имярек  (фамилии  не помню), один из
директоров,  говорил  мне,  что  я  не ошибся, что совет был с самого начала
отлично  осведомлен  о  всех  мошеннических  проделках Блисса, о том, как он
меня обсчитывает.
     Я  уже  говорил,  что  мне  надо было не порывать с компанией, а просто
урегулировать  наши счеты. Но я этого не сделал. Я поторопился уйти и унести
мою  нравственную чистоту из этой порочной атмосферы. Следующую свою книгу я
отдал  издательству Джеймса Р. Осгуда в Бостоне, бывшему "Филд, Осгуд и Кo".
Книга  эта  была  "Жизнь  на  Миссисипи". Осгуд должен был напечатать книгу,
выпустить  ее  в  свет  по  подписке  и  взять  известный  процент с каждого
экземпляра за услуги.
     Осгуд  был  самое  милое и доброе существо, какое только можно найти на
нашей  планете,  но  он ровно ничего не смыслил в издании книг по подписке и
погубил  все  дело. Он был чрезвычайно общителен, и мы часто играли с ним на
бильярде  и  веселились  дни  и  ночи  напролет. А тем временем его служащие
работали  за  нас,  и,  кажется, ни он, ни я даже не поинтересовались, как и
что  они  там  делали. Книга готовилась очень долго, и только когда из моего
кошелька  был  извлечен  последний  взнос,  я сообразил, что на издание этой
книги  я  потратил  пятьдесят шесть тысяч долларов. Блисс составил бы на эти
деньги  целую библиотеку. Прошел год, пока пятьдесят шесть тысяч вернулись в
мой  карман,  а  после  этого  я вряд ли получил несколько долларов. Так эта
первая попытка вести дела на свой страх и риск сказалась неудачной.
     Осгуд  сделал еще одну попытку. Он издал "Принца и нищего". Книга вышла
прекрасная, но я получил с нее всего семнадцать тысяч долларов прибыли.
     После  этого  Осгуд  решил,  что будет иметь успех, если пустит книгу в
розничную  продажу. Это дело он знал с детства. Его очень огорчила неудача с
подписным  изданием,  и  ему хотелось попробовать еще раз. Я дал ему сборник
"Похищение  белого  слона",  куда  вошли  главным  образом ничего не стоящие
рассказы.  Я  предложил  пари,  что за полгода ему не продать и десяти тысяч
экземпляров,  и  он согласился на это пари: ставка была пять долларов. Он ее
выиграл,  но  с  трудом,  едва-едва. А все-таки я, кажется, напрасно считаю,
что  это была у него третья книга. Я думаю, что это, в сущности, была первая
попытка  Осгуда,  а  не  третья.  Мне  бы  надо было не бросать Осгуда после
неудачи  с  "Принцем  и  нищим", потому что он мне очень нравился, но дело у
него не ладилось, и мне пришлось обратиться к другому издателю.
     Тут  со  мной  произошло  следующее  приключение.  Один  старый и очень
близкий  мой  приятель  свалился  мне  на  голову  с патентом на изобретение
стоимостью  в  полторы  тысячи  долларов.  Фактически  этот патент ничего не
стоил,  и  мой  приятель уже второй год попусту всаживал в него деньги, но я
этих  подробностей  не  знал, потому что он забыл о них упомянуть. Он сказал
только,  что  если  я куплю патент, то он наладит мне издание и продажу. И я
купил.  Каждый  месяц  вылетало  по  пятисот долларов. Этот ворон вылетал из
ковчега  каждые  тридцать  дней,  но  возвращался ни с чем, да и голубь тоже
что-то  не  являлся с докладом. Прошло столько-то времени, и еще полстолько,
и  еще  столько  же,  и я избавил своего приятеля от трудов и передал патент
Чарльзу  Л.  Уэбстеру{255},  который  женился  на  моей  племяннице  и  был,
по-видимому,   очень  способным  и  энергичным  юношей.  За  полторы  тысячи
жалованья  в  год  он каждый месяц продолжал выпускать ворона с тем же самым
результатом.
     Наконец,  потеряв  на  этом  патенте сорок две тысячи долларов, я отдал
его  одному  человеку,  которого  я  давно  ненавидел  и чье семейство желал
погубить.  А потом стал искать других приключений. Тут опять подвернулся тот
же  приятель  с  новым  патентом.  В восемь месяцев я ухлопал на него десять
тысяч.  Потом  опять  попытался  сбыть  и  этот  патент  тому  человеку, чье
семейство  я  преследовал.  Он  был мне очень благодарен, но тоже поумнел за
это  время  и  относился  к  благодетелям  подозрительно.  Он не захотел его
взять, и патент пропал даром.
     Тем   временем   приехал   еще  один  старый  приятель  с  изумительным
изобретением.  Это  была  какая-то машина или котел, что-то в этом роде; она
давала  девяносто  девять процентов того количества пара, какое можно добыть
из  фунта  угля. Я отправился на завод Кольта к мистеру Ричардсу и рассказал
ему  об  этой  машине. Он был специалист и знал решительно все, что касается
угля  и  пара.  Машина  показалась  ему  сомнительной; я спросил: почему? Он
сказал:  потому  что количество пара, содержащееся в фунте угля, известно до
мельчайших   дробей  и  мой  изобретатель,  очевидно,  ошибся  насчет  своих
девяноста  девяти  процентов.  Он  показал  мне  толстую книжку с убористыми
столбцами  цифр,  и  от этих цифр у меня голова пошла кругом, как у пьяного.
Он  доказал  мне, что машина моего приятеля не сделает и девяноста процентов
того,  что  ей  полагается.  Я  ушел  от  него немножко обескураженный. Но я
подумал,  что,  может  быть, книжка ошиблась, и нанял изобретателя сооружать
эту  машину  за  тридцать пять долларов в неделю, - все расходы за мой счет.
На  сооружение  машины  у  него  ушло  очень много недель. Он являлся ко мне
каждые  три  дня  докладывать  о  ходе  дела, и я довольно скоро заметил, по
запаху  и  походке,  что  на  виски  у него уходит тридцать шесть долларов в
неделю, но так и не мог добиться, откуда он берет этот лишний доллар.
     Наконец,  когда  я  истратил  на  эту затею пять тысяч долларов, машина
была  готова,  но  не действовала. Она могла сэкономить один процент пара на
фунт  угля,  но  это  было все равно что ничего. Столько мог бы сэкономить и
чайник.  Я  предложил  машину  тому  человеку,  чье  семейство  мне хотелось
разорить,  но  он  отказался.  Тогда  я  вышвырнул  ее к черту и стал искать
чего-нибудь  новенького.  Теперь  я  увлекался  паром  и  потому купил акции
Хартфордской   компании,  которая  собиралась  произвести  целый  переворот,
пустив  в  производство, а потом и в продажу новый тип парового ворота. Этот
паровой  ворот  выворотил  из  моего кармана за шестнадцать месяцев тридцать
две  тысячи  долларов,  а  потом  все  предприятие  пошло  прахом, и я опять
остался  ни  при  чем, не зная, чем заняться. Однако я нашел себе занятие. Я
изобрел   альбом   для  вырезок,  и  -  хотя  я  говорю  это  сам  -  такого
рационального  альбома больше нигде не было. Я взял на него патент и передал
его   тому  старому  другу,  который  когда-то  впервые  заинтересовал  меня
изобретениями,  и  тот  нажил  на  нем порядочные деньги. Но через некоторое
время,  как  раз  тогда,  когда  я должен был в первый раз получить мою долю
прибыли,  его  фирма обанкротилась. Я не знал, что ему грозит банкротство, -
он  мне ни слова об этом не сказал. Как-то он попросил у меня для фирмы пять
тысяч  долларов, пообещав платить семь процентов. В обеспечение он предложил
долговую  расписку  фирмы.  Я  попросил,  чтобы он представил поручителя. Он
очень  удивился и сказал, что если бы поручителя было так легко найти, он бы
не  пришел  за  деньгами ко мне, а достал бы их где угодно. Я удовлетворился
этим  объяснением  и  дал  ему  пять  тысяч  долларов.  Через  три дня фирма
обанкротилась,  и  по  прошествии  двух  или  трех лет я получил обратно две
тысячи из этих денег.
     У  этих  пяти  тысяч долларов была своя история. В начале 1872 года Джо
Гудмен  написал мне из Калифорнии, что наш с ним общий друг, сенатор Джон П.
Джонс,  собирается  основать в Хартфорде страховую компанию, конкурирующую с
"Обществом   страхования  путешественников",  и  что  Джонс  хочет  передать
Гудмену  на  двенадцать  тысяч  акций,  обещая  позаботиться,  чтобы  Джо не
потерял  этих  денег.  Джо  предлагал мне воспользоваться этой возможностью,
говоря,  что если я на это решусь, то Джонс постарается, чтобы мои деньги не
пропали.  Я  взял эти акции и стал одним из директоров. Зять Джонса, Лестер,
долгое  время  был  актуарием  в "Обществе страхования путешественников". Он
перешел  в  наше страховое общество, и мы начали дело. Директоров было пять.
Трое  из  нас  в  течение  полутора  лет  присутствовали на каждом заседании
общества.
     По  прошествии  этого  времени общество распалось, и у меня вылетело из
кармана  двадцать  три  тысячи долларов; Джонс жил в Нью-Йорке, он купил там
"Отель  Сент-Джеймс",  и  я  послал  к  нему  Лестера,  чтобы  получить свои
двадцать  три  тысячи  долларов.  Но  по  возвращении тот сообщил, что Джонс
вложил  деньги  в  разные предприятия, очень стеснен в средствах и будет мне
благодарен,  если  я  соглашусь  подождать.  Я  не  подозревал,  что  Лестер
сочиняет,  но  это  было  именно  так: он не говорил Джонсу ни слова на этот
счет.  Однако  его  рассказ  показался  мне правдоподобным, так как мне было
известно,  что  Джонс  построил  ряд  фабрик искусственного льда, тянувшийся
через  все  южные  штаты,  -  ничего подобного не было видано по эту сторону
Великой  Китайской  стены. Я знал, что эти фабрики обошлись ему чуть ли не в
миллион  долларов  и  что южане отнюдь не в восторге от искусственного льда,
он  им не нужен и покупать его они не станут, - и потому эта Китайская стена
не сулит ничего, кроме убытков.
     Я  знал  также,  что  "Отель  Сент-Джеймс", купленный Джонсом, перестал
давать  прибыль,  потому  что  Джонс,  человек  щедрый,  на девяносто девять
процентов  состоявший  из  великодушия, каким остался и до сего дня, населил
свой  отель от чердака до подвала бедными родственниками, собранными со всех
концов  земли,  -  водопроводчиками,  каменщиками, незадачливыми пасторами и
всякого  рода  людьми,  которые  ничего  не смыслили в гостиничном деле. Мне
было  известно  также, что для посторонней публики в отеле нет места, потому
что   все   остальные   номера   в   нем  заняты  множеством  других  бедных
родственников,  которые съехались со всех концов земли по приглашению Джонса
и  ждут,  пока  он  подыщет  им доходные места. Мне было также известно, что
Джонс  купил  порядочный  кусок  штата  Калифорния  с  обширным участком для
постройки  города,  местом  для  железных  дорог и очень красивой, большой и
удобной  гаванью, расположенной перед будущим городом, и что он до сих пор в
долгу за это приобретение. И потому я согласился подождать некоторое время.
     Проходил  месяц  за  месяцем,  и  время от времени Лестер сам вызывался
съездить  к  Джонсу.  Его  поездки цели не достигали. Дело в том, что Лестер
боялся  Джонса  и  никак не решался беспокоить его моими делами, когда тот и
без  того был обременен своими. Он предпочитал врать мне, будто видел Джонса
и  говорил  с  ним  о  моем  деле,  а в действительности он ни разу о нем не
заикнулся.  Года  через  два  или  три  мистер Сли из нашей угольной фирмы в
Элмайре  предложил  переговорить  по этому поводу с Джонсом, и я согласился.
Он  поехал  к  Джонсу  и  приступил к делу со свойственным ему тактом, но не
успел  он  начать,  как  Джонс  поднял  глаза  и спросил: "Неужели вы хотите
сказать,  что эти деньги так и не были отданы Клеменсу?" Он тут же выдал чек
на  двадцать три тысячи, сказав, что они были бы уплачены вовремя, если б он
только знал.
     Это  было  весною  1877  года. С этим чеком в кармане я опять был готов
искать  путей  к быстрому обогащению. Читатель, введенный в заблуждение тем,
что  я  рассказал  о  своих  похождениях,  подумает,  что я сразу кинулся на
поиски  такого  случая.  Ничего  подобного.  Я  уже  обжегся и не желал даже
слышать  о  спекуляциях.  Генерал  Холи  пригласил  меня  однажды в редакцию
газеты  "Карент".  Я  отправился  туда с чеком в кармане. Там сидел какой-то
молодой  человек,  который сказал, что раньше он был репортером одной газеты
в  Провиденсе,  а  теперь  занялся  другим  делом.  Он  работает  у  Грэхема
Белла{259}   агентом   по   распространению   нового   изобретения,  которое
называется  телефон.  Он  верил,  что у этого изобретения большое будущее, и
предложил  мне  приобрести  несколько  акций.  Я отклонил это предложение. Я
сказал,  что не желаю больше иметь дело с ненадежными спекуляциями. Тогда он
предложил  мне  акции  со  скидкой.  Я сказал, что и со скидкой не желаю. Он
пристал  ко  мне  как  смола:  настаивал,  чтобы  я  взял хотя бы на пятьсот
долларов.  Он  сказал, что на пятьсот долларов даст мне сколько угодно акций
-  сколько можно захватить руками и насыпать в шляпу; сказал, что за пятьсот
долларов  я  могу  насыпать  полную  шляпу. Но я уже обжегся и устоял против
всех  этих  соблазнов,  устоял  без всякого труда, унес свой чек в целости и
сохранности,  а  на  другой  день  отдал  его  взаймы,  без расписки, одному
приятелю, который обанкротился через три дня.
     В  конце  этого  года  (а  может быть, и в начале 1878 года) я поставил
телефон  у  себя  в  доме и соединил его проводом с редакцией "Карента". Это
был  первый  телефонный  провод  во  всем городе и первый частный телефон во
всем мире.
     Мне  молодой  человек  не  смог  продать ни одной акции, зато он продал
несколько  полных  шляп старому продавцу мануфактурной лавки в Хартфорде, на
пять  тыся