ным на все это  пойти, будучи  убежден, что
все  это  соответствует  интересам СССР.  Мы  с  вами -  со  следователем  -
разыграли роли  и прорепетировали комедию,  которую  мы  позже  разыграли  в
качестве процесса. Было обещано и само собою подразумевалось, что и приговор
будет условным или формальным..."
     Ответов, конечно,  не  было. Суханов объявил голодовку, которая длилась
30-40 дней. Потом его увезли неизвестно куда.
     Один  из  осужденных,  известный ученый-экономист  Юровский (работавший
ранее,  между прочим, в  том  самом ФЭБ, в  ведении  которого  находился наш
институт) пытался покончить жизнь самоубийством. Незадолго  до этой  попытки
он  сказал на свидании своей жене, что  все его показания, конечно, ложь, но
так надо было...
     Обвинительный материал на  Д.Б. Рязанова под  давлением следователя дал
бывший сотрудник Института Маркса-Энгельса Шер.
     Исследуя причины исключения  из  партии  и  ареста Д.Б.  Рязанова, Л.Д.
Троцкий в "Бюллетене" No 21-22 писал:

     "Директор  института  Маркса-Энгельса  не  мог  не заступиться за своих
сотрудников-меньшевиков,  когда им  грозили  аресты и  ссылки.  Такого  рода
заступничество  Рязанова, не  всегда  счастливое,  началось не со вчерашнего
дня.  Все, начиная с  Ленина, об этом знали,  многие  над этим  подшучивали,
прекрасно понимая  "ведомственные" интересы, которые  руководят Рязановым...
Д.Б.  Рязанов  мог  в  течение  нескольких лет осторожно,  слишком осторожно
молчать  по  целому  ряду  острых  вопросов.  Но  Рязанов   был  органически
неспособен   подличать,    подхалимствовать,    упражняться    в    излиянии
верноподданнических чувств. Можно себе представить, что на заседаниях ячейки
института он  не  раз неистово  огрызался по адресу  тех молодых негодяев из
многочисленного ордена "красных  профессоров", которые обычно мало смыслят в
марксизме,  но  зато набили себе  руку  в  деле подвохов,  кляуз и фальшивых
доносов. Такого рода  внутренняя клика имела, несомненно,  давно  уже своего
кандидата в  директора института и,  что  еще  важнее,  свои  связи с  ГПУ и
секретариатом ЦК. Если  бы Рязанов где-нибудь, хотя бы в  нескольких словах,
намекнул на  то, что Маркс  и Энгельс были только предтечами Сталина, то все
козни негодяев сразу рассыпались  бы прахом и никакой Крыленко  не осмелился
бы    вменить    Рязанову   в   вину   его    шуточки   по    отношению    к
переводчикам-меньшевикам. Но на это Рязанов не пошел. А на меньшем генсек не
мог примириться..."

     Если  Бухарин  и  Рыков пали жертвой своей "платформы", от которой они,
правда,  дважды  и  трижды  отказывались,  то  Рязанов  пал  жертвой  личной
опрятности.  Старый революционер  сказал:  "Служить  молча, стиснув зубы,  -
готов. Восторженным холуем быть не могу".
     В "Правде" от 12 марта 1930 г. была помещена заметка "Маркс о Каутском"
за подписью "Институт Маркса-Энгельса". В комментариях к приведенному письму
говорилось:  "Подлинник  этого  письма  был  передан  известной меньшевичкой
Лидией Цедербаум-Дан еще в 1925 году. Это письмо Рязанов тщательно скрывал".
     Авторы  заметки  явно  пытались  бросить  тень  на  Д.Б.Рязанова,  хотя
прекрасно  знали, что Рязанов мог  получать  из рук противников  драгоценные
документы  только   потому,   что  "соблюдал   чрезвычайную  осторожность  и
корректность во всех сделках такого рода".

14. Воронский и Бухарин
     Когда   я   учился  в   Плехановском  институте,   разовые  лекции   по
историческому  материализму читал у  нас Н.И. Бухарин. Читал он  блестяще и,
несмотря на то, что  среди студентов было  много внутрипартийных противников
Бухарина,  несмотря на  известное  нам  критическое  отношение В.И. Ленина к
книге Николая  Ивановича  "Исторический материализм", -  на лекции  Бухарина
набиралось столько студентов, что пройти в аудиторию было почти  невозможно.
Бухарину  приходилось идти на  трибуну, перешагивая через  сидящих  на  полу
студентов. Запомнился полукомический случай, когда пробираясь таким  образом
на  трибуну,  Бухарин увидел,  как  один  из студентов сплюнул  в сторону, и
плевок этот попал на сапог лектора.  В этот день мы  не  слышали  лекции  об
историческом  материализме:  Николай  Иванович  прочел нам импровизированную
лекцию о культуре и цивилизации.
     Позже, когда на квартире И.Т. Смилги я встречался с А.К.  Воронским, он
много рассказывал о Бухарине. В частности, рассказал такой случай.
     В.И. Ленин, как сказано выше, с большими оговорками считал марксистской
книгу  Н.И.Бухарина  "Исторический материализм" и решил выступить с критикой
ее  в журнале "Красная  новь",  который редактировал  Воронский. Редактору и
позвонил Ленин, и между ними состоялся такой разговор:
     - Вы, Александр  Константинович, читали  новую книгу Николая  Ивановича
"Исторический материализм"?
     - Нет, Владимир Ильич, не читал.
     -  В  книге много  ошибок,  и  я  хотел бы  в  вашем журнале  поместить
критическую статью о ней. Как вы на это смотрите?
     - Я не могу поместить вашу статью.
     - Почему же, если не секрет?
     - Владимир  Ильич, вы  знаете, что  Николай  Иванович - мой друг.  Ваша
статья может сильно повредить ему, так как вы теперь стали иконой.
     - Как, как вы сказали? - переспросил Ленин.
     -  Да, да,  Владимир  Ильич,  вы стали  иконой. Вы  -  икона, и  на вас
молятся. Ваша статья станет сигналом для проработки Николая Ивановича...
     - Икона  говорите? Ха-ха-ха! Так, значит. Ну,  а  если  не  я,  а  Иван
Иванович Степанов напишет такую статью в ваш журнал?
     - Все равно, Владимир Ильич, никакой и ничьей статьи  против Бухарина я
в моем журнале не помещу.
     Воронский рассказывал об этом  разговоре  к  случаю, подчеркивая, какие
нравы были при Ленине, каков был тогда стиль руководства. Кто  из редакторов
журналов посмел бы при аналогичной ситуации так ответить Сталину и спрашивал
ли бы последний у редактора разрешения на напечатание своей статьи?

15. И.Т. Смилга
     Летом   1926  года,  во  время  каникул,  МК  партии  направил  меня  в
Орехово-Зуево  - прочитать  ряд  лекций по политической  экономии  на курсах
секретарей укомов.  Поехало  нас  трое  -  я, Митин, читавший  философию,  и
Горюнов. Срок курсов -  два месяца. Время было  летнее, и мы сочетали чтение
лекций  с отдыхом  - купались, загорали,  катались на  лодках. Разумеется, я
близко познакомился со всеми членами нашей группы. Митин, как это легко было
заметить  и тогда, был человек самых заурядных  способностей,  ограниченный,
без всякого проблеска творческой  мысли. В сочетании с тем единственным, чем
он  отличался,  -  усидчивостью, эти  его качества,  видимо,  и  сделали его
"ведущим философом" страны.
     Осенью, вернувшись в институт, мы узнали о разногласиях в Политбюро и о
создании  оппозиционного  блока  троцкистов и  зиновьевцев.  К  этому  блоку
примкнул  и недавно  ставший  директором  нашего  института  Ивар  Тенисович
Смилга.
     Мои   отношения  с  И.Т.  Смилгой   связаны   с   целой  полосой   моей
партийно-политической  жизни.  Этот во всех отношениях замечательный человек
оказал на меня  большое  влияние,  и я  считаю необходимым рассказать о  нем
подробнее, чем о других.
     Как  сказано выше, во второй половине 1926  года И.Т. Смилга, оставаясь
заместителем  председателя   Госплана   СССР,  был   назначен   одновременно
директором  нашего  института  и  взял  на  себя  чтение   курса  лекций  по
экономической политике Советской власти.
     Наше  организационно-хозяйственное  отделение,  готовившее  плановиков,
просило И.Т. взять на себя руководство  семинаром по экономической политике.
Переговоры об этом вел с И.Т.Смилгой я как член президиума отделения.
     Начало  этих  переговоров по времени совпало  с  чтением  членами нашей
партячейки  протоколов  июльского  пленума ЦК 1926  года. В числе студентов,
участвовавших в  этих чтениях,  были и  те, кто ранее состоял в троцкистской
или зиновьевской оппозиции. Ознакомившись с протоколами мы  уяснили для себя
суть  разногласий: по  китайскому  вопросу (об отношении  к  Гоминдану);  об
отношении  к англо-русскому профсоюзному комитету (в  связи с предательством
генсовета   английских    профсоюзов);   о   политике   РКП(б)   в   области
индустриализации; о политике РКП(б) в деревне;  о строительстве социализма в
одной стране; о внутрипартийной демократии.
     Читали протоколы ЦК в институтской читальне (разумеется, когда  никого,
кроме членов партии, там  не  было), причем чтением этим руководил секретарь
институтской партячейки Балтис - член райкома, член партии с 1916 года.
     Когда  протоколы  были  прочитаны,  Балтис  стал опрашивать коммунистов
персонально,  как  относятся они к выявившимся  в ЦК  разногласиям?  Главным
образом   интересовался   он   отношением  к   разногласиям  в   ЦК   бывших
оппозиционеров. Я,  Илюхов, Имяреков, Ефретов и  ряд других  заявили, что мы
согласны с платформой объединенной оппозиции.
     Как-то,  когда  я  зашел  к  И.Т.  Смилге  по поводу  занятий  на нашем
семинаре, он  спросил меня, участвую ли  я в чтении протоколов  Пленума ЦК и
какую позицию  занимаю  я и  другие  студенты.  Я ответил.  Мы  еще  немного
поговорили  о  разногласиях  в  ЦК,  и когда  он вполне выявил  мою позицию,
пригласил меня к себе на  квартиру. Предварительно спросил, с кем я особенно
дружу, узнал, что с Илюховым, и предложил привести и его.
     В  назначенное  время  мы  пришли  к  Смилге.  Жил  он  тогда  на  углу
Воздвиженки и Волхонки (ныне проспекты Калинина и  Маркса), на  пятом  этаже
дома, в котором расположена Приемная  Верховного  Совета СССР.  В  этом доме
семьи И.Т. Смилги и  его  брата П.Т.Смилги занимали одну  большую  квартиру.
Ивар Тенисович подробно расспросил нас о расстановке  сил  в парторганизации
института, о количестве выявившихся оппозиционеров,  об  их выступлениях  во
время чтения протоколов пленума ЦК. С тех пор мы стали часто бывать у Смилги
и постепенно вошли в круг его друзей.
     На квартире у  Смилги мы познакомились и часто встречались с К.Радеком,
Х.Раковским,  В.Трифоновым -  постоянными  его  гостями.  Нередко  к  Смилге
заходили  Л.Д.Троцкий,   Г.Л.Пятаков,  Е.А.Преображенский,  А.К.  Воронский.
Бывали, но очень редко, и Зиновьев, и Каменев.
     Познакомились мы и с братьями  жены Смилги - Надежды Васильевны Полуян.
Все они -  старые большевики: Яков работал в Центросоюзе, Дмитрий был членом
коллегии  НКПС,  Ян был  раньше секретарем  ВЦИК,  Николай служил  в Красной
армии.
     Из числа  наших  студентов,  кроме  меня  и  Илюхова,  у Смилги  бывали
А.Бригис,  Т.Имяреков,  В.Карапетов.  Из   других  помню  командира  авиации
Мальцева, бывшего члена  коллегии ОПТУ Иоселевича, Чеслава  Козловского, Яна
Строуяна. Многие из нас бывали у Смилги с женами, в том числе и я.
     Собирались  у  Смилги  обычно  вечером.  Говорили, главным  образом,  о
животрепещущих  политических вопросах, а  их было при  сталинском  правлении
больше чем достаточно.
     Имя  И.Т.Смилги  в  советской  печати  теперь  замалчивается.  В  живых
осталось  всего несколько человек, лично знавших  его. Попытаюсь  рассказать
все, что мне известно об этом замечательном человеке.
     Ивар Тенисович был прост,  демократичен, одинаково  обращался  с людьми
независимо  от   занимаемого   ими   положения.   Исключительно   интересный
собеседник,  он   прожил  богатую,  насыщенную  жизнь,  и  ему  было  о  чем
рассказать.
     Родился И.Т.Смилга  в  1892 году в  Лифляндии (ныне Латвийская СССР), в
семье фермера-землевладельца.  "Отец  и мать моя  были вполне интеллигентные
люди", -  писал  И.Т. в своей автобиографии, напечатанной в  словаре Граната
(см. 7-е издание,41  т., III часть, статья  "Союз Советских социалистических
республик", раздел  "Деятели  СССР  и  Октябрьской  революции").  "По  своим
политическим убеждениям, - писал далее Смилга, - отец  мог бы быть отнесен к
типу  демократов-просветителей".  В  1904-1905  годах  отец Смилги  принимал
активное участие  в революционной  и  политической  жизни.  "Мой  отец левел
одновременно  с  левением  тогдашнего  общества,  -   вспоминает  в  той  же
автобиографии  И.Т.,  -  и  играл  чрезвычайно  видную роль в  революционных
событиях.  В конце 1905 года, во время ликвидации волостных правлений,  отец
был  избран  председателем революционного распорядительного комитета в нашей
волости.  В  1906 году он был  расстрелян карательной  экспедицией  царского
правительства".
     Интерес к  политической жизни пробудился у  Ивара Тенисовича рано. "Моя
революционная совесть, -  писал  он  там же,  - была  разбужена в  1901 году
выстрелом Карповича в  министра народного  просвещения Боголепова".  Правда,
это  не значит, что он этому  выстрелу сочувствовал. "Как это ни  странно, -
пишет  он  дальше,  -  несмотря  на  вполне  либеральную  и  свободомыслящую
обстановку в семье, лет 9-10 я придерживался весьма религиозно-монархических
взглядов.  Помню, что после  убийства Боголепова  в  нашей семье  было нечто
вроде праздника, в котором только я один никакого участия не принимал".
     Ивар Тенисович пишет, что 1901-1903 годы явились годами перелома в  его
сознании. Следует учесть, что в 1901 году ему было неполных 9 лет.
     Под влиянием широко распространенного  в Латвии социал-демократического
движения Ивар Смилга  в 12 лет становится "убежденным атеистом и сторонником
революции". "В январе 1907  года, - писал И.Т.,  - будучи учеником реального
училища, я вступил в  социал-демократическую рабочую  партию. В студенческие
годы (1909-1910) окончательно сложилось мое марксистское мировоззрение".
     Смилга  изучает философские труды  Плеханова,  работы Ленина,  и  такие
ленинские книги как  "Что  делать", "Шаг вперед,  два шага назад" делают его
активным   сторонником   большевизма,  ленинских  организационных  принципов
построения   партии.  Он   полностью  на  стороне  Ленина  в  борьбе  против
"отзовизма", "ликвидаторства", "богоискательства".
     К  1907  году  относится  первое  знакомство Смилги  с полицией:  перед
празднованием 1 Мая его обыскали и на несколько часов задержали.
     "Второй  раз я  был  арестован  в  1910 году  в Москве,  на Театральной
площади, на студенческой  демонстрации против смертной  казни, связанной  со
смертью  Л.Н.Толстого.  После месячной отсидки я был  выпущен.  В 1911  году
весной я вел нелегальную партийную работу в Лефортовском районе. В июле того
же  года  был  снова  арестован  и  после  трехмесячного  сидения  сослан  в
Вологодскую  губернию на  3 года. Вернувшись  оттуда  в 1914 году, уже после
начала войны, я немедленно вошел в Петербургский комитет  РСДРП большевиков,
в котором проработал до мая 1915 года, когда был снова арестован и сослан на
3 года в Енисейский уезд, откуда вернулся после Февральской революции".
     Таков краткий перечень деятельности И.Т.Смилги с момента его вступления
в партию и до Февральской революции, когда ему исполнилось 24 года.
     В ссылке  Смилга  пробыл в общей  сложности  5  лет, и, как для  многих
политических ссыльных, эти годы были для него годами серьезного образования.
Он   много  читал:   произведения  русской   и  иностранной   художественной
литературы,  серьезные  философские,   исторические,  экономические   труды.
Вернувшийся  в Петроград 24-летний Ивар  Смилга был  уже вполне сложившимся,
образованным  марксистом, способным  к  самостоятельной работе в любой сфере
политической  деятельности, хотя в  те времена,  как пишет  он, "предстоящая
партийная   работа   мне   мыслилась   преимущественно   в  пропагандистской
деятельности".
     На   апрельской  конференции  1917   И.Т.Смилгу   избирают   в   состав
Центрального Комитета  партии,  состоявшего тогда  всего  из девяти человек:
Ленин,  Зиновьев,  Каменев,  Сталин,  Милютин,  Ногин,  Свердлов,  Смилга  и
Федоров.
     Современная   история  всячески   затушевывает  или  вовсе  замалчивает
выдающуюся роль  в Октябрьской революции Троцкого, Бухарина,  Сокольникова и
других  оппозиционеров,  в том числе, конечно, и И.Т.Смилги.  Только  в  5-м
издании собрания сочинений В.И. Ленина упоминается о том, что И.Т.Смилга был
председателем областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии, которому
Ленин  отводил особую  роль в Октябрьской революции. В  34 т. этого  издания
напечатано и тогдашнее письмо Ленина  Смилге. В  печально известном "Кратком
курсе" имя И.Т. Смилги, естественно, не упоминается вообще.
     О чем же писал В.И. Ленин Смилге в сентябре 1917 года?
     В  августе 1917  года,  когда  власть  в  России еще находилась в руках
Временного правительства, в  Финляндии был избран Областной  комитет  Армии,
Флота и рабочих Финляндии в составе 65 человек. Из них 37 были большевиками,
26 -  левыми  эсерами,  2 - меньшевиками-интернационалистами.  Председателем
комитет избрал И.Т.Смилгу.
     27 сентября Ленин, находившийся тогда подпольно в Финляндии, пишет И.Т.
Смилге письмо, проникнутое беспокойством по поводу пассивности партии в деле
подготовки военных сил  для восстания.  Придавая  большое значение тому, что
войска и  флот  в  Финляндии  находятся под влиянием  большевистской партии,
Ленин  рассматривал  их  как  важнейший  резерв  для успешного осуществления
восстания в Петрограде.

     "История,  - пишет  он Смилге  в  письме  от 27 сентября  1917 года,  -
сделала  коренным  вопросом  сейчас  вопрос  военный. Дальше о  вашей  роли.
Кажется, единственное, что мы можем вполне иметь в своих руках и  что играет
серьезную военную роль - это финляндские войска и Балтийский флот.  Я думаю,
Вам  надо  воспользоваться  своим  высоким положением,  свалить  с  себя  на
помощников и  секретарей  всю мелкую рутинную работу, не  тратить времени на
"резолюции",  а  все внимание отдать  военной подготовке  войск + флота  для
предстоящего свержения  Керенского".  (ПСС  В.И.  Ленина,  5-е  изд.,  т.34,
стр.264-265)

     В этом  же письме Ленин давал Смилге и другие указания: о пропаганде  в
казачьих частях, расположенных в Финляндии; о подготовке агитаторов из числа
солдат и матросов,  едущих  в отпуск; о налаживании транспорта литературы из
Швеции в Петроград  и др.  Особенно предостерегал В.И. Ленин против  попыток
Временного  правительства  вывести  "неблагонадежные"  войска  из Финляндии.
"...Мы ни  в коем случае не  можем  позволить  увода войск из Финляндии, это
ясно. Лучше идти на все,  на восстание,  на  взятие власти - для передачи ее
съезду Советов". (Там же, стр.265)
     Последнее замечание  Ленина вызвано  тем,  что  Временное правительство
собиралось направить  в  Гельсингфорс  карательный  отряд для  разоружения и
вывода   войск,    отказывавшихся    выполнять    распоряжения    Временного
правительства.
     Карательная   экспедиция   не   состоялась:   на  отмене   ее   настоял
меньшевистский ЦИК,  опасавшийся гражданской войны.  Но  в  тревожные  часы,
когда ожидалось наступление карателей, руководимый Смилгой Областной комитет
привел  в  боевую   готовность  части  42-го  корпуса  в  Выборге   и  полки
Гельсингфорса. Тогда же Областной комитет обращается в Петроградский Совет с
призывом к революционному пролетариату Петрограда:

     "В  грозный час  нашего существования мы обращаемся  к вам. Вы авангард
революции, мы  - ваш тыл.  Петроградский пролетариат  до  сих  пор мог  быть
спокойным.  Охрана  его тыла  была  в  верных  руках флота, армии и  рабочих
Финляндии.  Правительство   отдало   приказ  о   выводе  из  Финляндии  ряда
революционных  полков  и  о замене  их  неизвестными  частями.  Твоему  тылу
угрожает  смертельная  опасность. Против нашей воли  мы можем выступать, тем
самым  поставить  тебя  перед  фактом гражданской  войны... Мы  ждем  вашего
властного слова", - так заканчивал Смилга обращение к Петроградскому Совету.

     Смилга, несомненно, осуществлял замысел Ленина. Когда было еще не ясно,
как  будет  развиваться  конфликт  между  Пет