как бы то ни было, Наташа в одну минуту попрощалась с Юрой, Оксанкой и
Викой и уехала куда-то по делам.



                             МАГИЧЕСКИЙ СОВЕТ

     - Алло! Иван, ты?
     - Да, это я. А кто это звонит?
     - Как тебе сказать... ну, в общем-то это я - Сергей... Истина.
     - Сергей? - в трубке установилось молчание.
     - Иван, ты меня слышишь?
     - Да. Это я озадачился: что-то голос у тебя изменился. Ты проснулся?
     - Нет. И голосом я говорю не своим, но все-таки своим.
     - Около тебя кто-то есть и ты не можешь говорить?
     - Да нет, все нормально, я стою здесь один, в телефонной будке.
     - Откуда ты звонишь?
     - Я недалеко от Центрального рынка, напротив храма.
     - Я имею в виду - отсюда или оттуда.
     - А, да нет, отсюда.
     - Ясно, а что так стараешься не своим голосом говорить?
     - Понимаешь, я тут не один, вернее, один, но не полностью.  Этот  тип
смылся.
     - Ты что, влез куда-то?
     - Да, в председателя кооператива.
     - Понятно. И что собираешься делать?
     - Да есть кое-какие соображения.
     - А что Эзоповым языком заговорил?
     - Страхуюсь на всякий случай, откуда я знаю, как у тебя дела.
     - Да нет, все нормально, можешь говорить напрямую.
     - Хорошо, - сказал я и немного задумался: "Стоит  ли  все-таки  Ивана
привлекать, вмешивать в эти обстоятельства? Не должно бы мне поступать так
слабо и подчеркивать в себе незадачливого ученика.  И  для  меня  медвежья
услуга, и для Ивана - слабинка учителя".
     - Ты что замолчал?
     - Думаю, что сказать.
     - Слушай, тебя что, заблокировали или сам играешь?
     - Заблокировали.
     - Ну это пустяк. Помочь?
     - Думаю, что не надо. Это мое недоразумение, мне и расхлебывать.
     - Ну, смотри, тебе виднее.
     - Слушай, ты меня, Иван,  извини,  в  случае  чего  я  тебе  позвоню,
хорошо?
     - Ладно.
     - Как у тебя дела, Иван? Как живешь? Работаешь?
     - Дела по-старому, правда, диссертацию успел  защитить  по  медицине.
Занятия продолжаю.
     - Не женился?
     - Женился, не так давно.
     - Папкой скоро будешь?
     - Да, эта проблема намечается.
     - Поздравляю, - с грустноватым оттенком  сказал  я  и  тут  же  решил
закончить разговор:
     - Ну, ладно, Иван, я заканчиваю, пойду потихоньку.
     - Ну ладно, пока, звони.
     - Пока, Иван, - подытожил я и уверенно повесил трубку на  автомат,  и
душа у меня заныла немного, вспомнились былые  времена,  когда  я  работал
директором кинотеатра.
     Я вышел из телефонной будки в  слегка  расстроенных  чувствах,  но  с
твердой уверенностью продолжать борьбу, хотя моя  устремленная  позиция  и
находилась в расплывчатом состоянии,  пока  я  длительно  присутствовал  в
Астрале, но здесь, на Земле, на физическом плане,  среди  вороха  страстей
телесного преобладания я снова захотел обладать своим земным телом, и  мне
даже порою уже бывало не то чтобы  трудно,  скорее  грустновато  в  минуты
необходимости покидать  земное  тело  Гриши,  ибо  немало  я  уже  в  него
вживался, и каждый раз, с ним расставаясь, я хотел возвращения. Я привыкал
к нему, словно к одежде, без него я начинал себя чувствовать голым и даже,
в какой-то мере, несовершенным, лишиться его для меня все больше  начинало
означать потерю любимой вещи, старого, удобного костюма, таким образом,  я
все больше привязывался к Гришиному физическому телу,  и  я  еще  не  имел
подобного опыта инородного вживления души на столь продолжительный срок, и
потому не мог предвидеть, во что это все выльется, ведь не исключена  была
возможность, что моя  инородная  душа,  насильственно  вживленная  в  тело
председателя кооператива, примет его,  как  благодатную  почву,  и  пустит
корни, но чувственные корешки уже появились, как очертания моей теперешней
грусти.
     "Вот так, - подумал я, - могу остаться Гришей".
     И тут произошло вот  уж  совсем  неожиданное:  среди  туманной  суеты
прохожих,  среди  хаотичного  их  движения,  в   густоте   уличного   шума
промелькнуло поодаль от меня, как некий знакомый  сгусток,  напряжение,  и
оно обозначилось, активизировалось в моей памяти раньше, чем  я  это  смог
проанализировать,  мне  ничего  не  оставалось,  как  ринуться  за   своей
импульсивностью,  что  за  маленьким  ребенком-шалуном,   и   стеснительно
оправдывать ее поведение.
     - Золотов!  -  не  успев  подумать,  окликнул  я  человека  в  старом
подранном костюме, совершенно обвисшем на его довольно упитанном теле.
     Он стоял и крикливо рекламировал газету.
     -  Самая  клеветническая  газетенка!  -  подкрякивал  он   голосисто,
потрясая пачкой газет у себя  над  головой.  -  Берите,  покупайте,  самая
дешевая газетенка в городе!
     Некоторые из прохожих неохотно, но останавливались: кто-то  поглазеть
на газетчика, а кто-то и вступить в  перерекания  с  ним,  подбросить  ему
какое-нибудь испачканное слово, другой останавливался, чтобы купить.
     Золотов, продолжая выкрикивать и одновременно на  ходу  реализовывать
свой  товар,  впился  в  меня  глазами,  лишь  на  мгновение  отводя   их,
присматривая за публикой.
     - Что-то я вас не припомню, - озадаченно говорнул он  в  мою  сторону
между рекламным слововоротом, - откуда мы знакомы?
     - Я пристально слежу за молодой литературой, и  с  вашими  стихами  я
тоже немного знаком, - начал оправдываться я,  но  уже  понимая,  что  эта
встреча мне не помешает, а наоборот, есть еще одна  возможность  укоротить
астральную волю Магистра - Остапа  Моисеевича,  ибо  я  тут  же  припомнил
обстоятельства, некогда столкнувшие меня с этим газетчиком.
     - Вы читали мои стихи в сборнике? - как-то особенно сладко  произнеся
слово "сборник", поинтересовался Золотов, видимо, до сих пор это  был  его
единственный наиболее весомый выход в печать.
     - Да, - тут же соврал я, потому что знаком я был со стихами газетчика
только  по  одному  тому  злополучному  четверостишию,  изуродованному  на
астральном экране опечатками, хорошо продуманными астральной шайкой,  дабы
остановить стихотворца в развитии и направить его образ  жизни,  наполнить
творческим опустошением, деградацией и печальной запущенностью в окружении
необъяснимых, неведомо откуда сгущающихся невзгод. В прошлый  раз  Золотов
улизнул от меня, его судьба отшарахнулась от помощи, а мы бы могли  помочь
друг другу еще тогда, но теперь я не собирался упустить  возникший  случай
поправить это дело.
     - А правда, хороший сборник, - подбодрился Золотов,  снова  обращаясь
ко мне, - целых шесть стихотворений моих! Вам понравились?
     - Еще бы, - заискивающе поддакнул я, - вы настоящий поэт.
     - Вы мои мысли читаете, - обрадовался газетчик, - тут недавно ко  мне
подходил мой знакомый, роман, говорит, издал, я ему так и сказал, как  его
там звали... фамилия у него дурацкая, а, Палецкий, так вот  я  ему  так  и
сказал:  "Ну,  роман  каждый  Палецкий  может  написать,   а   вот   шесть
Стихотворений, - выразительно подчеркнул слово "стихотворений" Золотов,  -
не каждый может опубликовать".
     - Да, это точно,  вы  правы,  -  быстренько  подтвердил  я  и  принял
серьезный вид, боясь, что Золотов усечет  мою  неискренность,  потому  что
глаза у него были очень прожорливые по отношению к своей славе,  а  значит
могли не упустить, подсмотреть мимолетные штрихи  моего  лица,  означающие
мое истинное отношение к так называемой поэзии этого газетчика.
     Хотя астральная шайка вряд ли могла ошибиться в оправданности  выбора
своей жертвы, но мне все-таки не думалось, что этот тип Золотов и в  самом
деле может составить в перспективе авангард литературы. "Но он  же  сейчас
остановлен, уничтожен", - отвечал я себе, чтобы не  столь  уж  поддаваться
своим столь чувствительным взглядам на этого  человека  в  предоставленной
мне данности. Но жизнь, она гораздо неожиданнее, чем  предполагаем  мы,  и
если смахнуть  со  стола  "крошки",  то  обнаружится,  на  первый  взгляд,
замысловатая, но если присмотреться,  логичная  ее  структура,  клеенчатый
рисунок.
     - Послушайте, вы мне нравитесь! Я здесь недалеко  живу,  пойдемте  ко
мне, выпьем по чашечке кофе, - предложил Золотов мне.
     - А что, я не против, - сразу же согласился я, логика жизни  начинала
оправдывать себя, подтверждать свое незримое существование.
     - Все, - сказал Золотов, - ну их на хер, эти газеты. - И он  нагнулся
к своим ногам, подхватил черный обтрепанный портфель и ловко метнул в  его
нутро  остаток  нереализованного  товара,  затем  он  защелкнул  портфель,
подхватил его под мышку, ибо ручек не было, и добавил: - Ну что, идем?
     - Я готов, - оживился и я, и мы задорно зашагали в гости к Золотову.
     Дорога была мне знакома, тогда, в Астрале,  следуя  за  Золотовым  по
пятам в надежде быть понятым, я хорошо запомнил ее.
     Газетчик жил в нескольких минутах хотьбы от  Центрального  рынка,  не
доходя до Братского переулка, и мы с ним действительно шагали в ногу,  как
братья.
     Дома Золотов предложил мне присесть на все тот же диван, ведомый  мне
по Астралу, с кулачищами выпрыгивающих пружин под шелушащейся  обивкой,  и
предложил чаю, ибо кофе не оказалось:  Золотов  много  перетряс  банок  и,
наконец, из одной из них, хотя  они  все  были  из-под  кофе,  просыпались
чайные крошки, и по все комнате теперь валялись пустые разноцветные банки.
     - А я недавно женился, - осведомил меня стихотворец, -  замечательная
баба, правда, немножко горбатая, но я не смотрю на это, у нее душа прямая,
- расхохотался Золотов. - Мы не расписывались,  но  все  равно  живем,  не
убегаем друг от друга, скоро  она  явится,  и  вы  познакомитесь,  только,
пожалуйста, - перешел на шепот Золотов, - вы с ней поаккуратнее.
     - А что? - тоже прошептал я, недоумевая.
     - Ведьма, - сказал Золотов и добавил, - страшная.
     - В каком смысле ведьма?
     - В самом прямом.
     - Да ну?
     - Я вам говорю!.. С  мертвецами,  -  негромко  сказал  стихотворец  и
огляделся по сторонам, - общается.
     - Да уж, у вас не только стихи необычные,  но  и  окружение  тоже,  -
хвалебно сказал я, и Золотову это понравилось.
     - А  вы  как  думали,  иначе  я  бы  никогда  не  написал  эти  шесть
стихотворений,  правда,  в  последнее  время  мне  что-то  не  пишется,  -
погрустневши, определился он и протянул мне чай в замусоленной  чашке  без
блюдца. - Сахара нет, - добавил газетчик, - вчера кончился. Может,  сейчас
Ветистова притащит.
     - А Ветистова это кто? - переспросил я, гадливо пригубливая  чай,  но
делая это незаметно, чтобы  не  насторожить  хозяина,  не  оттолкнуть  его
расположенность ко мне. Роль откровенного почитателя всегда  сложнее  роли
критика.
     - Как, вы не знаете, кто такая Ветистова?
     - Нет, - отрицательно покачал я головой.
     - Да это же она самая.
     - Кто?
     - Моя жена, а я разве вам не сказал об этом?
     - Нет. То, что у вас есть жена,  вы  упомянули,  но  что  именно  она
Ветистова, об этом ни слова.
     - Странно, ну да ладно, хотите, я вам свои первые стихи почитаю, они,
правда, не вошли в сборник "Счастливый сон", - Золотов рылся  в  шкафу.  -
Но, сами понимаете, редактура у нас "без слуха", так сказать, да и  потом,
разве можно вместить всю мою открытую душу... печатные площади ограничены,
- надменно произнес стихотворец, и развел руками, и важно оттопырил нижнюю
губу, в одной руке у него уже находилась тетрадка, такая же  замусоленная,
как и предложенная мне кружка с чаем.
     Теперь Золотов присел со мной  рядышком,  разлистнул  эту  тетрадь  и
сказал: - Вот, оно открылось - его и прочту, напоминаю, это из первых моих
стихов.
     - Да-да, - подтвердил я и принял внимательный вид, - читайте.
     И Золотов нараспев задекламировал:

                       Найти бы
                              пятновыводитель,
                       Что с неба выведет
                       Луну!
                       Померк бы
                              мой руководитель,
                       И я ко тьме бы лишь
                              прильнул!
                       Хранитель мой - не обижайся!
                       Мне жаль усердие твое...
                       Ты мне вещаешь:
                       "Возвращайся!"
                       К тебе тянусь,
                              но на своем!
                       Я в телесах, я в низшем ранге,
                              под светом
                                     извергаю
                                            лай...
                       Меня ты мучаешь,
                              мой ангел:
                       Оставь меня, -
                              не оставляй!

     - Да! - сказал я, когда Золотов прочел стихотворение.
     - Я прочту еще одно, - заторопился он и бегло отмусолил пару  страниц
в тетрадке, приплевывая на пальцы. - "Дождь", -  таинственно  произнес  он
название следующего стихотворения.

                       Вокруг: стоят
                               дома многоэтажные.
                       Вокруг:
                            деревья
                                взмокшие
                                    сутулятся
                                          враскач,
                       как дирижеры очень
                                      важные.
                       И дождь лишь
                                 аплодирует
                                       распутице!
                       Вокруг дома жилые,
                                     ну и что же!
                       А в них почти пусты
                                      балконов ложи!..
                       Роятся на асфальте в лужах капли,
                       да телевышка мокнет словно
                                               цапля,
                       да дождь живой шумит...
                       Как за кулисами:
                       Зонты
                           и шелестят плащи расхожие.
                       На цыпочках торопятся
                                          прохожие
                       скорей увидеть дождь
                                          по телевизору...

     - И вот, еще  совсем  крохотное,  -  не  делая  никакой  паузы  после
отзвучавшего стихотворения, засуетился, заерзав на месте, стихотворец.

                               Блудник
                      К новой бабе мчит на "ладе", -
                      Затемненные очки...
                      Красны, как в губной помаде,
                      Поворотов колпачки!

     Наступило молчание. Я выдержал паузу, в  которую  постарался  вложить
свое многозначительно  одобрение,  а  Золотов  тем  временем  настороженно
смотрел куда-то на пол, словно прислушиваясь к нарастанию моего  восторга,
а мне, признаться, и в самом деле показались его последние стихи  довольно
симпатичными, неплохими, но, конечно же,  вызвать  страстное  восхваление,
которого ожидал Золотов, они не могли. Мне ничего  не  оставалось  делать,
как прибегнуть к почитательской гиперболе: размашисто воскликнуть:
     - Вы - гений, Золотов! Да, это не каждому дано.
     "А он действительно молодец", - добавил я про себя.
     Золотов торжествовал.
     - В наше время нелегко,  -  театрально  проговорил  он,  -  встретить
ценителя поэзии - истинного, - добавил он.
     - Вы меня явно переоцениваете, - отозвался я на встречную похвалу.  -
А вы знаете, у меня к вам дело, и непростое, оно касается  непосредственно
вас, - определился я.
     - Дело? Вы мне еще больше начинаете нравиться, - Золотов  развалилися
на стуле напротив  меня.  -  Говорите,  я  весь  внимание,  -  уважительно
потребовал он.
     - Пожалуй, начну с того, что представлюсь вам: я  должен  перед  вами
извиниться, даже, скорее,  немного  огорчить,  но  не  одна  ваша  супруга
Ветистова - ведьма, в данном случае.
     - Что? Вы тоже?
     -  Нет,  я  не  колдун,  как  вы  решили  подумать.  Я  -   сенсетив,
энергетический интуит, так сказать.
     - Обалдеть! А что это такое? - воскликнул Золотов и хлопнул  ладонями
себя по коленям.
     - Понимаете, - слегка призадумался я, - э-э,  м-да,  сейчас  объясню:
природа меня одарила способностью воспринимать в какой-то  мере  некоторые
структурные связи между прошлым и  будущим,  другими  словами,  определять
причинно-следственную связь.
     - Как это? - озадачился стихотворец, продолжая не понимать меня.
     - Ну вот, собственно говоря, мы и подошли к делу, на примере которого
вам станет определенно ясно, что же такое причинно-следственная связь,  но
как я ее вижу, вам предстоит убедиться чуть позже, когда вы проследуете по
результатам моего совета.
     - Все, я готов слушать, - сказал Золотов, но глянул на часы. - А-а, -
отмахнулся  он,  -  хрен  с  ними,  не  пойду  сегодня  больше  горланить,
говорите... как вас?..
     - Меня зовут Гриша, - подсказал я.
     - Ага, - кивнул стихотворец, - говорите, Гриша.
     - Так вот, постольку поскольку я неравнодушен к вашему творчеству,  -
заговорил  я  и  подумал:  "Не  слишком  ли  деловито  и  поучительски   я
изъясняюсь, может, стоит и попроще, а то заподозрит что-нибудь Золотов, не
поверит, мало ли что ему на ум взбредет". - Так вот, - повторился я  после
непродолжительного раздумья, - я ведь, Игорь, знаю,  отчего  у  вас  жизнь
теперь наперекосяк пошла.
     - Так-так, - оживился он и наклонился поближе  ко  мне,  -  умный  вы
человек, я чувствую.
     - Что Бог дал, то и  мое,  я  всегда  говорю  -  лишнего  у  Бога  не
возьмешь, лишнее не потеряешь.
     - Классно сказано! - изумился мой собеседник.
     - Ведь я не зря сегодня подошел к вам на улице, когда я  прочел  вашу
подборку стихов в коллективном поэтическом сборнике...
     - "Счастливый сон", шесть стихотворений, - вставил Золотов, -  ну-ну,
и что?
     - Я прочел эту подборку  и  сразу  же  все  понял  -  вам  специально
сделано, чтобы вы были несчастны.
     - Вот гады! Это точно, - засуетился Золотов. - Вы знаете, это  точно!
Сто процентов правды, а я думаю, что же такое, не пишется мне и невезуха с
ножом к горлу каждый день. А как же они, сволочи, сделали?
     - Очень просто, вы помните свое стихотворение о памяти друга?
     - Третье, - подсказал стихотворец, - третье по счету в подборке.
     - Именно в этом стихотворении вам все и сделано.
     - Стоп, - остановил меня Золотов,  -  сейчас  я  достану  сборник.  -
Стихотворец кинулся к ближайшей книжной полке и  вертуозно  извлек  оттуда
небольшой целлофановый пакет, в котором аккуратно был завернут  в  газетку
его  поэтический  сборник.  Он  снова  уселся  напротив  меня  на  стул  и
заперелистывал эту  книжицу.  -  Вот,  -  остановил  он  страницу,  -  мой
титульный лист, все шесть стихотворений здесь.
     - Но нам нужно третье, - ненавязчиво подсказал я.
     - Да, третье, -  словно  получивши  установку,  подытожил  Золотов  и
аккуратно стал отлистывать первую страницу, - раз, два, три, - вот оно,  -
отсчитал он и драгоценно подал сборник мне в руки, - только я  вас  прошу,
страницу не загибайте, - озаботился он.
     - Да нет, что вы, я отношусь  к  поэзии  с  прилежанием,  особенно  к
хорошей поэзии, - и Золотов приготовился растаять в удовольствии, когда  я
вздохнул полной грудью, чтобы прочесть стихи:

                  Передам дыхание по кругу
                  Но жалко, что не вс„, и в том беда...

     - продекламировал я с выражением, Золотов блаженствовал.
     - В этих строках и зарыта собака, - уверенно сказал я.
     Золотов скривился, словно ему прищемили палец.
     - Опечатка, - оправдался он, - редактор гад, верстки не дал вычитать,
там по-другому:

                  Переда„м дыхание по кругу,
                  Но жалко, что не все, и в том беда...

     - Это так я  выразился  о  смерти  своего  друга,  -  осведомил  меня
стихотворец, - а они все испоганили, через опечатку эти  строки  от  моего
л