е валились
на пол.
     -- Послушай-ка меня,  моя  дорогая... Ик!.. Дорогая...  тиша  Тетяша...
тетя... Тираша... -- язык у колдуна  заплетался. --  Надо  бы нам теперь.. .
Ик! Взять на мушку нашу кошку и нашу пташку... Что ска... жешь?
     -- Хорошая  идея,  гы!  --  ответила ведьма.  -- Якоб,  поди сюда,  ты,
негодник... ик! Ты, горем-ык-а!
     Якоб страшно перепугался.
     -- Как? Как? -- закаркал он. -- Прошу вас, мадам, очень вас прошу -- не
надо!  Не  хочу!  Помогите! --  Он  попытался  взлететь,  но не смог  и стал
метаться по лаборатории, пытаясь забиться куда-нибудь в угол. Но Тирания уже
выпила залпом очередной бокал и, хоть и не без труда, сложила такой стишок:


     Штюкпунштрюк твори пунштюк,
     Хитроумный тюкшткж крюк!
     Пусть ворон Якоб... Ик! Не болеет,
     И перышки вновь у него отрастут,
     Пусть станет всех воронов Якоб сильнее...
     Гы-гы! Ревматизму -- капут!


     Колдун,  ведьма, да  и  сам ворон-пессимист ожидали, что бедняга  ворон
немедленно лишится последних перьев и останется голым, как ощипанный каплун,
что  его  скрючит  от жутких  ревматических  болей и  что вообще  он  станет
полутрупом.

     Но  вместо  этого Якоб  вдруг увидел,  что  на  нем  глянцевым  блеском
заблестели  черные красивые перья, теплые и уютные, они были гораздо  лучше,
чем  оперение,  которое  он  потерял,  когда  нечаянно  залетел  в  ядовитые
химические  облака. Якоб приосанился, высоко  поднял голову, взмахнул  одним
крылом, другим, потом склонив голову к плечу, оглядел свой новый  наряд. Оба
крыла были без каких-либо изъянов.
     -- Ах, батюшки-светы! О великое яйцо птицы Рух (Птица Рух -- мифическая
птица, упоминается в "Сказках тысяча и одной ночи".)! -- воскликнул Якоб. --
Мориц, ты видишь то же, что и я, или я уже вконец рехнулся?
     -- Вижу  то же, что и ты,  --  прошептал котишка. -- И от  всего сердца
поздравляю. Для ворона преклонных лет вид у тебя почти элегантный.
     Якоб взмахнул новыми крыльями и закричал в восторге:
     --  Ур-ра!  У меня  нигде,  нигде  не болит!  Я словно заново  на  свет
вылупился!
     Бредовред и Тирания смотрели на ворона остекленевшими глазами. Их мозги
окутал такой густой пьяный туман, что оба толком не поняли, что произошло.
     --  Как же  т-так... -- пробормотала ведьма. -- Что з-за дурацкие шутки
выкидывает  тут  ...  ик!..  эта  птица?  Ик!  Значит, все  было  не  пра...
правильно?
     Бредовред пьяно захихикал:
     --  Тира...  Ти-ри-ра...  Ти-ра-ра-ра...  Тетя!  Ты,  видать,  чегой-то
перепутала...  Ик! Ты  же  вечно...  Гы-гы!  Вечно все путаешь и  забываешь.
Видно, ты у нас маленько дурочка... Эх, старушенция... Щас, щас, погоди... Я
покажу,   как   делают...  ик!  такие   дела  настоящие...   хро...   хрю...
фессионалы... Не зевай и смотри внимательно.
     Он залпом осушил бокал и пробормотал заплетающимся языком:


     Трюкштюк-пунш, твори фрукттрюк,
     Хитроушлый... плюхпуншбрюх!
     Пусть кот облезлый с фальцетом писклявым
     Станет как соловей голосист,
     Гы! Обретет мировую славу,
     А шелстка... (Ик!) шерстка как шелк заблестит!


     Мориц,  который только что едва не умирал и не то что петь  -- говорить
нормальным  голосом  не  мог,  вдруг  почувствовал,  что  все его крошечное,
толстое, слабенькое  тельце налилось силой,  он вдруг вырос и превратился  в
крепкого красавца кота.  Шерсть  у него теперь была  не  в дурацких  пестрых
пятнах, а белая как снег и мягкая как шелк, усы же у Морица стали такие, что
ими мог бы гордиться даже тигр.
     Мориц важно откашлялся  и заговорил новым голосом  -- таким  звучным  и
сильным, что сам пришел в восторг.
     -- Якоб, дорогой мой друг, как я тебе нравлюсь?
     Ворон подмигнул и сказал:
     -- Первоклассный  вид, Мориц. Ну,  принц,  ни  дать  ни взять! Ты таким
всегда хотел быть.
     --  Знаешь, Якоб, -- сказал кот, разгладив усы, --  зови меня, пожалуй,
как раньше, Мяуро ди Мурро. Пожалуй, это имя мне теперь больше подходит, как
тебе кажется? А ну-ка, слушай!  -- Он  набрал полную  грудь воздуха и сладко
замяукал. -- О sole mio!..
     -- Тише, тише! Помни об опасности, -- зашикал на него Якоб.




     К счастью, колдун и ведьма ничего не слышали  -- как  раз в ту  минуту,
когда кот запел,  у них начался дикий скандал. Они громко ругались, с трудом
выговаривая слова, и костерили друг друга на чем свет стоит.
     -- Это ты-то спесивалист? -- негодовала Тирания.  -- Да я щас  лопну...
ик! От смеха... Ха-ха! Ты просто шляпа... растяпа... неумеха...
     -- Да как ты смеешь! -- зарычал Бредо-вред. -- Ты-то! Ты! Смеешь судить
о  моих просеффио... фропессио... профессиональных хва... квачествах, старая
ты идитетка!
     -- Скорей, котик, -- зашептал тут Якоб. -По-моему, лучше нам испариться
да побыстрее. Того и гляди дойдет до них, что произошло, и тогда не миновать
нам беды!
     -- Но я хочу увидеть, чем все это кончится, -- шепотом ответил кот.
     -- Ну, мозгов  у тебя не прибавилось! Конечно, зачем певцу мозги? Пошли
отсюда, быстро, говорят тебе!
     И  пока  ведьма  с  колдуном  переругивались,  кот  и  ворон  незаметно
выбрались через разбитое окно в парк.
     На самом дне  чаши из Холодного пламени еще оставалось  немного  пунша.
Тетка с племянником наклюкались, как  говорится,  под завязку. И, как бывает
обычно в таком состоянии с людьми злого  нрава, они злились все больше и все
яростней поносили друг друга.
     О коте и вороне они  даже не  вспомнили и  потому не  заметили,  что те
скрылись. Насчет того, что  волшебный пунш  мог каким-то чудом утратить свое
обратное  действие,  у  колдуна и  ведьмы  все  еще  не  зародилось  никаких
подозрений.  Зато  оба в  безудержной  ярости  вздумали  хорошенько насолить
другому, разумеется,  с помощью волшебного зелья. Каждый задумал для другого
самое  страшное  и плохое,  что  только  мог выдумать, представил  его  себе
дряхлым, ужасающе уродливым и смертельно больным. И с этой мыслью они выдули
по полному бокалу пунша и в один голос завопили:


     Хрюкпунштюк, твори хрюктрюк
     Ушлохитрый фуккаюк!
     ТЕБЕ желаю (ик!) жизни беспечной,
     Здоровья, радости, красоты,
     Богатства, успехов, юности вечной,
     Сердечной... гы-гы!... доброты!


     И  в следующий миг оба  в величайшем изумлении уставились друг на друга
-- они стали прекрасными и юными, как сказочные принц и принцесса!




     Тирания,  онемевшая от изумления,  недоверчиво ощупала  себя. Она стала
стройной,  как тростиночка!  Только вот  платье цвета  серы  висело  на  ней
теперь, как на вешалке. Бредовред провел ладонью по голове и воскликнул:
     -- Ух  ты!  Что это  выросло на моей  головушке? Ик! Вот это  да! Какая
роскошная  шевелюра...  Дайте  мне  зербешок,  дайте  мне  геркальце!  Тьфу!
Гребешок и зеркальце... Надо причесать мои буйные кудри.
     В самом  деле, теперь над его лбом вились  непокорные черные кудри. А у
тети  длинные  золотые  локоны  ниспадали  чуть не  до  пояса,как  у Лорелеи
(Лорелея -- в  европейском фольклоре златокудрая нимфа  реки  Рейн,  которая
прекрасными песнями  увлекает корабли на скалы.). Коснувшись руками  лица --
раньше оно была морщинистым, с отвислыми щеками -- Тирания воскликнула:
     -- Ой! Кожа у меня стала гладкая, как у ребеночка!
     И вдруг  оба  вздрогнули  и  улыбнулись друг  другу с  любовью,  словно
впервые увидев друг друга. (Что  было правдой, ибо в новом своем  облике они
друг друга никогда не видели.)
     Но если кунштюк-пунш совершенно изменил обоих и, конечно,  сделал их не
такими, как они желали друг другу, то кое-что  все  же осталось неизменным и
даже,  пожалуй, усилилось --  опьянение. Все-таки  ни  одно  чудо  не  может
отменить свое собственное действие, этого попросту не бывает.
     --  Вельзе-зе-вульчик,  -- пролепетала  тетка -- Ты же самый  настоящий
красавульчик. Но мне... ик! кажется, ты что-то очень сильно двоишься...
     --  О, прекрасная златокудрая дева,  --  заплетающимся  языком  отвечал
племянник. -- Ты -- фатаморгана, мираж,  у тебя  вдруг появился  нимб вокруг
головы...  Нет, целых два  нимба! Как  бы  там  ни было, я преклоняюсь  пред
тобой,  дорогая тютя...  тетя! Я  чувствую,  что  в глубине  моей  души  все
перекувырнулось. Ик! На душе так светло... Понимаешь, доброты и красоты выше
крыши...
     --  Вот-вот, со  мной то же самое, -- подхватила тетка. -- Так бы  весь
мир и обняла! До чего же хорошо на душе...
     Тирашенька, --  еле ворочая языком сказал  Бредовред. -- Ты прямо такая
замечательная тетя,  знаешь, я хочу сейчас же  помириться  с тобой. Заключим
вечный мир. И давай перейдем на ты, а?
     - Золотой мой мальчуган, да мы же и так на ты!

     Бредовред с усилием кивнул -- голова у него была тяжелая.
     -- Правильно,  правильно.  Ты опять права, тетя. Ну  тогда  давай будем
звать  друг  друга  просто по  имени.  Меня  вот  зовут... Ик!  Как же  меня
зовут-то?
     -- Не ик!.. играет  роли.  Забудем  все, что было. Начнем  новую жизнь.
Давай, правда!  Ведь мы с  тобой были такие  злые... ик! Такие злые-презлые,
такие нехорошие...
     Колдун разрыдался.
     -- Да, мы были злые... Противные, отвратительные! Злодеи -- вот  кем мы
были. Ик! Мне так стыдно, так стыдно, тетя...




     Тут и тетка заскулила, как замковая собачка.
     -- Приди  ко  мне, в мои девические чистые объятия... ик! О благородный
юноша... Отныне все пойдет по-другому. Мы будем добрыми  и ласковыми. Я -- с
тобой, а ты -- со мной и оба мы -- со всеми остальными.
     Бредовред рыдал все пуще.
     -- Да! Да! Пусть так и будет! Я растроган этими нашими словами...
     Тирания потрепала его по щеке и просюсюкала:
     -- Не плачь так горько, моя кровиночка. Ты же разрываешь мне сердчиш...
ик! сердечко!  И потом, совсем нет причин  для слез,  ведь мы  уже совершили
столько добрых дел!
     -- Это когда же? -- Бредовред вытер слезы.
     -- Да сегодня вечером.
     -- Как же это?
     -- А так! Пунш исполнил  все наши пожелания в буквальном смысле, понял?
Он ничего не сделал шиворот-навыворот.
     -- Откуда ты знаешь?
     --  Оттуда! Погляди  на  себя и на  меня. Ик!  Что,  так  ничего  и  не
понимаешь?
     И  самой-то Тирании лишь  в эту минуту  стало по-настоящему ясно, о чем
она  говорит.  Тетка  уставилась  на  племянника,  племянник  на тетку.  Оба
переменились в лице: тетка пожелтела, племянник позеленел.
     -- Д-да в-ведь эт-то значит, -- Бредовред начал  заикаться, -- что наши
договорные обязательства мы не выполнили!
     -- Хуже, все гораздо хуже, -- запричитала Тирания. -- Мы профукали все,
что  успели сделать за год, все что могли бы представить в  свое оправдание.
Профукали на все сто процентов!
     -- Мы погибли! Спасенья нет! -- завопил Бредовред.
     -- Караул!  --  завизжала  Тирания.  --  Нет! Не  хочу!  Не  надо  меня
наказывать!.. Смотри, смотри, там наберется еще по бокалу пунша.
     Если  мы  сейчас  придумаем  что-нибудь,  ну  совсем,  совсем страшное,
что-нибудь такое ужасное, такое кошмарное... Может быть, мы спасемся!




     В  дикой  спешке они наполнили бокалы  остатками пунша. Бредовред  даже
поднял и перевернул вверх дном чашу из Холодного пламени, чтобы вылилось все
до последней капли. Потом колдун и ведьма залпом осушили бокалы.
     Оба  начали тужиться и пыжиться, но ни тот ни другой не могли придумать
ужасающе страшного пожелания.
     Не  получается, захныкал Бредовред. -- Я  не  могу придумать  проклятия
даже для тебя, тетя!
     -- И у меня ничего не выходит, малыш, -- заплакала Тирания. -- А знаешь
почему? Потому что мы теперь слишком добрые!
     Ужасно,  --  запричитал  колдун.  --  Я  хочу,  желаю... Желаю  стать в
точности таким, каким был раньше. Тогда все будет в порядке...
     -- И я! И я тоже!
     Эти пожелания не были рифмованными, однако  волшебный пунш их исполнил.
В  мгновение  ока  тетка и племянник сделались такими,  какими были  всегда:
злобными в душе и весьма непривлекательными с виду.
     Но это им уже  не помогло: ведь  катастрофа-нархисториязвандалкогорючий
кунштюк-пунш  был  выпит  до  последней   капли.  И  последняя  капля  стала
действительно  последней  для  ведьмы  и   колдуна:  оба  мертвецки   пьяные
повалились на пол.
     В тот же миг в пустой чаше из Холодного пламени раздался гулкий, мощный
звон колокола. Чаша раскололась на куски.
     А в городе зазвонили церковные колокола.




     -- Господа, -- сказал  Могилус Трупп, который, оказывается, был тут как
тут  --  сидел  в старинном  кресле  Бредовреда, --  ваше  время  истекло. Я
приступаю  к  исполнению   своих  должностных  обязанностей.  Имеете  ли  вы
что-нибудь возразить?
     В ответ послышался  лишь храп  на два голоса.  Трупп встал  и, прищурив
безвекие глаза, оглядел лабораторию.
     --  Н-да,   похоже,  они   славно  повеселились.  Но  когда  проснутся,
настроение  у  них будетдалеко  не веселое.  --  Он  поднял  с полу один  из
бокалов, с любопытством понюхал его и в ужасе отпрянул.
     -  Тьфу ты, ангел!  --  выругался инфернальный чиновник и с отвращением
отшвырнул бокал. --  Какой мерзкий  запах!  Сразу чуешь, что в напитке  была
какая-то дрянь. --Он покачал  головой и  вздохнул. -- И как  это люди  такое
пьют? Впрочем,  не удивительно, повывелись знатоки...  Поистине,  пора этому
бездарному сброду уйти с нашей дороги.

     Могилус  Трупп  открыл свой черный портфель и достал несколько почтовых
марок с изображением летучей мыши. Лизнув одну марку,  он налепил ее на  лоб
Бредовреду.  Потом  прилепил такую  же марку на  лоб Тирании. Марки при этом
зашипели.
     Затем Трупп снова  уселся в  кресло,  положил ногу на ногу и стал ждать
прихода адских  душегубов, которые должны были уволочь  тетку и племянника в
преисподнюю.   Трупп  тихонько   насвистывал   и  пребывал  в   великолепном
настроении, раздумывая о предстоящем повышении по службе.
     В  это  время  Якоб Карр и Мяуро  ди Мурро сидели  высоко на колокольне
городского собора.
     Они  еще раз забрались сюда, но на  сей раз без труда, ведь  сил  у них
теперь было предостаточно.  Они с радостью поглядывали вниз и видели за ярко
освещенными окнами  людей, которые поздравляли друг друга  с  Новым  годом и
веселились.  А  над городом взлетали в небо бесчисленные ракеты, рассыпавшие
искры  разноцветных  огней. Кот  и  ворон слушали величественный  концерт --
новогодний колокольный звон.
     Святой Сильвестр -- на сей раз он был каменным изваянием -- с блаженной
улыбкой смотрел на город с высоты соборной колокольни.
     -- Счастливого Нового года тебе, Якоб, -- взволнованно сказал Мяуро.
     -- И  тебе! --  ответил ворон. -- Желаю  успеха.  Всего  тебе хорошего,
Мяуро ди Мурро.
     Ты говоришь так, будто мы прощаемся, -- удивился кот.
     --  Да.  Так  будет  лучше, --  сурово  прокаркал Якоб.  --  Можешь мне
поверить. Когда природные условия придут в норму, кошки и птицы снова станут
врагами по природе.
     -- Жаль, ах как жаль...
     -- Э, брось! Все в порядке.
     Некоторое  время  они  молча   слушали  колокольный   звон.  Затем  кот
заговорил:
     --  Хотелось  бы мне знать, что стало  с колдуном и ведьмой. Неужели мы
никогда этого не узнаем?
     -- Подумаешь какое горе! Главное, все сошло хорошо.
     -- Хорошо?
     --  А то нет! Опасность миновала. Мы, вороны, такие вещи чувствуем. Тут
мы никогда не ошибаемся.
     Кот на минуту задумался, потом тихо сказал:
     --  В чем-то мне их  почти жаль... Тех двоих.  Ворон строго поглядел на
него.
     -- Все! Ставим на этом точку.
     Они замолчали  и  снова  стали  слушать  концерт  колоколов.  Обоим  не
хотелось расставаться.
     -- В любом случае, -- снова заговорил кот, -- для всех наступающий  год
будет наверняка очень  хорошим. Я хочу  сказать,  если везде все  получилось
так, как с нами.
     -- Наверное, так и есть, --  глубокомысленно кивнул Якоб. -- А вот кому
они всем обязаны -- этого люди никогда не узнают.
     --  Люди  не узнают,  -- согласился кот. --  И даже если кто-нибудь  им
расскажет, они скорее всего подумают, что это сказка.
     Вновь настала долгая пауза, но ни кот ни ворон не собирались прощаться.
Они  смотрели  на  искрящиеся  звезды, и  обоим казалось,  что  никогда  еще
звездное небо не было таким высоким и ясным.
     -- Видишь, -- сказал Якоб, -- вот они, вершины жизни, которых ты до сих
пор не знал.
     -- Да, -- восторженно подхватил кот, -- Вершины жизни! С этой минуты  я
буду покорять все сердца моими песнями, правда?
     Якоб искоса настороженно поглядел на красавца кота и ответил:
     -- Кошачьи сердца -- конечно. Ну а мне  бы  вернуться поскорей в уютное
гнездышко, к моей Эльвире. Уж и подивится она, увидев меня такого молодого и
в  шикарном  фраке. --  Он  аккуратно  пригладил  клювом несколько  торчащих
перышек.
     -- Эльвира? -- переспросил кот. -- Скажи честно, сколько у тебя жен?
     Ворон чуть смущенно кашлянул.
     --  Да знаешь ли, нельзя им доверять. Надо вовремя сделать себе хороший
запас, а то в конце концов один останешься.  Тому, у кого нет родного крова,
нужно везде иметь теплое гнездышко. Э, да тебе этого пока что не понять.
     Кот возмутился.
     -- Я этого никогда не пойму!
     -- Поживем -- увидим, господин лирический тенор, -- сухо ответил Якоб.
     Колокольный  звон  понемногу стихал. Кот и  ворон молчали. Наконец Якоб
подвел итог:
     --  Теперь  надо  сообщить  обо  всем Высокому Совету зверей.  А  потом
вернемся к обычной жизни. И тут наши пути разойдутся.
     -- Погоди! Успеем еще в  Высокий Совет.  Прежде я хочу спеть мою первую
песнь.
     Якоб оторопел.
     --  Так я и думал! -- каркнул он. -- Кому же ты хочешь петь? Публики-то
нет,  а я абсолютно  лишен музыкального  слуха. У меня абсолютное отсутствие
слуха, абсолютное!
     --  Я  спою для святого Сильвестра  и  во  славу  Всемогущего Небесного
Котищи.
     -- Пожалуйста, если уж тебе  так хочется, --  ворон пожал плечами. -- А
ты уверен, что там, наверху тебя услышат?
     -- Тебе этого не  понять,  друг мой, -- с достоинством  отвечал кот. --
Это вопрос моего стиля.
     Он  наскоро пригладил свою шелковистую шерстку, разгладил  внушительные
усы, приосанился  и  замяукал  свою  первую и самую прекрасную арию,  подняв
голову к звездному небу. Ворон слушал терпеливо,  хоть ничего и не понимал в
музыке.
     А так как чудесным образом у кота  вдруг появилось великолепное  знание
итальянского   языка,   то   пел   он   по-итальянски,   несравненно  мягким
неаполитанским лирическим тенором:


     Tutto е ben' quell' che finisce bene...


     Что значит:


     Все хорошо, что хорошо кончается.



     Здесь Михаэль Энде пошутил -- привел немецкую поговорку: "Ende gutalles
gut", обыграв свою фамилию.



     MICHAEL ENDE Der satanarchaolugenialkohollische Wunschpunsch
     Перевод с немецкого Г. В. Снежинской
     Иллюстрации Регины Кен
     OCR Victor Pekarin