ою Вам маленькую тайну, - шут присел рядом с ней на траву и вручил ей
цветок, - я его не искал. Я его самым нахальным образом стащил у нашего
садовника, из оранжереи. Этот ценитель высокого сперва хотел подарить
цветок императору, потом Вам, а потом просто не решился его срезать. Тем не
менее, срок жизни этого крошечного чуда подходит к концу, и мы рискуем так
никогда и не полюбоваться его прелестью и вдохнуть его аромат. Поэтому я
немного запутал доброго старика, отправив его одновременно в пять или шесть
мест, а сам, пользуясь случаем, сорвал цветок и поспешил на поиски. Мне
повезло. Вы встретились мне почти сразу - а это добрый знак.

  - Как он называется? - спросила Арианна, недоумевая, отчего краснеют ее
щеки. Она прилагала титанические усилия к тому, чтобы не обращать на это
внимания, но смущалась все сильнее и сильнее.

  - Его еще никак не называют, - улыбнулся Ортон-шут, - но я бы внес свое
предложение в ученый диспут. Ему имя "Арианна" - он настолько же прекрасен,
насколько и Вы.

  - Разве можно говорить мне такие вещи? - робко сказала императрица.

  - А почему бы и не сказать чистую правду. Вот если бы Вы были просто
хорошенькой или уж вовсе дурнушкой, я бы понял, отчего Вы запрещаете мне
говорить комплименты - они бы смахивали на лесть или грубую ложь. Но Вы
прекраснее, чем можно выразить словами; и я не чувствую за собой никакой,
ну ровным счетом никакой вины.

  - А где Его величество? - задала Арианна каверзный вопрос. Она уже успела
отчаянно соскучиться по своему супругу и не могла дождаться вечера. Если
шут был свободен, значит, император не нуждался в его услугах, и она могла
бы попытаться отыскать его во дворце.

  - Не знаю, - усмехнулся шут. - Я сбежал.

  - Но почему?

  - Устал, Ваше обворожительное величество. Очень устал передразнивать
государя.

  Арианна подумала, что надо бы запретить шуту называть ее прекрасной и
обворожительной, но она по сути своей не была кокеткой; и поскольку слова
Ортона были ей только приятны, то она и не осмелилась кривить душой и
изображать гнев или недовольство там, где его и в помине не было. Похоже,
что шут это заметил, и оценил ее тонкость и сдержанность. Во всяком случае,
в его удивительных синих глазах отразилось необычное выражение, более всего
похожее на одобрение.

  Но невозможно помыслить, чтобы шут одобрял или порицал свою госпожу. И
Арианна не допустила этой мысли.

  - Вы правда устаете, Ортон? - спросила она после недолгой паузы. -
Объясните мне, отчего. Я столько слышала историй об императоре и его
близнеце-шуте, столько всяких вариантов этого предания, что поневоле
становится интересно, что здесь правда, а что вымысел. Что на самом деле
чувствует зеркало государя Великого Роана?

  - О! Это страшный вопрос, Ваше величество. На него невозможно ответить, и
не отвечать тоже нельзя. Скажите, если Вы не сочтете мой вопрос
оскорблением, Вы видели своего отца во время официальных приемов?

  - Конечно, и много раз. А почему Вас это интересует?

  - Вам нравилось, как он себя ведет, - продолжал шут, не отвечая ей.

  - Нет. Очень часто мне бывало просто страшно, - сказала Арианна, не кривя
душой. - Он становился жестоким, категоричным. Нет, он мне не нравился.
Когда человек чувствует неограниченную власть в своих руках, он меняется.
Вы это хотели сказать?

  - Да, Ваше мудрое величество. И когда десятки иноземных государей кланяются
нашему императору, его лицо постепенно меняется. Сперва он ведет себя, как
нормальный человек; но потом... Потом появляется жесткая складка у губ,
свидетельствующая о том, что он доволен и полон презрения к "низшим";
вздергивается подбородок, а глаза становятся тусклыми и ленивыми.
Сдвигаются брови, выражая чувство собственной значимости; и рот кривится в
нелепой усмешке...

  - Это неправда! - воскликнула императрица горячо. - Ортон вовсе не такой.

  - Мы все такие, дай нам только волю. Я такой, и Вы, Арианна. Человеку очень
трудно не поддаваться искушению, если его искушают всем миром. Поэтому я и
приставлен зеркалом к государю. Не забывайте к тому же, что если Ортон и не
такой, то есть другие.

  - А они...

  - А они, кто больше, кто меньше, тоже подвержены этой болезни. И если бы Вы
знали, Ваше величество, как неприятно смотреть на собственное лицо,
изуродованное целой гаммой чувств, которые могли бы стать и моими, сложись
судьба иначе. Закон о шуте, введенный Браганом - не просто мудрый закон. Но
и единственно спасительный. Иначе наши государи сгоряча за семь веков
такого бы наворотили.

  - Возможно, - не стала спорить девушка. - Если бы у короля Лотэра была
власть Агилольфингов, мир бы утонул в крови.

  Она увидела тревожный взгляд шута и продолжила с печальной улыбкой:

  - Тойлер Майнинген в меньшей степени был мне отцом и в большей - королем.
Королем грозным, часто несправедливым и жестоким. Он никогда не был добр ни
к моей матери, ни ко мне, ни к младщей сестре. Возможно, он любил бы своего
сына; но ты должен знать, что мой брат умер в раннем детстве. И от этого
удара отец так никогда и не оправился.

  Арианна была так захвачена собственными воспоминаниями, что и не заметила,
как вдруг сразу перешла с шутом на "ты". По своему положению он и не должен
был рассчитывать на большее, но Ортон был слишком не похож на обычного
шута, и молодая императрица относилась к нему особенно. Сейчас ее обращение
было выражением дружеских чувств, а не пренебрежения повелителя к
подданому.

  - Император Морон IV, - молвил внезапно Ортон, - был человеком
справедливым, но перенесшим много горя и страданий. Его шут должен был
бороться с мрачностью и тоской, а это всегда нелегко.

  - А ты?

  - А мне повезло. Государь искренне счастлив, и мне приятно быть зеркалом
счастливого человека. За это я должен благодарить Ваше величество.

  - Не называй меня так, - попросила Арианна. - Я теряюсь от такого
обращения. Ты удивительный человек, и мне кажется, что мой титул отдаляет
нас друг от друга, а мне бы этого не хотелось. Мне нужен такой друг, как
ты, Ортон.

  Шут склонился, целуя ей руку, все еще сжимавшую букет, словно соглашаясь с
ее просьбой, а Арианна внезапно подумала: "Господи! Что я такое говорю!"

  Но ничем не выдала своих мыслей.

  
  
  
  
  
  
  Аббон сидел спиной к двери за тяжелым столом и разглядывал лоскут зеленого
шелка через огромное увеличительное стекло, оправленное в бронзу. У стекла
была длинная тяжелая ручка в виде древесного ствола, обвитого змеиными
кольцами.

  - А, Аластер, граф, добрый день, - сказал он, не отрываясь от созерцания
находки.

  - Ты видишь и не оборачиваясь? - полюбопытствовал Аластер.

  - Мог бы сказать, что я почти всемогущ, но сейчас передо мной стоит
стеклянная колба, и вы в ней отражаетесь во всем своем великолепии. У Вас
очень красивый плащ, граф. Он Вам к лицу.

  - Вы очень любезны, - легко поклонился Шовелен. - Это подарок племянника, и
мне вдвойне приятно слышать похвалу.

  - А что ты скажешь о небезызвестном зеленом плаще? - спросил герцог
Дембийский, устраиваясь поудобнее на крышке сундука. Остальные сидения в
комнате мага казались ему слишком ненадежными при его огромном росте.

  - Что же можно о нем сказать... - проятнул Аббон. - Прежде всего, я изложу
простые соображения. Ткань слишком дорогая, чтобы заподозрить в
покушавшемся кого-то из слуг.

  - Он мог взять на время одежду своего господина, - предположил граф.

  - Сомневаюсь, слишком рискованно. Подобный проступок мог быть обнаружен, а
убийца всегда стремиться замести следы. Не уверен, что покушение на
государя доверили бы какому-нибудь деревенскому мяснику.

  Чтобы совершить убийство такого рода, нужно все тщательно продумать. Да и
что было нужно этому человеку? Сходство, конечно, но сходство
относительное. Ведь издали не видно ткани, а необходимо лишь подчеркнуть
цвет и силуэт. Я совершенно уверен в том, что любой в данном случае
воспользуется собственной одеждой. Я бы, например, взял новую, в которой
меня никто еще не видел.

  Кстати, вы обратили внимание, какой насыщенный, яркий и необычный цвет у
этого лоскута?

  - Интересно, учел ли это Сивард? - как бы между прочим поинтересовался
Аластер.

  - Учел, учел, - послышалось от двери.

  Одноглазый поспешно вошел в комнату, раскланиваясь и одновременно пытаясь
продемонстрировать свой сегодняшний наряд цвета чистого золота. Повязка на
его глазу искрилась, как маленький кусочек солнца.

  - Ну, Аббон, что ты видел?

  - Нет, хитрец. Сейчас твоя очередь. А я послушаю, и добавлю, если будет что
добавить, конечно.

  - Значит, так. С собой я взял маленький кусочек от этого кусочка; своих
людей отправил расспрашивать слуг, лакеев - челядь все знает о своих
господах, даже если и не подает виду. Платят-то за молчание, а не за
разговоры.

  А я рассудил так же, как и Аббон. Для такого дела одежду возьмут
неодеванную. Если это кто-то из гостей, то тут слуги нам предоставят
информацию, а если здешние... Словом, объехал я самолично все дорогие лавки
Роана. Ну и работенка, доложу я вам, господа. В первой же лавке мне
сказали, что подобной ткани у них нет и не было; во второй - то же самое. А
вот в третьей меня ждал небольшой успех. Владелец оказался человеком
обстоятельным и очень подробно объяснил мне, почему у него нет ткани такого
оттенка. Оказывается, зеленые красители получают несколькими способами; но
этот цвет добывают из каких-то хитрых раковин, которые водятся только в
море Джая. Ныряльщики там тоже какие-то особенные, и раковины эти испокон
веков поставляют одному только красильщику, некому Самаве. Сам он родом с
острова Науру, и потому к нему особенное отношение.

  Понятное дело, я отправился во всей красе к этому Самаве, и наделал такого
переполоху, что самому совестно. Однако же в течение пяти минут старик дал
мне два адреса тех торговцев, которым он продавал ткани, окрашенные
подобным образом.

  Один из них оказался толстым недотепой - как он только ведет свои дела? -
владеющим огромной лавкой прямо на рыночной площади. У него эта ткань стоит
очень дорого, и приказчик уверяет, что ее никто не покупал. Я заставил
пройдоху перемЕрять при мне весь рулон и сверить с записями; но все
сошлось. Правда, не хватило ткани на ширину ладони, но после
соответствующего собеседования один из продавцов признался, что отхватил ее
на ленту своей невесте. Я ему верю, тем более, что на плащ для взрослого
человека того куска недостаточно.

  - Не томи душу, Сивард! - обратился к нему Аббон. - Мне уже ясно, что ты
побывал и по второму адресу, так делись же новостями.

  - С тобой неинтересно, Аббон. Все-то ты знаешь. Да, вторая лавочка потрясла
мое воображение. Представьте себе, господа, драгоценные ткани немыслимой
стоимости продаются в такой хибарке, что и в голову не придет их там
искать. Это нужно знать наверняка. И тогда я решил, что у хозяина лавчонки
должны быть постоянные покупатели, тем более, что товар у него очень
редкий.

  - И что сказал хозяин?

  - Вот здесь и начинаются наши неприятности. Хозяин лавочки, если верить его
безутешной жене, вышел из дому дня три или четыре тому и пропал бесследно.

  - Интересно, интересно, - оживился Шовелен.

  - А мне было не так уж и интересно смотреть, как рыдает эта вполне
очаровательная для своих лет дама.

  - Сколько ей?

  - Около ста, ста с небольшим, - выпалил Сивард. И, заметив изумленные
взгляды собеседников, ухмыльнулся. - Ну, выглядит она на этот возраст, а на
самом деле, если верить ей самой - то всего семьдесят с небольшим.

  - Женщинам в этом вопросе верить нельзя, - постановил Аббон. - Значит,
восемьдесят с небольшим.

  - Неважно.

  - Твои люди ведут поиски?

  - Конечно, ведут. Расспрашивают соседей, слуг, знакомых, просто
завсегдатаев этого квартала. Может, заодно разузнают что-то и про
покупателей, которые приходили к старику в последнее время.

  - Что же, - подвел итог Аластер. - Мы на верном пути. А что скажет наш
дорогой Аббон?

  - Человек, одевавший плащ из этой ткани, несомненно, привык повелевать, -
заговорил маг твердым и размеренным голосом, вертя перед глазами лоскуток
шелка. - Но повелевать каким-то странным образом, которого я не понимаю. Он
тверд и решителен, но разум его сейчас внушает мне определенные опасения.
Он как бы не принадлежит этому человеку. И если он облечен властью, то
может наделать много бед.

  - Он уже наделал много бед, - тихо сказал Шовелен.

  - И еще...

  - Трудность положения, как я понимаю, заключается в том, что никого нельзя
расспрашивать в открытую, чтобы не лгать и не возбуждать ненужных
подозрений, - молвил посол после недолгого молчания. - А ведь напрашивается
интересный вывод: если человек покупал новую ткань, чтобы подделать древний
плащ (кстати, кто-то должен был его шить?), то он наверняка подделывал и
посох, и яд. А чтобы воспроизвести состав яда, нужно найти его рецептуру. Я
ничего не усложняю?

  - Похоже, что нет, - кивнул Аластер.

  - Значит, нужно найти того, кто может подсказать нужные сведения. Кто это
может быть здесь, в Роане: хранитель библиотеки, лекарь, антиквар?

  - Кажется, я знаю, кто, - сказал Сивард. - Но нужно торопиться; не дай Бог,
нас и там опередят.

  Но последующие события довольно надолго отвлекли их от мыслей об этом
походе.

  
  
  
  
  
  
  Застав Эфру в своих покоях, Арианна была удивлена: она полагала, что ее
придворных дам отправили обратно в Лотэр сразу после окончания свадебных
торжеств. Поглощенная своими чувствами, она ни разу о них не вспомнила, тем
более, что Алейя Кадоган и несколько ее подруг стали очень близки
императрице. Возможно, большую роль в их отношениях сыграл тот факт, что
гравелотские сеньоры славились своей преданностью императору, а Арианна
просто не могла не любить тех, кто любил ее Ортона. Словом, о лотэрских
фрейлинах она забыла почти сразу.

  Эфра произвела на молодую императрицу странное впечатление. Она и прежде не
была спокойной и уравновешенной, а теперь и вовсе пребывала в смятенном
состоянии - это было очевидно даже при беглом взгляде. Глаза у бывшей
фрейлины блестели, как при лихорадке; неестественный румянец пылал на
щеках, еще сильнее подчеркивая желтизну и сухость кожи и темные круги под
глазами. Губы у Эфры потрескались, и в уголке рта то и дело вздувались
пузыри. Выглядела она отвратительно, и Арианна в первый момент даже
отшатнулась от нее.

  - Ваше величество! - воскликнула Эфра, заметив повелительницу. - Ваше
величество! Соблаговолите выслушать меня, больше мне не к кому обращаться!

  И она разразилась рыданиями, упав ничком на ковер.

  Телохранители императрицы и Алейя Кадоган, присутствовавшие при этой сцене,
переглянулись между собой. Баронесса хотела было сказать Арианне, что та
видит довольно плохой спектакль, но чувство такта не позволило ей вмешаться
в происходящее. В конечном итоге, Арианна уже давно выросла, а любой
человек болезненно воспринимает попытки других принимать за него решения.
Это не меньшее покушение на чужую свободу, нежели арест или пленение. Алейя
Кадоган была дочерью гордого и свободолюбивого народа, поэтому она, как,
может, никто другой, старалась не навязывать окружающим свою волю и свое
мнение, каким бы верным оно ни было. Если бы императрица обратилась к ней
за советом - тогда дело другое, но растерявшаяся Арианна не подумала об
этом. Она просто наклонилась над Эфрой и попросила:

  - Перестань плакать, пожалуйста. Пойдем, поговорим.

  Вряд ли она испытывала удовольствие от необходимости говорить со своей
бывшей фрейлиной. Эфра была ей не особенно приятна и в лучшие дни, однако
чувство справедливости требовало выслушать девушку, выяснить, наконец, что
с ней случилось и отчего она в таком виде явилась во дворец.

  Эфра с трудом поднялась на ноги и пошла следом за императрицей. Гвардейцы
двинулись следом.

  - Ваше величество! - взвизгнула фрейлина. - Я должна Вам сообщить нечто не
для чужих ушей. Велите им остаться в соседней комнате.

  Арианна оглянулась на безмолвных великанов, задумалась. Она живо
представила себе, что бы чувствовала не месте Эфры: вероятно, и ее смущали
бы телохранители с их бесстрастными, удивительными лицами. И она
произнесла:

  - Останьтесь, - повинуясь какому-то безотчетному чувству.

  Алейя Кадоган нахмурилась. Арианна нарушала неписанный закон - никогда не
оставаться наедине с кем бы то ни было, если рядом не присутствовали
гвардейцы Аластера или, на худой конец, их жены.

  Видимо, императрица почувствовала ее смутную тревогу и, обернувшись,
попросила:

  - Алейя, пойдем со мной.

  - Ваше величество! - буквально взвыла Эфра, но Арианна глянула на нее так
гневно, что она сочла за лучшее успокоиться.

  Чтобы никого не смущать, баронесса сразу отошла к окну и замерла там,
стараясь не напоминать о своем присутствии.

  - Итак, - спросила Арианна, твердя про себя, что ее прямая обязанность быть
справедливой и милосердной даже к тем, кто ей неприятен, отвратителен или
даже мерзок. Она пыталась внушить себе хотя бы кроху сострадания к
изможденной, измученной Эфре, но сколько ни искала его в своем сердце - так
и не находила.

  "Видимо, я жестокая и эгоистичная," - наконец решила императрица и сама
ужаснулась этой мысли. А ужаснувшись, дала себе слово отнестись к бывшей
фрейлине со всей мягкостью и теплотой, на какую была способна, чтобы
искупить свою черствость и жестокость. Она ужасно боялась, что Ортон
разлюбит ее, если узнает, какая она недобрая.

  Эфра глянула вправо, влево, повертела головой. Алейя Кадоган, исподволь
наблюдавшая за ней, подумала, что так ведет себя пойманный в клетку зверек,
вроде ласки или мыши. Быстрый, хитрый, злобный, готовый в любую минуту
вцепиться в руку, протянутую в его сторону. И она решила быть настороже.
Просто так, на всякий случай.

  - Нас, Ваше величество, - невнятно заговорила фрейлина, - выслали поспешно
и неприлично. Нас отправили в неподобающем нашим титулам экипаже, какой-то
развалюхе... Воины были пьяны, они грубили и приставали к нам дорогой, а
мы, что могли сделать мы - несчастные беззащитные девушки?! Слабые и
одинокие... Воины Вашего супруга были настолько уверены в своей
безнаказанности, что страшно обозлились, увидев, как стойко мы
сопротивлялись их домогательствам - грязные животные, они даже подняли на
нас руку! А потом мы так разозлили их, что они повернули коней и сказали,
что раз мы такие упрямые, то дальше можем добираться сами, и ускакали.

  А на нас напали разбойники! И вот только я осталась жива и пришла сюда,
чтобы требовать справедливости и помощи!

  И Эфра снова упала на ковер лицом, сотрясаясь в рыданиях.

  Арианна смотрела на нее, не говоря ни слова. Весь этот короткий сбивчивый
рассказ представлялся ей грубой и наглой ложью от первого и до последнего
слова. Но она не могла понять другого - зачем ее бывшей фрейлине, девице
знатного лотэрского рода, городить такую страшную чушь и возводить
напраслину на императора и его верных слуг? Откуда она взялась в столице
спустя такое долгое время? Что произошло с ней на самом деле?

  Это было тем более удивительно, что недавно она получила письмо из дома.
Конечно, король Лотэра - ее отец - не стал бы писать своей дочери, уже
императрице, о дворцовых сплетнях и приключениях ее придворных дам. Но уж
если бы с ее служанками было что-то неладно, он бы сообщил об этом. Хотя бы
спросил, что с ними. Но, судя по его письму, в Лотэре все было в полном
порядке.

  Арианна находилась в полном замешательстве и чувствовала, что ей необходим
совет. Скорее всего, Эфра была просто безумна, и нужно было звать врача.
Императрице стало немного страшно, что она находится в одной комнате с
сумасшедшей - а как еще объяснить тот бред, который та пыталась выдать за
правду, и она шагнула к двери, чтобы позвать охранников.

  Все произошло мгновенно.

  Эфра с диким воплем вскочила на ноги и бросилась на Арианну, сильно толкну