а  русс-
ких морозов и ее придется заменять. Пока что ведутся переговоры с  конт-
рольной службой Шереметьева о том, что делать с застрявшим  на  взлетном
поле самолетом.
   Неожиданно я вспомнил фотографию, увиденную еще в детстве в  каком-то
журнале. На фотографии были  показаны  обломки  американского  самолета.
Подпись под картинкой гласила: "Хваленая американская техника часто под-
водит". Кем и когда хваленая, так и осталось навсегда  невыясненным.  По
крайней мере в нашем случае все закончилось далеко не так трагично,  как
на этой фотографии из детства. Я уже чувствовал, что ожидавшая меня  пе-
ресадка в Амстердаме откладывается на неопределенное  время  и,  скучая,
посмотрел в иллюминатор.
   По бескрайнему снежному полю, устеленному перекатывающимися маленьки-
ми вихрями поземки, семенил мужик в валенках, ватнике и  ушанке.  Увидев
застывший самолет, он на мгновение замер от изумления,  потом  почему-то
снял шапку, стукнул себя по голове и от удивления развел руками,  что-то
при этом сказав. Я с холодной уверенностью понял, какие именно слова бы-
ли им произнесены в этот момент и, оглянувшись вокруг, понял также,  что
я был единственным пассажиром в самолете, который был в состоянии произ-
вести это нехитрое умозаключение. Наверное, так же  реагировал  бы  кре-
постной Петровской поры, увидев на поле у  барина  огромную  алюминиевую
махину с распахнутыми крыльями.  Мужик  нахлобучил  шапку  на  голову  и
вприпрыжку, таща за собой правую ногу, запрыгал куда-то и вскоре скрылся
в бушевавшей белой мгле.
   Через несколько минут из пурги вынырнула легковая  машина,  казалось,
только что побывавшая на Курской дуге. Весь ее корпус был черен от  гари
и испещрен рваными дырами, напоминавшими следы от  реактивных  снарядов.
Ветровое стекло и одна из дверей отсутствовали вовсе, вторая дверь  была
наполовину прикручена к корпусу толстой проволокой и болталась при езде.
Машина подкатила к самолету, из нее вылез мужик в валенках, нашедший наш
самолет, и мрачного вида сутулый мужчина в куртке,  кирзовых  сапогах  и
меховой ушанке. Первооткрыватель железной птицы начал оживленно жестику-
лировать руками, подпрыгивать и показывать свою находку обладателю  кир-
зовых сапог, похлопывая себя руками по груди и по голове. Его ужимки яв-
но не возымели действия, так как водитель  подбитой  автомашины  почесал
затылок и неопределенно махнул рукой, сделав резкое движение  куда-то  в
сторону. Он сел в подбитый автомобиль и уехал, почему-то оставив  мужика
в валенках на месте. Брошенный первооткрыватель явно  ругался,  он  пару
раз постучал по голове, оживленно жестикулируя, затем зачерпнул  снег  и
со злостью бросил его в сторону отъезжавшей машины, сплюнул,  повернулся
и пошел куда-то в сторону, разводя руками и постепенно скрываясь в снеж-
ной мгле.
   Я вспомнил о своей предстоящей в Амстердаме  пересадке,  и  отчаяние,
совершенно иррациональное, охватило меня. Мне казалось, что нас  завалит
снегом в этом заснеженном поле, и мы просто потеряемся в неумолимо  нас-
тупающем жутком колышащемся белом безмолвии среди деревьев с голыми вет-
ками, обгоревших машин и мужичков в валенках.  По  весне,  когда  солнце
растопит сугробы, проржавевшее тело Боинга откатят в  сторону  и  бросят
догнивать на свалке.
   Через несколько часов за нами  все-таки  послали  какой-то  захудалый
буксир. Он откатил нас обратно, и я снова вошел в коридоры аэропорта, из
которого, как думал, улетел надолго.
   Мысль о родных не давала мне покоя, но почему-то  ни  одного  телефо-
на-автомата в свободной зоне не нашлось. В  большой,  не  вполне  чистой
комнате ожидания на кожаных диванах сидело огромное количество негров  в
длинных национальных одеждах. Некоторым из них места не  хватило  и  они
терпеливо ожидали своего рейса сидя на корточках.  У  входа  на  широком
столе стоял телефон ярко-красного цвета. За столиком  суетилась  высокая
светловолосая девица, ярко накрашенная, в короткой юбке, при каждом  по-
вороте приподнимающейся и обнажающей скрывающиеся в таинственном  полум-
раке интимные части стройных аппетитных ног. Поднималась  юбка  довольно
часто, иногда совсем высоко, так как девица все время  крутилась  вокруг
телефона, то и дело наклоняясь и почти-что ложась грудью на  стол.  Фан-
тастическое это зрелище это явно  увлекало  своей  динамикой  нескольких
ожидающих жителей развивающихся стран, в национальных  костюмах  сидящих
на корточках. Их рты, раскрывшиеся в довольной улыбке, обнажающей  яркие
белоснежные зубы, казалось, не собирались закрываться, а головы исполня-
ли какое-то подобие танца змей, неотступно следуя за колышущимся  полум-
раком.
   Девица была  занята  странным  занятием.  Она  подпускала  очередного
страждущего к телефону, разрешала ему  набрать  код  родной  африканской
республики, а сама при этом глядела на наручные часики  и  записывала  в
тетрадке время. По окончании разговора она на калькуляторе  подсчитывала
причитающиеся ей деньги и пыталась изъять их у разговаривающего. На этой
стадии у нее возникали многочисленные конфликты, так как ни одного  язы-
ка, кроме русского, она  не  знала,  а  нетерпеливые  абоненты  начинали
яростно спорить по поводу времени, проведенного у телефонной трубки.
   Только что какой-то курчавый  пигмей  отказался  платить  назначенную
сумму и долго кричал и доказывал, что говорил он не восемь, а  пять  ми-
нут. Наконец, он в ярости бросил девушке  двадцатидолларовую  бумажку  и
ушел, проклиная все на свете.
   - Девушка, а можно с вашего телефона позвонить в Москву? - спросил я.
Она вспыхнула и с облегчением вздохнула.
   - Ой, хорошо-то как, я уже не знала, что мне делать, я с ума  с  ними
сойду, как же хорошо, что вы по-русски говорите! Ну объясните этой  чук-
че, что он мне деньги недоплатил! Пожалуйста, всего один доллар минута.
   Я несколько обомлел от этой цифры, но делать было нечего, и я, вздох-
нув, положил на стойку пять долларов и набрал свой номер. Голос мамы был
совсем близко, но я уже не мог выйти из  аэропорта,  сесть  на  автобус,
идущий к Речному вокзалу, и через час оказаться дома...
   Через несколько часов я уже был в Амстердаме, смешавшись с разноязыч-
ной толпой,  и  вскоре  приземлился  в  аэропорту  имени  Бен-Гуриона  в
Тель-Авиве. Теплый летний ночной воздух,  пропитанный  влажным  ароматом
пальм и цветов, ударил в лицо, как когда-то, когда мы впервые  сошли  по
трапу на эту землю.
   Автобус подвез пассажиров к стеклянным дверям аэропорта. Картина, ко-
торую я увидел, совершенно не укладывалась в привычные рамки. Я  не  мог
поверить своим глазам. У узких будочек, в которых сидели смуглые  девуш-
ки, ставящие в паспортах штампы, дающие разрешение на въезд  в  Израиль,
плескалась огромная русская толпа, казалось,  перенесенная  сюда  высшей
волей прямо из волжских степей.
   Я неожиданно вспомнил грозные предупреждения раввина из  Министерства
по делам религий о том, что в последнее время большое число  иммигрантов
в Израиль приезжают обманным путем, покупая документы и не имея  ни  ма-
лейшего отношения к еврейской национальности.
   Такого массового и явного подтверждения своих слов он явно не ожидал.
Толпа была точной копией зала ожидания где-нибудь на Казанском вокзале в
Москве. Крестьянского вида востроносые бабы с котомками, скуластые,  по-
вязанные платками, по виду откуда-то из  Мордвы,  совершенно  советского
вида мужчины в поношенных костюмах, тоже почему-то с котомками, в  кото-
рых белели вещи, завернутые в рваные газеты, девушки помоложе с широкими
бедрами в меховых сапогах, похмельные парни, напоминающие сельских хули-
ганов на прогулке, от которых хотелось по старой привычке шарахнуться  в
сторону. На каменном полу лежал один из них, без рубашки, в грязных туф-
лях, громко стонал и ничего не соображал. Мужчина постарше,  с  бледным,
опухшим лицом сочувственно наклонился над ним.
   - Парень, паспорт-то у тебя есть? - спросил он.
   - Где мы? - нечленораздельно спросил парень и снова громко застонал.
   - В Израиле, в Израиле, дурень! Упился, паспорт у тебя где, дурак?  -
Он схватил парня под руки и несколько раз встряхнул его.
   - Ребята, оставьте, я полежу, - промычал парень, но мужик рывком пос-
тавил его на ноги и потащил за собой к очереди.
   Я на секунду закрыл глаза и с ужасом представил себе, что дела в Рос-
сии, видимо, совсем плохи, если измученное ее население рвется въехать в
крохотный клочок земли, с трудом заметный на  политической  карте  мира.
Жалкий ручеек пассажиров, доставленный рейсом из Амстердама,  совершенно
потерялся в огромной степной толпе, с ужасом пытаясь избежать ее. За бу-
дочками паспортного контроля сиял белизной пустой зал  аэропорта,  и  на
плакате бородатый основоположник сионизма Теодор Герцль иронично  скрес-
тил руки на груди, словно наблюдая за всем происходящим. "Добро  пожало-
вать в Израиль", - гласила надпись и плавно переходила в рекламу лимона-
да "Спрайт" и израильского банка "Дисконт".
   Ощущение от всего происходящего у меня  было  совершенно  нереальное,
впечатления и переживания последних недель переполнили меня, и я уже  не
пытался анализировать иррациональность наблюдаемой  мной  сцены.  Усатый
таксист, похожий на араба, ласково усадил меня в свой старенький  мерсе-
дес, и мы помчались вдоль моря на север. Над  горами  поднимался  нежный
розовый рассвет, белые домики с черепичными крышами осветились розоваты-
ми бликами, и воздух, наполненный ароматами цветения, бил в лицо  и  на-
полнял собой все окружающее.
   Загадка сцены, которую я наблюдал в аэропорту, выяснилась только  че-
рез несколько дней, и вся ее ночная магия и загадочность сразу поблекла,
приобретя вполне рациональный оттенок. В эти дни в  Израиль  приехал  на
гастроли бывший Кировский театр оперы и балета, и степная толпа состояла
из плясунов, работников сцены и участников огромных массовок, изображаю-
щих половецкие пляски, князевы дружины и татар.
   Кто же мог до такого додуматься?
 
 
   Глава 3. Долги, которые нас выбирают.
 
 
   Я вышел из просторного стеклянного здания аэропорта.  Я  находился  в
Америке. Все хлопоты и трудности прошедших нескольких месяцев были поза-
ди.
   Мной были уговорены изворотливые и подозрительные чиновники, получены
многочисленные официальные бумаги, выстояны очереди в пыльных и  грязных
прихожих ведомств, занимающихся взиманием долгов с неблагодарных  репат-
риантов, а также ведомств, занимающихся призывом  последних  в  армию  и
уточняющих их возможные связи с разведывательными  органами  страны,  из
которой они бежали.
   Ведомство, взимающее долги, которые за время моего проживания на  бе-
регу Средиземного моря достигли весьма значительных размеров, находилось
на маленькой улочке в пыльном портовом районе,  застроенном  складами  и
бесчисленными маленькими лавочками. Вход в ведомство почему-то  пролегал
через галантерейный магазин, и дремлющий усатый араб, в  прохладном  по-
лумраке сидевший за стойкой, увешанной брюками  и  кофтами,  всякий  раз
просыпался и зорким взглядом впивался в лицо потенциальному  покупателю.
Русских, пришедших платить свои долги, он различал сразу же и  мгновенно
прикрывал глаза, предаваясь сладкой нирване.
   На втором этаже по темному и душному  коридору  ходила  жуткого  вида
старуха, ругалась и протирала пластиковый пол с прожженными  следами  от
окурков грязной тряпкой, оставляющей после себя  коричневые  разводы.  В
конце коридора находился сортир, в котором  стояла  мутная,  испускающая
зловоние лужа и сквозь пыльное битое стекло, наполовину заколоченное фа-
неркой, виднелась узкая серая  портовая  улица,  забитая  продирающимися
сквозь нее машинами, складами и крохотными конторками.
   На старом кожаном диване, скамейках, деревянных, серых от грязи, ска-
мейках и стульях сидела очередь задолжавших бывших граждан Советской им-
перии, которым по каким-либо причинам необходимо было  пересечь  границы
исторической родины еврейского народа. Часть из них явно хотела  сбежать
куда глаза глядят, отчаявшись от  нищеты  и  отсутствия  работы,  другим
действительно необходимо было посетить родных или просто уехать в коман-
дировку. За дверью, обитой дермантином, сидела вершительница их судеб  -
пожилая дама с недобрым лицом, одинаково подозрительно относящаяся  и  к
тем, и к другим, стоя на страже финансовых интересов государства.
   Дама эта около двадцати лет назад была  молодой  советской  женщиной,
возможно, активной комсомолкой, но вовремя  принятое  решение  воссоеди-
ниться с Народом Kниги и солидный срок пребывания в "стране молока и ме-
да" явно возвышал ее над относительно свежими  эмигрантами,  с  которыми
она разговаривала исключительно на иврите с заметным  русским  акцентом.
Люди путались, пугались, особенно старики, тогда дама с недовольным  ви-
дом разъясняла по-русски суть дела и затем снова безжалостно  переходила
на иврит.
   В коридор выходило несколько дверей, за которыми располагались мелкие
конторы. Сразу же при входе, напротив лестницы на одной из таких  дверей
висело объявление, накорябанное по-русски с несколькими  грамматическими
ошибками: "Долги дальше! Не  Стучат!  Просба  дверь  не  открыть!".  Над
объявлением висела табличка на иврите: "Саша Кац. Помощь  в  составлении
долговых обязательств". Из двери изредка выходил старик,  совершенно  не
вязавшийся с самим местом и всем обликом грязного коридора. Он был в со-
лидном пиджаке и в туго завязанном галстуке с золотой брошкой. Саша  Кац
долго возился, обстоятельно запирая массивную дверь ключом, висевшим  на
толстой металлической цепочке. Ходить он мог только опираясь  на  резную
трость и, покряхтывая, исчезал где-то на лестнице.  Из-за  другой  двери
доносился оживленный иврит, и примерно раз в десять минут из нее выходи-
ла средних лет смуглая женщина в просторных восточных одеждах.  Она  шла
набирать воду для очередной порции кофе и всякий раз  презрительно  и  с
некоторым подозрением окидывала взглядом жалких  просителей,  сидящих  в
ожидании своей судьбы. Вода находилась в специальной пластиковой  бутыли
в комнатке, запирающейся на ключ. Если бы не эта мера  предосторожности,
бутыль бы была выпита страждующими русско-еврейскими должниками.
   Долги, из-за которых происходило  чрезвычайное  количество  мелких  и
крупных неприятностей, включали стоимость провоза  человеческих  тел  из
далекой России, доставку их багажа, а также материальную помощь, выдава-
емую вновь прибывшим в первые полтора года их вживания в местную  жизнь.
Хотя помощи этой хватало лишь на съем  квартиры,  деньги  эти  по  изра-
ильским понятиям были немалыми и, главное,  накрепко  привязывали  вновь
прибывших к древней земле. Через пять лет жизни на  исторической  родине
долги прощались. Хотя вопрос с долгами был весьма противоречивым,  ново-
испеченным эмигрантам, решившим пересечь границы  государства,  приходи-
лось претерпевать многочисленные унижения. Им не  выдавался  иностранный
паспорт, приходили домой повестки в суд, а по возвращении на  историчес-
кую родину паспорт зачастую отбирался. Мне довелось знать человека, спо-
койно вернувшегося из командировки в Америку и не  обратившего  внимания
на роковую повестку, требующую сдать паспорт в  министерство  внутренних
дел с целью дальнейшего невыезда. В скором времени он был вызван в поли-
цию и оштрафован на значительную сумму, причем паспорт у него все  равно
отобрали.
   - А что, уеду назад, - отчаянно говорил мужчина лет пятидесяти с  ху-
дым, небритым лицом, нервно куря. - Что я здесь имею? Работы нет,  денег
нет, крыши над головой нет. А я слесарь четвертого разряда, у нас в  Жи-
томире меня на любой завод возьмут, не пропадем.
   - Тише ты, идиот! - шипела полная дама, - что распинаешься? Услышат -
фига с два выпустят. Столько денег на гарантов потратили!
   Я усмехнулся. Вокруг жестких правил,  требующих  выплаты  долгов  или
предоставления гарантов на зарубежные  поездки,  расцвел  пышный  бизнес
предоставления финансовых поручительств за солидную сумму, обычно  много
меньшую, чем сумма долгов. В случае невозвращения уехавших долги их взи-
мались с гарантов. Каким образом они выкручивались из этой ситуации, ос-
тавалось неизвестным.
   Из-за обитой дермантином двери вышли  молодая  женщина  и  мужчина  с
раскрасневшимися лицами и, не в силах сдержать эмоций, крепко и радостно
обнялись. Сидевшие на скамейках люди с завистью посмотрели им вслед. Все
это анекдотично напоминало очередь в УВИРе в добрые старые времена.
   - Ой, ой, зачем мы уехали! - раскачивалась на стуле отекшая  старуха.
- И чего нам плохо было, жили как люди. Ой, как жили, все было.
   - Вот к тебе домой из общества "Память" бы постучались, тогда  узнала
бы, - желчно сказал сидящий рядом мужчина средних лет.
   - Да какая "Память"? - заголосила старуха. - У нас в районе ее  и  на
дух не было. Поверили радиостанциям, родственникам, приехали сюда. И вот
на тебе, долги они придумали, проклятые.
   - А вы знаете, что Коля, который на автостанции работал, попал в ава-
рию? - с жадным интересом рассказывал сухонький старичок полному,  плохо
выбритому мужчине средних лет с багровым лицом в помятом пиджаке и гряз-
но-фиолетовой советской рубашке с вытертым воротником, из которого  тор-
чали наружу белые нитки. Эти односельчане явно только что встретились.
   - Да ты шо? Во дает! - удивлялся краснолицый  здоровяк  с  украинским
акцентом, вытирая со лба капли пота.
   - Да-да, понимаете, напился и разбился в лепешку! - тоном старого са-
диста продолжал сухонький должник. - А Гриша, вы же его  точно  знали  -
разбогател и открыл большую мастерскую, к нему  даже  из  города  теперь
приезжают клиенты.
   - Во дает! - упавшим голосом отвечал собеседник, явно  сравнивая  ны-
нешнее положение ловкого Гриши со своим.
   Из-за двери вышел седой мужчина с растерянным лицом.
   - Отказала, сволочь! - со злостью сказал он. - А у меня мать  умерла,
ее в холодильник положили, не хоронят без меня. Ну куда же  я  сбегу,  у
меня дочь здесь, квартира, машина. Где я ей найду гарантов?  Мне  лететь
надо. А она говорит езжай в Тель-Авив, к начальнику, пусть разбираются.
   Очередь молча смотрела на него. Он растерянно постоял еще  немного  в
коридоре и быстрым шагом ушел прочь.
   Я проходил эту очередь уже несколько раз. Перед каждой моей  поездкой
за рубеж и сама очередь, и процедура однообразно повторялись. Полная да-
ма, с уважением отнесясь к моему  ивриту,  значительно  лучшему,  чем  у
большей части очереди, и, тем более, к бумаге с печатью знаменитого уни-
верситета, выдавала мне заветную справку. Она не знала самого  главного.
Заветная бумага не имела юридической силы,  так  как  университет  пору-
читься за меня отказался и директор моего факультета, житель  Израиля  в
третьем поколении, матерясь по-русски выписывал  мне  псевдогарантию  на
покрытие моих долгов в случае моего невозвращения и скреплял письмо  фа-
культетской печатью. После этого он, пыхтя и продолжая материться, начи-
нал писать гневные письма в Министерство иностранных дел, и однажды  ему
даже ответили, что, к сожалению, установленный порядок отменить пока не-
возможно, так как это откроет дорогу массовому отъезду русских  эмигран-
тов.
   На этот раз я был совершенно спокоен, так как собирался вернуть  дол-
ги. Потраченная на меня сумма изрядно обросла процентами и была привяза-
на  к  курсу  доллара,  периодически  совершавшего  космические  скачки,
вследствие чего мне пришлось просить Ефима о покрытии моих долгов  миро-
вому еврейству. Пару дней назад на мой счет была перечислена необходимая
сумма. Дверь открылась, и через минуту я уже объяснял полной  даме  свою
ситуацию.
   - Какие подлые люди, - с возмущением сказала дама с молдавским акцен-
том. - Кого они хотят обмануть? Меня? Они думают, что я  поверю,  что  у
него покойница мать лежит в холодильнике? В первый раз про такое  слышу!
- Она с возмущением посмотрела на меня. - Послушайте, молодой