ь беседу в помещении для стражи у ворот. - С  мечом  Верховного
короля. Она увезла его из Камелота, пока король был за морем, а  на  его
место положила поддельный.
   - Не просто меч, - добавил Гахерис. - Она взяла себе любовника и  меч
отдала ему. Но Верховный король все равно  его  убил,  а  теперь  король
Урбген хочет ее отослать от себя.
   - Кто тебе такое сказал? Конечно, ваш дядя ни за что не позволит  так
обойтись с его сестрой, что бы она ни сотворила.
   - Да нет же, так оно и будет. Это из-за того, что она взяла меч,  что
равно измене. И поэтому Верховный король позволит Урбгену ее отослать, -
горячо настаивал на своем Гахерис. - А любовник...
   Тут во двор к ним вышел Габран передать приказ явиться к конюшням,  и
даже Гахерис, вовсе не славившийся своим так-том, счел за лучшее до поры
отложить обсужденье.
   Чуть больше, но самую малость, они узнали от  двух  сыновей  Урбгена.
Это были взрослые мужи, сыновья от первой жены  короля,  бывалые  бойцы,
которые сперва преисполнились гордости от того,  что  их  отец  заключил
брачный союз с сестрой Артура, но теперь желали, чтоб и ноги ее не  было
в Регеде, и готовы были поддержать петицию Урбгена о  расторжении  этого
союза.
   Правда, по всей видимости, была такова. Моргана, связанная  браком  с
человеком на много лет ее старше, взяла в любовники одного из соратников
Артура, рыцаря по имени  Акколон,  человека  храброго,  честолюбивого  и
горячего. Его она уговорила,  пока  Артур  был  в  отъезде,  украсть  из
Камелота меч Калибурн, который называли еще Мечом Британии,  и  привезти
его  в  Регед,  оставив  на  месте  королевского  меча  подмену,  втайне
изготовленную на севере каким-то прихлебателем Морганы.
   Чего  именно  добивалась  королева,  так  и   не   было   к   полному
удовлетворению разъяснено. Едва ли она могла считать, что юный  Акколон,
даже устрани он Урбгена, обладай  он  Мечом  Британии  и  женись  он  на
Моргане, был бы в силах занять место Артура на троне Верховного  короля.
Более вероятным представлялось, что  Моргана  использовала  любовника  в
угоду собственным честолюбивым замыслам  и  что  байка,  которую  она  в
конечном итоге изложила Урбгену, была в  основных  чертах  правдива.  Ей
были видения, сказала она, которые дали ей повод ожидать, что  Артур  за
морем  внезапно  умрет.  И  потому,  чтобы  предупредить  хаос,  который
последует  за  смертью  Верховного  короля,   она   осмелилась   достать
символический  Меч  Британии   для   короля   Урбгена,   испытанного   и
талантливого ветерана дюжин сражений  и  супруга  единственной  законной
сестры Артура. Верно,  что  сам  Артур  провозгласил  своим  наследником
герцога Корнуэльского, но герцог Кадор мертв, а его сын Константин - еще
дитя...
   Такова была  повесть  королевы.  Что  до  подмены  королевского  меча
никчемной копией,  это,  как  утверждала  Моргана,  было  лишь  уловкой,
облегчившей кражу. Меч по обыкновению висел над местом короля в  Круглом
зале в Камелоте, и ныне его снимали лишь во  время  празднеств  или  для
битвы. Копию повесили там лишь  для  отвода  глаз.  Но  из  этого  могла
проистечь трагедия. Артур вернулся из своих странствий цел и невредим, и
Акколон, боясь за самого себя и Моргану в случае, если вскроется  кража,
вызвал короля на бой, и со  своим  собственным  добрым  мечом  напал  на
Артура, вооруженного лишь хрупкой копией Калибурна. Исход этого поединка
уже стал частью все растущей  легенды  о  великом  короле.  Несмотря  на
завоеванное изменой преимущество, Акколон был убит, а Моргана,  страшась
гнева и мщения  и  брата,  и  супруга,  заявляла  всем  и  каждому,  кто
соглашался ее выслушать, что поединок был делом  не  ее  рук,  а  одного
только Акколона; поскольку последний был мертв,  то  возразить  ей  было
некому. Если она оплакивала своего мертвого  любовника,  то  делала  это
тайно. Перед каждым слушателем она сожалела о  его  неразумии  и  громко
заявляла о своей преданности - пусть полной ошибок, признавала  она,  но
искренней и глубокой - своему брату Артуру и своему супругу и повелителю
   Отсюда и смятение в замке. Пока никакого решенья еще не было принято.
Дама Нимуэ, унаследовавшая от Мерлина место советника при Артуре и  (как
говорили) Мерлинову силу, явилась на север, дабы вернуть Меч в  Камелот.
Ее речи не  допускали  компромиссов.  Артур  не  готов  простить  сестре
поступок, который считает изменой; и ежели Урбген пожелает  отметить  за
преступленье,  совершенное  против  его  ложа,  он  получает  дозволенье
Верховного короля поступить  со  своей  неверной  супругой,  как  сочтет
должным.
   До сего времени король Регеда едва находил в  себе  твердость,  чтобы
говорить с женой, не говоря уже о том, чтобы судить ее. Дама  Нимуэ  еще
не покинула город, хотя жила и не в самом замке; к  немалому  облегчению
Урбгена, она отклонила его гостеприимство и нашла себе жилье  в  городе.
Урбген (как он доверительно признавался своим сыновьям) по горло сыт был
женщинами и их  неумелой  возней  со  снами  и  волшебством.  Он  охотно
отказался бы принять Моргаузу, но не видел оснований для такого  отказа,
к тому же ему было любопытно  поглядеть  на  "Оркнейскую  ведьму"  и  ее
сыновей. И потому могучий король Урбген настороженно лавировал меж Нимуэ
и Моргаузой, позволив последней явиться  с  визитом  и  беспрепятственно
переговорить с сестрой и вознося молитвы,  чтобы  королевская  советчица
теперь, когда ее дело на  севере  завершено,  покинула  Лугуваллиум  без
слишком уж неловкого столкновенья со своим старым врагом Моргаузой.

11

   На третий вечер их  пребывания  в  замке  Мордред,  избегая  общества
остальных мальчиков, после ужина в одиночку вышел из главной залы, чтобы
отправиться в отведенные принцам покои. Дорожка привела его  на  пологий
склон, лежащий между основными строеньями замка и берегом реки.
   Здесь раскинулся сад, разбитый ради увеселения королевы  Морганы;  ее
окна выходили на клумбы роз и цветущих  кустарников  и  лужайки,  плавно
спускавшиеся к реке.  Сейчас  обломанные  стебли  мертвых  лилий  стояли
посреди прибитых к земле зарослей шиповника и безлистой жимолости,  и  в
жухлой траве  темнели  зеленые  пятна  мха.  По  отметинам  на  стене  у
королевиных окон было видно, где висели клетки с ее  певчими  птицами  -
прежде, чем их внесли в дом на зиму. У берега уныло  и  праздно  плавали
лебеди, без сомнения, в ожидании корма, что приносила им королева  в  не
столь тревожные дни; пара белоснежных  павлинов,  словно  два  выцветших
призрака, устроились на ветке  дерева.  Нетрудно  было  догадаться,  что
летом сад был красив и полон запахов, ярких  красок  и  пения  птиц,  но
сейчас, промозглым осенним вечером он казался заброшенным и  безотрадным
и пахло здесь промоченной дождем опавшей листвой и речным илом.
   Однако Мордред медлил, привлеченный этим новым проявлением британской
роскоши. Он никогда прежде не видел сада, даже помыслить  себе  не  мог,
что участок земли может быть тщательно распланирован  и  засажен  только
ради красоты и удовольствия его владельца. Еще раньше он углядел в  окно
статую, на фоне темного переплетения ветвей казавшуюся призраком. Теперь
ему захотелось рассмотреть ее поближе.
   Статуя  тоже  показалась  ему  странной.  Девушка  в  легких  одеждах
склонилась, словно лила воду из  чужеземного  вида  раковины  в  пруд  у
подножия пьедестала, выложенный  камнем.  Единственные  статуи,  что  он
видел до тех  пор,  были  грубые  изваяния  островных  богов,  камни  со
следящим оком. Девушка была  красивой  и  почти  настоящей.  Сгущавшиеся
сумерки  превратили  пятна  лишайника,  поползшего   по   ее   рукам   и
забравшегося в складки платья, в нежные серые тени. Раковина была совсем
сухой, но по воде в каменном пруду тихо плыли останки  летних  кувшинок.
Под их почерневшими листьями он  разглядел  медленное  шевеленье  хвоста
большой рыбины.
   Оставив мертвый фонтан, Мордред легко сбежал по травянистому склону к
берегу реки и ленивым лебедям. Здесь, открываясь на реку, спрятанная  от
дворцовых окон увитой виноградником кирпичной  стеной,  стояла  беседка,
очаровательный укромный уголок с мозаичным полом и полукруглой  каменной
скамьей,  концы  которой  были  богато  украшены  каменной   резьбой   с
виноградными гроздьями и рожицами купидонов.
   На скамье что-то лежало.  Он  подошел  поближе.  Это  были  пяльцы  с
вышиванием:  на  продетом   в   них   квадратном   льняном   лоскуте   в
очаровательном узоре  сплелись  листья,  цветы  и  ягоды  земляники.  Из
любопытства Мордред поднял пяльцы со скамьи и тут же увидел, что  основа
насквозь промокла, и на ткани остались темные пятна от камня, на котором
она лежала. Должно быть, позабытое вышивание  лежало  здесь  уже  немало
времени. Откуда ему было знать, что сама королева  Моргана  уронила  его
здесь, когда сюда, на место их тайных свиданий, ей принесли  известье  о
смерти ее любовника. С тех пор она не выходила в сад.
   Мордред опустил испорченное вышиванье назад на скамью и снова  прошел
через лужайку к дорожке, шедшей под окнами дворца. Как раз в тот  момент
в одном из них зажегся свет, и в вечерней тишине ясно зазвенели  голоса.
Один из них, повышенный в расстройстве или во гневе, был  ему  незнаком,
но другой, отвечавший ему, принадлежал Моргаузе.  Мордред  уловил  слова
"корабль" и "Камелот", а потом "принцы", и тут, не дав себе даже времени
подумать,  он  оставил  дорожку  и  шагнул  ближе  к  стене  под  окном,
прислушиваясь. В окнах не было слюды,  и  располагались  они  высоко,  в
нескольких пядях у него над головой. Разговор  доносился  до  него  лишь
урывками, когда женщины повышали голоса или подходили к окну. Моргана  -
как  оказалось,  первый  голос  принадлежал  ей,  -  судя  по  всему,  в
беспокойстве, почти что в смятении, мерила шагами комнату.
   - Если он заточит меня... - говорила она. - Если он  только  посмеет!
Меня, сестру самого Верховного короля! Чья единственная вина в том,  что
ее сбили с пути истинного забота о королевстве брата и любовь  к  своему
супругу. Разве моя вина в том, что  от  любви  ко  мне  Акколон  потерял
голову? Разве моя вина в том,  что  он  напал  на  Артура?  Все,  что  я
сделала...
   - Да, да, эту байку ты мне уже рассказывала. - В голосе  Моргаузы  не
было сочувствия, одно только раздраженье - Молю, избавь меня  от  этого!
Но тебе удалось заставить поверить в это Урбгена?
   - Он отказывается говорить со мной. Если б я только могла  явиться  к
нему...
   - Так  к  чему  ждать?  -  снова  прервала  ее  Моргауза,  наигранное
удивленье в ее словах едва-едва прикрывало презренье. -  Ты  -  королева
Регеда, так что повторяй без устали всем, кто готов будет  слушать,  что
ты не заслуживаешь от своего супруга ничего иного, кроме благодарности и
разве что прощенья за неразумие. Так чего ж ты здесь прячешься? На твоем
месте, сестра, я нарядилась бы в лучшие одежды, надела б корону Регеда и
явилась бы со свитой в большой зал во время мира или совета.  Тогда  ему
пришлось бы выслушать тебя. А если бы он все еще колебался, то все равно
не посмел бы при всем дворе  выказать  неуваженье  к  сестре  Верховного
короля.
   - В присутствии Нимуэ? - горько переспросила Моргана.
   - Нимуэ?  -  Моргауза  явно  немало  была  удивлена  такому  повороту
событий. - Потаскушка Мерлина? Она все еще здесь?
   - Да, она все еще здесь. И она теперь тоже  королева,  сестрица,  так
что следи за своими словами! С тех пор  как  помер  старый  колдун,  она
вышла замуж за Пеллеаса, разве ты не знала? Меч она отослала на  юг,  но
сама осталась и поселилась где-то в городе. Полагаю, этого  Урбген  тебе
не сказал? Держит язык за зубами и надеется, что вы не встретитесь! -  С
визгливым нервическим  смехом  Моргана  вновь  отвернулась  от  окна.  -
Мужчины! Клянусь Гекатой, как я их презираю! В их руках вся власть, а  у
них самих - ни капли смелости. Он ее боится.., и меня.., и тебя тоже,  в
этом я не сомневаюсь! Словно большой пес среди шипящих  кошек...  Ну  да
ладно, возможно, ты права. Возможно...
   Остальное потерялось в сумерках. Мордред ждал, хотя этот их  разговор
не особо его интересовал. Ему не было дела до того, во что выльются гнев
короля  на  злоупотребления  королевы  и  попытки  их   примиренья.   Но
подслушивать дальше его заставила репутация королевы  Морганы,  а  также
то, с какой  легкостью  упоминались  в  этом  разговоре  великие  имена,
которые  до  того  были  для  него  лишь   частью   легенд   и   сказок,
рассказываемых при свете лампы.
   Спустя пару минут он снова  начал  различать  слова,  и  тут  услышал
что-то, что заставило его навострить уши.
   - Когда Артур вернется домой, - это вновь  говорила  Моргауза,  -  ты
поедешь повидать его?
   - Да. У меня нет другого выбора. Он послал за мной,  и  мне  сказали,
что Урбген намерен предоставить мне эскорт.
   - Ты имеешь в виду стражу?
   - А если и так, то ты-то чему улыбаешься, Моргауза?  А  как  ты  сама
называешь свой эскорт из солдат короля, который по приказу Артура  везет
тебя в столицу? - В голосе Морганы звучало злобное торжество, на которое
Моргауза немедля откликнулась:
   - Я бы сказала, здесь иное дело. Я-то  никогда  не  обманывала  моего
супруга...
   - Ха! Во всяком случае, после того, как он взял тебя в жены!
   - ., и никогда не предавала Артура...
   -  Да?  -  безудержно  рассмеялась  Моргана.  -   Да   уж,   пожалуй,
предательство не совсем подходящее слово, а? И  готова  признать,  тогда
ведь он не был твоим королем!
   - Я предпочитаю не понимать твоих слов, сестра!  Ты  едва  ли  можешь
пытаться обвинить меня в...
   - Оставь, Моргауза! Все теперь об этом знают! И здесь, в  этом  самом
замке! Ладно, согласна, это было много лет назад. Но не думаешь  же  ты,
что он послал за тобой в память  о  былых  временах?  Не  можешь  же  ты
обманывать себя, полагая, что он может хотеть, чтобы именно  ты  была  с
ним рядом? Пусть даже Мерлина нет в живых, Артур все  равно  не  захочет
держать тебя при дворе. Будь уверена, все, что ему нужно,  это  дети,  а
как только он их получит...
   - Он не посмеет тронуть детей  Лота.  -  Впервые  за  все  это  время
Моргауза повысила голос, и слова ее прозвучали  беспокойно  и  резко.  -
Даже он не посмеет! И с чего бы? Какие бы ссоры ни разделяли его и  Лота
в прошлом, Лот погиб, сражаясь под знаменем Дракона, и за одно это Артур
с почестями примет его сыновей. Он должен поддержать  права  Гавейна  на
королевство, он не  может  поступить  иначе.  Он  не  посмеет  допустить
разговоров о том, что тем самым он заканчивает резню младенцев.
   Моргана стояла у самого окна. Ее голос, намеренно пониженный,  словно
бы с придыханьем, тем не менее звучал совершенно ясно:
   - Заканчивает? Да он ее и не начинал. О, не смотри на меня так. И это
тоже всем известно. Не Артур приказал перебить детей. И не Мерлин,  если
уж на то пошло. Со мной-то не прикидывайся, Моргауза.
   Повисла недолгая пуаза, после которой Моргауза заговорила  с  прежним
равнодушием:
   - Дело прошлое, как и та другая история. А что до того, что ты только
что сказала, если б ему нужны были только дети, ему вообще не надо  было
бы за мной посылать,  только  за  ними.  Но  нет,  мне  приказано  самой
доставить их в Камелот.  И,  называй  это  как  хочешь,  эскорт  у  меня
королевский... Ты еще увидишь, сестра, что я снова займу  свое  законное
место и мои сыновья вместе со мной.
   - И бастард? Что, по-твоему, станется с ним? Или стоит  сказать,  что
ты на него строишь планы?
   - Планы?
   - Ах вот как, это другое дело? - Голос Морганы зазвенел торжеством. -
Здесь я попала в точку. Тут тебя ждет  опасность,  Моргауза,  и  ты  это
знаешь. Можешь рассказывать какие угодно сказки, но достаточно поглядеть
на него, и вся правда видна как на ладони... Итак, убийца на свободе,  и
что случится теперь? Мерлин предсказал, что произойдет, если ты оставишь
ему жизнь. Резня, возможно,  -  дело  прошлое,  но  кто  знает,  на  что
способен Артур, что он сделает теперь, когда наконец нашел его?
   Фраза оборвалась; где-то в отдалении  открылась  и  закрылась  дверь,
раздался  шорох  приближающихся  шагов,  голос  слуги  передал  какое-то
посланье, и обе королевы отошли от окна. Кто-то другой, очевидно, слуга,
шагнул к оконной нише и выглянул в оконный проем. Мордред приник к стене
там, где тень лежала всего гуще. Он стоял без движенья, старался даже не
дышать, а когда тень слуги исчезла из падавшего на траву овала света  из
окна, беззвучно побежал к спальному покою, который  делил  с  остальными
мальчиками.
   Его тюфяк - здесь он спал один - лежал ближе всех к двери, отделенный
от остальных контрфорсом стены. Сразу за контрфорсом устроились Гавейн и
Гарет. Оба они уже спали. В дальнем углу комнаты сказал  что-то  шепотом
Агравейн и, буркнув ему в ответ, перевернулся  на  другой  бок  Гахерис.
Мордред пробормотал "доброй ночи", а потом, не сняв одежды, завернулся в
покрывало и прилег в ожидании.
   Он лежал в темноте напряженно и недвижимо, пытаясь обуздать  несшиеся
вскачь мысли, стараясь дышать ровнее. Выходит, он  был  прав.  Разговор,
волею случая подслушанный им на садовой  дорожке,  тому  доказательство.
Его везут на юг не с почетом,  не  как  принца,  а  для  какой-то  цели,
предугадать которую он не в силах, но которая, нет  сомнений,  обернется
для него бедой. Быть может, заточением, или даже - судя по пронзительной
злобе в голосе Морганы, такое  возможно  -  смертью  от  рук  Верховного
короля. Покровительство Моргаузы, за которое до той ночи в подземелье он
был так благодарен, едва ли послужит ему защитой. Не в ее  власти  будет
защитить его, да и отвечала она сестре слишком уж равнодушно.
   Он повернул голову на жесткой подушке,  прислушиваясь:  ни  звука  не
доносилось оттуда, где спали остальные, разве что тихое и ровное дыханье
спящих. За стенами покоя в замке еще кипела жизнь. Ворота пока  открыты,
но вскоре их запрут и выставят на ночь стражу. Новый день застанет его в
пути в свите  королевы  Оркнейской,  которая  под  охраной  королевского
эскорта поднимется на корабль и поплывет в Камелот, к тому, что  ожидает
его там. "Орк", возможно, даже не пристанет больше нигде, пока не бросит
якорь на Инис Витрине, на острове, который держит от  имени  Артура  его
союзник король Мельвас. Если  он  намерен  бежать,  делать  это  следует
сейчас.
   Он едва ли сознавал, когда именно принял такое  решенье.  Оно  словно
всегда было с ним, неизбежное, оно втайне ожидало своего часа.  Отбросив
покрывало, он осторожно сел на постели. Руки у него дрожали, и  это  его
разозлило. Разве он не привык везде и повсюду  быть  один?  В  некотором
смысле он был  один  всю  свою  жизнь  и  снова  как-нибудь  проживет  в
одиночку. Его ничто  не  связывает  с  этими  людьми.  Узы  единственной
привязанности, которую он знал, однажды ночью много лет назад  поглотило
пламя. Теперь же он - волк без стаи; он - Мордред, а Мордред не  зависит
ни от кого, не полагается ни на  кого,  кроме  Мордреда,  ни  на  одного
мужчину и  -  каким  облегчением  было  избавиться  наконец  от  чувства
благодарности с примесью подозрений - ни на одну женщину.
   Он соскользнул с постели и через минуту-другую уже увязал в узел свои
пожитки. Красно-коричневый плащ из плотной шерсти, пояс и оружие,  столь
драгоценный рог для питья, кошель телячьей кожи  с  немногими  монетами,
что он тщательно скопил за последние годы. На нем - его  лучшее  платье;
остальная одежда осталась  на  борту  "Орка",  но  здесь  уж  ничего  не
поделаешь. Он взбил постель так, чтобы казалось, что в ней кто-то  спит,
и почти беззвучно выскользнул из комнаты, а потом  с  учащенно  бьющимся
сердцем нырнул в лабиринт пустых коридоров, ведших  в  большой  двор.  В
неведении он прошел мимо той самой комнаты, где юный Артур зачал его  со
своей сводной сестрой Моргаузой.
   Несмотря на то что во всякое время суток  в  большом  замковом  дво