сантиметровой толщины. Более того, топчан  был  установлен  в
самом настоящем каземате, отличавшемся от узилищ Таганки, Бутырки и  Крестов
только наличием крохотной, но отдельной туалетной комнаты. А  попал  я  сюда
исключительно благодаря беспредельному гостеприимству господина сих  мест  -
Епископа.
   Едва я только слез с коня во дворе епископской цитадели,  как  ко  мне  с
двух сторон подошли двое монашков. Каждый из них был с меня ростом  и  вдвое
шире в плечах. Капюшоны их  ряс  были  вольготно  откинуты  на  плечи,  и  я
прекрасно  разглядел  их  довольные,  улыбающиеся,   абсолютно   дружелюбные
бандитские хари. Нет, я нисколько не преувеличиваю! На  лбу  одной  из  этих
харь ясно  проглядывало  застарелое  клеймо,  свидетельствовавшее,  что  его
обладатель "КАТЬ".
   Эти  два  служителя  Епископа  дружелюбно  положили  мне  на  плечи  свои
здоровенные ручонки и предложили следовать за ними. Нет, кандалы с меня  они
сняли тут же, во дворе, так что  я,  конечно,  мог  помахать  руками,  чтобы
немного размять их, но "следовать" за этими ребятами мне все равно пришлось.
И проследовал я прямиком в этот  миленький  подвальчик,  опустившись,  между
прочим, на третий подземный этаж.
   Один из  монахов,  открывая  толстую  дубовую  дверку,  обитую  полосовым
железом,  похвастал,  что  это  лучшие  гостевые  покои  во  всем  Храме!  Я
представляю, как выглядят худшие "гостевые"  покои  у  столь  гостеприимного
хозяина!
   Ну, в общем, я проснулся и лежал на  своем  довольно  жестком  топчане  и
разглядывал пейзаж, открывавшийся за  широким,  пронзительно  чистым  окном.
Окно, конечно, было наведено чарами, но поскольку кроме  него  рассматривать
все равно было нечего, я рассматривал его. За окном раскачивалось на ветру и
мокло под осенним дождем одинокое дерево неизвестной мне породы. За  деревом
лежала покрытая маслянистой грязью, раскисшая дорога, а за  дорогой  мелкими
обтерханными кустами начинался навсегда промокший лес.
   Пейзажик, как я догадывался, был подобран с умыслом - так, чтобы  он  как
можно сильнее угнетал мою психику и снижал сопротивляемость моего организма.
Только вот хозяин этого заведения  немного  не  рассчитал  -  я  не  обладал
артистической натурой своего  друга  Паши,  так  что  окружающая  обстановка
только бесила меня и заставляла придумывать и создавать варианты расправы  с
местными инквизиторами. При этом рассчитываться им  предстояло  отдельно  за
меня, за моих друзей, за королеву Кину, за... пейзаж за окном, за отсутствие
вина, за наличие в моем  тонком  тюфяке  сосущих  насекомых,  за...  за  все
остальное. При этом они должны были оставаться  живы  до  самого  последнего
расчета! И это была самая трудная из стоящих передо мной задач!
   И вот когда я закончил прикидочный расчет мучений для главного  виновника
моего нехорошего настроения и перешел к отработке частностей, в дверке  моих
"апартаментов" что-то звонко щелкнуло, и она медленно откатилась в сторону.
   За ней стоял один из вчерашних монахов вместе  со  своей  обворожительной
улыбкой.  Он  быстро  обежал  взглядом  мою  комнатушку,   несколько   минут
рассматривал меня, а потом поинтересовался дружелюбным басом:
   - Завтракать будешь?
   - Я еще не ужинал... - не менее дружелюбно уточнил я, но он,  видимо,  не
совсем меня понял:
   - Так будешь или нет?
   - Да, если у вас шведский стол... - высказал я еще одно уточнение.
   - Какой стол?! - опять не понял он меня.
   - Шведский, шведский... - довольно раздраженно пояснил я.
   Он пожал плечами:
   - Стол у нас  обычный,  четырехугольный.  Если  тебе  необходим  какой-то
особенный стол, то... придется обойтись тем, что у нас есть.
   Я сполз со своего тюфяка, напялил свою замечательную шляпу  и,  состряпав
презрительную рожу, бросил:
   - Пошли, деревня!
   Он посторонился, пропуская меня в коридор, и снова пожал плечами:
   - Почему деревня?
   - Потому что никогда шведского стола не видел!
   - Небольшая потеря! - попытался он сохранить собственное достоинство.
   - Да?! Так ты же не видел эту потерю! Как  же  ты  можешь  определить  ее
величину?!
   Монах понял, что спорить со мной ему не под силу, и обиженно засопел.
   Поскольку он шагал позади меня, я не преминул этим воспользоваться. Резко
остановившись, я бросил через плечо:
   - И не сопи у меня за спиной! Я этого не переношу!
   Верзила не ожидал, что я так быстро заторможу, и  ткнулся  мне  в  спину.
Чего я и ожидал:
   - И не наступай мне на ноги!!! И нечего меня в спину толкать, у меня  она
не казенная!!!
   Монах сделал шаг назад и вполголоса не то выругался, не то извинился.
   "Вот теперь посмотрим, у кого настроение  будет  попорчено!"  -  злорадно
подумал я, а вслух продолжал развивать тему "деревенщины".
   - И откуда только такие дуболомы берутся?! Что такое  шведский  стол,  не
знают! Ходить нормально не умеют,  вечно  толкаются  и  на  ноги  наступают!
Пыхтят за спиной, как перегретый самовар!  Ну  и  работничков  себе  Епископ
подбирает!
   Поскольку я в запале все время прибавлял шагу, в  конце  моей  тирады  мы
двигались уже довольно быстро. Именно в этот момент я снова  остановился  и,
обернувшись, заорал:
   - А еще рясу надел!!!
   Здоровенный монах снова едва не налетел на меня, но успел перестроиться и
шарахнулся в сторону. Стена, конечно, выдержала его напор, а вот сам монашек
достаточно громко зашипел. Видимо, зашибся малость.
   В общем, еще бы минут десять пути по подземелью и его  лестницам,  и  мое
настроение можно было бы  назвать  лучезарным,  но  в  этот  момент  впереди
показалась дверь, которая вела в отведенную для меня столовую.
   Комнатка, немногим большая моей спаленки, была тесно заставлена маленьким
столиком со стоявшим рядом с  ним  стульчиком.  На  столике  был  сервирован
весьма скромный завтрак на одну персону. Прежде чем усесться на свое  место,
я критически обозрел выставленные яства. Яичница из трех яиц и двух кусочков
желтоватого, плохо  прожаренного  сала,  два  тоненьких  кусочка  сероватого
хлеба, один из которых был намазан какой-то буроватой грязью, являвшей собой
разновидность  местного  джема,  и  высокий  узкий  стакан,  на  две   трети
наполненный желтой мутноватой жидкостью - не то  соком,  не  то  компотом  с
мякотью. В общем - полная мерзость!
   - Так-так... - задумчиво протянул я. - Стол явно не шведский! Стол скорее
американский! Не хватает только яблочного пирога и жареной индейки...
   Мой провожатый никак  не  прокомментировал  мое  высказывание,  хотя  его
сопение значительно усилилось. Я уселся на единственный в  комнате  стульчик
и, придвинув к себе тарелку, понюхал ее содержимое.  При  этом  я  прошептал
соответствующее заклинание.
   Пахло это чудо поварского  искусства  совсем  не  изысканно,  но  вредных
ингредиентов я в нем не обнаружил. Разочарованно вздохнув, я  взял  в  левую
руку тонюсенький кусочек хлеба, в правую предложенную мне двузубую  вилку  и
ковырнул яичницу.
   Аппетит, как оказалось, действительно приходит во время еды.  А  особенно
он ко мне пришел, когда я, оглянувшись через плечо, увидел,  какими  глазами
смотрит на мою яичницу сопровождавший меня монах. Можно было  подумать,  что
передо мной стоит пудинг английской королевы!
   Так вот, я съел все и даже выпил ту сладковатую бурду, что была налита  в
стакан. Самое большое удовлетворение я  испытал,  когда  услышал  за  спиной
горький  вздох-стон  разочарования.  Этот  жлоб  надеялся,  что  после  меня
останется что-нибудь съестное! Фигу!!
   Я тяжело поднялся из-за стола, громко рыгнул  прямо  в  монашью  морду  и
поинтересовался:
   - Куда теперь пойдем?
   - Теперь тебя хочет видеть Епископ... - с жестокой радостью  сообщил  мне
монашек и снова приветливо улыбнулся.
   - Ну?! Наконец-то! - обрадованно воскликнул я, чем привел монаха в полное
замешательство. Судя по его растерянной физиономии, выходило, что радоваться
встрече с Епископом мог  только  сумасшедший.  К  тому  же  я  поспешил  его
подбодрить:
   - И что же ты стоишь, милейший? Давай, давай, поспешай...
   - Ты что, действительно совершенно не боишься? - изумленно пробасил он.
   - Пусть меня боятся! - высокомерно ответил я, небрежно махнув рукой.
   Монах повернулся и направился к  выходу  из  столовой.  Теперь  он  шагал
впереди, показывая мне путь, поскольку коридор, по которому мы шагали, начал
ветвиться. И  я  не  преминул  этим  воспользоваться!  Широко  вышагивая,  я
поминутно наступал ему на подол рясы или на стоптанные  каблуки  башмаков  и
при этом беззлобно ругался:
   - Здоровый вроде мужик, а еле плетется... Ну смотри, опять споткнулся! Ты
ноги-то поднимай, что как старик по  полу  шаркаешь!  Да  шевели  ногами-то,
шевели, что на месте стоишь! И ряску свою подшил бы, что ли, метет, пол, как
баба плохая, люди на ее подол наступают!
   Через пару минут монашек  мало  что  не  бежал  впереди  меня,  поминутно
оглядываясь, чтобы оценить разделяющее нас расстояние.
   Однако и это развлечение кончилось слишком быстро. Увлеченный погоней,  я
не заметил, как вслед за своим  провожатым  влетел  в  просторную  приемную.
Монах лихой рысью  пересек  помещение  и  спрятался  от  меня  за  маленьким
столиком, притулившимся возле большого письменного стола секретаря.
   А секретарь у Епископа был что надо!  Жгучая  брюнетка,  с  миндалевидным
разрезом наглых глаз, тонким, несколько  длинноватым  носиком  и  ярко-алыми
губами, подчеркивавшими  матовую  бледность  щек.  Не  обращая  внимания  на
вошедших  столь  странным  способом  посетителей,  она  спокойно  продолжала
полировать свои длинные  холеные  ногти.  Только  когда  запыхавшийся  монах
натужно пробасил:
   - Вот, доставил по поручению Епископа! -  она  оторвала  свой  взгляд  от
ноготков и посмотрела сначала на моего провожатого, а  затем  перевела  свои
глазищи на меня.
   - Ага... Так это и есть наш знаменитый гость? - Ее  голос  был  низким  с
хрипотцой, словно у заядлой курильщицы, а тон высказывания позволял  думать,
что Епископ вкупе с  остальными  местными  мужиками  притаились  у  нее  под
каблуком.  Ох  и  не  люблю  я  такой  тон!  Именно  поэтому  мне   пришлось
удивленно-равнодушно приподнять левую бровь, ледяным  взглядом  раздеть  то,
что было видно у девицы над столом, чуть разочарованно хмыкнуть и уже  после
всего этого произнести:
   - Да, милочка, это и есть ваш знаменитый гость...  И  этот  гость  весьма
разочарован хваленым местным гостеприимством...
   Она попыталась независимо хмыкнуть, поняла, что хмык получился не  очень,
чуть покраснела, вскочила из-за стола и быстро направилась к двойным арочным
дверям  в  углу  приемной.  Уже  взявшись  за  витую  бронзовую  ручку,  она
обернулась, опять хмыкнула, и  на  этот  раз  вполне  прилично,  и,  вильнув
бедрами идеальных очертаний, исчезла за дверью.
   - Ну все, - раздался рядом несколько успокоившийся басок монаха. - Теперь
она тебя сожрет!
   - Ничего, подавится... - ответил я  спокойно,  а  про  себя  с  некоторым
удивлением  отметил,  насколько  эта  чернявенькая  курильщица   похожа   на
секретаря нашего проректора по хозяйственной работе Катьку Ермоленко.  Такая
же заносчивая хмыкалка и, наверное, такая же... поклонница Эроса.
   Брюнеточка между тем выскочила обратно в приемную,  довольно  поблескивая
глазками, и, не закрывая дверей, предложила:
   - Заходи, Конец. Тебя уже заждались...
   Яду в этом коротеньком предложении хватило бы  на  двадцать  гюрз!  Но  я
решил не обращать на девчушку внимание. Пока!  Сейчас  у  меня  должна  была
произойти очень серьезная встреча, и мне было не до флирта. Я с достоинством
пригладил свою бороду и шагнул за дверь, которая бесшумно за мной закрылась.
   Это, без сомнения, был рабочий  кабинет.  Только  очень  большой.  Справа
вдоль всей стены тянулись высокие  стрельчатые  окна,  стекла  которых  были
затенены  непонятной  легкой  дымкой.  Свет  сквозь  эти   стекла   проходил
беспрепятственно, но был каким-то рассеянным, чуть персикового  оттенка.  По
левой стене располагались  книжные  шкафы,  сплошь  заставленные  различного
размера  книгами,  тубусами  со  свитками,  маленькими  статуэтками   самого
разного,  порой  весьма  фривольного  вида,  другими  предметами  не  совсем
понятного для меня назначения. На полу во всю ширину кабинета  был  постелен
ковер, намертво глушивший шаги. У дальней стены стоял совсем  небольшой  для
комнаты таких размеров письменный стол, рядом с которым притулился низенький
журнальный столик.
   Все это я окинул одним взглядом, поскольку  долго  осматриваться  мне  не
позволили.
   - Проходи, проходи, дорогой Гэндальф... -  раздался  от  стола  негромкий
спокойный голос, звучавший так, словно его хозяин стоял рядом со мной. -  Не
стесняйся, будь как дома...
   Не знаю почему, но от такого обращения меня слегка  передернуло,  вот  уж
чего я не хотел, так иметь это  место  своим  домом!  Однако  не  мог  же  я
игнорировать приглашение хозяина кабинета, поэтому я  двинулся  к  столу  по
пружинящему под ногами ковру.  Подойдя  ближе,  я  с  некоторым  недоумением
уставился на человека, сидевшего на хозяйском месте.
   В  большом,  глубоком,  мягком  кресле,  развалясь  и  положив  ноги   на
совершенно пустой стол, расположился  довольно  молодой  пижонистый  парень,
одетый в некое подобие камзола. Сам костюм и прилагавшиеся к нему штаны были
чистого черного цвета,  широкий  отложной  воротник  и  манжеты  на  рукавах
серебряные. На выставленных для всеобщего обозрения черных  ботфортах  сияли
серебряные же шпоры, которыми их владелец немилосердно  царапал  столешницу.
Если это был пресловутый  Епископ,  то  выглядел  он  скорее  как  испанский
вельможа или английский пират из романа Сабатини.
   - Присаживайся...  -  небрежно  махнул  он  кистью,  затянутой  в  черную
перчатку, в сторону гостевого кресла, значительно уступавшего в комфортности
его собственному. Поскольку выбирать все равно было не из чего - кресло было
единственным, - я стащил с головы голубую шляпу и бросил  ее  на  журнальный
столик. Затем уселся в кресло, слегка подобрав мой  самодельный  длиннополый
плащик, водрузил свои сапоги рядом  со  шляпой,  практически  повторив  позу
хозяина, и, повернувшись к нему, изобразил внимание.
   - Ну что ж, поговорим? - не то спросил, не то предложил  тот  и  произвел
пальцами  малоуловимый  жест.  На  столе,  рядом  с  его  ботфортами  возник
серебряный поднос с высоким серебряным кувшином и двумя бокалами  на  тонких
ножках. Хозяин не глядя лениво протянул руку, и тотчас на кувшине откинулась
крышечка и  он  наклонился,  наполняя  один  из  бокалов.  Рука  в  перчатке
нетерпеливо пошевелила пальцами, и  наполненный  бокал,  плавно  снявшись  с
места, поплыл в ее сторону, стараясь не расплескать ни капли.
   Парень пригубил напиток и приподнял бровь:
   - Ну что же ты, угощайся, вино отнюдь недурственно!
   "Пижон и показушник... - подумал я, начиная заводиться, - ...дон Сезар да
Баран!.." - и в  свою  очередь,  растопырив  пальцы,  ткнул  ими  в  сторону
кувшинчика. И этот серебряный пузан  вместо  того,  чтобы  наполнить  второй
бокал, поплыл к моей руке сам! Ну, я, конечно, не растерялся и, ухватив  его
за изысканно изогнутую ручку, нажал на педальку, открывающую крышечку, после
чего приник к горлышку.  Вино  и  вправду  было  неплохим,  но  еще  большее
удовольствие я получил от созерцания изумленной рожи Епископа. И ножки  свои
он со стола сдернул! Чтобы лучше видеть, что это  такое  я  вытворяю  с  его
посудой!
   К тому  моменту,  когда  я  закончил  дегустацию  и  отправил  наполовину
опустевший кувшинчик назад, хозяин кабинета несколько пришел в себя.  Закрыв
рот и довольно улыбнувшись, он проговорил:
   - Ну вот, я лишний раз убедился, что ты именно тот, кто мне нужен!
   - Я-то тебе, может, и нужен... - вздохнул я и  поерзал  в  своем  кресле,
устраиваясь поудобнее и чувствуя, что ярость уже переполняет  меня.  -  Весь
вопрос в том, нужен ли ты мне?
   - Да я просто тебе необходим! - с энтузиазмом ответил Епископ. - Выслушай
меня внимательно!..
   - Нет, это ты выслушай меня внимательно! - перебил я его.  -  Сначала  ты
вернешь мне мой посох, затем дашь мне  встретиться  с  моими  друзьями.  Вот
когда я буду уверен, что с ними все в  порядке,  тогда  мы,  может  быть,  и
продолжим нашу милую беседу. А до этого - никаких разговоров!
   Епископ молчал  очень  долго,  не  сводя  с  меня  спокойного  изучающего
взгляда, и только по тому, как нервно дергалась его рука,  державшая  бокал,
было ясно, сколь  велико  его  напряжение.  Наконец  он,  видимо,  пришел  к
какому-то решению и расслабился. Откинувшись на  спинку  своего  кресла,  он
снова водрузил ботфорты на стол и проговорил в воздух:
   - Гелла, Бормотун еще в приемной?
   - Да... - раздался  у  меня  над  ухом  прокуренный  голосок  брюнетистой
секретарши.
   - Скажи ему, пусть сводит нашего гостя к его товарищам... Сначала к даме,
а потом к этому  сумасшедшему  верзиле.  Да,  верни  ему  его  замечательную
дубину. - И, словно уловив некоторое сомнение своей помощницы, добавил:
   - Я думаю,  наш  бородатый  друг  достаточно  разумен,  чтобы  не  делать
глупостей, тем более что его... посох в Храме совершенно бесполезен.
   Затем, повернувшись в мою сторону, он мягко улыбнулся:
   - Я надеюсь, ты достаточно разумен, чтобы  понимать  что  никакая  магия,
кроме моей, в Храме не действует?
   - Я достаточно разумен, чтобы оценить свои возможности, -  вернул  я  ему
улыбку.
   - Хм...  -  Похоже,  Епископа  не  совсем  удовлетворил  мой  ответ,  но,
внимательно оглядев меня еще раз, он снова улыбнулся. - Тогда ступай к своим
друзьям. Кстати, может быть, хоть ты их  образумишь...  -  И  он  приветливо
помахал мне ладошкой. - Встретимся за обедом, будет милое общество.
   Я выбрался из кресла и двинулся к выходу. Когда я был уже у самой  двери,
совсем рядом раздался его голос:
   - Помни, ты обещал быть благоразумным...
   В приемной, у стола  секретарши,  по-прежнему  отирался  давешний  монах,
которого, как я понял, близкие друзья  называли  Бормотун.  Сама  секретарша
делала вид, что меня рядом нет,  хотя  ее  глазки  явственно  косили  в  мою
сторону. А монах, как только я появился, откровенно уставился на  меня,  как
на некое чудо. Я же, не обращая внимания на его бестактность, уперся тяжелым
взглядом в безразличную мордашку Геллы:
   - А ну, вертай мой посох!
   Она  небрежно  ткнула  отполированным  ноготком  в  угол  приемной,   где
сиротливо притулилось мое резное чудо. Я направился в указанном  направлении
и, привычно ухватившись за уже  порядочно  потертую  моей  рукой  деревяшку,
неожиданно осознал, до какой степени мне ее не хватало.  Настроение  у  меня
сразу улучшилось, и мой голос, обращенный  к  сопровождавшему  меня  монаху,
прозвучал вполне довольно:
   - Ну, Вергилий, давай, показывай свой ад!
   - Кого? - не понял монах.
   - Кого! - передразнил я его. - Шагай, деревня! Сначала к Эльнорде...
   - Это к бабе, что ли, которая с луком? - уточнил непонятливый Бормотун.
   - Смотри, - погрозил я ему пальцем, - Душегуб услышит,  что  ты  Эльнорду
бабой дразнишь, он тебе ноги-то повырывает.
   Бормотун, не отвечая на угрозу, направился к дверям. Наученный предыдущим
опытом, монах двигался очень расторопно, так что мы оказались  у  помещения,
отведенного моей спутнице, довольно быстро. А вот здесь произошла  некоторая
заминка.
   Повозившись некоторое время с замком, Бормотун слегка отступил в  сторону
и пробормотал:
   - Я к этой сумасшедшей не пойду... - а  затем  потянул  за  ручку  двери.
Однако дверь и не подумала открываться. Этот факт весьма удивил монаха, и он
снова склонился к замку. Правда, лишь на мгновение, чтобы убедиться, что тот
открыт. Убедился и даже подтвердил это обстоятельство вслух:
   - Открыто же... - но новый рывок опять-таки ни к чему не привел.
   Дверь явно была закрыта, и закрыта она была изнутри. Вот толь