учше.
Золотой Горы я, правда, не знаю, - а вот ятунов храм  и  без  тебя  найду.
Стало быть, все правильно предсказала мне колдунья, что в родовом храме  я
найду солнечный меч... А вот времени у меня мало - это ты прав.
     Тут-то Неревен хотел закричать, да разве успеешь?
     У Эльсила с собой было  два  кинжала,  и  один  он  оставил  в  спине
Неревена. Во-первых, чтобы зря ни на  кого  не  думали,  во-вторых,  чтобы
отвести беду от нарушенного слова. Ну и, конечно, кто вытащит кинжал,  тот
берет на себя месть, если найдутся охотники.
     Через час полезли в Золотую Гору.  Эльсил  видел,  как  трудно  лезть
Кукушонку, и подумал: "Хаммар Кобчик - кровный враг Марбода... Стало быть,
он мне не позволит убить его, будет драться сам, с такими руками".
     И сказал вслух:
     - Вот я гляжу на Даттама и Арфарру, и сдается мне, что магия  второго
рода сильно портит человека. И если советник Ванвейлен в ней сильней,  чем
они, то как бы ты не раскаялся, связавшись с ним. То-то  он  третьего  дня
бранился, что мы смотрим на жизнь, как на поединок.  В  поединке,  однако,
спорят на равных, а если сыпать с воздуха голубые мечи...
     Марбод ответил:
     - Молчи! Я-то угадал с самого начала, что чужеземец может мне помочь.
А он - не угадал.
     Усмехнулся и прибавил:
     - А Хаммара Кобчика постарайся застрелить первым. Потому что  есть  в
мире вещи поважнее моей чести.


     В это самое время, в час, когда ставят  вторую  закваску  для  хлеба,
через два часа после того, как Марбод Кукушонок и Белый  Эльсил  незаметно
уехали из замка, в замок явился Даттам.
     Увидев, сколько  вооруженных  людей  вокруг,  Даттам  сделался  очень
задумчив.
     Даттам, как и никто вокруг, не понимал,  что  происходит,  однако,  в
отличие от многих, отдавал себе в этом отчет. Он знал, что историю  нельзя
предсказывать, и именно поэтому можно делать.
     Неожиданная прыть городских властей немало  поразила  его.  Короли  и
прежде приглашали бюргеров в свой совет. Расходы  на  поездку  приходилось
оплачивать городу, представитель города  вез  королю  подарки  и  привозил
известие о новом налоге, и немудрено, что эта  повинность  была  из  самых
ненавистных. А теперь граждане Ламассы  торопились  сказать,  что  от  них
представителей должно быть втрое больше, чем от прочих.
     Даттам посматривал на юго-восток, в сторону  дамбы,  и  понимал,  что
холодная вода смоет весь их пыл, но, заодно, и доброе имя Арфарры.
     Даттам всю ночь разглядывал мысль Кукушонка, как привык  разглядывать
мысль, кипящую в пробирке: выйдет прибыль или не выйдет? "Я  ведь  хорошая
повивальная бабка", - думал он.
     В конце концов Даттам решил, что  выборные  представители  ничуть  не
хуже вассальных рыцарей. Стоить Даттаму они будут, конечно,  дороже.  Зато
преимущество их в том, что свои, то есть оплаченные,  решения,  они  будут
навязывать стране не мечом, а словом, и что такой  механизм  контроля  над
законами если и не менее  разорителен,  чем  казенная  инспекция,  то,  во
всяком случае, менее разрушителен, чем гражданская война.
     Основные  сомнения,  мучившие  Даттама,  заключались   в   том,   что
представители местечек будут стоить дешево, а вот представители  городских
цехов - очень дорого, много  дороже  государева  чиновника,  ибо  чиновник
хочет лишь кусок пирога, а представитель цеха метит  на  место  того,  кто
печет пирог.
     Итак, Даттам приехал в замок, чтоб  поговорить  с  Кукушонком.  Вышел
брат Кукушонка, Киссур Ятун, провел к себе и попросил подождать:
     - Марбод спит. Лекари чем-то его напоили, от рук.
     Даттам кивнул, спустился в залу и стал ходить меж гостей.
     Через полчаса он вновь  предстал  перед  Киссуром  Ятуном  и  сказал,
холодно улыбаясь:
     - Есть, однако, обстоятельства, из-за которых я должен переговорить с
вашим братом тотчас же.
     - Какие именно?
     - Такие, что я не бог, и когда я выбираю, кому выиграть, я  не  гадаю
на черепахе.
     Тогда Киссур Ятун, рассудив, что Марбода  уже  не  догнать,  протянул
Даттаму записку.
     Даттам прочитал ее, повертел, поднес к носу и долго нюхал. Его тонкое
обоняние, обоняние жителя империи,  химика  и  эстета,  уловило,  как  ему
показалось, характерный  запах  храмовых  подземелий,  -  смесь  старинных
благовоний и химических реактивов. Даттам вспомнил  о  подземных  ходах  в
Золотой Горе, усмехнулся и подумал: "Ну, ладно. Какой строй будет  в  этой
стране, это мы еще посмотрим, но  Арфарру-советника  я  из  нее  при  всех
случаях выкину."
     - Эту  записку,  -  сказал  Даттам,  -  советник  Ванвейлен  писал  с
разрешения советника Арфарры. И уверяю вас, что честь будущего наместника,
или аравана, или еще какого чиновника будущей провинции Горный  Варнарайн,
Клайда Ванвейлена, не пострадает от того, каким способом он расправится  с
вашим братом.
     Не прошло и времени, потребного для того, чтоб сварить горшок каши, -
Даттам, Киссур Ятун, Шодом Опоссум и еще десятеро вылетели из ворот замка,
и кони их перепрыгивали прямо через столы, расставленные во дворе.


     Когда Марбод  и  Эльсил  пришли  в  пещерный  храм,  Эльсил  поначалу
испугался. Морок! Высятся стены там, где их нет, цветут и опадают небесные
своды, девушки танцуют с мечами на стенах.
     - Клянусь божьим зобом! - сказал Эльсил, показав на золотого юношу  с
золотым луком, нарисованного вверху. Это сам Ятун!
     - Не сам Ятун, - усмехнулся Марбод, - а его  Свойство,  или  Атрибут.
Сам Ятун, писали, безобразный и бесконечный, тела у него нет. Стало  быть,
и рук тоже нет, - злобно добавил Марбод. Он очень устал.
     Отыскали конец подземного  хода,  договорились,  что  делать.  Эльсил
встал в божьем  саду  за  серебристым  лопухом  в  сорок  локтей,  упер  в
основание лопуха лук, обмотанный лакированным пальмовым волокном, вынул из
колчана две стрелы и наложил их на тетиву. Стрелы были рогатые, из  белого
тростника, с лебединым оперением, и два пера были окрашены в зеленый  цвет
храма, а остальные были белые, как и полагалось вассалу экзарха Харсомы.
     Потом  Эльсил  покачал  головой,  вышел  из-за  лопуха   и   промерил
расстояние до входа на пальцах; зеркальный морок сильно мешал.
     Слева от входа, на приступке у  белого  столба,  стоял  идол.  Марбод
пихнул его и встал на его место. Идол свалился вниз, а  рук  у  него  было
целых восемь.
     Прошло столько времени, сколько нужно, чтобы зажарить среднего  гуся.
Послышались шаги. В  залу  вошел  Хаммар  Кобчик,  а  за  ним  целых  трое
стражников вели советника Ванвейлена. Ванвейлен  был  несвязанный,  однако
квелый, как тритон зимой.
     Белый Эльсил  спустил  тетиву.  Он  метил  одной  стрелой  в  Хаммара
Кобчика, а другой - в стражника. В стражника он  попал  точно,  а  Хаммару
Кобчику только  оцарапал  руку,  -  морок  мешал.  Тут  Марбод  со  своего
приступка метнул в Хаммара дротик. Это был хороший бросок для человека,  у
которого руки были как два шелковых яйца, но Хаммар уже  был  настороже  и
успел повернуться на пятке, и дротик пролетел мимо.
     Тут Марбод прыгнул на Кобчика, потому что в глубине души он был  рад,
что Эльсил в него не попал, а Эльсил стал драться с  обоими  дружинниками.
Те выпустили Ванвейлена, а советник сел на землю и начал спать.
     - Клянусь божьим зобом, - сказал Эльсил. - Вот опять  мы  деремся  за
чужеземца, а он сидит и спит, словно это его не касается.
     А Кобчик выхватил меч и ударил Марбода.  И  это  был  бы  смертельный
удар, если бы Эльсил не вскрикнул:
     - Смотри! Сбоку!
     Так у них было условлено, и  Марбод  не  повернул  головы,  а  Кобчик
повернул, меч его поскользнулся в бронзовых шишках на щите Марбода. Марбод
дернул щит: Кобчик напоролся на свой собственный клинок и упал.
     Однако он тут же вскочил, перехватил меч покрепче и сказал:
     - Как, однако, это мы не подумали, что Марбод Кукушонок знает здешние
горы не хуже рудокопа! И сдается мне, что тебе самое время найти солнечный
меч Ятуна, потому что больше тебе ничто не поможет!
     Тут Хаммар Кобчик размахнулся и ударил. Марбод отскочил, но удар снес
у щита навершие и две шишки светлой бронзы, так что верх его стал гладким,
как девичья щека, а так как щит был, против обыкновения, привязан к  локтю
Марбода, тот полетел на пол.
     Хаммар Кобчик наступил ему каблуком на забинтованную руку и сказал:
     - Это хорошо, Кукушонок, что мы встретились здесь,  а  не  у  Золотой
Горы, потому что лучше, чтоб ты погиб от  хорошего  меча,  чем  от  козней
Арфарры-советника.
     А Марбод закусил губу, потому что руке было очень больно, и сказал:
     - Арфарра, однако, сильно облегчил твой труд.
     Тут Хаммар Кобчик осклабился и отвел руку для удара, и  вдруг  Марбод
увидел, как меч разлетелся в его руках  от  цветного  луча,  а  луч  пошел
дальше, разрезал панцирь, как ниткой режут бобовый сыр, и лак на пластинах
пошел пузырями. Кобчик удивился и упал, а цветной луч ушел далеко за ним в
каменный столб, и со столба посыпались каменные листья и ягоды.
     Марбод вскочил на ноги и увидел, что Эльсил и двое  стражников  лежат
на  камне,  а  третий  стражник  собирается  бежать.  Тут,  однако,  Клайд
Ванвейлен опять поднял руку: цветной луч рассек  стражника  издали  и  еще
сдул каменную чашу, как золу с обгоревшего пня.
     Марбод подошел к Эльсилу и увидел,  что  он  лежит  со  стражником  в
обнимку, и меч стражника - в груди  Эльсила,  а  меч  Эльсила  -  в  груди
стражника.
     Другой стражник  тоже  был  мертв.  Марбод  поглядел  на  рассеченную
каменную чашу и вернулся к Хаммару Кобчику. Тот был еще жив,  однако  было
ясно, что очень скоро он кончится как человек и снова начнется как Кобчик.
За его спиной луч из рук Ванвейлена сильно порезал гранитный столб, но  не
перерубил, завяз в локте от поверхности.
     Марбод побоялся сделать Хаммару Кобчику дурное,  добивая  его  такими
руками, а Ванвейлена ему  просить  не  хотелось:  это,  действительно,  не
поединок, а как курицу резать.
     Марбод подошел к Ванвейлену и сел  рядом.  Зрачки  у  чужеземца  были
страшно сужены, лицо бледное и  потное.  Марбод  потрогал  лицо  губами  -
действительно, не совсем живой.
     Марбод похолодел: он понял, что вдвоем  им  из  подземного  храма  не
выбраться, потому  что  оружие  в  руках  Ванвейлена  все-таки  завязло  в
каменной стене и гору не разрубит.
     Ванвейлен попробовал улыбнуться и сказал:
     - Это пройдет. Посидим и пойдем. Как вы, однако, меня нашли?
     Тогда  Кукушонок  стал  пересказывать  свой  разговор  с   Неревеном.
Ванвейлен слушал, свесив голову и плохо дыша.
     - Верно? - спросил, кончив, Марбод.
     - В целом - да, - ответил Ванвейлен. - А что вы сделали с Неревеном?
     - А что мы могли с ним сделать? - возмутился  Марбод.  -  Он  же  как
разбитое яйцо: и дома не оставишь и в дорогу не возьмешь.
     - Да, - сказал  тихо  Ванвейлен,  -  убить  безоружного  королевского
советника - это, видите ли, крах политической карьеры, а убить безоружного
мальчишку... Впрочем, ладно.
     Марбод снял кое-как с  убитого  стражника  плащ,  подоткнул  его  под
Ванвейлена и помог тому сесть. Советник явно не мог еще идти, и  руки-ноги
у него были холодные. Кроме того, Хаммар Кобчик был еще жив,  и  Кукушонку
хотелось посмотреть, как умрет его кровник.
     - Что же, - сказал Кукушонок, сев рядом с  Ванвейленом,  у  каменного
цветка, - можете вы устроить Арфарре потеху, как в Голубых Горах?
     - Прежде всего, - сказал Ванвейлен, - надо окружить и  отбить  дамбу.
Она вся нашпигована динамитом.
     - Чем? - спросил Марбод.
     - Такой штукой, от которой взрываются даже  скалы,  как  это  было  у
Даттама в Голубых Горах. В случае чего, мы  еще  закидаем  этим  динамитом
весь храм.
     - Не надо закидывать храм, - сказал Кукушонок. -  Господин  Даттам  и
так не знает, с  какой  стороны  лепешка  масляней.  Он  к  нам  перебежит
быстрей, чем утка переплывает заводь.
     - Да. Вы правы, - сказал Ванвейлен. - Это очень важно,  даже  важней,
чем выборный совет. Будет время - это мы будем ввозить в империю не меха и
не шерсть, а готовую ткань... Еще, -  сказал  Ванвейлен,  -  надо  догнать
позавчерашний караван и вернуть моих товарищей. Нечего им ходить  одним  в
империю. Если экзарх Харсома здесь умел свой дела устроить, он у себя  под
носом разберется, что к чему... Впрочем, нам скоро  придется  нанести  ему
вооруженный визит. Есть  в  империи  одна  штучка,  я  очень  не  хочу  ее
оставлять в любопытных лапах экзарха... Если она  уже  не  пробыла  в  них
слишком долго.
     Ванвейлен говорил все тише и тише, наконец,  выдохся  и  замолк.  Ему
было холодно, одежда липла к потной коже. "Какой же дрянью меня опоили,  -
подумал он. - Видно, это не просто эфир". Вслух он сказал:
     - Да, коготок увяз - всей птичке пропасть. Вы, однако, не можете дать
мне воды?
     Кукушонок  поднялся,  нашел  на  полу   довольно   большой   черепок,
принюхался к ближней луже: вода была зеленая и старая, но вполне пригодная
для питья. Кое-как окунул черепок в лужу и стал поить Ванвейлена.
     - А мне? - сказал в углу Хаммар Кобчик.
     Кукушонок  подумал,  что  тот  скоро  умрет,  и  нехорошо  отказывать
мертвецу в просьбе. Кукушонок наполнил черепок и отнес  его  Кобчику.  Тот
завозился, приподнимаясь, протянул руку.
     - Это, - сказал он слабо, - за ваш успех. Ваш и чужеземца!
     Однако не удержал черепок, выронил и разлил. Кукушонок отыскал другой
черепок, но на этот раз встал на колени  и  нагнулся  над  умирающим.  Тот
напился.
     - Жалко, однако, - сказал Кобчик, - что во главе  такого  дела  будет
стоять мой кровник.
     Тут он вскинул руку с кинжалом и всадил его Кукушонку точно в сердце.
     Последнее, что заметил Кукушонок, падая, была страшная белая вспышка,
- но тут уже трудно было решить, отчего она.


     Через час Даттам с товарищами вломился в подземный храм. Посмотрел  и
сказал:
     - Все - померли.
     Померли, однако, не все. Советник Ванвейлен был только без сознания и
даже не оцарапан, а на кинжале в его руках  не  было  ни  капли  крови.  В
остальном крови было много, рубка была  большая,  мечи  напились  вдоволь.
Всего, однако, труднее было понять, кто и как убил Хаммара Кобчика, потому
что его сначала смертельно ранили, а потом развалили  страшным  ударом  от
головы до бедра, меж тем как у Кукушонка меча  не  было,  а  Эльсил  лежал
далеко и умер раньше. Многие говорили, что, поскольку дело было в  родовом
храме Кречетов, Марбод взмолился перед смертью, бог  исцелил  ему  руки  и
вложил в них пропавший Ятунов меч, который покойник столько искал.
     Даттам только кривился и считал, что Кобчика убил Эльсил. В чудеса он
не верил, цветного луча в храме Виноградного Лу своими глазами  не  видел,
и, кроме того, в отличие от маленького послушника Неревена, отлично  знал,
что нерассеивающийся пучок света сделать невозможно, потому что даже  если
он будет монохроматический, - как добиться одной фазы?


     Сайлас Бредшо мирно читал "Сиреневую повесть", один в  большом  доме,
когда к нему явился человек от сыщика Доня.
     - Друг ваш, - сказал он,  -  лежит  в  королевском  замке,  в  покоях
Даттама. Жив, не ранен, но немножко нездоров. Собирайтесь!
     И вытряхнул из мешка крестьянский балахон. Сам он был в таком же.
     - Я скоро,  -  сказал  Бредшо,  имея  в  виду  спуститься  в  подвал,
проверить замки, связаться с товарищами.
     - Не скоро, а сейчас, - наставительно сказал сыщик и распахнул окно.
     - Эка, - сказал он, - кричат! И петухов теперь не нужно!
     Бредшо с сыщиком выскочили во двор, а толпа была уже у  ворот.  Сыщик
пихнул Бредшо в дворовую кухню и сам вскочил за ним. Через минуту в  кухню
ворвалась толпа.
     - Экая, - сказал сыщик, - у  хозяев  отличная  буза!  А  ну,  ребята,
выкатываем бочку.
     Бочку вынесли  и  не  столько  распили,  сколько  пролили.  Люди  уже
облепили дом, как муравьи - гнилую смокву.
     - Куда! - Тихо сказал сыщик, заметив, что  Бредшо  норовит  утечь  за
ворота. Не ходи поперек толпы, ходи с толпой!
     Через два часа, когда  у  дома  уже  занялась  крыша,  и  можно  было
расходиться, Сайлас Бредшо застенчиво осведомился у окружающих:
     - А чего мы его собственно, жжем, братцы?
     Знали не все, и один человек, от которого пахло морем и  водорослями,
разъяснил:
     - Три часа назад королевский советник Ванвейлен  и  начальник  тайной
стражи Хаммар Кобчик заманили Белого  Кречета  в  подземный  храм  и  там,
безрукого, убили. Бог, однако, на них разгневался: Хаммара Кобчика  рассек
на две половинки, а советника, говорят, поразил безумием.
     Кто-то заметил:
     - В этом деле, видать, и Арфарра-советник не без греха.
     На него цыкнули:
     - Не говори, чего не знаешь! - Кречета оттого и убили, что он  был  с
Арфаррой-советником за народ.
     У курятника всем желающим раздавали битую птицу.
     - А живого куренка можно? - потупясь, осведомился сыщик.
     Получил живого куренка, сунул его под мышку и сказал:
     - Эх! Жалко, что не свинья! А ну, пошли отсюда!


     Когда Даттам со своими людьми и со спутниками нашел мертвецов, Киссур
Ятун понял, что Даттам был прав, и что Ванвейлен заманил брата в ловушку и
хотел убить Ванвейлена.
     Даттам, однако, узнал симптомы отравления эфиром, и сказал:
     - Погодите. Этот человек в таком состоянии, что вряд  ли  он  мог  за
последние сутки кого-то  убить...  и  во  всем  этом  деле  слишком  много
неясностей. Как Марбод и Эльсил попали сюда, в подземный  храм?  Мы  -  по
пути, а они как?
     Даттам велел нести Ванвейлена в королевский замок, в свои  покои:  он
опять перебрался в место,  с  его  точки  зрения,  наиболее  безопасное  и
наиболее близкое к центру событий. Спешно послал за Сайласом Бредшо.
     Положение еще больше запуталось, когда в храме Виноградного Лу  нашли
Неревена...
     Даттам ходил из угла в угол около постели  Ванвейлена.  Над  постелью
висел огромный ковер из голубых и розовых полос.
     Ванвейлен спал. Что-то он скажет?
     Даттам подошел к окну и отогнул занавеску.
     В замковый двор въезжал советник Арфарра. Перед конем стелили дорожку
из цветных квадратов, пели мальчики, люди были  расставлены  в  надлежащем
порядке, как фигурки для "ста полей". На  Арфарре  был  длинный  бирюзовый
плащ, затканный золотыми шестиугольниками и пчелами меж веток  и  листьев.
Из-под плаща едва выглядывал зеленый монашеский паллий. На поясе у Арфарры
висела круглая яшмовая печать. Такие плащи полагалось носить  отправленным
в провинцию чрезвычайным посланцам государя Великого Света.
     Даттам обернулся от окна и увидел, что глаза Ванвейлена открыты, хотя
и безумны.
     Даттам поговорил с Ванвейленом полчаса, велел своим людям не  пускать
в покои даже муху, не только Арфарру, и спустился вниз.
     Церемония встречи только что закончилась. Даттам вдруг со злорадством
сообразил, что никто не осмелился нарушать  заведенного  чина  и  сообщать
дурные вести: и жертву боги не примут,  и  советник  Арфарра  обидится  за
традицию.
     Даттам подождал, пока советник распутает последний из  церемониальных
узлов, увлек его в сторону и сказал:
     - Если вам еще не сообщили: в храме Виноградного Лу лежит Неревен,  и
в спине у него - кинжал Белого  Эльсила.  Если  хотите,  можете  вытащить.
Далее: Неревен перед смертью рассказал Кукушонку все о вас, об экзархе,  о
засаде в Золотой Горе, и даже о том, что вы его тоже велели убить.  Далее:
советник Ванвейлен жив, а Хаммар Кобчик подох, и  хотя  Ванвейлен  изрядно
надышался  эфира  -  Кукушонок  его  спас,  потому  что  Кукушонку   очень
понравился  рассказ  Неревена  о  последнем   разговоре   между   вами   и
Ванвейленом.
     Даттам развел руками и сказал:
     - Это, собственно, все.
     И это действительно было все, что Ванвейлен рассказал Даттаму.
     - Из этого  следует,  -  продолжал  Даттам,  что  вы  через