л  скляночкой  с  едким  натром,  склянка
пискнула, Бьернссон прибил ее каблуком и заорал по-английски:  "Ну  ладно,
господин наместник, ты у меня получишь алхимию! Такую алхимию получишь:  с
драконами и фейерверками, с голубыми мечами и огненными цепами!"


     Прошло пять дней с той поры, как Киссур выскочил от Архизы в  окошко.
Киссур шел по серединной площади. Он любил это место: пруд,  круглый,  как
небесное око, столбы для указов и столбы  для  жалоб,  -  два  столба,  на
которых покоится государство, каменная статуя  с  головой  мангусты.  Если
вообразить себя на месте статуи, то увидишь  все  четверо  ворот  Верхнего
города, и так не только в этом городе, но и  любом  другом.  Киссур  часто
воображал себя на месте статуи. Вдруг кто-то хлопнул Киссура по плечу:
     - Вот твои сорок единорогов!
     Киссур обернулся - Нахира! Пошли в харчевню. Служанка подала  вино  и
закуску, нарезала толстыми ломтями мясо. Нахира спросил у Киссура, что  он
думает о происходящем в стране.
     - Думаю, - ответил Киссур, - что небеса скоро опрокинутся  на  землю.
Люди бросают земледелие и устремляются  туда,  где  торговля.  У  немногих
богачей шелка и  кружева  гниют  в  амбарах,  они  откупаются  от  налогов
взятками,  и  всю  тяжесть  налогов  несут  бедняки.   Богачи   становятся
господами,  бедняки  становятся  нищими,  и  вместе  с  бедняками   нищает
государство. Поистине  страсть  к  стяжательству  подобна  камню,  который
привязан к шее государства, дабы утопить его! Разве можно вести дела  так,
как первый министр! Неужели нет никого, кто раскрыл бы государю  глаза  на
происходящее!
     - А что ты скажешь о здешнем народе?
     - Он очень трудолюбив, - ответил  Киссур.  -  Я  проезжал  деревнями:
женщины сидят целый день у порога  и  плетут  кружева.  Опустят  коклюшки,
засунут в рот кусок лепешки  и  опять  плетут:  душа  радуется.  Если  бы,
однако, они производили рис, а не кружева, заботились бы об основном, а не
о побочном!
     - Трудно им заботиться об основном,  -  усмехнулся  бывший  разбойник
Нахира, - потому что эти кружева у них заранее скупил господин Айцар.  Его
приказчики роздали нити, по  весу,  вперед,  и  уже  заплатили  за  работу
тяжелой монетой, и я не завидую той женщине, у которой  в  кружевах  будет
меньше весу, чем в выданных ей нитях.
     Киссур нахмурился.
     - Знаешь ли ты, - сказал Нахира, -  что  вскоре  через  наши  горы  в
столицу, от Айцара, к первому министру пойдет  целый  караван  добытого  у
простых людей: кружева, шелк, серебро, и еще дорогие фрукты "овечьи ушки",
которые  первый  министр  очень   любит?   Все   повозки   оформлены   как
государственные, чтобы идти без пошлин, ящики с драгоценностями  запрятаны
в мешки с зерном. Зерно это отобрано у тех,  кто  задолжал  Айцару,  не  в
силах сплести ему кружева:  берут  зерно  в  провинции,  где  оно  дешево,
сбывают в столице, где дорого. Так-то! Привлекают в столицу  толпы  нищих,
нарушают справедливую цену, а для чего? Чтобы извлечь  выгоду  из  продажи
зерна. Люди голодают, а зерно увозят!
     - Если бы у меня было оружие и люди, - сказал Киссур, - я бы  отобрал
это зерно и раздал беднякам.
     - Это кто тут хвалится разбоем? - рявкнул над Киссуром чей-то  голос.
Киссур обомлел и схватился было за  кинжал,  как  вдруг  расхохотался:  на
руке, легшей на его плечо, не было мизинца -  то  был  не  кто  иной,  как
разбойник Кона-Коноплянка.



                                    7

     Был чиновник по имени Радун, ответственный перед араваном Харайна  за
состояние императорского тракта. Радун был человеком домовитый и усердный,
и за три месяца выловил  всех  контрабандистов.  Через  три  месяца  новый
араван позвал его к себе и велел сопровождать в  столицу  пятьдесят  возов
зерна. Араван объяснил, что если пустить это  зерно  по  каналу,  где  при
шлюзах есть посторонние глаза, то люди наместника  заточат  это  зерно  до
будущего года, и получится, что араван  не  сдал  в  срок  налоги.  Араван
сказал:
     - Друг мой! Я в отчаянном положении! Я вошел в большие  долги,  чтобы
купить это место. А  теперь  оказалось,  что  в  Харайне  всем  заправляет
наместник Ханалай, я ничто в глазах уважаемых людей, и похоже, что  подлые
богачи заставили меня оплатить мою же погибель.
     Узнав, что Радун идет с большим караваном в столицу, многие маленькие
люди стали приходить к Радуну и просили передать  тот  или  иной  подарок.
Радун  понял,  что  усердие  его  принесло  плоды  и  он  не   зря   гонял
контрабандистов. Радун брал и поражался, какой стал вороватый народ.
     Через неделю караван подошел  к  горам  между  провинциями  Харайн  и
Чахар. На ночлег расположились в деревне Песчаные Пни. Вечером Радун вышел
во двор по нужде и вдруг видит: стоит одноногий,  однорукий  и  одноглазый
человек  и  порет  мешок  серебряным  ножом.  Радун  зашевелился:  человек
растаял. Радун подошел и увидел,  что  мешок  действительно  распорот.  Он
запустил туда руку и увидел, что в мешке - рис, а в рисе - другой мешочек.
Он вытащил этот другой  мешочек,  растеребил  и  понял,  что  в  маленьком
мешочке - не рис, а травка "волчья метелка".
     Радун вернулся в харчевню и увидел, что одноногий человек - вовсе  не
привидение, а молодой охотник. Левая половина куртки у  него  была  белая,
как простокваша, а правая  половина  куртки  -  коричневая,  как  копченая
зайчатина, и поэтому Радун не увидел правой половины в темноте. Волосы его
были скручены в пучок, и в них были вплетены две красные  ленты.  Рядом  с
ним  стоял  лук,  обмотанный  пальмовым  волокном,  а  за  поясом   торчал
топорик-клевец. Радун решил, что это не охотник, а соглядатай  наместника,
и подумал: "Что ж! Мне и раньше казалось странным, что налоги едут горами,
а не каналом. Однако мое дело - доставить их  на  место."  Радун  подозвал
хозяина постоялого двора и спросил:
     - Мне не нравится этот человек в двуцветном платье. Он  не  похож  на
местного крестьянина. Как бы он не был разбойничий соглядатай.
     Постоялый чиновник сказал:
     - Это какой-то  ссыльный  чиновник,  он  приехал  к  господину  Мелие
поохотиться.
     Радун  окончательно  уверился  в  своих  подозрениях.  Он  подсел   к
двуцветному, и они разговорились.  Радун  попросил  его  сделать  честь  и
проводить завтра караван.
     Назавтра встали, поели, покормили богов и  тронулись  в  путь.  Скоро
въехали в горный лес. Ветви заслоняли солнце, в травах и деревьях  кричали
птицы, листья и ветви переплетались плотно, как утка и основа.
     У Радуна был c собой меч с серебряной цепочкой. Радун  вынул  меч  из
ножен и продел руку в цепочку, и люди его сделали то же самое. У него было
шесть десятков людей, и у всех были копья, украшенные зелеными  лентами  и
желтыми шипами, секиры с белыми рукоятями и  маленькие  кожаные  щиты.  По
знаку Радуна несколько человек незаметно окружило его спутника,  и  Радун,
чтобы отвлечь его внимание, полюбопытствовал, что за суета  была  утром  в
деревне. Спутник ответил, что в деревне неурожай, и что крестьяне подали в
управу доклад о ссуде, но им, как нынче водится,  отказали,  а  предложили
взамен продавать землю и переселяться в новые места.
     - Теперь идут подавать доклад небу, в храм яшмового аравана,  -  это,
кстати, почти по пути. Кто-то распустил слух, что сегодня  яшмовый  араван
выдаст зерно.
     Радун вспомнил, что по провинции опять бродит  воскресший  Арфарра  и
сказал:
     - Вряд ли народ будет сыт, если вместо того, чтобы трудиться в  поле,
начнет подавать доклады побирушкам.
     Покачался в седле и прибавил:
     - Стыдно просвещенному чиновнику верить  в  воскресшего  мертвеца.  Я
лично поверю в  это  не  раньше,  чем  когда  живой  человек  покажет  мне
свидетельство о погребении, выданное по всей форме.
     Радун был человек смирный и верный долгу,  и  всегда  верил  бумагам.
Спутник возразил:
     - Я родом из Горного Варнарайна. У нас считается, что у человека пять
возрастов: ребенок, юноша, взрослый, старик и мертвец, и я  не  вижу,  чем
пятый возраст хуже прочих.
     Тут на собеседников пахнуло холодом - караван проезжал  мимо  старого
храма. Полуразрушенная стена его заросла по самые брови повиликой и горным
виноградом, а поверх свисали сучья вишен  и  тополей,  и  сквозь  всю  эту
мокрую зелень на живых караванщиков глядели статуи сотрудников  подземного
царства, с лицами, черными вверху и зелеными  внизу.  Волосы  у  них  были
жесткие, как иглы дикобраза,  а  глаза  горели,  как  масляные  плошки.  У
старших служителей было по  четыре  руки,  и  в  двух  руках  у  них  были
серебряные крючья, которыми тащат грешников ад, а  в  других  -  дубины  с
медными шипами и плетки с волчьими мордами,  о  девяти  хвостах  и  сорока
когтях. В точно такое платье Радун и сам наряжался на новогодний праздник,
но сейчас ему было как-то не до смеха.
     Солнце забежало за тучу, налетел порыв ветра, листва заволновалась, и
статуи со скрипом стали поворачиваться на своих деревянных шарнирах. Радун
сразу представил, как его тащат  в  ад  серебряными  крючьями,  за  травку
"волчью метелку", и ему стало совсем не по себе.  Он  взмолился:  "Великий
Бужва, что же мне делать! Если я донесу, ты  осудишь  меня  за  жалобы  на
начальство, а если не донесу, ты осудишь меня за торговлю наркотиками".
     И  вдруг  в  лесу  раздался  вой.  Один  из  стражников  побледнел  и
воскликнул:
     - Клянусь божьим зобом, это выли не в лесу, а вон та морда,  зеленая,
вверху справа!
     Радуну стало совсем не по себе. Весь ужас его положения  относительно
загробного мира живо представился ему. А его  спутник,  несмотря  на  свои
заверения, видимо побледнел и внезапно вынул из-за  пояса  большой  нож  с
костяной ручкой и лезвием в форме широкого акульего плавника. Тут один  из
служителей подземного царства вытянул крюк и схватил Радуна за плащ. Радун
вскрикнул и полоснул по крюку мечом, - но как только он  по  нему  ударил,
крюк превратился в простую обрубленную ветку.
     Спутник Радуна засмеялся и сказал:
     - Осторожней, почтеннейший! Этак вы заденете моего дядюшку!
     Радун взглянул в лицо  незнакомцу,  и  ему  показалось,  что  у  него
зеленое лицо, а от коня пахнет старым трупом. Нервы у Радуна не выдержали.
Он схватил с седла веревочную петлю и метнул ее в незнакомца. Тот захрипел
и повалился с коня, и в ту же минуту двое  ярыжек  навалились  на  него  и
разложили на земле.
     - Эй, - закричал спутник, - что это значит?
     - Сударь, - сказал Радун, кланяясь, - извините  за  беспокойство,  но
нельзя ли посмотреть на ваши документы?
     Незнакомец лежал на спине и отчаянно брыкался.
     - Что за недоверие? - возразил он обиженно.
     - Я видел, - ответил Радун, - как вы вчера крались к мешкам.  И  если
вы разбойник, мне придется забрать у вас ваш нож и повесить  вас  на  этом
вот ясене. А если вы лазутчик наместника, я почту за  честь  подарить  вам
один из этих мешков, но попрошу расписаться в его получении.
     - Я не вор и не лазутчик, - сказал лазутчик, - и мне не  надо  твоего
золота.
     - Сударь, - усмехнулся Радун, - в наше время золота  не  надо  только
служителям подземного Бужвы, а всем живым без золота никак нельзя.
     Тут один из чиновников, без церемонии, сунулся  Киссуру  в  нагрудный
карман, вытащил оттуда бумагу, развернул...
     - Чур меня! - завопил он, - это свидетельство о погребении!
     - Догадался, урод! - завопил незнакомец. Тут же он схватил одного  из
повисших на нем стражников, споро, как  волк  -  болонку,  покрутил  им  в
воздухе  и  с  необыкновенной  легкостью  швырнул  на  дорогу,  а  другому
стражнику поддал ногой в живот, так что тот шваркнулся  прямо  о  храмовую
стену. Стена затрещала и  пошла  ломаться.  Караванщики  дико  вскрикнули.
Статуи  служителей  соскакивали  со  своих  шарников.  Самые   рассохшиеся
покатились вниз, под колеса возов, а  иные  тронули  расписных  лошадей  и
выехали на дорогу. У них были лица, черные вверху и зеленые внизу.  Волосы
на их голове были  жесткие,  как  иглы  дикобраза,  а  глаза  горели,  как
масляные плошки. В руках у них были  серебряные  крючья,  которым  таскают
души в ад, а плетки с волчьими мордами о девяти хвостах и  сорока  когтях.
Дикий вой подняли волчьи морды на плетках, и от этого воя позади и впереди
каравана стали падать деревья.
     - Эй, - сказал один из подземных стражников, тыча пальцем в  Радунова
спутника, - опять этот мерзавец спихнул с гроба крышку! А  ну  -  марш  на
место! Тоже мне, шастает среди людей!
     - Господин Десятый, - бойко возразил незнакомец,  -  я  шастаю  среди
людей, так как их вопли разрывают мне сердце! Крестьяне  голодают,  а  эти
люди везут зерно в столицу, потому  что  в  столице  оно  дороже!  А  ведь
сегодня к нам из деревне придут с докладом о вспомоществовании! А  мы?  Вы
посмотрите на себя, господин Десятый, какой у вас  вид!  Ваша  левая  нога
совсем подгнила, и никто не срубит для вас новой! Разве народ  срубит  вам
новую ногу, если вы будете холодны  к  его  молитвам?  Если  мы  не  дадим
крестьянам зерна, то совсем захиреем без жертв! Народ перестанет  почитать
великого Бужву, падут устои,  вспыхнут  бунты!  Надо  отобрать  ворованное
зерно и удовлетворить им народ!
     Можете  себе  представить,  какой  ужас   овладел   от   этих   речей
караванщиками! Они хоть и обожали слушать рассказы  о  подобных  встречах,
но, по  правде  говоря,  происшествия  такого  рода  приятно  описывать  и
неприятно переживать!
     Что касается Радуна, то он вовсе был не уверен, что жив. Он не  очень
хорошо знал здешние  дороги,  и  ему  показалось,  что  караван  незаметно
свернул не на том месте, и  давно  уже  в  царстве  Бужвы.  Но  Радун  был
чиновник, верный своему долгу. Он ткнул пальцем в  старшего  покойника,  с
головой пса, и заорал:
     - Ах ты собачья рожа! До чего дошло: прислуга Бужвы  грабит  казенные
караваны и таскает честных людей в ад! Вот и получается, что вы никакие не
подземные судьи, а самые настоящие разбойники!
     Песья голова рассвирепел.
     - Это вы - разбойники и воры! Потакаете богачам, силой  гоните  народ
строить канал! Хорошо еще, что время от времени выходит  повеление  тащить
вас в ад, а то бы народу совсем житья не стало!
     Тут раздвинулись кусты, и на дорогу вышел человек  в  синих  шелковых
одеждах, с красным лицом и серебряной  таблицей  в  руке.  Двое  маленьких
бесов несли за ним большое зеленое опахало.
     - Это что за свара?  -  спросил  он.  -  Что  за  времена!  Чиновники
надземные и подземные препираются, кто из них настоящие  разбойники!  Тьфу
на вас! Пусть эти люди свяжут себя веревками и садятся под стену, а  зерно
свезите к главному алтарю!
     Охранники задрожали, как перо на ветру, а Радун покачался взад-вперед
на своей лошади и сказал:
     - Эй, синяя морковка! Ты служишь своему  Бужве,  а  я  служу  аравану
Фрасаку, и давай-ка выясним на мечах, кто сильней - бесы или чиновники!
     С этими словами Радун взмахнул  мечом,  но  Киссур  (ибо  незнакомец,
встреченный им в харчевне, был не кто иной, как Киссур) метнул свой акулий
клевец и перерубил руку чиновника, словно сухую ветку.  Кольцо,  вместе  с
мечом, слетело с запястья, Киссур подхватил меч и всадил его Радуну  прямо
в грудь, так что конец вышел из спины на два пальца. Радун упал с  коня  и
умер.
     Тут  разбойники,  или  мертвецы,  кинулись  на  караван,  и  началась
страшная драка. Киссур так разъярился, что сорвал с себя  пояс  и  куртку,
взял меч обеими руками и рубил во все  стороны.  Через  полчаса  все  было
кончено.
     Кон-коноплянка подъехал к Киссуру, и Киссур сказал ему,  что  не  все
так получилось, как следовало, и что они  убили  многовато  людей.  Атаман
промолвил, чтобы тот не тревожился, потому что эти люди вряд  ли  погибли,
не будь они грешниками.
     После этого Киссур срубил  и  обтесал  молодую  сосенку.  На  обрубки
сучьев он повесил разное оружие, а на верхушку посадил  голову  начальника
каравана. Он воткнул сосенку на пригорке позади храма яшмового  аравана  и
произнес заклятье. Вообще-то Киссур  не  умел  колдовать,  но  по  обычаям
горного Варнарайна после битвы вокруг победителя бродит столько  душ,  что
он на время становится колдуном.
     Зерно по приказу Киссура снесли в храм яшмового  аравана  и  насыпали
под навес: крестьяне как раз должны были скоро прийти с молебном. Отдельно
зарыли мешочки с "волчьей  метелкой".  Киссур  пересчитал  их  и  составил
опись. Потом снял с пояса Радуна печать, надрезал  себе  запястье,  смочил
печать кровью и оттиснул ее на описи.  После  этого  грамотные  разбойники
расписались внизу, а неграмотные поставили отпечатки пальцев.
     Вечером разбойники вернулись в свой стан,  чтобы  поделить  золото  и
яшму. Они вошли в довольно большую хижину. Посереди  хижины  был  земляной
очаг прямо в полу, немного слева  от  очага  висело  на  цепи  молитвенное
бревно, и к нему была привязана колотушка.  Киссур  и  Нахира  с  поклоном
сняли мечи, и один из разбойников положил мечи  на  подставку  у  западной
стены. А  разбойник  Кон  Коноплянка  усмехнулся  на  недостойное  ученого
человека суеверие, и оставил меч на себе.
     Киссура стали упрашивать сесть на почетное место,  посередине  лавки,
прямо перед бревном с  колотушкой,  и,  как  он  ни  отказывался,  главари
настояли на своем. После этого оба главаря расположились справа и слева, а
прочие разбойники сели на циновки вдоль стен. Принесли вина и  лепешек,  в
земляном очаге стали  жарить  барана.  Нахира  посовещался  с  товарищами,
поднес Киссуру тройную долю и сказал, кланяясь:
     - Поистине у гор опять появился хозяин! Я тебя прошу от нашего общего
имени возглавить наш стан.
     Киссур погладил мешок с золотом и яшмой у себя под ногами и сказал:
     - Это большая честь, но я не могу быть вашим товарищем. Я думаю,  что
я сегодня сделал хорошее дело, но я хочу сделать еще лучше. Я  хочу  пойти
вот с этим золотом и этими документами в столицу  к  государю  и  показать
ему, как его обманывают. Ханалай и за меньшие заслуги из  разбойника  стал
наместником.
     Нахира просил его побыть с ними еще неделю, потому что  Киссур  очень
удачливый человек, но Киссур отказался. Что ж! Нахира  раскатал  по  лавке
большую штуку бархата, и они опять сели втроем, тесно  прижавшись,  Киссур
посередине, а по  бокам  Нахира  и  Кон-коноплянка.  Они  налили  вина  на
прощанье, и Нахира промолвил:
     - Теперь послушай, Киссур, что я  тебе  о  всей  нашей  затее  скажу.
Караван этот принадлежит не господину Айцару и наместнику, а аравану. А ты
знаешь, что араван и наместник всегда дерутся, как два  кота  из-за  одной
кошки. Но непосредственно я действовал в  этом  деле  не  от  себя,  а  от
господина Мелии и госпожи Архизы, они, знаешь  ли,  вновь  сошлись.  Но  я
думаю, что за ними и за наместником стоит еще  кое-кто  повыше,  из  самой
столицы. Ведь чиновники не поверят этой загробной  штуке.  Госпожа  Архиза
велела все свалить на тебя и тебя убить: за что-то  она  страшно  на  тебя
сердита. Но вот мы поглядели, как ты дерешься, и  заметили  этот  осиновый
кол, и решили тебя не убивать, а выбрать предводителем, потому что удачи у
тебя больше, чем у Мелии.
     Нахира замолк и выпил вина. Киссур сидел не  шевелясь.  Было  слышно,
как в земляной  печи  жарится  баран.  Нахира  хлопнул  кружку  о  стол  и
продолжил:
     - А господин Мелия сказал нам так: "Это скверный человек. Он  получит
свою долю, но c вами не останется, а пойдет в столицу. В  столице  у  него
есть покровители, и он купит  себе  прощение."  И  мы,  признаться,  очень
огорчились, когда ты сделал то, что и предсказывал Мелия. И все-таки я еще
раз рассказываю тебе, как обстоит дело; и предлагаю тебе заключить союз, а
Мелие вышибить мозги, когда он сюда явится.
     Нахира кончил. Киссур поглядел и увидел, что  оба  разбойника  сидят,
тесно прижавшись к нему, и с