ремнями,  и
извивался как червь; он шел опираясь сразу  на  два  костыля,  потому  что
извивающиеся ноги не хотели его держать. Вадим сравнил больного с собой  и
решил, что человек со змеиным языком, висящим изо рта, выглядит  не  менее
отвратительно.
     У окна стоял человек с бегающими глазками и трехдневной  щетиной.  От
него несно алкоголиком, но не алкоголем - бедняга,  он  не  пил  несколько
дней. Такому совсем не обязательно жить на свете,  подумал  Вадим.  Сейчас
эта плесень назовет его другом, а потом попросит купить бутылку водки. Как
будто, назвав другом, он доставляет тебе наивысшее блаженство.
     - Послушай, друг, - сказал больной.
     - Послушай ты, - ответил Вадим, - сейчас я дам тебе халат, мой плащ и
шляпу, а ты сам сбегаешь и купишь. Мне дашь свою пижаму,  я  здесь  похожу
вместо тебя. Можешь не спешить. Но с одним условием - ты должен  побриться
сначала.
     Дорога к магазину шла через дыру в ограде, снег был  хорошо  утоптан,
значит, дорогой пользовались часто. Забор  был  закрыт  довольбно  густыми
зарослями кустов. Вадим смотрел сквозь окно шестого этажа как его  плащ  и
шляпа пробираются  по  узкой  тропинке.  Сзади  шли  еще  двое,  неумолимо
сокращая дистанцию. Друзья из "шахматного клуба".  Один  из  них  был  тот
усатый человек, который распрашивал  девочку  с  подаренной  гвоздикой.  К
кустам все трое подошли вместе.  Довольно  долго  ничего  не  происходило,
потом двое вышли и пошли в  обратном  направлении.  Может  быть,  на  этом
шахматный клуб успокоится, хотя, скорее всего, их не удалось обмануть.
     Вадим вошел в палату.
     - Будем знакомиться, я ваш новенький.
     - А где Петро? - спросил кто-то, прикрытый одеялом.
     - Он подарил мне свой халат, потому что у нас одинаковые  размеры,  а
сам ушел. Боюсь, что с ним несчастный случай. Он не скоро вернется.

     Кроме Вадима, в палате  было  еще  четверо.  В  ближайшие  дни  Вадим
познакомился с ними ближе. Первый был самодовольным евреем с толстым лицом
и худым  телом  -  и  с  полным  безразличием  к  собственной  жизни.  Ему
предстояла операция на сердце, довольно тяжелая, но он вспоминал  об  этом
как  о  неудавшейся  загородной   прогулке   -   всего   лишь   с   легким
неудовольствием. Вторым был умирающий бегун: два года назад он был большим
спортсменом. но умудрился сломать ногу на дистанции очень длинного  забега
по пересеченной местноости. Сам он подняться не мог,  а  пробегающие  мимо
его не поднимали, дорожа каждой секундой. Когда пробег закончился,  кто-то
вспомнил о нем, но к тому времени он уже был без сознания. Его привезли  в
больницу и поручили негру-практиканту как  не  очень  тяжелый  случай.  Но
негр-практикант не умел ничего и окончательно угробил ногу. Потом началось
заражение и два года жизнь держалась на волоске, точнее,  на  отсасывающей
трубочке. Всем было понятно, что рано или поздно бегун умрет.
     Третим был любитель прыгать с мостов. Однажды прыгнув головой вниз  в
незнакомом месте, он ударился головой о трубу и  сломал  шею  и  основание
черепа. После этого он вылез на берег и  позагорал  немного.  Люди  как-то
странно смотрели на него. Он  натянул  брюки  и  отправился  к  трамвайной
остановке. В трамвае ему стало плохо  из-за  тряски  и  тогда  он  потерял
сознание. Потом он понял, почему люди так смотрели - его шея и часть спины
вздулись большим кровяным мешком.  Как  ни  странно,  обошлось  почти  без
последствий, только вставили стальную пластинку в голову и  теперь  голова
не поворачивалась на шее.
     Четвертым был шахматист грузин, который ни с кем не  разговаривал,  а
только лежал, глядя на пустую шахматную доску, что-то вычисляя. Иногда  он
просил записать и диктовал шахматные  значки.  Ради  шутки  значки  всегда
записывали неправильно.  Сам  он  писать  не  мог,  потому  что  имел  две
сломанные ключицы - попытка полетать на дельтоплане.
     Все четверо самые обыкновенные люди. Вадим пришел  сюда  чтобы  стать
таким же обыкновенным.
     - Ты был обыкновенным?
     - Нет.
     - Тогда почему ты думаешь, что быть обыкновенным плохо?

     Жизнь в палате была довольно однообразна. В столовую никто не  ходил,
потому что столовая была занята больными, которые приходили в  себя  после
особенно сильных попоек. Полежав в столовой  два-три  дня  привязанными  к
койкам, они отдыхали, возврашались в свои палаты и  снова  начинали  пить.
Водка была единственным развлечением, потому что телевизор не работал.  Ее
пили в невероятных количествах за завтраком, обедом и ужином.  Просыпались
среди ночи и тоже пили. Эти люди были добры и делились  своей  водкой  без
сожаления. Они никогда не бывали трезвыми, но Вадим вскоре привык к  этому
и перестал замечать - так через время  перестаешь  замечать  если  человек
картавит или заикается.
     Еще были два санитара: Сашка и жирный Гришка.  Они  составляли  такую
тесную и дружную пару, что, кажется, не существовали один без другого. Это
были не два человека, а одно существо по имени  СашкаижирныйГришка.  Может
быть, их отношения были интимными, потому что женщинами  это  существо  не
интересовалось. Существо СашкаижирныйГришка всегда ходило с  электродрелью
в руках. Этой дрелью оно просверливало коленки тем больным, которых  клали
на вытяжку. О наркозе оно  не  заботилось,  просто  двумя  руками  держало
больного, а двумя другими сверлило кость. Коридоры  были  гулкими,  и  эхо
охотно разносило крики. Крики начинались обычно после обеда.
     - СашкаижирныйГришка, - говорил кто-нибудь, слыша крики,  и  на  этом
обсуждение темы заканчивалось.
     Это существо тоже не бывало трезвым, но в отличие от мирных  больных,
чем больше оно пило, тем больше возбуждалось. Иногда оно входило в  палату
по вечерам, включало дрель (розетки были над каждой кроватью)  и  начинало
свои  запугивания.  Запугивания  были  очень  однообразны  и  состояли   в
размахивании   дрелью.   Иногда   сверло   вкручивали    в    какую-нибудь
подвернувшуюся руку или ногу, но  всегда  не  глубоко.  СашкаижирныйГришка
всегда дрались между собой, побеждая с переменным успехом, поэтому обе его
части ходили с синими лицами.
     Была еще негритянка Эста, работавшая санитаркой. Она была  совершенно
бессловесна и очень трудолюбива. Когда не было  работы,  она  садилась  на
жесткий табурет, сдвинув колени, и могла просидеть так несколько часов. Ее
волосы не вились как у настоящей негритянки  и  были  довольно  редкими  и
длинными, зачесанными назад. Впереди была большая прозрачная челка. На все
вокруг она смотрела с грустью и страхом в глазах. Сидя на  табуретике  она
скромно осматривалась: вначале двигались  глаза,  убеждались,  что  ничего
страшного, и только после этого поворачивалась  голова.  Ее  верхняя  губа
была вполне европейской, зато нижняя - по-негритянски  большой.  Казалось,
она взяла в рот огрызок карандаша и спрятала за нижней губой.
     Все эти люди были обыкновенны.
     - Ты был обыкновенным?
     - Нет.
     - Тогда почему ты думаешь, что быть обыкновенным плохо?

     Первые два дня прошли совершенно  спокойно.  Вадим  привык  к  ночной
жизни, потому что спали все обычно днем. а ночью занимались Бог знает чем:
рассказывали  одни  и  те  же  анекдоты,  среднешколького  уровня,   пили,
хвастались своими любовными подвигами, пили опять, играли в карты и  снова
пили. Иногда Вадим играл в карты тоже  и  всегда  выигрывал.  Обыкновенные
люди не имели представления о том, что такое настоящая игра.
     На  третий  день  случилось  мелкое   происшествие:   еврей-сердечник
изнасиловал женщину из  соседнего  отделения.  СашкаижирныйГришка  пришло,
просверлило еврею кость ноги и, просунув в  отверстие  цепочку,  привязало
его к кровати. Еврей кричал громко, но  с  тем  же  вялым  безразличием  в
глазах, с которым он говорил  о  своей  возможной  смерти.  Изнасилованная
женщина сражу же пришла навестить своего обидчика и после  этого  заходила
каждую удобную минуту. Так как обидчик сам умываться не мог, она мыла его,
с заметным удовольствием. Женщине нужно о  ком-то  заботиться,  иначе  она
прокисает.
     Однажды утром Вадим зашел в кабинет врача.
     - Вы с жалобой?
     - Я не больной, а посетитель, - сказал Вадим.
     - Слушаю вас.
     Вадим рассказал о своих проблемах. Доктор рассматривал  язык,  но  не
был удивлен.
     - Я знаю об этом случае, - сказал он, - мой отец был  тоже  врач;  он
присутствовал при вашем рождении. У вас был брат, который быстро умер.  Он
вообще не был похож на человека, он был волосат, имел хвостик и рожки. Вам
это о чем-нибудь говорит?
     - Почему же он умер?
     - Скажу правду, сейчас это не имеет значения. Его умертвили. Никто не
знает, что произойдет, если дьявол поселится в этом мире.  ОН  ведь  князь
тьмы, пусть и остается во тьме. Вы случайно не знаете своего отца?
     - Нет.
     - И мать не проговорилась ни разу?
     - Нет.
     - Хотя я не очень верю  в  дьявола,  -  сказал  доктор,  -  но  вывод
однозначен. У вас только змеиный язык и ничего больше?
     - Ничего больше, но он растет.
     - У вас есть необычные способности?
     - Да. То что я говорю всегда  сбывается.  Когда  я  лгу,  мне  всегда
верят. Я могу убедить человека сделать все что углодно,  даже  прыгнуть  с
крыши вниз головой. Женщины меня одновременно и обожают, и  ненавидят,  но
оставить не могут. Я могу рассказать о том, чего не знаю, и не ошибиться.
     - Как это? - спросил доктор.
     - Я просто позволяю языку говорить  вместо  меня.  Собственно,  всеми
способностями я обязан языку.
     - Что еще вы можете?
     - Могу говорить стихами.
     - Попробуйте.
     Вадим огляделся:
     - Ручная тень свернулась у окна калачиком, и  Бог  диктует  рифмы,  и
длится, гаснет, и страдает, гибнет мгновенье,  пробужденное  от  сна.  Две
полки книг. Провал окна. Стена. Там снег. Здесь электрические пятна. Жизнь
так проста и страшно непонятна как исповедь печального лгуна...Еще?
     - Достаточно.  Это  было  убедительно.  Мне  интересно  узнать  каким
образом  вы  думаете,  так  ли,  как  обыкновенный   человек?   Попробуйте
рассказать.
     - Я попробую... - сказал Вадим.  -  Постоянное  чувство  обнаженности
души...  Именно  так.  Душа  прочна  как  стекло,  если  вычесть  из  него
хрупкость. Никакие обычные  впечатления  не  могут  ранить  ее,  не  могут
оставить на ней царапины  -  для  этого  нужен,  как  минимум,  бриллиант.
Правда, одна царапина на ней уже есть. Мне безразлично абсолютно все  и  в
то же время я чувствую все  намного  яснее  и  намного  иначе  (правильное
сочетание). Но не только мир не может проникнуть в меня, но и  я  не  могу
проникнуть в него. Я более чем спокоен, спокойствие  перехлестывает  через
красную черту - даже сейчас мне все равно поймете ли вы  меня.  Все  раны,
которые вы называете душевными, ранят на самом  деле  лишь  тонкую  кожицу
души. Я не знаю что там, под ней. Впечатления дня  странно  смешиваются  и
создают mixture - одновременность последовательности. А ведь Спенсер так и
определял  жизнь.  Например,  сейчас  два  несвязанных  впечатления   дня,
совершенно незначительных, накладываются  друг  на  друга  и  этот  тандем
почему-то  имеет  смысл.  Первое:  увиденная  утром  свободная   (свободно
начертанная) подпись изнутри на стекле. Второе:  я  забыл  как  по-немецки
"почему?". хотя помню французский. испанский и итальянский варианты...
     - Хватит, - сказал доктор, - я уже понял, что ничего понять не смогу.
А как у вас с добром и злом?
     - Меня не волнуют эти понятия.
     - А с тех пор как стал расти язык?
     - Наверное, зло стало ближе.
     - Тогда нужно делать операцию.  При  современных  методах  физической
угрозы нет. Насчет сверхфизической ничего сказать не могу. Может быть,  ОН
пытается как раз сейчас проникнуть в мир  через  вас.  После  операции  вы
станете обыкновенным человеком.
     - Я не хочу быть обыкновенным.
     - А вы были?
     - Нет.
     - Тогда откуда вы знаете, что быть обыкновенным плохо?
     Ему надоело одиночество и эту ночь он провел с Эстой. Эста говорила с
легким украинским акцентом и выкладывала о себе все до  конца,  уткнувшись
глазами в подушку.
     - Почему ты не смотришь на меня?
     - Я тебя боюсь.
     К этому времени он тоже успел рассказать ей многое о себе.
     - Почему? Самое большее, что я могу тебе сделать - это бросить  одну.
Это не так уж страшно. Я так и сделаю когда кончится ночь. Ты же  меня  не
любишь?
     - Нет.
     - Значит все в порядке.
     - Что ты решил?
     - Ты об операции? Буду делать. Стану обыкновенным, таким как все. Да,
пока не забыл, дай мне листок бумаги.
     Он написал на листке адрес и имя:
     - Вот человек, с которым ты будешь  счастлива.  Пока  еще  мои  слова
исполняются. Ты просто придешь к нему и скажешь: "Я хочу  быть  с  тобой".
Поверь. он ждет именно тебя. Обещай, что назовешь сына моим именем.
     - А если будет дочь?
     - Тогда называй как хочешь. Так ты пойдешь?
     - Да. Послезавтра.
     - Почему не завтра?
     - Потому что завтра я обещала другому. Он мне хорошо заплатит. Я ведь
обыкновенная, а не какая-нибудь принцесса из сказки.
     - Я этого не понимаю.
     - Станешь обыкновенным - поймешь.

     Он вернулся  в  палату  под  утро.  Идя  по  коридору,  он  почему-то
вспоминал того  человека,  которому  он  отдал  свой  плащ  и  шляпу.  Его
наверное, убили и присыпали снегом. Это первая смерть на моей  совести,  -
думал он, - нет, вторая, если считать Кристину, которая отравилась  газом.
Но у нее всегда были не в порядке нервы. Но  того  человека  я  послал  не
задумываясь. Что, если ОН именно сейчас пытается проникнуть  в  мир  через
меня? Я не могу этого позволить.
     В палате пили и играли в карты. СашкаижирныйГришка сидело на  кровати
и играло само против себя. Дрель лежала рядом, выключенная. Четыре бутылки
были откупорены и выпиты наполовину.
     - Давай с нами, - сказало чудовище.
     - Не хочу, - ответил Вадим.
     Чудовище пошевелилось и его лица стали удивленными.
     - Он не хочет выпить с нами?!!
     Оно включило дрель.
     Еврей задергался на своей кровати и закричал.  Видно,  сегодня  ночью
его слегка пытали. Человек со стальным черепом  встал  с  кровати,  двигая
туловищем как робот. Шахматист оторвался от доски.  Даже  умирающий  бегун
открыл глаза и часто задышал.
     - Посмотрите, - сказало чудовище, - он ведь за все время ни  разу  не
выпил с нами.
     Сашка отделился от жирного Гришки и встал  у  дверей.  Жирный  Гришка
поднял дрель.
     - Сейчас мы ему поможем!
     - А вдруг не расцепит зубы?
     - Просверлим!
     Вадим почувствовал, как что-то черное заворочалось  внутри,  радостно
заворочалось. Будто просыпался каменный исполин и протягивал руку к  своей
булаве. Жирный Гришка остановился, в его глазах  был  не  ужас,  а  что-то
запредельное, не сравнимое с обычным ужасом. Умирающий  бегун  вскочил  на
единственную ногу и упал, потом завыл и заполз под кровати.
     Вадим взглянул на свои руки. Они  потемнели  и  переливались  пятнами
разных цветов - от ярко красного до почти  черного  и  перламутрового.  На
запястьях появились волосы. Пальцы удлинились раза в два и стали толще, на
каждом коготь, величиной с медвежий. Он открыл  рот  и  зашипел  настоящим
змеиным  шипением.  Двухголовое  СашкаижирныйГришка  снова   склеилось   и
забилось в дальний угол.  Узкая  больничная  пижама  лопнула  под  напором
раздувшихся мышц. Вадим ощутил, как приподнимается к потолку его голова  и
схватился  за  спинку  кровати  чтобы  не  потерять   равновесия.   Спинка
оторвалась и прикованный еврей быстро освободил свою ногу. И все  потонуло
в красном тумане.
     Когда он очнулся, вокруг  была  кровь.  Одни  тела  были  раздавлены,
другие разорваны на части.  Весь  пол  был  исцарапан  звериными  когтями.
Кое-где на стенах тоже были следы когтей. Дрель была включена  и  все  еще
работала. Жирный Гришка лежал неестественно изогнувшись,  Сашка  висел  на
раме для вытяжения, его глаза остекленели - его нос  был  просверлен  и  в
дырку была вставлена сигарета. Сигарета еще дымилась.  Вадим  закрыл  лицо
руками. Теперь это случилось второй раз. Та жизненная жила,  которая  была
надорвана однажды бесцеремонным дантистом, сейчас разорвана окончательно.
     Из-под кровати послышался стон. Кто-то был еще жив. Вадим  перевернул
кровать и увидел умирающего бегуна. Бегун смотрел в потолок и говорил:
     - Тридцать секунд до старта. Ты сегодня в хорошей  форме.  Ты  должен
победить. Ты в хорошей форме...
     Его лицо было совсем белым.
     Вадим вышел в коридор. У стены сидел еврей и пытался вырвать  цепочку
из ноги. Он не испугался.
     - Почему ты не боишься меня? - спросил Вадим.
     - Мне все равно скоро умирать. После операции выживают только  восемь
процентов. Я ни капли не надеюсь. Но я рад, что видел тебя настоящего. Мне
все же повезло в этой жизни.
     Вадим нагнулся и вырвал цепочку.
     - Спасибо, - сказал еврей.
     - Как ты думаешь, что мне сейчас делать?
     - Я тебе не советчик.
     Вадим спустился на третий этаж к телефону и набрал номер доктора.
     - Вы знаете который час?
     - Последний, когда еще можно что-то сделать.
     Вадим рассказал о том, что случилось. Доктор слушал, не перебивая.
     - А знаете, - сказал доктор, - никто не станет винить вас.  Ведь  там
звериные следы, не так ли?  Конечно,  это  загадка,  но  правды  никто  не
узнает. Завтрашний день у меня занят, но я изменю расписание. Я сам сделаю
операцию, очень рано, в восемь утра. После этого вызовем  милицию.  Вы  не
останетесь без языка, я вам сформирую человеческий из ткани вашего  плеча.
Это болезнено, но не опасно. Вы станете обычным человеком.
     Вадим зашел в комнатку Эсты и разбудил ее.
     - Что случилось? - она прослулась. обняла его за подмышки и прижалась
щекой к груди. - Почему на тебе порван халат? Ты плачешь?
     - Ты ничего не слышала?
     - Нет, ничего.
     - Я не хочу быть обычным, - сказал Вадим, - я решился.
     - Решился на что?
     - Я отказываюсь от операции. Я не хочу быть таким как все. Я не  хочу
быть таким как СашкаижирныйГришка, не хочу быть похожим ни на кого из этой
палаты, не хочу быть похожим на доктора, не хочу быть похожим на тебя.
     Эста покопалась в сумочке и что-то вытащила из нее:
     - Смотри, какую он мне дал бумажку. Целых пятьдесят долларов, я такой
никогда не видела раньше.
     За окном было почти светло.
     - Я ухожу, - сказал Вадим.
     - Просто уходишь?
     - Да.
     - Тогда всего хороршего. Спасибо за адрес.
     Уходя, он взял из шкафа халат и накинул на плечи. Эста стояла у окна,
немного грустила и ждала, когда же он появится на дорожке. Он  появился  и
пошел в сторону дыры в заборе. На расстоянии шагов двадцати за ним шли еще
двое в темных пальто. Странно, подумала Эста, кто это в  такую  рань?  Все
трое вошли в кусты одновременно. Эста долго ждала пока кто-нибудь появится
у забора, но не дождалась. Уже отходя от окна, она увидела двоих в  черных
пальто. Почему-то они шли в противоположную сторону.

     Странно, подумала Эста, как я могла верить этому  совсем  непонятному
человеку, тем сказкам,  которые  он  рассказывал?  Дьявол,  змеиный  язык,
неизвестный, который ждет моей любви - ты только прийди и скажи:  "Я  хочу
быть с тобой"?
     Она свернула вчетверо бумажку с адресом и бросила ее в  урну.  Быстро
рассветало. На фоне серого неба кружились многоточия птичьих стай.  Кто-то
проснулся и включил музыку. Музыка была красива, она плакала о  Елисейских
Полях, как будто о потеряном рае. Шел мелкий  снежок  и  будил  радость  в
сердце. Эста шла и подпевала мелодии.



                             Сергей ГЕРАСИМОВ

                                ЭПОХА ИГРЫ




                                    1

     Наверное, немного тишины все-таки нужно. Тишина нужна мне  как  вода,
как соль, как солнечный свет. Тишина  и