а дороге вдруг возникла фигура, несущаяся со скоростью,
человеку недоступной. Шеф отскочил в  сторону  и,  схватившись  за  меч,
увидел только, как фигура стремительно пронеслась вниз по склону.
   - Что это было? - выдохнул он. - На коньках? Вниз с холма по снегу?
   - Они называют это лыжи, - ответил Удд. - Или снегоступы.  Деревянные
дощечки, привязываются к ногам. Они все тут на  них  катаются.  Странный
народ.
   Но посмотри сюда, - он распахнул дверь и провел Шефа в пустой сарай.
   Шеф первое время  ничего  не  мог  разобрать  в  темноте.  Потом  Удд
распахнул ставни, и  проступило  лежащее  посередине  огромное  каменное
колесо. Когда взгляд привык к полумраку, Шеф понял, что это два  колеса,
одно на другом.
   Какая-то машина.
   - Для чего это? - спросил он.
   Удд приподнял люк, показал на канаву под сараем.
   - Когда снег тает, здесь течет ручей. Видишь там колесо с лопатками?
   Вода течет, вращает то колесо. От него крутятся эти жернова  наверху.
В них вырезаны канальцы. Сыпешь зерно, оно мелется.
   Шеф  кивнул,  вспомнив,  как  старуха  монотонно   толкла   зерно   в
дитмаршской хижине, нескончаемая работа, которую воины ненавидят.
   -  Работает  гораздо  быстрее,  чем  женщины  со  своими  ступками  и
пестиками, - добавил Удд. - Про них теперь и забыли. Говорят, эта  штука
мелет столько же зерна, сколько сорок женщин. Народ из города приходит и
платит жрецам за помол.
   Шеф снова кивнул, соображая, как бы монахи святого Иоанна или святого
Петра обрадовались такой прибавке к своим доходам. Он оценил возможности
этой машины. Но не мог понять, в чем интерес Удда - ведь известно  было,
что тот не интересуется ничем,  кроме  металлов.  Ладно,  лучше  его  не
торопить.
   Удд в молчании повел своего короля вниз по склону к следующему сараю.
   -  Это  вроде  как  вторая  ступенька,  -  сказал   он,   глянув   на
амулет-лесенку Шефа. - И мы на нее поднялись. Понимаешь, местным  жрецам
еще с прошлого года хотелось узнать побольше о наших катапультах. Квикка
с ребятами сделали им парочку, просто чтобы показать, как они  устроены.
Но местные уже знали об этих колесиках, шестеренках.  И  жрецу,  который
работал на мельнице, пришла  в  голову  идея  сделать  большое  зубчатое
колесо не для катапульты, а для другой мельницы.
   Они подошли ко второму строению. У стены его располагалось  еще  одно
деревянное колесо с лопатками, в точности такое же, как и первое,  -  но
установленное в забитом снегом овражке вертикально, а не горизонтально.
   Очевидно, вода будет вращать его даже  лучше,  с  большей  силой.  Но
какой смысл в том, чтобы вал  вращал  два  вертикальных  жернова?  Зерно
сразу же просыплется и не перемелется. Ведь оно мелется  благодаря  весу
жернова.
   Молчаливый Удд провел Шефа внутрь и показал  на  шестерни.  На  конце
вала водяного колеса  была  вертикально  прикреплена  огромная  железная
шестерня. Ее зубцы сцеплялись с соответствующими зубцами  горизонтальной
шестерни, насаженной на крепкий дубовый вал. Под ней, на  том  же  самом
валу, виднелись два знакомых каменных жернова.  Расположенная  над  ними
воронка подсказывала,  куда  нужно  засыпать  зерно  из  мешков.  -  Да,
государь, это неплохая работа. Но  должен  сказать,  что  с  этим  можно
сделать еще кое-что, до чего они не додумались.  Смотри,  государь,  Удд
понизил голос, хотя их никто не мог услышать, за фарлонг от  них  никого
не было. - В чем у нас загвоздка с железом? Как его получить, правильно?
   - Выковать, - сказал Шеф.
   - Сколько дней уйдет  у  кузнеца,  чтобы  получить  пятьдесят  фунтов
железа из руды, которой у него, скажем, в пять раз больше?
   Шеф присвистнул, вспоминая долгие часы, проведенные в кузнице,  когда
он выбивал шлак из железа для своего первого меча.
   - Десять, - предположил он. - Смотря по силе кузнеца.
   - Поэтому кузнецы и должны быть сильными, - согласился Удд, оглядывая
свое тщедущное тельце. - Мне бы нипочем не сделаться кузнецом. Но вот  я
и подумал, если мельница работает за сорок рабынь, женщин, так не сможет
ли она работать за, скажем, двадцать кузнецов?
   Шеф уже ощущал в мозгах знакомый зуд. Здесь потрудилось  много  умов,
как это было при создании  катапульты  и  взводимого  воротом  арбалета.
Несколько жрецов Пути подумали о водяных мельницах.  Несколько  лобастых
римлян  оставили  после  себя  шестерни.  Шеф  и  его  помощники  заново
построили катапульту.
   Услышав об этих вещах по отдельности, какой-то жрец  Пути  додумался,
как все соединить и использовать силу потока для других дел. Теперь  Удд
приспосабливал эту выдумку для своих собственных нужд. Словно люди  тоже
были шестеренками, соприкасающимися друг с другом, один разум приводил в
движение другой.
   - Как можно каменным колесом молоть железо? - недоверчиво спросил он.
   - Верно, господин, но мне пришло в голову вот что,  -  Удд  заговорил
еще тише. - Все всегда думают, что колесо вращает другое  колесо.  Но  я
подумал, а что, если нет? Если оно будет вращать штуку другой  формы?  И
много, много большую. Смотри, вот  здесь  ось.  Она  поворачивает  такую
штуку.
   Штука поворачивается и в то же время поднимает вес, такой же тяжелый,
как жернов. Только не жернов, а молот. Но когда дойдет до этого места  -
он перестает  подниматься.  Вместо  этого  молот  падает.  Действительно
тяжелый молот, какой не поднять и шестерым кузнецам, будь они  даже  так
сильны, как Бранд!  Сколько  тогда  времени  займет  выковать  пятьдесят
фунтов железа? А как насчет пятисот фунтов?
   Бледное  лицо  маленького  человечка  светилось  от  возбуждения,  от
изобретательского вдохновения. Шеф разделял его чувства, у него у самого
руки чесались от желания попробовать.
   - Послушай, Удд, - сказал он, стараясь не увлекаться, - я  не  понял,
что это за штука должна подниматься и падать?
   Удд энергично закивал:
   - Именно об этом я и думаю каждую ночь на своей  койке.  Я  прикинул,
что нам нужно что-нибудь в этом роде...
   На дощатом полу хижины, покрытом тонким слоем снега,  наметенного  от
перекошенной  двери,  Удд  начал  рисовать  поперечный   разрез   нового
механизма.
   Через несколько секунд Шеф схватил еще одну соломинку и тоже принялся
чертить.
   - Если он поворачивается так, - приговаривал он, - тогда  тебе  нужно
сделать желобок на рукояти молота, чтобы он не соскочил. Но  почему  это
обязательно должно иметь форму молота?
   Часом  позже  кузнец-жрец  Торвин,  возвращаясь  со  своего   тайного
совещания, увидел высокого короля и коротышку-вольноотпущенника,  идущих
заснеженной тропой  и  бешено  размахивающих  руками,  рисуя  в  воздухе
воображаемые машины. Одно  мгновенье  он  разделял  сомнения  Вальгрима.
Фарман и Виглик могли видеть в своих видениях Единого Короля.  Но  ни  в
одном видении и ни в одном пророчестве, он был в этом  убежден,  никогда
не упоминался тщедушный, родившийся трэлем в чужой стране помощник.

Глава 10

   В год от Рождества Господа нашего 867-й люди в скандинавских  странах
жили примерно одинаковые, но вот земля в этих странах была очень разная.
   Несмотря на столетия распрей, соперничества и войн, датчане, шведы  и
норвежцы гораздо больше были похожи друг на друга, чем на кого-либо еще.
   Однако плодородные пастбища датских островов и  полуострова  Ютландия
разительно отличались от длинной береговой линии шведов на закрытой,  не
знающей приливов  Балтике,  и  от  иссеченной  фьордами  Норвегии  с  ее
огромным, почти непроходимым горным хребтом Киль.
   Уже тогда норвежцы шутили, что только у датчан высшей  точкой  страны
может быть холм, не достигающий и двух тысяч футов,  который  называется
при этом Himinbjurg, Небесная Гора. А датчане говорили  -  если  собрать
вместе десять норвежцев, из них  одиннадцать  объявят  себя  королями  и
поведут друг на друга пятнадцать армий. Шутки были основаны  на  правде,
географической  и  исторической.   В   Норвегии   расстояния   не   были
непреодолимы, вдоль побережья с  его  тысячью  островов  были  проложены
дороги, а в долгие зимы лыжники могли бегать по  снегу  быстрее  лошади,
скачущей галопом. И все же бывало легче два дня идти в  обход  по  морю,
чем лезть через отвесные скалы высотой до десяти тысяч футов. В Норвегии
все-таки было проще размежеваться, чем объединиться.
   Тем более что на каждом из тысяч фьордов имелась корабельная верфь, и
нетрудно было набрать в свой флот  младших  сыновей,  которые  ссорились
из-за каждого акра отцовских наделов. В этой стране маленьких королевств
и недолгих союзов сорок лет назад жил-был король  по  имени  Гутрот.  Он
царствовал в  Западном  Фолде,  в  земле,  расположенной  к.  западу  от
огромного фьорда, который ведет к городу Осло и отделяет основную  часть
норвежских земель от Швеции. Правил он не лучше, а то и  хуже,  чем  его
соседи и соперники - короли в  Восточном  Фолде,  в  Ранрике,  Раумрике,
Хедемарке, Хеделанде, Тотене,  Акершусе  и  так  далее.  Его  подданные,
числом в несколько десятков тысяч, что составило  бы  население  доброго
английского графства, прозвали его Охотник, из-за его любимого занятия -
умыкать женщин, увлечения трудного и опасного даже для короля в  стране,
где любой  захудалый  мужичонка  мог  похвастаться  собственным  копьем,
топором и участием в полудюжине морских походов викингов. Но  Гутрот  не
унимался.  И  вот  наконец,  его  первая   жена   Турит,   дочь   короля
Рогаландского, умерла, измучившись из-за измен мужа и связанных  с  ними
неприятностей и убытков. Гутрот сразу же  вознамерился  жениться  второй
раз. Он положил глаз на дочь короля  в  маленьком  соседнем  королевстве
Агдир, состоявшем из единственного городка и кучки  деревень.  Это  была
Аза,  дочь  Хунтьофа  Сильного,  девушка  красоты  несравненной.  Гутрот
надеялся, что ее красота сможет  вернуть  его  в  дни  давно  утраченной
юности. Но Хунтьоф  Сильный  отказал  Гутроту,  добавив,  что  его  дочь
обойдется без того, чтобы обнюхивать постели  других  женщин  в  поисках
своего  мужа.  Уязвленный  отказом  и  оскорблением,   Гутрот   совершил
единственный  за  свою  жизнь   подвиг,   достойный   упоминания   среди
повседневных развлечений короля воинственного народа:  он  собрал  своих
людей и на лыжах совершил набег на соседний Агдир  темной  зимней  ночью
после праздника Юле, когда  противник  все  еще  спал  под  воздействием
праздничного эля. Он убил Хунтьофа Сильного в честной схватке  в  дверях
спальни, хотя нельзя отрицать, что Гутрот был полностью  подготовлен,  а
Хунтьоф наполовину  пьян  и  совершенно  не  одет.  Затем  схватил  Азу,
привязал к саням и так и увез к себе в Западный Фолд. Там жрецы справили
свадебный обряд, и Аза волей-неволей попала в спальню.
   Ее красота оправдала надежды Гутрота, и спустя девять месяцев родился
их сын Хальвдан, позже прозванный Черным за цвет  волос  и  за  приступы
гнева.
   Гутрот постепенно собрался с духом и  перестал  на  ночь  привязывать
руки Азы к  постели,  зная,  что  женщина  с  ребенком,  которого  нужно
пестовать, более чувствительна и меньше мечтает  о  мести.  Но  все-таки
следил, чтобы нож, которым она чистит яблоко, не имел острия и  способен
был разрезать только мягкий сыр.
   Однако он забыл, что женщина может  распоряжаться  мужчинами  так  же
легко, как сама собою. Как-то темным вечером в праздник Юле, ровно через
год после смерти отца Азы, Гутрот осушил  огромный  рог  зубра,  который
держал на своем столе без подставки, чтобы пить пиво в один  присест,  и
вскоре вывалился, шатаясь за дверь, чтобы помочиться на снег. И пока его
рука шарила в штанах, пока он  не  успел  еще  облегчиться,  из-за  угла
королевского дома выскочил  молодой  парень  и,  проткнув  живот  короля
копьем с широким лезвием, тут же скрылся  на  лыжах.  Гутрот  успел  еще
рассказать о прощальном напутствии убийцы: "Кто убивает  пьяных,  должен
всегда оставаться трезвым", и умер, все еще пытаясь  опорожнить  мочевой
пузырь.
   У Гутрота от  его  первой  жены  Турит  остался  законный  наследник,
крепкий восемнадцатилетний парень по имени Олаф.  Люди  думали,  что  он
захочет умилостивить дух своего отца, похоронив вместе  с  ним  королеву
Азу, и расчистит себе место, бросив своего единокровного брата Хальвдана
в лесу на съедение волкам. Но он этого не сделал. А на  все  недоуменные
вопросы которые, между прочим, свидетельствовали, что его не боятся так,
как должны бояться короля, раз осмеливаются спрашивать,  -  он  отвечал,
что ему приснился вещий сон. В нем он видел огромное дерево, растущее из
чрева его мачехи, дерево с кроваво-красными  корнями,  белым  стволом  и
зелеными листьями, осенявшими всю Норвегию и даже весь мир.  Поэтому  он
понял, что сына Азы ждет великое предназначение, и  не  следует  гневить
богов и навлекать на себя несчастье, пытаясь воспрепятствовать судьбе.
   И Олаф пощадил свою мачеху и взял под защиту своего  сводного  брата,
но с этого времени сам почти ни в чем удачи не знал,  а  люди  говорили,
что он отвернулся от собственной удачи. В последующие  годы  его  затмил
своими победами Хальвдан, сын Азы,  который  отхватил  себе  королевство
около фьорда в Восточном Фолде. А  единственный  сын  Олафа,  Рогнвальд,
которого прозвали Великодушным за его отвагу и  покровительство  поэтам,
умер,  когда  полученная  в   случайной   стычке   пустяковая   царапина
воспалилась и оказалась не по силам даже врачевателям Пути.
   Хальвдан  же,  наоборот,  не  только  отвоевал  новое  королевство  в
Восточном Фолде, которым честно поделился со своим прежним  опекуном,  а
также королевство своего деда - Агдир, но еще и нашел себе жену, которую
даже высокомерная королева Аза не могла презирать,  как  презирала  всех
остальных женщин. Это была Рагнхильда, дочь короля Сигурда Рингерикского
Оленя. Как и Аза, она тоже лишилась отца, но не из-за Хальвдана. В горах
они наткнулись на засаду одного горного  вождя,  дикаря  и  берсерка  по
имени Хаки. Несмотря на все  свое  берсеркство.  Хаки  убил  Сигурда  не
раньше, чем получил три раны и потерял левую руку, из-за чего и вынужден
был проваляться всю зиму,  не  в  достоянии  попользоваться  захваченной
девственницей. Как  раз  в  то  время,  когда  Хаки  пора  было  бы  уже
достаточно оправиться для этого дела, Хальвдан нанес первый удар в  духе
своего отца. Он взял с собой в горы пятьдесят отборных молодцов и  ночью
поджег дом Хаки. Рагнхильда выскочила навстречу своим спасителям, они ее
подхватили и помчались по заснеженному озеру. Когда погоня добралась  до
озера и обнаружила, что саней с упряжкой северных оленей и след простыл,
Хаки понял, что никогда их не  догонит  и  никогда  не  сможет  пережить
позора, потеряв и руку и невесту.  Он  сам  бросился  на  меч,  чтобы  в
Вальгалле воскреснуть целым и невредимым.  Так  Хальвдан  получил  самую
обворожительную невесту Севера  и  единственную,  что  могла  бы  нравом
сравняться с будущей свекровью, и сделал это в самый  последний  момент,
когда  она  еще  была,  несмотря  на   свое   двусмысленное   положение,
девственницей - по крайней мере, в это он всегда свято верил. Вскоре она
тоже родила сына, Харальда, которого в противоположность  отцу  прозвали
Светловолосым.
   Таков был ряд правителей Западного Фолда в те  времена,  когда  жрецы
Пути осели здесь и сделали торговый город Каупанг своей  штаб-квартирой:
сначала король Гутрот, потом король Олаф, потом  король  Олаф  и  король
Хальвдан  вместе,  причем   Харальд   Светловолосый   был   единственным
наследником их обоих.
   И столь же значительными, как любой из  этих  мужчин,  были  королева
Аза, мать Хальвдана, и королева Рагнхильда, мать Харальда.

***

   Сидя на скамье перед открытом окном дома в Гедебю,  дьякон  Эркенберт
старательно записал имена обоих - короля Хальвдана  (Черного)  и  короля
Олафа (Эльфа Гейрстата, что бы это ни означало) и  добавил  названия  их
королевств:
   Восточный Фолд и Западный Фолд, оба  -  части  того  целого,  которое
называют Northr Vegr, Норвегия. Он не думал, что один из них и есть  тот
человек, которого ему нужно найти. Олаф-Эльф, наверняка нет. В  заметках
Эркенберта значилось, что это человек в возрасте за пятьдесят,  известен
неудачливостью, хотя ему и посчастливилось сохранить  свое  королевство.
Но он также не встречался ни в одном из составленных Эркенбертом списков
- основанных, впрочем, лишь на ненадежной и неполной человеческой памяти
- списков тех, кто принимал и кто не принимал участие в  великом  набеге
на Гамбург, когда пропало Святое Копье Лонгинуса.
   Другая  кандидатура  выглядит  чуть  получше.  Его  многие  боятся  и
уважают, что-то вроде великого завоевателя в  масштабе  мелких  северных
стран, как говорят, он - главное в Норвегии препятствие  для  пытающихся
расширить свои владения Рагнарссонов. Его корабли охотно вступают в  бой
и удерживают всех нарушителей границ на почтительном расстоянии.  И  все
же Эркенберт не считал, что Хальвдан подходит  по  всем  статьям.  Когда
Бруно поручил дьякону собрать всю доступную информацию о вождях, ярлах и
королях Скандинавии, чтобы попытаться определить, к кому  могло  попасть
Священное Копье, он распорядился учитывать три вещи.  Во-первых,  успех.
Во-вторых,  связь  с  разграблением  Гамбурга.  В-третьих,   неожиданное
изменение:   успех,   внезапно   сменивший   прежние   неудачи,    может
свидетельствовать о могучем влиянии святой реликвии лучше, чем что бы то
ни было. К Хальвдану это не относилось. Казалось, на свой путь к  власти
он стал твердой ногой с самого рождения или, по крайней мере,  с  ранней
юности.
   Против своей воли - потому что он не хотел ехать с заданием на Север,
а предпочел бы остаться в Кельне или Трире, или  даже  в  Гамбурге,  или
Бремене,  раскрывая  новые  загадки  довлеющего  над  королями  рока,  -
Эркенберт  начал  увлекаться  интеллектуальными  трудностями   проблемы,
которую поставил перед ним графский сын Бруно.
   - Кто-то должен  знать  ответ,  -  сказал  Бруно.  -  Они  просто  не
подозревают, что знают. Спрашивай всех встреченных обо всем на свете.
   Записывай все ответы. И посмотри, что будет вырисовываться.
   Так Эркенберт и поступил. Он  начал  расспросы  с  нескольких  людей,
обращенных Орденом в Гедебю - не очень ценные  информаторы,  по  большей
части женщины и рабы, которые ничего не знали о делах сильных мира сего;
затем перешел к христианским священникам, которых Орден спас, а потом  к
стражникам короля Хрорика, которые разговаривали с ним из вежливости,  и
наконец щедрой рукой  наливая  южное  вино,  беседовал  со  шкиперами  и
рулевыми приходящих кораблей, многие из которых  сами  были  знаменитыми
воинами, не хуже шлюх разбирающимися в прихотях судьбы.
   От дверей упала тень, и  старший  рыцарь  Ордена  Копья,  сам  Бруно,
протиснул в проем свои немыслимо широкие плечи. Он, как всегда, был щедр
на улыбку.
   - На кого сегодня ставим? - спросил  он.  -  Появились  новые  темные
лошадки на наших скачках?
   Эркенберт покачал головой.
   - Если, как ты говоришь, мы уже слышали ответ, значит, я не смог  его
понять, - сказал он. - Под твою схему лучше  всех  по-прежнему  подходит
тот человек, что убил Ивара и победил Карла. Он появился  ниоткуда.  Все
только и говорят о его подвигах и его  удачливости.  Он  тесно  связан-с
Вигой-Брандом, Брандом-Убийцей, который точно был тогда в Гамбурге.
   Бруно с сожалением покачал головой.
   - Я тоже так думал, - признался он. - Вплоть до того  момента,  когда
поговорил с ним. Он очень таинственный, и думаю, он может иметь со  всем
этим что-то общее. Однако у него было только одно оружие, правда, копье,
но не то Копье. Слишком новое, другой формы,  с  вырезанными  языческими
рунами, хотя я и не смог их прочитать. Думаю, ты вбил  его  имя  себе  в
голову и никак не хочешь с ним расстаться. Может быть, это и мешает тебе
узнать настоящего владельца. Расскажи мне  побольше  об  этих  языческих
королях.
   Эркенберт пожал  плечами