ое собственное горе раскрасило все вокруг в траурные цвета.  В  библиотеке
мастера были книги. В том числе - и очень старые книги.
   Ты любишь читать, Куколка?
   Это началось больше сотни лет  назад.  В  книгах  той  поры  ты  находила
чертежи и рисунки дивных сооружений, рецепты загадочных снадобий;  там  были
трактаты  великих  философов  и  математиков,  таблицы  астрономов  и  пьесы
драматургов, способные потрясать умы и сердца... Где они теперь?  Кому,  для
чего нужны накопленные  знания,  пылящиеся  в  сумраке  замковых  библиотек?
Неужели лишь для того, чтобы воспитанный на  старых  книгах  Рио  изъяснялся
старомодно-высокопарным штилем?! Чему было положено начало в  прошлом  веке?
Отчего в твоем Сосуде стало трудно  дышать?  отчего  настал  упадок,  пришло
запустение?! откуда в лесах объявились дотоле неведомые уроды -  а  из  всех
искусств и умений лишь волшба расцветала махровым цветом?
   Из каких геенн нахлынула убийственная духота, взявшая вас за глотку?  Или
сами виноваты? косные, ленивые, злые? - но главное: безразличные... куколки.
"Нет заступника, и некому отменить приговор", - всплыло вдруг в голове.
   Чья это фраза? Где она ее слышала?  Не  важно.  Неужели  действительно  -
все?! Зачем ты ожила, Куколка?  чтобы  снова  -  умереть?!  На  этот  раз  -
навсегда?!
   - ...все одно терять уж нечего! - порхнуло от лагеря.
   Сале опомнилась. Глянула в сторону людского сонмища - и  как  раз  успела
увидеть: лиловый камзол проглатывает свой  вопль,  в  грудь  "гласа  народа"
ударяет  арбалетный  болт,  пущенный  от  шатра  со   штандартом;   горлопан
опрокидывается на спину, исчезает в море тел...
   На  мгновение  толпа  застыла.  Смолкла  потрясенно  -  чтобы  взорваться
яростным ревом, хлынуть к насыпи.
   - Смерть погубителю! - донеслось оттуда тысячеголосым раскатом.
   Сале  невольно  протерла  глаза.  Что  за  чудеса?!  Вместо  того   чтобы
растоптать  проклятых  колдунов  из-за  Рубежа,  народ  взбунтовался  против
собственного князя?!
   Маячившие на валу стрелки разрядили в толпу  свои  луки  и  арбалеты,  но
перезарядить оружие для повторного выстрела мало кто успел. Те, кто  поумнее
(или потрусливее), бросились со  всех  ног  бежать  к  княжескому  шатру,  а
остальных  толпа  просто  смела,  вместе  с  горсткой   легких   копейщиков,
пытавшихся заступить  ей  путь.  Впрочем,  и  среди  озверевших  бунтовщиков
местами отблескивали доспехи латников Серебряного Венца.
   Быстро, однако, переметнулись!
   - Туго кнежу придется. Глядишь, и угоду подписывать не с кем будет!..
   - Так выйдем, пане сотник? пособим? В спину смутьянам ударим?
   - Сиди уж, пан Ондрий! Нам туда лезть  -  что  поперед  батька  в  пекло!
Только погинем зря. Лучше во-о-он куды поглянь:  сдается  мне,  кнеж  и  сам
справится... Вокруг  шатра  со  штандартом  наблюдалось  движение,  стальной
стеной сверкали щиты и латы, командиры спешили  выровнять  строй,  успеть...
успели!
   И когда ревущая толпа докатилась наконец до ставки князя -  навстречу  ей
ощетинилось длинными копьями закованное в сталь каре:  Оплот  Венца,  личная
княжеская гвардия. Ростовые щиты плотно сомкнуты, за ними блестят начищенные
до блеска панцири, внутри каре уже поднимают на запасных щитах стрелков, кто
уцелел, а в центре гордо развевается  державный  стяг:  радуга  на  лазурном
поле.
   "Символ конца света", - впору рассмеяться, да не сложилось.
   Толпа нахлынула пенным прибоем, напоролась на частокол отточенной стали -
но задние продолжали  давить,  нанизывая  передних  на  копья.  Человеческий
прибой с лязгом и скрежетом зубовным  ударился  о  стену  щитов,  засверкали
мечи, до замка долетел многоголосый  вой-стон  -  и  море  бунта  откатилось
прочь, оставив перед строем обильную кровавую жатву.
   Гвардейцы поспешно сомкнули строй,  оттащив  внутрь  раненых  и  выбросив
убитых наружу. Впрочем, убитых было всего  пятеро...  нет,  шестеро.  Против
доброй полусотни трупов нападающих.
   Толпа взревела, вновь  рванулась  вперед.  Казалось,  люди  обезумели  от
крови, своей и чужой, и теперь их уже ничто не остановит.
   В толпу полетели стрелы. Лучники били слаженными  залпами,  и  в  плотном
месиве каждая стрела находила свою жертву. Стрелки свое  дело  знали:  клали
наземь тех, кто бежал первыми, наиболее  озверелых  и  опасных,  -  и  перед
самыми  копьями  толпа  начала  сбавлять  бег...  но  все  равно  не  смогла
остановиться. Отчаянные крики, хруст, скрежет... До мечевой  рубки  на  этот
раз не дошло: нападающие побежали обратно еще раньше.
   В уши ударил победный сигнал трубы.
   Каре мгновение помедлило, а потом  сдвинулось  с  места:  слитно,  тяжко,
крабом-чудовищем,  и  дрожь  от  поступи  четырех  сотен  панцирных   бойцов
докатилась до самого замка.
   - Молодцом, кнеж Сагорский! - одобрительно подкрутил ус Логин.
   - Как мыслишь, пан сотник, к нам он прорываться будет? -  есаул  взглядом
уже прикидывал расстояние до замка и время, которое понадобится  гвардейцам,
чтобы его преодолеть. - Мыслю, что так.
   - Вы бы, панове, таки лучше б  ногами  мыслили!  -  вмешался  озабоченный
Консул Юдка. - Пока еще кнеж  со  своими  железнобокими  сюда  доберется!  А
толпа-то куда как раньше поспеет...
   Одного взгляда в окно было  достаточно,  чтобы  убедиться:  прав  Консул!
Толпа, поначалу неохотно пятившаяся от наступающего каре, уже не пятилась.
   Она бежала.
   Сотни, если не тысячи людей и нелюдей сломя голову неслись к замку!

Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи

   Очень скоро будет Самый Главный День. Я знаю.
   Бабочки за пленочками тоже думают, что  знают.  Только  они  глупые.  Они
думают, Самый Главный День - это  когда  пленочки  слипнутся  и  между  ними
останется "ничего". Это нехороший Главный День.
   И бабочки - нехорошие.  Глупые.  Им  кажется,  они  придумали,  как  всех
спасти. А на самом деле это придумал я. И  никаких  пленочек  для  этого  не
надо.
   Вообще. Мне стало жалко глупых бабочек. Наверное, я не буду их  ловить  и
насаживать на булавки. Лучше я их тоже спасу!
   Бабочки как будто услышали, что их  хотят  спасти.  Уже  и  кричат  из-за
пленочек: "Спасите! Спасите!"
   Я хотел их успокоить.
   И проснулся.
   Рядом мальчик Княжич Тор  носом  булькает.  Я  заглянул  к  нему  в  сон:
страшнючий! там мальчика Княжича Тора ножиками  убивают.  Тогда  я  поскорее
словил за шкирку сон добренький - и поменял сны местами.
   Он сразу заулыбался, и мне стало приятно. А тут с улицы кричат: "Спасите!
Спасите!" Это, оказывается, не бабочки во сне кричали. Это  люди  на  улице.
Много людей. Оттого я и проснулся.
   Окошко кто-то разбил, но это даже хорошо. Я высунулся к людям и  стал  им
кричать, чтоб они не боялись. Что я их всех спасу. Уже скоро.
   Уже почти спас.
   Но они все равно боялись. И  кричали.  А  еще  многие  на  меня  пальцами
показывать стали. Их, наверное, не учили, что это неприлично. А меня  учили!
Я знаю! Я хотел и им сказать - но тут понял: они тоже глупые.  Как  бабочки.
Они хотят, чтобы я их спас, но не так, как хочу  я.  И  не  так,  как  хотят
бабочки. И вообще, так не спасают, как они хотят. Так - не правильно.
   Я хотел им об этом сказать, но они так  боялись,  что  все  равно  бы  не
поняли.
   Бабочки  в  соломинку  дуют.  И  люди  в  соломинку  дуют.  Оттого  такой
здоровенный пузырище и вырос. Скоро  лопнет.  Бабочки  радуются,  собрались,
смотрят. Думают, их Самый Главный День совсем-совсем скоро.
   А я думаю наоборот.
   Надо, чтобы мой Самый Главный День наступил раньше. Тогда я  всех  спасу.
Даже бабочек. Слышите, бабочки? Я вас всех зову на праздник!  На  мой  Самый
Главный День!
   И остальных тоже спасу. А некоторых спасу не  правильно  -  раз  они  так
хотят.
   Раз они глупые. Ну и ладно! Пусть им хуже будет.

Логин Загаржецкий, сотник валковский

   "Достал клятый замок до самых печенок! Обороняй его,  обороняй...  Судный
День на дворе, а местное поспольство не к исповеди!  -  бунтовать  вздумало!
Туда бегут, сюда бегут... эх, зря хлопцы  под  Катеринослав  удрали!  И  тут
намахались бы вдосталь... за счастье народа!.."
   При этом язык и глотка сотника жили  как  бы  совершенно  независимой  от
подобных мыслей жизнью. Никогда еще Логин Загаржецкий  такого  за  собой  не
замечал: думать об одном, а приказы совсем о другом отдавать!
   А вот поди ж ты...
   - Мыкола, Хведир! Берите чумака - и наверх, на донжон тащите.  Яринка,  и
ты, пани Сало, - детишек забирайте, чертенка с княжичем! - туда же. Чортяка,
а ты куда?! Ну и что, что сын?! Ладно, дверь закрыть нас троих хватит, а  не
успеем - и сам чорт не поможет.
   - Спасите! - надрывалась за окнами приближающаяся толпа. Вот ведь  дурни!
Кому кричат? Кто их спасать должен? Кнеж? Вон,  уже  спасает  -  копьями  да
стрелами! Совсем ополоумели от страха. Словно в ответ (или действительно - в
ответ?!) откуда-то сверху послышался звонкий детский голос:
   - Не бойтесь! Я спасу! Не бойтесь, уже скоро...
   Чертенок. Чумаков братец. Больше некому. Ну, сейчас  батька  тебе  задаст
юстом по заднице!
   Сотник мельком глянул в  окно.  Бегущие  перебирались  через  ров,  самые
резвые колотили в кое-как запертые ворота. В пролом не лезут, сиволапые,  на
том спасибо.
   Спешить надо!
   - Ондрий, Юдка - за мной! Парадную дверь  запереть  надо.  Ее  они  сразу
вышибут. Потом - наверх, на донжон. Закроемся там. Кнеж со своими людьми  на
выручку идет. Авось поспеет!
   Последние слова сотник выплевывал уже на бегу. На шаг сзади дробно стучал
сапогами по каменным ступеням есаул  Шмалько,  а  шустрый  жид  -  тот  даже
обогнать их успел.
   Да только все без толку.
   Вот уж и последний пролет остался, вот уж холл замковый внизу; глядь -  а
в открытые двери народ ломом ломится! Босые мугыри  в  холщовых  свитках  да
портках, простоволосые бабы с  детьми  и  без,  горожане  цветных  каптанах,
латники беглые, да еще всякой нелюди россыпью: карлы  мал-мала  меньше,  ежи
ржавые, паучара здоровенный, брюхо чуть не узлом  завязано...  "Эк  скрутило
беднягу!" - успел подумать сотник. И еще он  подумал,  что  теперь  остается
только бежать сломя голову обратно, карабкаться вверх по винтовым  лестницам
- даст Бог, повезет захлопнуть ерь донжона перед носом у преследователей.
   Бежать, значит, и надеяться, что остальные уже там, наверху.
   А больше он ничего подумать не  успел,  потому  как  в  следующий  миг  :
заметили.
   - Спасите! Смилуйтесь! - толпа рванулась к лестнице.
   Все трое, как по команде, потянули  из  ножен  шабли,  отступая  назад  и
сдвигаясь друг к другу, - но рубить не пришлось.
   Вместо того чтобы наброситься на колдунов за-Рубежных, наславших огненную
смерть и радужную погибель, люди-нелюди  начали  валиться  на  пол:  кто  на
колени, а кто и вообще ниц падал.
   Сотник с есаулом невольно перекрестились: "Совсем людишки умом от  страха
тронулись!" - а Юдка забормотал по-своему, всю бороду заплевал зряча.
   - Спасите!
   - Великие маги, добрые Глиняные Шакалы! Простите нас!
   - Отведите погибель!
   Совсем растерялся сотник Логин:
   - Да кто ж вам погибели-то желает! Мы сами... случайно... Кто его слушал?
никто.
   - Это все князь виноват, князь Сагор!
   - Это он Шакаленка похитил!
   - Это он Мазапуру пригрел!
   - Это он!
   - Это не мы!
   - Не губите!
   - Смилуйтесь!
   - Добрый Шакаленок нас простил!
   - И вы простите! Отведите погибель!
   - Мы княжью голову хотели!..
   - ...на блюде золотом!
   - ...кланяться!
   - ...в ноги!
   - ...не казните, смилуйтесь!
   Люди тараканами ползли вверх по лестнице, норовя  ухватить  и  облобызать
сапог кого-нибудь из "великих магов" и "добрых Глиняных Шакалов".  Сотник  и
его спутники попятились, но обезумевшие люди не отставали. Ну не  рубить  же
их, горемычных?!  -  рука  с  зажатой  в  ней  верной  "Ордынкой"  бессильно
опустилась. А в дверной проем  тем  временем  вливался  целый  поток,  вопль
отчаяния нарастал, звенел в ушах, море тел захлестывало холл, грозя погрести
под собой трех растерянных пришельцев из-за Рубежа...
   Снаружи, от стены, слышался лязг  железа,  мерная,  неторопливая  поступь
сотен ног - и отчаянные крики умирающих: гвардейцы  кнежа  Сагора  прорубали
своему повелителю дорогу к замку.
   - А теперь, панове... - Логин понизил  голос,  чтоб  его  могли  услышать
только есаул с жидом. - ХОДУ!!!
   Они рванулись  вверх,  оскальзываясь  на  вытертых  до  блеска  ступенях,
поддерживая друг друга, не давая упасть. Сердце бешено колотилось в грудь, в
уши врывался рев устремившейся следом толпы.
   - Спасите!
   - Добрые Глиняные Шакалы!
   - Не оставляйте нас  милостью  своей!..  Ухватил  за  пояс  оступившегося
Шмалька, рывком вернул есаулу равновесие.
   - Давай, Ондрий, не отставай! Затопчут ведь!
   - Та я, пане сотнику...
   - Молчи, дурень, силы береги! Вперед!
   Умный жид драпал молча, сил на болтовню не тратил,  но,  когда  надо,  не
забывал подставить плечо совсем уж запыхавшемуся есаулу.
   Годы, годы...
   Вот и последняя винтовая лестница. Стучат сапоги  по  ступенькам,  голова
идет кругом. А топот и крики позади  все  ближе,  ближе.  Ну,  еще  немного,
сотник! наддай!..
   Дверь! Нет, не та. Шмалько в последний момент набрасывает щеколду -  и  в
следующий момент дверь сотрясается, трещит от сокрушительного  удара.  Долго
не выдержит.
   Скорее - вверх!
   Вот и она, та дверь, что  ведет  на  верхнюю  площадку  донжона.  Крепкая
окованная железом. За ней - спасение; пусть - ненадолго, пусть...
   Не поддается. Неужели - заперто?!!

Блудный каф-Малах, исчезник из Гонтова Яра

   ...подо мной гнойным нарывом пульсировал замок.
   Остаток. Золотой медальон, доверху забитый страданием. "Спасите!.. добрые
Глиняные Шакалы, спасите нас!.." - и истошные вопли  умирающих,  слабых  или
просто менее расторопных, по  которым  сперва  прошлись  свои  же,  обуянные
паникой, а затем поверх и вдогон хлынула  железная  волна:  новый  медальон,
князь-оса в оболочке из панцирных гвардейцев.
   Почему вы умеете просить, лишь убивая друг друга?!
   Почему вы так торопитесь делать глупости? - ведь скоро  и  просить  будет
некому, и убивать будет некому, и приговор будет  приведен  в  исполнение  с
равнодушием, говорящим о вековой привычке!
   Остановитесь! оглядитесь!
   Ладошка моего сына потеплела в руке. Дернулась  птенцом:  раз,  другой...
утихла.
   - Я их спасу. Батька, ты не понимаешь: просто я их спасу, и все...
   - Умирающих?.. умерших?! Петра  Еноху  в  склепе?  Нашу  с  тобой  Ярину,
вырытую для ласки осиновых кольев? Кого ты спасешь?! как?!
   Не хотел этого говорить.
   Само вырвалось.
   Но почему я сказал: "...нашу с тобой Ярину...", не сумев назвать ее вслух
матерью этого существа, которое я сейчас любил и  ненавидел,  как  никого  и
никогда?!
   Он улыбнулся, тихо и светло:
   - Батька, ты стал совсем большой...
   Впереди закручивались винтом последние пролеты лестницы. Впереди стонал и
вскрикивал раненый чумак, мешком обвиснув на братьях-Енохах; впереди  бежала
женщина-Проводник, увлекая  за  собой  спотыкающегося,  беззвучно  плачущего
княжича Тора; впереди хромала больше обычного панна  сотникова,  то  и  дело
оглядываясь на нас.
   Нет, на Денницу.
   По мне ее взгляд скользил лишь мимоходом.
   И еще: впереди заскрежетала дверь, ведущая на донжон, и оттуда  хлестнуло
сквозняком.
   А за спиной, под ногами, позади, внизу:  "Спасите!  спасите  нас,  добрые
Глиняные Шакалы!.." - и  бегут  из  разверзшегося  ада  трое  несостоявшихся
мессий, цепляясь за путеводную нить сквозняка, спешат за нами.
   Скоро догонят.
   - Батька, ты мне готовишь подарок, да?
   Я задохнулся. Сердце (сердце?!) гулко колотилось в груди: еще одна оса  в
еще одном медальоне. Скоро освободится. Подарок? какой подарок?! Неужели  он
сошел с ума, надорвался, неужели наше бегство потеряло всякий смысл?!
   - Готовишь... - убежденно протянул он, словно подслушав мои мысли. - Я же
чую... просто полночь на дворике... скоро - завтра...
   Не ответив, я прибавил шаг и вытолкнул  мальчишку  в  распахнутый  проем.
Захлопнул дверь за собой; замер в напряженном ожидании. Кто  успеет  раньше?
хвала Святому, благословен Он! - кажется, я различаю голоса.
   Вот, приближается:
   - Чортяка?! ведьма?! это мы!
   И еще:
   - Не спасет праведность праведника в день прегрешения...
   - Эт точно, жиду! не спасет -  ни  праведника,  ни  грешника,  ни  нас  с
тобой!..
   А по пятам, с каждой секундой приближаясь:
   - Спасите! добрые Гли... Они вломились,  едва  не  застряв  в  дверях.  Я
выдернул есаула, бежавшего последним, за шиворот и мгновенно  заложил  дверь
засовом.
   Обернулся. Вот он, донжон замка, вот она, светлая  Ночь  Приговора,  туго
сжатая в пружину; пространство-время, отведенное мне (нам!..) для подведения
итогов. Не так уж мало, если не быть привередливым... Да, после вечности, на
первый взгляд, вроде бы тесно, но после  золотого  медальона  -  вполне.  Ты
смеешься, глупый каф-Малах?
   А почему бы и нет? Над головами, сырая от слез и  крови,  впитав  в  себя
вопли, смех, лязг  железа  и  шелест  осыпающегося  бытия,  ушедший  день  и
сумасшедшую  ночь,  -  радуга.  Привстань  на  цыпочки,  вспрыгни  на  зубцы
ограждения - дотянешься. Слева, над северным  крылом  замка,  край  ее  косо
опадает вниз, рушится тканым занавесом,  и  контуры  башни  с  частью  стены
размываются, заплетаются  цветными  нитями;  спирали,  круги,  линии...  Так
ребенок ладошкой цепляет еще мокрый от краски  рисунок,  смазывая  картинку,
путая цвет с цветом, линию с линией.
   А выше, проступая сквозь мерцанье пугающе близкого Рубежа, - они.
   Бейт-Малахи; правильные.
   Ждут. Струятся переливами, каждый перед воинством своим:  розовый  доспех
Самаэля, Ангела Силы, фиолетовые ризы - это Задкиэль, Оплот Радости; рядом с
ним, но ближе к востоку, горит царственный пурпур с  вкраплениями  золота  и
рубина (дергается паучок у меня на груди!) - там стоит Уриэль-Миротворец,  о
ком молчат в Первых Книгах. Но он  не  обижается,  он  ждет,  бок  о  бок  с
изумрудной зеленью Целителя-Рафаэля и червонной желтизной Иофиэля, дарующего
Озарение...
   Клянусь мятежными Азой и Азелем! даже высшие явились! Белизна  и  лазурь,
огонь и вода. Шуйца и Десница. Габриэль с Микаэлем.
   Надо полагать, слова "между ними пришел и Противоречащий..."  -  это  обо
мне.
   - Они пришли ко мне на праздник? да, батька?!
   Да, сын мой.
   Они пришли на праздник - только не к тебе, а к самим себе.
   Минуты капают  в  клепсидре  обреченности,  и  вскоре  еще  один  участок
Творения зарубцуется навсегда, освободив невинные  души  от  мерзкой,  дурно
пахнущей плоти. Малахи полагают это благодеянием. Я же... я не знаю Раньше я
не разделял тело и душу, и освободить одно от другого значило  для  Блудного
Ангела - гибель.
   Они спасают так.
   А как намереваешься спасать ты, Денница?
   Мне чудится: вот  сейчас,  сейчас  я  пойму  и  вывернусь  наизнанку.  Но
понимание ускользает, радуга душит  в  себе  пойманную  добычу,  и  остается
только стоять, стоять и смотреть, крепко, до боли сжимая теплую ладошку.
   - Ты не бойся, батька. Хорошо? Хорошо.
   - И они пусть не боятся. Ты скажи им: пусть не боятся, ладно? Ладно.
   И  с  запаздывающим  ужасом  в  меня  врывается:  Денница  говорит  не  о
собравшихся на площадке донжона.
   Он говорит о Князьях-в-небе, о бейт-Малахах.
   Пусть не боятся.
   А под нами захлебывается воплем и скрежетом замок-медальон.

***

   Старый, очень старый человек...
   Нет!!!
   Только не сейчас...
   Тишина вздрогнула  под  ногами,  изумившись  собственному  существованию.
Покатилась  вниз,  шурша  ступенями;  разбилась  о  стены   далекого   холла
судорожным вскриком, вдребезги, в куски; и снова - тс-с-с!
   Стук в дверь.
   Изнутри; вежливый, деликатный стук костяшками пальцев.
   -  Князь  Сагор  желал  бы  осведомиться:  готов  ли  Логин  Загаржецкий,
наместник