дставлял зэков, не создавал агентурной  сети,  а  тихо  и
мирно попивал в административной зоне, иногда появляясь  на  проверке  с
сизо-белесыми ничего не видящими глазами.
   Тюремный же полковник нес службу рьяно и безжалостно.  Он  не  боялся
угроз, просто ими пренебрегал и забывал тут же. Днем и ночью во внутрен-
ней тюремной больничке дежурили медсестры со шприцами наготове.  Горячий
укол на неделю вышибал из любого зэка неповиновение, а некоторые надолго
оставались недоумками. Но как только замаячила  пенсия,  полковник  стал
мягчеть, хотя, казалось, скорее решетки этой  тюрьмы  станут  восковыми.
Ему вспоминались легенды о зэках, и  через  десятилетия  находивших  ти-
хих-мирных старичков надзирателей на их приусадебных участках.
   Журналист сцепился с полковником в широком просвете коридора  царской
тюрьмы, уже его схватили надзиратели, уже из дальнего конца коридора бе-
жала медицинская баба с готовым шприцем,  но  полковник,  поколебавшись,
отправил его в карцер. Тихая нора с гладким бетонным полом,  карцер-оди-
ночка. Он еще не знал, что этот карцер окажется лучшим в его жизни.
   Тем временем на воле происходили события, о которых журналист не имел
ни малейшего представления. Какимто образом информация об аресте  журна-
листа попала на зарубежное радио. Его уголовное дело шилось трудно,  со-
бирать было нечего. Шлюшка Гурина внезапно обнаружила, что ее здесь  мо-
гут и зарыть,  сбежала  в  Москву  и  долгое  время  пряталась  у  своих
родственников под Можайском. Перед тем ее допрашивали в местном КГБ, вы-
пытывали, не известно ли ей, с кем из  иностранных  шпионов  был  связан
журналист, чем вообще ее напугали вусмерть.  Напоследок  раздосадованный
гебист дал ей свой номер телефона, вдруг что  вспомнит,  и  под  страхом
уголовного наказания запретил кому-то рассказывать об этом допросе.
   Впервые об этом она расскажет спустя пятнадцать лет, и никому  иному,
как журналисту,  который  тогда  займется  своим  следствием.  Расскажет
опять-таки из страха, а не по причине пробудившейся совести. За  ее  со-
весть в этом возрасте и с такой внешностью уже не давали и бутылки порт-
вейна. Расскажет о том, как ее допрашивали в том среднеазиатском КГБ,  и
даже покажет номер телефона гебиста. Расскажет о том, как редактор  Ива-
нов хотел поселить ее у себя в квартире, пока его  супруга  находится  у
родителей то ли во Фрунзе, то ли в Чимкенте, и тогда журналисту  оконча-
тельно станет ясно, кто следил за ним, с какой целью  выпытывал  у  него
разные факты жизни.
   Пытаясь опереться хоть на что-нибудь в  боязливом  разговоре,  шлюшка
вдруг сообщит, как Иванов закрыл дверь изнутри на ключ, как  пинком  она
швырнула этого пигмея на пол (Иванов метр с кепкой). И еще окажется, что
до первого суда над журналистом ее держали под присмотром, а после  пер-
вого суда ей удалось сбежать. И что после первого суда председатель суда
(Октябрьский район Душанбе) позовет ее в свой кабинет, закроет дверь из-
нутри и выставит на стол бутылку коньяка.  В  этом  городе  еще  помнили
большого партийного бонзу Ульджабаева, промышлявшего себе девиц по  при-
меру Берии на улицах.
   Будь на месте журналиста кто-то социально попроще,  понеизвестнее,  и
возни бы не было. И наркотики бы нашли, и под изнасилованием  подписался
бы кто надо. Сколько людей спрятали безвестно на территории великой  им-
перии. Здесь же дело обстояло не совсем складно, правдоподобие  давалось
с трудом большим, чем ложь. Соседи журналиста по нанимаемому им  флигелю
дали показания, что слышали во флигеле дикие крики о помрщи и бил он там
кого-то с такой силой, что сыпалась штукатурка  с  наружных  стен.  Этот
факт вошел в обвинительное заключение, красота, а не факт,  да  на  суде
выяснилось, что стены у флигеля полуметровой кирпичной кладки.  Ложь  не
страшна для лживых, когда они между собой, а в зале первого суда был на-
род.
   Поэтому, рассуждала следователь Матрена из Октябрьского РУВД, рассуж-
дала, очевидно, не одна, нужны обличающие показания как бы сторонних лю-
дей, не из наемных свидетелей. Вдруг что грянет, журналист из Москвы,  а
тут еще зарубежное радио: "В Душанбе арестован  известный  журналист..."
Стали уламывать молоденькую корректоршу из молодежной газеты, только  на
работу поступила, нет еще восемнадцати: соблазнение  несовершеннолетней.
А та, воробышек, ни в какую. Человек только жить начинал, а ее принялись
грубо и грязно запугивать. А начинающий жить человек ни в какую.  Редкие
гордость, отвага, достоинство.
   Журналист навсегда запомнит ее имя: Лариса. Через пятнадцать лет ста-
нет искать ее и не найдет.
   Зато его товарищи по молодежной газете  окажутся  без  чести,  досто-
инства и отваги. Напрасно он искал их в зале суда. Потом они станут  оп-
равдываться, говорить: про тебя такие страшные вещи сообщили в  прокура-
туре... Нет, они не поверили тому, что говорили,  они,  как  редко  кто,
знали, что это ложь, но так было им удобнее: Борису... Виктору...  Борис
был совестливее, в день выхода журналиста из лагеря, а если точнее -  то
довольно поздним вечером, вышел на его телефонный звонок, а  больше  по-
даться было некуда, пригласил домой, да жена... на порог не пустила, по-
ходили по улицам, да так и расстались.
   Каждый из них потом досыта нахлебался своей собственной боли.
   А Матрена искала и находила независимых свидетелей. Вальку Рубинскую,
машинистку, потом она сопьется на Сахалине, семейство  Симоновых  в  Ал-
ма-Ате, имевших личный зуб на журналиста, потом их десятилетний сын  по-
падет под автомобиль, они разойдутся и станут вести неопрятную и  пустую
жизнь.
   Так устроен мир. Это добро не вознаграждается,  а  подлость  получает
сполна. Вопрос только во времени.
   Когда зарубежное радио принялось превращать журналиста в политическо-
го борца, кто-то где-то заволновался, и решили  его  отправить  знакомой
дорогой - на судебнопсихиатрическую экспертизу. К большому удивлению, он
не встретил в психушке ни одного сумасшедшего. Прикидывались  -  да,  но
сумасшедших не было. Ему предлагали согласиться  на  то,  что  он  будет
признан свихнутым. "Через полгода отпустим..."  Это  был  май.  Голубело
азиатское небо, в ограде свадебно цвели фруктовые деревья. Можно было не
возвращаться в черные, прокуренные камеры следственной тюрьмы.
   Он отказался. Через день его этапом отправили обратно в тюрьму и  по-
местили в одиночку. Так потянулись месяцы. С тех пор он не  мог  преодо-
леть в себе привычку ходить из угла в угол в комнатах и кабинетах. В пя-
тиметровой камере он ежесуточно вышагивал по 60 километров.
   Но это в те сутки, когда он еще мог стоять на ногах.
   В лагере он сказал знакомому зэку: выйду, напишу книгу. Тем же  вече-
ром его отправили в барак усиленного режима: пиши! Впервые  опубликовано
в книге "ИМПЕРИЯ СТРАХА", 1990 год Издатель Эдвард МАКСИМОВСКИЙ


   И ЧЕГО СТЕСНЯТЬСЯ МАЛОЛЕТКЕ-ПРОСТИТУТКЕ, ЕСЛИ У НЕЕ ТАКАЯ РАБОТА?

   Об этом заведении мне рассказал мой коллега, корреспондент  одной  из
иностранных газет, когда мы сидели в знаменитом  московском  кабачке  за
чашкой кофе и обменивались новостями.
   - А ты знаешь, что существует детский секс-телефон?
   - Нет.
   - Это и не мудрено: русским туда вход закрыт, за некоторым исключени-
ем, конечно... Хочешь сходим?
   - Разумеется.
   - Тогда одна просьба: ты пойдешь в качестве моего друга, коим,  впро-
чем, и являешься... Но постарайся  сыграть  под  иностранца,  владеющего
русским языком.
   - О'кэй!
   ...Башня в центре Москвы, одна из тех,  в  которых  проживала  раньше
высшая партноменклатура. Впрочем, они и сейчас, вероятно,  там  обитают.
Или их отпрыски... Справа от шикарного подъезда мемориальная  доска:  "В
этом доме с... по... жил... выдающийся деятель Коммунистической партии и
советского государства".
   "Ничего себе", - подумал я.
   И вот мы в квартире. Огромная светлая комната метров 35-40  с  окнами
во всю стену. Сбоку небольшая эстрада. Овальные столики  с  белоснежными
накрахмаленными скатертями. Встретившая нас у  дверей  миловидная  особа
лет 25 с ослепительной улыбкой проводит к одному из них, уютно  располо-
женному под большой раскидистой  пальмой.  Здесь  вообще  много  зелени.
Словно зимний сад... А может, он так и задумывался, чтобы выдающиеся де-
ятели партии и государства могли под его сенью рассуждать о судьбах вве-
ренной им страны?
   Мой друг Пьер (назовем его так) любезно представляет меня хозяйке ве-
чера, дородной высокой даме бальзаковского возраста в  богатом  вечернем
туалете с глубоким декольте.
   - Месье де Леонтье, - представляет он меня.
   Я целую хозяйке руку и с некоторым изумлением вглядываюсь в смеющиеся
глаза приятеля.
   - Она все равно нечего не запомнит, но лучше не врать,  -  шепчет  он
мне на ухо.
   Мы садимся за стол.
   Тихо льется французская мелодия. Появляются гости.  Зал  наполняется.
Многие знакомы. То здесь, то там звучат приветствия на английском, фран-
цузском, немецком и других языках. Юный официант в древнеримской тунике,
из-под полы которой виднеется огромных размеров принадлежность  мужчины,
разносит шампанское, фрукты,  кофе,  шоколад...  Ему  помогает  очарова-
тельная девчушка такого же возраста в бикини и с открытой грудью, совсем
еще не развитой. Трусиков на ней нет.
   Гости, в зависимости от вкусов и предрасположений, слегка похлопывают
и обжимают ее спереди или сзади. Это происходит и с пареньком:  огромный
фаллос его медленно наливается кровью. Этому никто не удивляется,  види-
мо, в порядке вещей. "И где они только такого нашли?" - думаю я,  наблю-
дая, как официант с довольной улыбкой в таком пикантном виде обслуживает
гостей.
   - Ну как зрелище? - прерывает Пьер мои мысли.
   Я огорошенно развожу руками.
   - Вот, можно всю жизнь прожить в Москве и не знать ее "прелестей",  -
в его голосе сарказм. - Для журналиста это недопустимо. Впрочем, -  лицо
его становится серьезным, - это только начало."
   "Что же будет еще?" - думаю я.
   Неожиданно включаются боковые лампы и сцена ярко освещается.  Появля-
ются 3 музыканта: скрипач, саксофонист и клавишник. Раздаются звуки кан-
кана. На сцену выскакивают 3 девочки и 3 мальчика. Лет им на вид  12-14.
Ребята в узеньких разноцветных плавочках, девчата-в бикини и с  открытой
грудью. Начинается танец. Высоко взлетают ноги.  Движения  отработаны  и
точны. "Это профессионалы", - думаю я и не ошибаюсь.
   - Учащиеся хореографического училища, - поясняет  мой  спутник.  -  А
здесь подрабатывают.
   Бравурная музыка стихает и переходит в плавный восточный  танец.  Ар-
тисты, разбившись на пары, начинают эротическими  телодвижениями  предс-
тавлять сцены любви. Причем пары разбиты так:  лесбийская,  "голубая"  и
естественная - кому что нужно. Публика в восторге! Общее оживление. Офи-
цианты скользят между столиками, разнося горячительные напитки и  прини-
мая "ухаживания". Я вижу, как один солидный господин вставляет в промеж-
ность официантке два пальца, а она, то ли в кайфе, то  ли  играя,  томно
постанывает, а у другого столика красивая дама с упоением  делает  минет
официанту. Он, видимо, кончая, извиваясь всем телом, со стоном падает на
нее. Слышен хруст денег. Всем весело.
   - Сколько стоит вход сюда?
   - Двести долларов.
   Музыка становится медленнее и тише. Я с изумлением наблюдаю, как пары
начинают раздеваться... Еще немного, и юные  "артисты"  возбуждены...  А
потом на сцене разворачивается оргия, заканчивающаяся настоящим совокуп-
лением. Причем лесбийская пара, лежа валетом, с упоением  лижет  промеж-
ность друг другу... Стоны, всхлипывания, несущиеся со сцены,  возбуждают
присутствующих. Гости дружно аплодируют, кричат: "Рус, браво!" - и  бро-
сают на сцену доллары, фунты, марки, франки...
   Звучат колокольчики, лежащие на каждом столе. Дородная дама  подходит
к гостям, о чем-то говорит... Девчонки и ребята (кому  что  нужно)  тихо
исчезают со сцены и вместе с гостями покидают эту "веселую" квартиру.
   - А индивидуальный вечер с танцорами стоит еще  двести  долларов.  Но
это без учета места, такси, угощения... С ними дороже,  -  поясняет  мой
гид.
   - Но гостей больше, чем "артистов", а если кому-то не хватит?
   Пьер снисходительно улыбается.
   - Во-первых, не все берут детей для непосредственного  использования,
многим достаточно просто посмотреть секс-шоу. Ну а если кому-то не  хва-
тит, вызовут дублеров, их здесь целый штат.
   - А можно с ними поговорить?
   - Почему же нет? Жестом хозяина он берет серебряный колокольчик.
   Дзинь-дзинь-дзинь...
   Дама подходит с улыбкой.
   - Что вам угодно, господа? - произносит она по-английски.
   - Можно просить девочку к нашему столу?
   - Какую желаете? Я наугад показываю на первую попавшуюся.
   - Элла! - приглашает хозяйка "артистку". - Гости хотят с тобой позна-
комиться.
   Дама уходит.
   Девочка подходит к столу, присаживается, привычно раздвигает ноги.
   - Ты зовут имя? - Пьер на ломаном русском языке обращается к  прости-
тутке.
   - Элла, - просто отвечает девочка.
   - Сколько ты есть лет?
   - Десять.
   - Я плохо говорить русский язык. Мой друг хорошо говорить. Он спраши-
вать вопросы, - Пьер указывает на меня.
   Я произношу с заметным акцентом:
   - Ты давно здесь?
   - Уже год.
   Пьер довольно улыбается: я понял его и включился в "игру".
   - Где ты учишься?
   - В балетном училище.
   - А родители знают, что ты здесь делаешь?
   - Они считают, что мы здесь танцуем. Они за это получают тысячу  дол-
ларов в месяц. Но я думаю, что догадываются, -  по-взрослому  рассуждает
она.
   - Однажды у нас дома не было горячей воды, и мы с мамой пошли в баню.
Она стала меня мыть, посмотрела и сказала: "Здорово они тебя  разработа-
ли".
   - И все?
   - И все. Больше она ничего не сказала. А вечером слышала, когда она с
отцом разговаривала, такую фразу: "Задаром такие деньги платить  не  бу-
дут".
   - И что дальше?
   - Ничего. Мы ведь живем на эти деньги. И  мой  старший  брат  на  них
учится в институте.
   - А тебе не бывает противно отдаваться кому попало?
   - Раньше было, а потом я привыкла. А теперь даже понравилось.  Сейчас
меня сильно тянет к этому.
   Она замечает лежащий в вазе большой банан.
   - Можно? Я киваю головой.
   Она берет его и неожиданно вставляет между ног. Огромный  фрукт  пол-
ностью скрывается в естестве. Мы огорошенно смотрим на девочку.
   Она смеется и вынимает обратно.
   - Это шутка. Я сама ее придумала. Гостям это нравится.
   Она очищает его и ест.
   Придя в себя, я вновь задаю вопросы:
   - Тебе здесь нравится?
   - Меня здесь хорошо кормят и одевают. Родители мои не  могут  зарабо-
тать столько.
   - А кто они по профессии?
   - Инженеры.
   - Ты кого-нибудь любишь?
   - Одного парня. Он танцует со мной в училище.
   - А он тебя?
   - Нет. Он "голубой".
   - Ему сколько лет?
   - Двенадцать. Он здесь бывает. Его любит один немец. Он дает ему мно-
го денег и обещает увезти в Германию.
   - А ты хочешь за границу?
   - Хочу. Наша бонна сказала, что со временем все мы кому-нибудь понра-
вимся и нас увезут за границу.
   - А с женщинами тебе приходилось общаться?
   - Приходилось. Но мне это меньше нравится. Вот Нинка это любит.
   - Кто?
   - Нинка! Ой, - спохватывается она. - Виктория. Нам не разрешают назы-
вать наши настоящие имена. Здесь у нас у каждой "театральное имя".
   - Значит, и ты не Элла?
   - Да, только не говорите бонне.
   - Хорошо. А как зовут тебя по-настоящему?
   Девочка засмеялась.
   - Ну ладно, не говори. А кто это Нинка-Виктория?
   - Это моя подружка. Ей больше женщины нравятся. Она и у меня  лизала,
но мне приятнее, когда мне туда мужчины вставляют свои штуки.
   - Ты не стесняешься все это рассказывать?
   - А чего стесняться? У нас работа такая.
   - А некоторые считают, что это по-другому называется.
   - Пусть считают. На заводе работают дураки. За гроши, а  я  за  вечер
получаю столько, что им и не снилось. А вы меня будете приглашать к  се-
бе?
   - Не знаю... Нет, наверное... У меня деньги кончились.
   Элла смеется.
   - К нам безденежные не ходят. Ну я в долг дам.
   Теперь смеюсь я.
   Пьер слушает наш разговор и довольно улыбается. Я знаю, что он  запи-
сывает эту беседу на диктофон, спрятанный в кармане пиджака.
   - А можно как-нибудь встретиться с тобой вне этой обстановки? Я  хочу
поговорить.
   Девочка задумывается.
   - Нам это запрещено. Все должно идти через бонну, но иногда  я  делаю
это тайком, когда гость мне нравится или обещает хорошо заплатить. Домой
мне лучше не звонить. А найти меня можно в училище. - Она говорит как. -
Только меня не выдавайте.
   - А ты не боишься залететь?
   - У меня еще нет месячных, и бонна сказала, что в меня можно кончать.
   - А СПИД?
   - Я не думаю об этом.
   К столу подходит бандерша:
   - Ну как, договорились?
   - Решили отложить до следующего раза, - отвечает Пьер.
   Скрывая разочарование, с вежливой улыбкой дама уходит, а вместе с ней
и "Элла". На прощание она заговорщицки подмигивает.
   Мы пьем шампанское и уже не смотрим на сцену, где осталась единствен-
ная пара, эти маленькие секс-рабы, развлекая "изысканную" публику, зара-
батывая себе на жизнь. Мне становится грустно.
   Выходим на улицу. Пронзительный ветер срывает  с  деревьев  последние
листья и с шумом швыряет под ноги, как этих несчастных детей...
   - Будешь писать? - спрашивает меня Пьер.
   - Да.
   - Я тоже. Жалко малышей, но этих уже не спасешь, хоть бы других  пре-
достеречь.
   - Вряд ли, - бросаю я, - если есть спрос, будет и предложение.
   - Законы "свободного" рынка, - угрюмо говорит Пьер. -  Вы  же  теперь
его строите.
   Я не отвечаю: при чем здесь рынок.
   Н. Л. Москва


   ПРОСТИТУТКИ ИЗ САМАРЫ, САРАТОВА И ПЕНЗЫ ЗАХВАТИЛИ ЕВРОПУ

   В начале марта 1997 года издательство" Юстиция-М" получило справку из
европейской штаб-квартиры Интерпола. Перед  международными  полицейскими
была поставлена такая задача - определить число проституток,  зафиксиро-
ванных в Европе, приехавших из крупнейших российских губерний.
   Тайное стало явным - лидирует Поволжье. То, что  не  удалось  сделать
Красной Армии, сделано невоинственными созданиями.
   Чьи позиции захвачены проститутками из Самары, Саратова и Пензы?
   Об этом рассказывает Ольга Дмитриева,  корреспондент  газеты  "Комсо-
мольская правда":
   Вопреки целомудренным призывам  решительно  покончить  с  сексуальным
бизнесом, мировая проституция цветет пышным цветом. В одной только  ста-
рушке-Европе сегодня насчитывается полмиллиона проституток-нелегалок. По
данным Международной организации по проблемам  миграции  (ИМО),  сегодня
потребность в платных секс-услугах в странах ЕС удовлетворяется  преиму-
щественно силами иностранных "легионерок". В Германии и  Италии  три  из
четырех проституток - приезжие, в Голландии - каждая вторая. Австрия ок-
купирована чешками и словачками. Швейцария -  тайками.  Испания  -  бра-
зильянками, Греция - албанками, Италия - нигерийками и албанками, Герма-
ния и Турция - россиянками, Чехия и Венгрия - украинками...
   Среди стран - поставщиков этих услуг в Европу лидируют Россия и Укра-
ина, Польша, Чехия, Венгрия и Румыния.
   Доходы от секс-бизнеса колоссальны и приравнены к прибылям от торгов-
ли оружием и наркотиками. Полька, проданная  в  публичный  дом  Берлина,
оценивается в 1000 марок. Она сама впоследствии будет зарабатывать  при-
мерно по 500 марок в день, из которых себе оставит 20,  отдав  остальное
сутенерам и рэкетирам. Эта "команда" делает на ней около 12 тысяч  марок
в месяц.
   Гангстеры от проституции разделили европейский рынок на  сферы  влия-
ния: украинской мафии, к примеру, принадлежат рынки Венгрии,  Австрии  и
Швейцарии, российской - Польши и Германии. Наиболее лояльны к  импортной
проституции Германия, Австрия и Швейцария.
   До сих пор большинство  западных  государств  боролись  с  чужеземной
проституцией единственным способом - департацией