-Лат, племя Тарик еще доныне поклоняется гилгалу Солнца  -  полубога,
полудьявола.
   1909
 
   ХРАМ СОЛНЦА
 
   Так говорит Господь: сокрушу затворы
   Дамаска и истреблю жителей долины Авен.
   Кн. прор. Амоса
 
   I
 
   Рано утром покинули мы Бейрут. Поезд через час был уже под  Хадеттом.
За Хадеттом он переменил темп на торопливый, горный:  стуча,  раскачива-
ясь, он стал извиваться все выше и выше по красноватым предгорьям. Из-за
цветущих садов, покрывающих их, из-за гранатов, шелковиц, кипарисов, роз
и глициний несколько раз мелькнуло туманно-синее море. Слушая разноязыч-
ный говор, гул колес и грохот энергично работающего паровика, я выглянул
в окно, дохнул посвежевшим воздухом: в необъятное пространство  за  нами
все ниже и ниже падала далекая  бейрутская  долина,  ставшая  маленькой,
плоской, кучки белых и оранжевых точек - крыш, темно-зеленые  пятна  са-
дов, кирпичные отмели бухты - и необозримая синь  моря.  Скоро  все  это
скрылось - и снова развернулось еще шире... Все мельче, тесней  станови-
лись точки, все игрушечной - бухта и все величавей - море.  Море  росло,
поднималось синей туманностью к светлому небу. А  небо  было  несказанно
огромно.
   Под Джамхуром паровик стал на подъеме  к  котловине,  повернувшись  к
Бейруту, - и за горами направо я вдруг близко увидал серебряную с чернью
громаду Саннина. Пахло снегом, но серая каменная стена маленькой станции
вся была в цветущей, ярко-пунцовой герани. Потом паровик звонко, по-гор-
ному крикнул - и опять застучал коротким дыханием в кручу. И опять  отк-
рылась головокружительная панорама с далеким Бейрутом на дне. Зыбко зия-
ли глубокие ущелья с одной стороны, торжественно возрастал Саннин с дру-
гой... А за Арайей подъем пошел еще круче. Стало просторно и голо, прох-
ладно и облачно. Дымом сползали облака по  скатам.  Миновавши  Алэй,  мы
опять повернули к востоку. Был туннель. Налево открылась долина  Хамана,
за ней - горы в сплошных темно-зеленых борах... За Софаром мы опять оку-
нулись в тьму, дым и грохот, а когда выскочили, о,  как  дико  и  вольно
стало кругом! Из-за голых вершин глянул Джебель-Кенэзэ весь в ярких  се-
ребряных лентах, четко, одиноко засиял в этой ясной, прохладной пустыне.
Приближался  перевал,  паровик  выбивался  из  сил,  одолевая  последний
подъем. Из окон вагонов высовывались фески, дым падал и стлался по  при-
дорожным скалам... К полудню мы пришли на Бейдар, к перевалу.
   Было тихо, свежо. Пять тысяч футов не бог весть какая высота, но вол-
новала мысль, что ты на Ливане. А впереди - долина Солнца, долина  Авен,
Келесирия. Тронувшись, мы пошли с головокружительной быстротой. С грохо-
том нырнули опять в длинный-длинный туннель. А когда этот  грохот  обор-
вался, ослепли от света и не сразу поняли, что это, как море, сияет впе-
реди. Впереди же была - Келесирия.
   В глубокой дали раскрылась она, ровная, пустая, котловиной среди гор,
смутно видных в солнечном тумане. Против левого окна, над скатами, сияла
все та же голая громада в белых лентах. На скатах возле нас лежал тающий
снег. А дорога все падала, и все ближе становилась  огромная  изумрудная
долина в фиолетовых пятнах пашен. И еще огромнее был далекий вал гор  за
нею. Вот сосед трогает меня сизой рукой за рукав и, блеснув зубами,  го-
ворит:
   - Джебель Шейх!
   И, взглянув, я вдруг вижу за долиной, в  солнечном  тумане,  величаво
выделяющуюся из-за валов Антиливана куполообразную гору. Она вся в поло-
сах снега, идущих сверху вниз, - как талес. Гермон,  Великий  Шейх!  Над
ним, почти на нем - купы светлых легких облаков...
   На Мерейате стало совсем тепло. Летний ветер,' белые  акации  в  цве-
ту... Но по горе налево все еще был снег - на изумительно-ярком поле не-
ба. За Мерейатом, после очень крутого спуска, открылась Штора, большая и
дикая на вид арабская деревня с плоскими глиняными кровлями. За  Шторой,
после полудня, мы были уже в долине.
   Пошли сады, в них - тополя, шелковицы. Сквозь сады мелькали  синие  и
красные одежды сирийцев, пахавших на волах ржавую  глину  в  виноградни-
ках... Близился Райяк, где нужно было покинуть дамасский путь и свернуть
на север.
   Близились места Эдема, Баальбек.
 
 
   II
 
   Край баснословных племен, родина Адама, святилище Солнца! Эта низмен-
ность, - в ней около полутораста верст, - с незапамятных времен  называ-
ется Бека, то есть страна, долина. Баальбек есть таким  образом  "долина
Ваала-Солнца". Слово Сирия - санскритское - значит опять-таки -  солнце.
Но мало того: эта долина, средоточие солнечных служении, связана  еще  с
именем Рая, близость которого к Баальбеку была неоспорима в древности.
   Я глядел в окна вагона. Прохладный, сероватый день. Дорога от  Райяка
ровно и почти незаметно для глаз идет на подъем, все к северу. Кругом  -
слегка волнистая пустыня, тощие посевы,  сквозит  красноватая  почва,  -
именно та, из которой и был создан Адам! - и  кое-где  -  дико  цветущие
кустарники. В открытое окно слева дует свежий степной ветер, за  долиной
видны холмы предгорий и без конца тянется горбатый вал  Ливана  -  диких
тонов, весь в продольных белых лентах. И такая же гряда идет и справа  -
Антиливан. Я глядел - и вдруг опять вспомнил талес, плат, который  наки-
дывают на голову во время молитвы евреи, -  подобие  древнейшей  кочевой
одежды. Вот откуда все эти пегие хламиды, раскиданные по Востоку, и даже
полосатая чересполосица мраморов в мечетях! Все отсюда, из  исполинского
развала этих ни на что не похожих гор.
   Они не кажутся высоки, - сама долина на четыре тысячи футов выше  мо-
ря. Издалека не поражают они и очертаниями. Но что сравнится с этими си-
неватыми валами и пегими горбами, точно перенесенными  с  другой,  более
старой планеты? С другой планеты и все памятники их. Вон чуть сереет  на
Ливане местечко Керак с высеченной в скалах  стофутовой  гробницей  Ноя.
Вон там, на Антиливане, есть селенье Неби-Шит, где чтут могилу  Сифа.  А
впереди - Баальбек, руины храма, "превышающего размерами  все  сделанное
рукою человека". Камни его возили на мастодонтах; в святилищах его  сли-
вались в служение единому Солнцу служения Арамеи и Египта, Ассирии и Фи-
никии, Греции и Рима. Баальбеку уступали не только все  финикийские,  но
даже египетские храмы. Там лик Солнца дробился: там были боги, нисходив-
шие до людских распрей, воплощавшиеся в царях и вождях; здесь был единый
Бог... А за Баальбеком, к северу, долина еще пустыннее. На ней смешались
и слились со скалами предгорий камни несметных городов и  храмов,  самое
имя которых исчезло бесследно, навеки. Земля там - одна из самых  плодо-
роднейших в мире - запущена, одичала. И высится на ней Гермиль,  "памят-
ник Рая" - каменный куб на  помосте  черного  базальта,  украшенный  ба-
рельефными луками, стрелами и фигурами тигра, кабана и  слона,  -  охоты
тех дней, когда Ливан, утопавший в исполинских кедровых лесах и  великом
обилии вод, был еще подлинным раем...
   В открытое окно дул сильный ветер. С севера, из-за гор, шла  неохват-
ная градовая туча, уже покрывшая и замутившая вершины туманом.  Я  поду-
мал: там Кедры... Следует ли, говорят некоторые, искать  на  Ливане  от-
дельных мест, связанных преданием с Эдемом? Не Эдем ли весь Ливан? Ведь,
кроме Гермиля, есть и было еще несколько селений, носящих это имя:  нап-
ример, древнеси-рийское селение на Антиливане - Гедим; потом  Эдем  близ
Дамаска... Более же всего соперничает с Эдемом Гермиля Эдем близ Кедров,
на северо-западе. Взбираются к этому Эдему по ужасающим  кручам  Ливана,
чтобы достигнуть подошвы вечноснежных вершин. И видны оттуда целые стра-
ны - кряжи, долины, воды, леса и селения, необозримая пустыня Келесирии,
реки и царственные руины Баальбека на ней, мутная синева  Антиливана  на
востоке, бездна Средиземного моря, сливающаяся с  горизонтом,  на  запа-
де... И вот одно из этих-то селений и есть Эдем, а несколько хвойных рощ
суть остатки кедров ливанских, тех, которые Библия называла заоблачными,
тень их - тенью, покрывшей все земные царства, бальзам  -  божественным,
на тысячи лет сохраняющим трупы от тления, древесину - не боящейся  веч-
ности... Одна из пяти рощ, уцелевших близ Эдема, еще и доныне почитается
священной.
   Я смотрел в окна... Что такое теперь Баальбек? Даже происхождение его
никому не известно. Известно только, что упоминается он в  египетских  и
ассирийских надписях; что был он колонией Рима, которому  и  принадлежит
построение - в честь богов солнечных - двух всемирно-славных  баальбекс-
ких храмов: Великого и Малого. Брали и разрушали его и арабы и  монголы,
а их разрушениям помогло несколько страшных  землетрясений,  и  вот,  на
месте огромного города, остался бедный городок с пятью тысячами  разноп-
леменного сирийского люда и развалинами акрополя, в котором от  Великого
храма уцелело всего шесть колонн... Вдруг вагон ярко озарился солнцем. И
внезапно увидел я вдали нечто поражающее: густой зеленый оазис  садов  и
тополей, тянувшихся среди долины и окружавших желто-белые руины какой-то
крепости, такой огромной, что сады казались под ней кустарниками, а  над
ними - шесть как бы повисших в воздухе мраморных колоссов.
   Солнце из грозовых туч озаряло сады и руины сильно и резко. Темно-си-
зый фон неба еще более усиливал яркость зелени и допотопных стволов  ко-
лоннады. И в пролеты ее ветхозаветно глядел пегий  горный  талес.  Белым
огнем горели широкие снежные полосы этого талеса. И загорелись  еще  бо-
лее, когда мы приблизились к Баальбеку. Но вдруг померкли, воздух потем-
нел - и буря, докатившись с Ливана, смерчем закрутила пыль над городком,
белевшим за руинами, тучей помчала ее над садами и сквозь колонны... Ед-
ва успели мы вскочить в холодный и  пустой  отель  на  каменистом  холме
вблизи их, как все смешалось в лютом ливне с градом. Град с треском  сек
помутившиеся окна, летел и прыгал по земле. Ваал из-за  облачной  высоты
величаво кидал в мрачно откликавшиеся горы гул и грохот,  от  которых  в
страхе метались фиолетовые молнии...
   Но когда, через час, вышел я на балкон, золотым блеском ослепила меня
дождевая вода на балконе. Буря пронеслась, и на земле воцарились  безмя-
тежный мир и ясность, один из тех вечеров, что так любят ласточки.  Воз-
дух был чист и тепел, талесы далеких куполообразных вершин четки и близ-
ки, мокрые сады против балкона райски свежи, густы и зелены. А над сада-
ми и над крепостными руинами, тонувшими в них, стройно и державно возно-
сились шесть желтоватых колоссов Великого храма. С балкона я  глядел  на
предвечернее солнце, на Ливан, на северо-запад. На запад тянулись по до-
лине руины. Тополя и фруктовые деревья шли вдоль южной стены  их,  поды-
мавшейся над зеленью каменными зубьями, грубыми брешами. И мне виден был
весь акрополь, заключающий в себе на восточном краю вход.  Пропилеи,  на
западном - Великий храм, а посредине - Гексагон и Жертвенный двор. Малый
храм построен отдельно, вне этой стены. Его циклопический периптер  сох-
ранился на диво. Но здесь он терялся:  все  подавляли  колонны  Великого
храма. Верх одной из них - крайней справа - был уже  почти  свободен  от
архитрава. Скоро она рухнет, подумал я, и рухнет ужасно!  Ведь  в  одном
фундаменте акрополя пятнадцать аршин высоты, но колонны стоят не на нем:
для Великого храма был воздвигнут еще другой  фундамент,  высотой  почти
равный первому. А в самих колоннах росту аршин сорок! Некогда  перистиль
храма - окружавшая его колоннада - состоял из пятидесяти  четырех  таких
колонн. Теперь их только шесть, - третья часть  южной  части  перистиля,
удержавшаяся на единственной сохранившейся стене второго  фундамента.  И
как одиноки они! Воздух долины становился голубым, вал Ливана синим. Да-
леко на северо-западе начинали желтеть ленты одного из  высочайших  гор-
бов, все яснее выделявшихся на небе. Между небом и землей был  несказан-
ный простор. Но величие этих колонн, одиноких "наследников дней героев",
было ни с чем не сравнимо.
 
 
   III
 
   Солнце склонялось; в мокрых зеленых садах, казавшихся еще  свежее  от
шума горной мутно-зеленой речки, в садовой глуши вокруг  акрополя,  была
тень. Маленькими казались тополя, стоявшие вдоль фундамента...  Приврат-
ник пропустил нас за железную решетку к Пропилеям.
   Некогда к ним вела мраморная лестница; сарацины  до  последней  плиты
разрушили ее, превращая  акрополь  в  крепость.  Некогда  Пропилеи  были
стройным, величавым зданием. Двенадцать сиенитовых  колонн,  за  ними  -
портал в три пролета, по бокам - павильоны -  экзедры,  воздвигнутые  из
огромных камней со всей роскошью и силой древнего зодчества и ваяния,  с
двумя ярусами ниш для статуй богов. Теперь  от  колонн  остались  только
пьедесталы, портал являет вид проломов в крепостной стене, проход к нему
завален каменными глыбами и разбитыми капителями, полуразрушенные экзед-
ры зияют. Тень была в этих раскрытых развалинах. Глубоко и густо  синело
над ними вечернее небо. Зеленая верхушка тополя тянулась снизу, загляды-
вая в брешь. И мертвая тишина стояла вокруг...
   За стеной Пропилеи - Гексагон, первый  двор.  Огромный  шестиугольник
его замкнут шестиугольником стен и сплошных экзедр, опять-таки разрушен-
ных. Мраморный скользкий шестиугольник в три ступени идет вокруг площади
двора, на расстоянии шагов двадцати от экзедр. На нем возвышалась шести-
угольная колоннада, связанная с экзедрами сводом. В  тени  этой  галереи
толпились ожидавшие входа во двор Жертвенный. От колонн не осталось  те-
перь ни единой. Пустой двор окружают громады руин.  Сарацины  пробили  в
них бойницы, понаделали много грубых  амбразур.  Землетрясение  и  осады
почти ничего не оставили и от этой работы. Чувствуешь лишь дикость древ-
ней цитадели, следы свирепых древних битв и - тяжесть, величие Рима.
   А за Гексагоном - двор Жертвенный, двор, повторяющий первый, но  лишь
в иной, квадратной форме и чуть не втрое превосходящий его по  размерам.
Мало оставило время и от второго тройного портала, - проходов из  Гекса-
гона на площадь Всесожжения: вместо портала зияет теперь  пустота  среди
остовов крайних экзедр, что похожи на остовы каких-то допотопных  жилищ,
на сквозные пещеры. И когда я, оглянув Гексагон, кинул взгляд далее, не-
обозримый каменный хаос, хаос целого города, ниспровергнутого  землетря-
сением, открылся предо мною. Не на Гексагон и Пропилеи,  а  ведь  именно
сюда, где последовательно возрастали и размеры и святость храма  Солнца,
направлены были силы подземные, ужасы осад и варварство византийских им-
ператоров. Но великое осталось великим. Чуть  не  на  полверсты  тянулся
среди этого хаоса отшлифованный мириадами ног, местами зияющий  провала-
ми, местами заросший колючками проход. Шесть колоссов, стоящих почти  на
самом конце его, на остатках фундамента, глядели на  юг  и  сливались  в
один, занимая полнеба. Их стволы, обожженные зноем и ветром, были вблизи
красноваты. Горизонт за ними замыкался зубцами и проломами Стены  Цикло-
пов. Небо бледнело, низко опустившееся солнце все слегка  золотило...  Я
сел среди двора на камень.
   Было тихо-тихо. Без конца лежали и стояли вокруг меня обломки  сиени-
товых туловищ, точно какие-то каменные страшные существа. Позади и впра-
во широко раскрывали свои каменные утробы искаженные и  разрушенные  эк-
зедры; только две-три из них напоминали о прежнем великолепии  раковино-
образных ниш, пилястров и горельефов. А налево громоздились  камни,  шли
какие-то рвы и провалы - и тяжело и вместе с тем легко, стройно  и  гро-
мадно высился храм Малый, чудом сохранивший весь свой, как бы  литой  из
желтоватого мрамора, корпус и целых девять колонн как раз на том фланге,
который был виден мне. Я глядел на них и долго не мог  понять,  что  это
так резко отличает их от тех шести колонн. Малый храм, этот редкий обра-
зец эллинской красоты и несокрушимой римской мощи, был немного менее Ве-
ликого. Нет при нем ни Пропилеи, ни Гексагона, ни двора Всесожжения,  но
фундамент его почти равен тому, исчезнувшему фундаменту, на котором сто-
яло святилище Солнца. Почти равны и перистили их... В чем же тогда дело?
Только в том, что колонны храма Солнца вверху не суживаются. Но как  да-
леко уносит это в глубину веков!
   Можно представить себе красоту  Малого  храма.  Пропилеи,  Гексагона,
двора Жертвенного - в те дни, когда только что  отлилось  в  совершенные
формы и сочеталось в Баальбеке "самое прекрасное на земле с самым  вели-
чественным". Этот хаотический простор, ныне подобный  страшным  картинам
Исаии, лоснился тогда мозаичными настилами. Стены и экзедры, где помеща-
лось более трехсот ниш для всех богов Олимпа,  стройно  замыкали  его  с
трех сторон, на четвертой, западной, шла лестница к высоко  вознесенному
порталу Великого храма. Квадрат из огромных  сиенитовых  колонн  -  тем-
но-розовых, гладко шлифованных египетских монолитов - охватывал  средину
двора, и галереи между ними и экзедрами всегда были полны  света,  тени,
белых хитонов. Нельзя было найти места, не блиставшего мрамором  статуй,
пилястрами, фронтонами и причудливой лепкой карнизов, капителей  -  этих
окаменевших листьев, узоров, цветов. Ярко млела синь неба над  квадратом
двора. Дым непрерывных сожжений и языки пламени поднимались с гигантско-
го жертвенника, с раскаленной медной плиты его - с алтаря возле  мрамор-
ных ступеней, тремя переходами поднимавшихся к чудовищному периптеру Ве-
ликого святилища... Но легко сказать: чудовищному! Как представить  себе
его?
   Та часть основного фундамента, на которой стоял фундамент  святилища,
равна только половине двора Жертвенного.  Но  древние  недаром  называли
святилище "первобытным": дело было не в ширине и длине,  а  в  высоте  и
размерах строительного камня. И уже одно то, что периптер святилища  был
вознесен еще и на другой громадный фундамент с подземельями внутри, сви-
детельствует о том, что Рим здесь кончается.  Кем  был  сложен  основной
фундамент? Какими-то древнеарамейскими племенами - из самых больших  мо-
нолитов, "какие когда-либо поднимал человек", и в те дни, когда  легенды
о титанах еще дышали жизнью. Неизвестно, кем построено и самое святилище
Солнца: Рим только реставрировал его. Но и реставрировал под несомненным
влиянием преданий о великих капищах, о  столпотворениях,  об  уступчатых
зиккуратах, этих "башнях до небес", и посвятил его  Солнцу-Ваалу,  соче-
тавшему здесь свое имя с именем Юпитера. И святилищем Ваала, прежде все-
го Ваала, и было и осталось святилище Великого храма, уступами вознесен-
ное к небу и охваченное колоссами, имевшими и внизу и вверху одну толщи-
ну - первобытно. А сказочным монолитам, из которых сложен основной  фун-
дамент, его подземелья и Стены Циклопов, Рим мог только дивиться:  тайна
передвижения и кладки этих монолитов, из которых иные имеют по  тридцати
аршин в длину, даже для него была непостижима.
   Солнце село, и, как всегда на Востоке, стало на минуту особенно свет-
ло. И в этом странном свете без солнца, в пространстве, как бы  лишенном
воздуха, резко обожженные красноватым загаром  колонны  вдруг  приобрели
ужасающую выпуклость, тяжесть и высоту. Я пробрался к ним по глыбам кам-
ня, по оврагам и возвышенностям, по остаткам мраморных ступеней и  тыся-
челетнему мусору, зашел под фундамент, на котором стоят колонны, и,  за-
кинув голову, глянул вверх... Дивно было сочетание бездонного бледно-го-
лубого неба и красноватого тона этих поднебесных  стволов!  Но  они  уже
меркли. Быстро падал сумрак. Спотыкаясь, я сбежал в ров, в угол, образо-
ванный Циклопическими стенами. Их теперь две: западная и  северная.  Обе
искажены проломами. Но искажения только усугубляют их допотопный вид. Из
темного оврага выбрался я по каменисто-мусорным холмам, поднимающимся  к
пролому в углу стен, на свет заката и стал в проломе. Подо мной был  об-
рыв, вдали - темное море долины, а за ним - валы Ливана и далекие,  чуть
краснеющие в сумраке ленты его горбов. Подо мной была  стена,  сложенная
сынами Солнца,