а, говори.
Клеопатра. Слушай меня. Если он выйдет из  дворца,  не  показывайся  мне  на
     глаза!
Фтататита. Он? По...
Клеопатра (бьет ее по губам). Убей его так, как я убила  имя  его  на  устах
     твоих. Сбрось его со стены, пусть разобьется о камни! Убей, убей,  убей
     его!
Фтататита (оскаливаясь). Смерть собаке!
Клеопатра. Если ты не сделаешь этого, скройся с глаз моих навеки!
Фтататита (решительно). Да будет так! Ты не увидишь лица моего,  пока  глаза
     его не оденет мрак.

          Возвращается  Цезарь с изысканно разодетым Аполлодором и
                                  Руфием.

Клеопатра (Фтататите). Возвращайся скорей, скорей!

          Фтататита  на  секунду устремляет на свою повелительницу
          понимающий  взгляд,  затем  мрачно  проходит  мимо  Ра и
          скрывается.   Клеопатра,   словно  газель,  стремительно
                            бросается к Цезарю.

     Так  ты  вернулся  ко  мне,  Цезарь?  (Ластясь к нему.) А я думала, ты
     рассердился.  Добро  пожаловать,  Аполлодор! (Протягивает ему руку для
     поцелуя, другой рукой обнимает Цезаря.)
Аполлодор.  Клеопатра  изо  дня  в  день  становится  все  более   и   более
     женственно-прекрасной.
Клеопатра. Правда, Аполлодор?
Аполлодор. О нет! Это еще  далеко  от  правды.  Друг  Руфий  бросил  в  море
     жемчужину - Цезарь выудил драгоценный алмаз.
Цезарь. Цезарь выудил ревматизм, друг мой. Идемте обедать. Обедать!

                               Идут к столу.

Клеопатра (прыгая, словно козочка). Да, да, обедать. Какой обед  я  заказала
     для тебя, Цезарь!
Цезарь. Да? Чем же ты угостишь нас?
Клеопатра. Павлиньими мозгами...
Цезарь (делая вид, точно у него слюнки текут). Павлиньи мозги, Аполлодор!
Аполлодор. Это не для меня. Я  предпочитаю  соловьиные  языки.  (Подходит  к
     столу и занимает место за одним из приборов, которые накрыты рядом.)
Клеопатра. Жареный вепрь, Руфий!
Руфий (облизываясь).  Превосходно!  (Занимает  место  рядом  с  Аполлодором,
     слева.)
Цезарь (глядя на свое место, в конце стола, по левую руку от Ра). А  где  же
     моя кожаная подушка?
Клеопатра (с другого конца стола). Я велела сделать тебе новые.
Дворецкий. Эти подушки, Цезарь, из тончайшего мальтийского шелка,  и  набиты
     они розовыми лепестками.
Цезарь.  Розовыми  лепестками?  Разве  я  гусеница?  (Сбрасывает  подушки  и
     усаживается на кожаную подстилку.)
Клеопатра. Как не стыдно! Мои новые подушки!
Дворецкий (склонившись у локтя Цезаря). Что прикажешь подать  себе,  Цезарь,
     дабы возбудить аппетит?
Цезарь. А что есть у тебя?
Дворецкий. Морские ежи, белые и  черные  морские  желуди,  морская  крапива,
     лесные жаворонки, багрянки...
Цезарь. А устрицы?
Дворецкий. Конечно, есть и устрицы, Цезарь.
Цезарь. Британские устрицы?
Дворецкий. Британские устрицы, Цезарь.
Цезарь. Тогда - устриц.

          Дворецкий, выслушав распоряжение, всякий раз делает знак
           рабу, и тот исчезает, чтобы привести его в исполнение.

     Я  был  когда-то  в  Британии, в этой легендарной западной стране. Это
     последний  клочок  суши  на  краю океана, омывающего мир. Я отправился
     туда  на  поиски  их  прославленных  жемчужин. Но британские жемчужины
     оказались басней. Однако, разыскивая их, я нашел британские устрицы.
Аполлодор. Потомство благословит тебя за это. (Дворецкому.)  Мне  -  морских
     ежей!
Руфий. А нет ли чего-нибудь посолидней для начала?
Дворецкий. Дрозды со спаржей...
Клеопатра (перебивая). Откормленные каплуны. Скушай каплуна, Руфий.
Руфий. Вот это дело!
Клеопатра (жадно). А мне - дроздов.
Дворецкий. Какое вино соблаговолит выбрать Цезарь? Сицилийское,  лесбосское,
     хиосское...
Руфий (пренебрежительно). Все греческие вина.
Аполлодор. Кто станет пить  римское  вино,  когда  есть  греческое?  Отведай
     лесбосского, Цезарь.
Цезарь. Подайте мне мой ячменный отвар.
Руфий (с величайшим омерзением). Фу, дайте мне моего фалернского.

                           Ему подают фалернское.

Клеопатра (надувшись). Пустая трата времени -  устраивать  для  тебя  обеды,
     Цезарь. Мои поварята не согласились бы сидеть на такой пище, как ты.
Цезарь (уступая). Хорошо, хорошо! Попробую лесбосского.

          Дворецкий  наполняет  кубок  Цезаря,  затем  Клеопатры и
                                Аполлодора.

     Но  когда я вернусь в Рим, я издам законы против этих излишеств и даже
     позабочусь, чтобы законы эти выполнялись.
Клеопатра (умильно). Ну стоит ли об этом думать? Сегодня ты  будешь,  как  и
     все другие: ленивым, разнеженным и добрым. (Протягивает ему руку  через
     стол.)
Цезарь. Ну хорошо, один раз я готов пожертвовать своим  покоем.  (Целует  ее
     руку.) Ну вот! (Отпивает глоток вина.) Теперь ты довольна?
Клеопатра. А ты больше не думаешь, что я только о том  и  мечтаю,  чтобы  ты
     уехал в Рим?
Цезарь. Я сейчас ни о чем не думаю. Мои мозги спят К  тому  же,  кто  знает,
     вернусь ли я когда-нибудь в Рим/
Руфий (встревоженный). Как? Что? Этого еще не хватало.
Цезарь. Что может показать мне Рим, чего бы я уже не видел  раньше?  Годы  в
     Риме идут один за другим, ничем  не  отличаясь  друг  от  друга,  разве
     только тем, что я старею, а толпа на Аппиевой дороге остается все в том
     же возрасте.
Аполлодор. То же и здесь, в Египте. Старики, пресытившись  жизнью,  говорят:
     "Мы видели все, кроме истоков Нила".
Цезарь (загораясь). А почему бы нам не взглянуть на эти  истоки?  Клеопатра,
     хочешь, поедем со мной и проследим этот великий поток до его колыбели -
     там, в недрах неведомых стран? Оставим позади Рим - Рим, который достиг
     величия только затем, чтобы узнать, как величие  порабощает  племена  и
     народы, коим не удалось стать великими. Хочешь, я создам для тебя новое
     царство и построю священный город - там, в лоне Великого Неведомого?
Клеопатра (восхищенно). Да, да, сделай это!
Руфий. Ну вот, теперь  он  завоюет  всю  Африку  двумя  легионами,  пока  мы
     доберемся до жареного вепря.
Аполлодор. Нет, не смейся. Это благородный  замысел:  Цезарь,  мечтающий  об
     этом, не просто  солдат-завоеватель,  но  творец  и  художник.  Давайте
     придумаем имя священному городу и освятим его лесбосским вином.
Цезарь. Пусть придумает сама Клеопатра.
Клеопатра. Он будет называться: Дар Цезаря возлюбленной.
Аполлодор. Нет, нет. Что-нибудь более величественное, такое, что обнимало бы
     весь мир, как звездный небосвод.
Цезарь (прозаически). Почему не назвать просто: Колыбель Нила?
Клеопатра. Нет. Ведь Нил - мой предок, и он бог. Ах, что я придумала!  Пусть
     Нил сам подскажет имя. Давайте спросим его. (Дворецкому.) Пошли за ним.
     Трое мужчин в недоумении переглядываются, но дворецкий  уходит,  словно
     он получил самое обычное распоряжение. (Свите.) А вы удалитесь.

          Свита  удаляется с почтительными поклонами. Входит жрец;
          в  руках у него маленький сфинкс с крошечным треножником
          перед  ним.  На треножнике курится кусочек фимиама. Жрец
          подходит  к  столу и ставит сфинкса посредине. Освещение
          начинает  меняться,  принимая  пурпурно-багряный оттенок
          египетского  заката,  словно  бог  принес  с  собой  эту
          странно  окрашенную  мглу.  Мужчины  смотрят  с  твердой
          решимостью  не  поддаваться впечатлению, но, несмотря на
                   это, они все же сильно заинтересованы.

Цезарь. Что это за фокусы?
Клеопатра. Ты увидишь. Это не фокусы. По-настоящему нам следовало  бы  убить
     кого-нибудь, чтобы умилостивить его, но, может быть, Цезарю он  ответит
     и так, если мы совершим ему возлияние вином.
Аполлодор (кивая через плечо в сторону Ра). А почему бы  нам  не  обратиться
     вот к этому нашему сокологлавому приятелю?
Клеопатра (тревожно). Ш-ш-ш!.. Смотри, он услышит и разгневается.
Руфий (флегматично). Источник Нила, надо полагать, - это не в его ведении.
Клеопатра. Нет. Я не хочу, чтобы кто-нибудь, кроме моего дорогого маленького
     сфинксика, придумывал имя моему городу,  потому  что  ведь  это  в  его
     объятиях Цезарь нашел меня спящей.  (Томно  смотрит  на  Цезаря,  затем
     повелительно обращается к жрецу.) Иди! Я - жрица. И я имею власть взять
     это на себя.

                       Жрец низко кланяется и уходит.

     Ну,  теперь давайте вызывать Нил все вместе. Может быть, он стукнет по
     столу.
Цезарь. Что? Стучащие столы? И такие суеверия существуют по  сие  время,  на
     семьсот седьмом году республики?
Клеопатра. Это вовсе не суеверие. Наши жрецы многое узнают от столов. Правда
     ведь, Аполлодор?
Аполлодор.  Да.  Я  объявляю  себя  обращенным.  Когда  Клеопатра  -  жрица,
     Аполлодор становится фанатиком. Твори заклинанье.
Клеопатра. Вы должны повторять за мной. Пошли нам голос твой, отец Нил!
Все четверо (вместе, поднимая кубки перед идолом).  Пошли  нам  голос  твой,
     отец Нил!

          В  ответ  раздается  предсмертный вопль человека, полный
          смертельного ужаса. Потрясенные мужчины опускают кубки и
          прислушиваются.  Тишина. Пурпурное небо темнеет. Цезарь,
          бросив  взгляд  на  Клеопатру,  видит, как она с горящим
          взором,    полным    благоговения    и    благодарности,
          выплескивает  перед  божком  вино  из  кубка.  Аполлодор
          вскакивает  и  бежит  на  край  кровли,  смотрит  вниз и
                              прислушивается.

Цезарь (пронизывая взглядом Клеопатру). Что это было?
Клеопатра (раздраженно). Ничего. Побили какого-нибудь раба.
Цезарь. Ничего?
Руфий. Готов поклясться, что в кого-то всадили меч.
Цезарь (поднимаясь). Убийство?
Аполлодор (машет им рукой, чтобы они замолчали). Тише! Вы слышали?
Цезарь. Опять крик?
Аполлодор (возвращаясь к столу). Нет, что-то грохнулось о землю.  Как  будто
     упало на берег.
Руфий (мрачно, поднимаясь). Что-то такое с костями, похоже.
Цезарь (содрогаясь). Замолчи,  замолчи, Руфий. (Выходит из-за стола и идет к
     колоннаде.)

               Руфий следует за ним слева, Аполлодор справа.

Клеопатра (по-прежнему за столом). Ты покидаешь меня, Цезарь? Аполлодор,  ты
     уходишь?
Аполлодор. Поистине, возлюбленная царица, у меня пропал всякий аппетит.
Цезарь. Сойди вниз, Аполлодор, и узнай, что случилось?

          Аполлодор  кивает  и  уходит, направляясь к лестнице, по
                           которой пришел Руфий.

Клеопатра. Должно быть, твои солдаты убили кого-нибудь. Что нам до этого?

          Ропот  толпы  долетает  до  них  снизу.  Цезарь  и Руфий
                              переглядываются.

Цезарь. Нужно выяснить.

          Он  собирается  последовать  за  Аполлодором,  но  Руфий
          останавливает  его,  положив  ему  руку  на плечо, и они
          видят,  как  с  противоположного конца кровли шатающейся
          походкой   идет  Фтататита;  на  лице  ее,  в  глазах, в
          уголках  кровожадного  рта  тупое, пресыщенное выражение
          опьянения и довольства. У Цезаря мелькает мысль, что она
          пьяна,  но  Руфий  хорошо  понимает, какая красная влага
                                опьянила ее.

Руфий (понижая голос). Здесь какие-то козни между этими двумя.
Фтататита. Царица да не отвратит очей от лица рабыни своей.

          Клеопатра  секунду  смотрит  на нее, упиваясь этой лютой
          радостью,   затем   открывает  ей  объятия,  осыпает  ее
          неистовыми  поцелуями,  срывает  с  себя драгоценности и
          сует ей. Мужчины смотрят на эту сцену и переглядываются.
          Фтататита  -  сонная, осовелая - тащится, волоча ноги, к
          алтарю, падает на колени перед Ра и застывает в молитве.
            Цезарь подходит к Клеопатре, оставив Руфия у колонн.

Цезарь (испытующе и настойчиво). Клеопатра, что случилось?
Клеопатра (в смертельном страхе перед ним, но с необыкновенной умильностью).
     Ничего,  возлюбленный  Цезарь  мой.  (С  болезненной  нежностью,  почти
     замирающим, голосом.) Ничего... Я ни в чем  перед  тобой  не  виновата.
     (Ласково подвигается к нему.)  Милый  Цезарь,  ты  сердишься  на  меня?
     Почему ты так смотришь на меня? Ведь я все время была здесь,  с  тобой.
     Как я могу знать, что случилось?
Цезарь (в раздумье). Это верно.
Клеопатра (с великим облегчением, стараясь подластиться к нему). Ну  конечно
     верно!

                        Он не отвечает на ее ласку.

     Ведь правда, Руфий?

          Ропот  внизу  внезапно переходит в угрожающий рев, потом
                                 затихает.

Руфий. А вот я сейчас узнаю. (Крупными шагами стремительно подходит к алтарю
     и хватает Фтататиту за плечо.) Ну-ка, ты, госпожа моя,  идем  за  мной.
     (Жестом приказывает ей идти впереди него.)
Фтататита (поднимаясь и оглядывая его злобным  взглядом).  Мое  место  возле
     царицы.
Клеопатра. Она не сделала ничего дурного, Руфий.
Цезарь (Руфию). Оставь ее.
Руфий (садясь на алтарь). Отлично. Тогда  мое  место  тоже  тут,  а  ты  сам
     потрудись  узнать,  что  там  такое  творится.  Похоже,  что  в  городе
     настоящий бунт.
Цезарь  (с  серьезным  неудовольствием).   Руфий,   не   мешает   иногда   и
     повиноваться.
Руфий. А иногда  не  мешает  и  поупрямиться.  (Прочно  усаживается,  упрямо
     скрестив руки.)
Цезарь (Клеопатре). Отошли ее.
Клеопатра (жалобным голосом,  стараясь  задобрить  его)  Хорошо,  сейчас.  Я
     сделаю все, что бы ты ни попросил, все, что хочешь,  Цезарь,  все,  что
     угодно, потому что я люблю тебя! Фтататита, уйди!
Фтататита. Слово царицы - моя воля. Я буду рядом, если царице  будет  угодно
     позвать меня. (Уходит мимо Ра, тем же путем, каким пришла.)
Руфий (следует за ней). Помни, Цезарь, твой телохранитель тоже будет  рядом.
     (Уходит за ней.)

          Клеопатра,  полагаясь  на  то,  что  Цезарь  послушается
          Руфия,   выходит  из-за  стола  и  садится  на  скамью у
                                 колоннады.

Клеопатра. Почему ты позволяешь Руфию так  обращаться  с  тобой?  Ты  должен
     проучить его, чтобы он знал свое место.
Цезарь. Научить его быть моим врагом? И скрывать от меня свои мысли так, как
     ты их сейчас скрываешь?
Клеопатра (снова охваченная страхом). Почему ты  так  говоришь,  Цезарь?  Ну
     правда, правда же, я ничего не скрываю  от  тебя.  И  ты  напрасно  так
     говоришь со мной. (Подавляет рыдание.) Я дитя по сравнению с  тобой,  а
     ты делаешься какой-то каменный только потому, что кто-то кого-то  убил.
     Я не могу этого вынести. (Нарочно дает волю слезам. Он смотрит на нее с
     глубокой грустью и невозмутимой холодностью; она украдкой поднимает  на
     него глаза, чтобы узнать,  какое  впечатление  производят  на  него  ее
     слезы; видя, что это его не трогает, она притворяется, будто делает над
     собой усилие и мужественно овладевает собой.) Ну, хорошо,  я  знаю,  ты
     ненавидишь слезы. Я не буду плакать, чтобы не раздражать тебя. Я  знаю,
     ты не сердишься, ты просто огорчен. Но только я такая глупенькая, я  не
     могу ничего с собой поделать - мне больно, когда ты  говоришь  со  мной
     так холодно. Конечно, ты совершенно прав: это ужасно  -  подумать,  что
     кого-то убили или хотя бы ранили. И я надеюсь, что ничего такого  не...
     (голос ее прерывается от его презрительного, испытующего взгляда.)
Цезарь. Почему ты в таком страхе? Что ты сделала?

                    Снизу на берегу раздается рев трубы.

     Ага, это похоже на ответ

Клеопатра (дрожа, опускается на скамейку и  закрывает  лицо  руками).  Я  не
     предавала тебя, Цезарь, клянусь!
Цезарь. Я знаю. Я никогда и не полагался на тебя. (Отворачивается от  нее  и
     собирается уйти.)

          В  это  время  появляются  Аполлодор с Британом, которые
              тащат к нему Луция Септимия. За ними идет Руфий.

     (Вздрагивает.) Опять этот убийца Помпея!
Руфий. Город обезумел. Они готовы разнести дворец  и  швырнуть  нас  всех  в
     море. Мы захватили этого предателя, когда разгоняли толпу на дворе.
Цезарь. Отпустите его.

                               Они отпускают.

     Что оскорбило горожан, Луций Септимий?
Луций. А чего мог ты ожидать другого, Цезарь? Потин был их любимец.
Цезарь. Что случилось с Потином? Я даровал ему свободу, вот  здесь,  еще  не
     прошло и получаса. Разве его не выпустили из дворца?.
Луций. Его выпустили... из арки, с галереи,  с  высоты  шестидесяти  локтей,
     всадив ему пол-локтя стали  между  ребер.  Он  мертв,  как  Помпеи.  Мы
     поквитались в убийствах - ты и я!
Цезарь (потрясенный). Убит? Наш пленник? Наш гость?  (С  горьким  упреком  к
     Руфию.) Руфий!
Руфий (с жаром, предваряя его вопрос). Кто бы это ни сделал, это  был  умный
     человек и друг тебе.

                          Клеопатра явно смелеет.

     Но никто из нас не причастен к этому. Так что тебе нечего хмуриться на
     меня.

               Цезарь поворачивается и смотрит на Клеопатру.

Клеопатра (бурно, поднявшись). Он был убит по повелению царицы Египта. Я  не
     Юлий Цезарь - мечтатель,  который  позволяет  всякому  рабу  оскорблять
     себя. Руфий сказал, что я поступила хорошо. Пусть также и другие  судят
     меня. (Поворачивается к остальным.) Этот Потин домогался от меня, чтобы
     я вступила с ним в заговор, дабы предать Цезаря Ахиллу  и  Птолемею.  Я
     отказалась. Он проклял меня и тайком пришел к  Цезарю,  чтобы  обвинить
     меня в своем собственном предательстве. Я застигла его на месте.  И  он
     оскорбил меня - меня, царицу! - в лицо Цезарь не захотел  отомстить  за
     меня. Он снял с него вину и отпустил его на свободу. Разве я не  вправе
     была отомстить за себя? Говори, Луций!
Луций. Я не оспариваю. Но Цезарь не поблагодарит тебя за это.
Клеопатра. Говори, Аполлодор. Разве я не права?
Аполлодор. У меня только одно  возражение,  прекраснейшая.  Ты  должна  была
     обратиться ко мне, твоему рыцарю, и в честном  поединке  я  поразил  бы
     клеветника.
Клеопатра (пламенно). Пусть  даже  раб  твой  судит  меня,  Цезарь.  Британ,
     говори. Разве я не права?
Британ. Там, где предательство, ложь и  бесчестие  остаются  безнаказанными,
     общество уподобляется арене,  полной  диких  зверей,  разрывающих  друг
     друга на части. Цезарь не прав.
Цезарь (со спокойной горечью). Итак, по-видимому, приговор против меня.
Клеопатра (в исступлении). Слушай меня, Цезарь.  Если  во  всей  Александрии
     найдется хоть один человек, который скажет, что  я  не  права,  клянусь
     тебе - я прикажу моим собственным рабам распять меня на двери дворца.
Цезарь. Если в целом мире, ныне или когда-либо, найдется хоть один  человек,
     который поймет, что ты была  не  права,  этому  человеку  придется  или
     завоевать мир, как это сделал я, или этот мир распнет его.

                      Снизу снова доносится рев толпы

     Ты  слышишь? Те, что ломятся сейчас в ворота твоего дворца, тоже верят
     в  отмщение  и  убийство.  Ты  убила их вождя, и они будут правы, если
     убьют тебя. Если ты не веришь, спроси этих твоих четырех советчиков. А
     тогда,  во имя того же права (с величайшим презрением подчеркивает это
     слово),  разве  я  не  должен  буду убить их за то, что они убили свою
     царицу,  и быть убитым в свою очередь их соотечественниками за то, что
     я  вторгся  в  отчизну их? И что же тогда останется Риму, как не убить
     этих  убийц, чтобы мир увидал, как Рим мстит за сынов своих и за честь
     свою?  И  так до скончания века - убийство будет порождать убийство, и
     всегда во имя права и чести и мира, пока боги не устанут от крови и не
     создадут породу людей, которые научатся понимать.

                 Неистовый рев, Клеопатра белеет от ужаса.

Слушай же, ты,  которую  не  должно  оскорблять!  Поди,  прибл