уваясь). Я бы отлично справился, коли бы только не эта  старуха.
     Уберите ее от меня. Больше мне ничего не надо.
Центурион. Докладывай по порядку. Что случилось?
Фтататита. Центурион, он чуть не убил царицу.
Часовой (грубо). И скорей убил бы, а не выпустил. Она хотела взять  лодку  и
     отправиться, как она  сказала,  на  маяк.  Я  остановил  ее,  как  было
     приказано. А она натравила на меня вот этого молодца. (Идет,  поднимает
     свой пилум и возвращается обратно.)
Центурион (Клеопатре). Клеопатра, я  не  хотел  бы  тебя  огорчать,  но  без
     особого приказа Цезаря мы не смеем пропустить  тебя  за  линию  римских
     постов.
Аполлодор. Скажи, центурион, а разве  маяк  теперь  не  в  пределах  римских
     постов, с тех пор как Цезарь высадился на Фаросе?
Клеопатра. Да, да! Что ты на это ответишь?
Центурион  (Аполлодору).  Ты,  Аполлодор,  благодари  богов,  что  пилум  не
     пригвоздил тебя к двери дворца за твое вмешательство.
Аполлодор (очень любезно). Друг мой воин, я рожден не для того,  чтобы  меня
     убили с голь уродливым оружием. Если мне суждено пасть, так меня сразит
     (выхватывает свой меч) вот  этот  владыка  всех  клинков,  единственное
     оружие, достойное служителя искусства. И так как  ты  теперь  убедился,
     что мы не думаем выходить за пределы римских постов, дай мне прикончить
     часового и отправиться с царицей.
Центурион  (на  гневное  движение  часового).  Спокойствие!   Клеопатра,   я
     подчиняюсь приказу, а не хитроумным толкованиям этого  сицилийца.  Тебе
     должно уйти во дворец и заняться там этими коврами.
Клеопатра (надувшись). Я не пойду. Я царица. Цезарь так не говорит со  мной,
     как ты. Или центурионы Цезаря учатся манерам у судомоек?
Центурион (хмуро). Я исполняю свой долг. Это все.
Аполлодор. Царица, когда глупец делает  что-нибудь,  чего  он  стыдится,  он
     всегда заявляет, что это его долг.
Центурион (гневно), Аполлодор...
Аполлодор (перебивая его,  с  вызывающим  изяществом).  Я  готов  дать  тебе
     удовлетворение мечом в надлежащее время и в надлежащем месте.  Художник
     всегда готов к поединку. (Клеопатре.) Послушайся моего совета, о звезда
     востока! Пока этим солдатам не придет приказ от  самого  Цезаря,  ты  -
     пленница здесь. Отправь меня с поручением к нему и с подарком. И прежде
     чем солнце, склонясь в объятия моря, пройдет половину  своего  пути,  я
     привезу тебе обратно приказ Цезаря.
Центурион (издеваясь). И ты, конечно, продашь царице ее подарок Цезарю?
Аполлодор.  Центурион,  царица  получит  от  меня  без  всякой   мзды,   как
     добровольную дань сицилийца, поклоняющегося египетской  красоте,  самый
     прекрасный из этих ковров для подарка Цезарю.
Клеопатра (торжествуя, центуриону). Ты видишь теперь, какая  ты  неотесанная
     дубина!
Центурион (отрывисто). Глупец скоро расстается со своим добром.  (Солдатам.)
     Еще двоих на этот пост, и никого не выпускать из  дворца,  кроме  этого
     молодчика с его товаром.  Если  он  обнажит  меч  в  пределах  поста  -
     заколоть! Марш на посты! (Уходит, оставляя двух лишних часовых.)
Аполлодор (вежливо и дружелюбно). Друзья мои, не зайти ли нам во дворец и не
     утопить ли нашу размолвку в чаше  доброго  вина?  (Вытаскивает  кошель,
     позвякивая монетой.) У царицы нашлись бы подарки для всех вас.
Часовой (очень угрюмо). Ты слышал приказ? Иди своей дорогой.
Первый подчасок. Да, должен понимать. Убирайся.
Второй подчасок (горбоносый  мужчина,  не  похожий  на  своего  товарища,  у
     которого грубое, толстое лицо, с жадностью поглядывает на  кошель).  Не
     искушай бедняка.
Аполлодор (Клеопатре). Жемчужина среди цариц!  Центурион  в  двух  шагах,  а
     римский солдат неподкупен, когда на него  смотрит  его  начальник.  Мне
     придется отвезти твое поручение Цезарю.
Клеопатра (задумчиво,  уставившись  на  ковры).  Эти  ковры  очень  тяжелые?
     Аполлодор.  Не  все  ли  равно,  тяжелы  они  или  нет?  У  нас  хватит
     носильщиков.
Клеопатра. А как они спускают эти ковры в лодки? Просто бросают их?
Аполлодор. В маленькие лодки, твое  величество,  их  нельзя  бросать,  лодка
     может утонуть.
Клеопатра. Вот в такую лодку, как эта? (Показывает на лодочника.)
Аполлодор. Нет, эта уж слишком мала. Клеопатра. Но ты сумеешь отвезти в  ней
     ковер Цезарю, если я пошлю?
Аполлодор. Без сомнения!
Клеопатра. И ты будешь осторожно нести  его  по  ступеням?  И  будешь  очень
     беречь его?
Аполлодор. Положись на меня.
Клеопатра. Ты будешь очень-очень беречь его?
Аполлодор. Больше, чем свою голову.
Клеопатра. Ты обещаешь мне, что посмотришь за  носильщиками,  чтобы  они  не
     уронили его, не бросали кое-как?
Аполлодор. Положи в него кубок из самого тонкого стекла, что только есть  во
     дворце, и если он разобьется, я заплачу за него своей головой.
Клеопатра. Хорошо. Идем, Фтататита.

          Фтататита  подходит.  Аполлодор  собирается сопровождать
                                    их.

     Нет,  Аполлодор,  ты  не  должен  идти. Я сама выберу ковер. Жди здесь.
     (Бежит во дворец.)
Аполлодор (носильщикам). Следуйте за этой особой (показывает на Фтататиту) и
     повинуйтесь ей.

                    Носильщики встают и поднимают тюки.

Фтататита (обращаясь к носильщикам так, словно это нечто нечистое). Сюда.  И
     снимите обувь, прежде чем ступить на эту лестницу.

          Входит во дворец, за ней носильщики с коврами. Аполлодор
          тем  временем  подходит  к  краю набережной и смотрит на
                  море. Часовые враждебно косятся на него.

Аполлодор (часовому). Друг мой!
Часовой (грубо). Молчать!
Первый подчасок. Закрой пасть, ты!
Второй  подчасок  (полушепотом,  с  опаской  поглядывая  на  северный   край
     набережной). Чего тебе не терпится? Не можешь подождать немного?
Аполлодор. Терпение - достопочтенный осел о трех головах!

                              Часовые ворчат.

     (Не  проявляет ни малейшего страха.) Послушайте, вы что - за мной здесь
     наблюдаете или за египтянами?
Часовой. Мы свое дело знаем.
     Аполлодор.  Тогда  почему  же  вы  не  делаете его? Глядите-ка, что там
творится. (Показывает на юго-западную часть мола.)
Часовой (желчно). Мне не нужны советы такого, как ты.
Аполлодор. Чурбан! (Кричит.) Эй, там, центурион! Хо-хо!
Часовой. Проклятье на  тебя.  Чего  ты  лезешь?  (Кричит.)  Хо-хо!  Тревога!
     Тревога!
Первый и второй подчаски. Тревога! Тревога! Хо-хо!
Центурион бежит со своими солдатами.
Центурион. Что такое еще? Опять на тебя старуха напала? (Видит  Аполлодора.)
     Ты все еще здесь?
Аполлодор (указывая снова туда же). Посмотри-ка, египтяне зашевелились.  Они
     собираются отбить у вас Фарос. Вон они уже готовы напасть и с суши и  с
     моря. С суши  -  по  большому  молу,  с  моря  -  из  Западной  гавани.
     Поворачивайтесь вы, воины! Охота началась.

              С разных сторон набережной раздаются звуки труб.

     Ага! Я говорил!
     Центурион (поспешно). Вы, двое лишних, передать тревогу на южные посты!
Одному остаться на часах. Остальные - за мной! Живо!

          Два   подчаска   бегут   в  южную  сторону.  Центурион с
          солдатами  -  в противоположную сторону. Сейчас же вслед
          за   этим  раздается  рев  буцины.  Четверо  носильщиков
          выходят   из  дворца,  неся  свернутый  ковер.  За  ними
                                 Фтататита.

Часовой (с опаской поднимая пилум). Опять ты!

                        Носильщики останавливаются.

Фтататита. Потише, римлянин: ты теперь остался один. Аполлодор,  этот  ковер
     Клеопатра посылает в подарок Цезарю. В нем завернуто десять драгоценных
     кубков тончайшего иберийского хрусталя  и  сотня  яиц  священной  синей
     голубки. Поклянись честью, что ни одно из них не будет разбито.
Аполлодор. Клянусь головой. (Носильщикам.) Несите в лодку. Осторожней!

                   Носильщики сходят с тюком по ступеням.

Первый носильщик (смотрит вниз на лодку). Поостерегитесь, господин! Яйца,  о
     которых говорит эта госпожа, весят, должно быть, каждое по  фунту.  Эта
     лодка не выдержит такой тяжести.
Лодочник (в бешенстве вскакивает на ступени). О  ты,  злоязычный  носильщик!
     Ты,  противный  естеству  сын  верблюдихи!  (Аполлодору.)  Моя   лодка,
     господин, возила не раз по пять человек. Неужели  она  не  свезет  вашу
     милость да сверток с  голубиными  яйцами?  (Носильщику.)  Ты,  облезлый
     дромадер! Пусть боги покарают тебя за твою злобу и зависть!
Первый носильщик (флегматично). Я не могу бросить тюк, чтобы отдуть тебя. Но
     уж когда-нибудь я тебя подстерегу!
Аполлодор (примирительно). Замолчите! Если бы эта лодка  была  всего-навсего
     щепкой, я бы все равно поплыл на ней к Цезарю.
Фтататита  (в  тревоге).  Заклинаю  тебя  богами,  Аполлодор,  не   поступай
     неосмотрительно с этим тюком.
Аполлодор. Не бойся ты, о почтеннейшая из химер.  Я  понимаю,  что  ему  нет
     цены. (Носильщику.) Клади, говорю я, да  поосторожней,  или  ты  десять
     дней не будешь есть ничего, кроме палки.

          Лодочник  спускается  вниз,  за  ним носильщики с тюком.
                 Фтататита и Аполлодор наблюдают с берега.

     Тише,  сыновья  мои! Тише, дети мои! (С внезапным испугом.) Да тише вы,
     собаки! Клади поровней на корму. Так! Хорошо!
Фтататита (вопит одному из носильщиков). Не наступи на него. Не  наступи!  О
     ты, грубая скотина!
Первый носильщик (поднимаясь по ступеням). Не волнуйся, госпожа. Все цело.
Фтататита (задыхаясь). Все цело.  Как  только  сердце  мое  не  разорвалось!
     (Хватается за грудь.)

          Все  четверо  носильщиков  поднялись  и стоят на верхней
                         ступени, дожидаясь платы.

Аполлодор.  Вот  вам,  голяки!  (Дает  деньги  первому  носильщику,  который
     подбрасывает их на руке, чтобы показать остальным.)

          Они  жадно  толпятся  вокруг  и  заглядывают, сколько он
          получил,   уже  приготовившись,  по  восточному  обычаю,
          взывать  к  богам, проклиная жадность нанимателя. Но его
                          щедрость ошеломляет их.

Первый носильщик. О щедрый государь!
Второй носильщик. О повелитель базара!
Третий носильщик. О любимец богов!
Четвертый носильщик. О отец всех носильщиков рынка!
Часовой (с завистью, злобно замахиваясь на них пилумом). Пошли вон,  собаки!
     Убирайтесь.

             Они убегают по набережной в северном направлении.

Аполлодор. Прощай, Фтататита! Я буду на маяке  раньше  египтян.  (Спускается
     вниз.)
Фтататита. Пусть боги даруют тебе скорый путь и защитят мое сокровище!
Часовой возвращается после погони за носильщиками, чтобы не  дать  Фтататите
     бежать.
Аполлодор (снизу, в то  время  как  лодка  отчаливает).  Прощай,  доблестный
     метатель пилума!
Часовой. Прощай, лавочник!
Аполлодор. Ха-ха! Налегай на весла, бравый лодочник. Хо-хо-хо! (Он  начинает
     петь на мотив баркаролы, в такт веслам.) -
          Сердце мое, крылами взмахни,
          Бремя любви, сердце, стряхни.
     Дай-ка мне весла,  о  сын  черепахи!
Часовой  (угрожающе,  Фтататите).  Ну,  красавица,  иди-ка  в свой курятник.
Марш отсюда!
Фтататита (падая на колени и протягивая руки к морю). Боги  морей,  вынесите
     ее невредимую на берег!
Часовой. Вынесите кого невредимой? Что это ты плетешь?
Фтататита (глядя на него зловеще). Боги Египта и боги  Возмездия,  сотворите
     так, чтобы этот римский болван был избит хуже всякой собаки начальником
     своим за то, что он недосмотрел и пустил ее в море.
Часовой. Проклятая! Так, значит, это она в лодке? (Кричит  в  море.)  Хо-хо!
     Лодочник! Хо-хо!
Аполлодор (поет вдалеке).
          Будь свободным, счастливым  будь,
          Злую неволю, сердце, забудь.

          Тем  временем  Руфий,  после  утренней  битвы,  сидит на
          связке  хвороста  перед  дверью  маяка  и  жует  финики;
          гигантская  вышка маяка поднимается слева от него, уходя
          в  небо.  Между  колен  у  Руфия  зажат его шлем, полный
          фиников;  рядом  кожаная  фляга  с  вином.  Позади  него
          громадный  каменный  пьедестал  маяка,  закрытый  с моря
          низким    каменным    парапетом,   с   двумя   ступенями
          посредине.   Массивная   цепь   с   крюком  от  маячного
          подъемного крана висит прямо над головой Руфия. Такие же
          вязанки  хвороста,  как и та, на которой он сидит, лежат
          рядом,  приготовленные для маячного костра. Цезарь стоит
          на   ступенях   парапета   и   тревожно  смотрит  вдаль,
          по-видимому,  в  довольно  мрачном настроении. Из дверцы
                           маяка выходит Британ.

Руфий. Ну как, островитянин-бритт? Поднимался ты на самый верх?
Британ. Да. Думаю, высота - около двухсот футов.
Руфий. Есть там кто-нибудь?
Британ. Старый сириец, который работает  краном,  и  его  сын,  благонравный
     юноша лет четырнадцати.
Руфий (смотрит на цепь). Ну-ну! Старик и мальчишка поднимают вот эту  штуку?
     Да их там человек двадцать, наверно.
Британ. Только двое, уверяю. У них  там  противовесы  и  какая-то  машина  с
     кипящей водой - не знаю, в чем там дело; это не британское изобретение.
     Они поднимают бочонки с маслом и хворост для костра на вышке.
Руфий. А как же...
Британ. Прости, я спустился, потому  что к нам по молу идут гонцы с острова.
     Нужно узнать, что им надо. (Торопливо проходит мимо маяка.)
Цезарь (отходит от парапета, посмеиваясь, явно не в духе). Руфий,  это  была
     безумная затея. Нас расколотят. Хотел бы я знать, как там идет  дело  с
     баррикадой на большой дамбе?
Руфий (огрызается). Уж не прикажешь ли мне оставить еду и на голодное  брюхо
     бежать туда, чтобы доложить тебе?
Цезарь (нервничая, но стараясь успокоить его). Нет,  Руфий,  нет.  Ешь,  сын
     мой, ешь. (Снова выходит на парапет.)

                     Руфий продолжает поглощать финики.

     Вряд  ли  египтяне  настолько  глупы,  что  не  догадаются  ударить  по
     укреплению  и  ворваться  сюда,  прежде чем мы его доделаем. Первый раз
     решился  на  рискованный  шаг,  когда его можно было легко избежать. Не
     следовало мне идти в Египет.
Руфий. А всего какой-нибудь час тому назад ты ликовал и праздновал победу.
Цезарь  (оправдываясь).  Да.   Я   был   глупцом.   Опрометчивость,   Руфий,
     мальчишество!
Руфий. Мальчишество? Ничуть. На-ка вот. (Протягивает ему горсть фиников.)
Цезарь. Зачем это?
Руфий. Съешь. Тебе как раз этого не хватает. Человек в твоем возрасте всегда
     склонен раскисать натощак. Поешь  и  отхлебни  вот  этого.  А  тогда  и
     поразмысли еще раз о наших делах.
Цезарь (берет финики). В  моем  возрасте...  (Качает  головой  и  откусывает
     кусочек.) Да, Руфий, я старый человек, я износился. Это  правда,  сущая
     правда. (Погружается в грустные  размышления  и  машинально  дожевывает
     второй финик.) Ахилл - он еще во цвете лет. Птолемей -  мальчик.  (Жует
     третий финик, несколько приободряется.) Ну что ж, каждому свое время. И
     я взял свое,  жаловаться  не  приходится.  (Неожиданно  оживившись.)  А
     неплохие финики, Руфий.

          Возвращается Британ, он очень взволнован, в руках у него
                               кожаная сума.

     (Уже опять стал самим собой.) Что еще?
Британ (торжествующе). Наши доблестные родосйские моряки выловили сокровище.
     Вот! (Бросает суму к ногам Цезаря.) Теперь враги твои в наших руках.
Цезарь. В этой суме?
Британ. Дай договорить. В  этой  суме  все  письма,  которые  партия  Помпея
     посылала в Египет оккупационной армии.
Цезарь. Ну и что же?
Британ (досадуя на то, что Цезарь так туго соображает). Ну  вот,  теперь  мы
     будем знать, кто враги твои. Имена всех, кто замышлял  против  тебя,  с
     тех пор как ты перешел Рубикон, могут оказаться здесь, в этих бумагах.
Цезарь. Брось это в огонь.
Британ (остолбенев, изумленно). Бросить?!!
Цезарь. В огонь! Неужели ты заставишь меня тратить ближайшие три  года  моей
     жизни на то, чтобы осуждать и  отправлять  в  изгнание  людей,  которые
     могут стать мне друзьями, если я докажу им, что моя дружба стоит дороже
     дружбы Помпея или Катона? О ты, неисправимый бритт-островитянин! Или  я
     бульдог, чтобы лезть в драку только затем, чтобы показать, какие у меня
     крепкие челюсти?
Британ. Но честь твоя - честь Рима?
Цезарь. Я не устраиваю человеческих жертвоприношений моей  чести,  как  ваши
     друиды. Не хочешь сжечь - давай я их швырну в море. (Поднимает мешок  и
     бросает через парапет в волны.)
Британ. Цезарь, это просто чудачество! Можно  ли  поощрять  предателей  ради
     красивого жеста и красивого словца?
Руфий (вставая). Цезарь, когда островитянин кончит  свою  проповедь,  позови
     меня. Я пойду взглянуть на машину с кипящей водой. (Уходит в  помещение
     маяка.)
Британ (с искренним чувством). О Цезарь, мой великий повелитель! Если  бы  я
     мог убедить тебя, что на жизнь надо смотреть серьезно, как  это  делают
     люди моей страны.
Цезарь. А они действительно так смотрят?
Британ. Разве ты не был у нас? Разве ты  не  видал  их?  Разве  бритт  будет
     говорить с таким легкомыслием,  как  говоришь  ты?  Разве  бритт  может
     пренебречь молитвой в священной роще? Разве бритт решится носить  такую
     пеструю одежду, вместо одноцветной синей, как подобает  всем  солидным,
     достойным уважения людям? Ведь для нас это вопросы морали.
Цезарь. Хорошо, хорошо, друг. Когда-нибудь, когда я устроюсь  попрочнее,  я,
     может быть, и  заведу  себе  синюю  тогу.  А  пока  уж  мне  приходится
     выворачиваться как умею, на мой римский, распущенный лад.

                       Аполлодор проходит мимо маяка.

     Это что такое?
Британ  (быстро  оборачивается  и  с   официальным   высокомерием   окликает
     чужеземца). Это что значит? Кто ты такой? Как попал сюда?
Аполлодор. Успокойся, приятель. Я тебя  не  съем.  Я  приплыл  на  лодке  из
     Александрии с драгоценными дарами для Цезаря.
Цезарь. Из Александрии?
Британ (сурово). С тобой говорит Цезарь.
Руфий (появляясь в двери маяка). Что тут такое?
Аполлодор. Слава великому Цезарю! Я Аполлодор, сицилиец, художник.
Британ. Художник? Кто пустил сюда этого бродягу?
Цезарь.   Успокойся,   друг!   Аполлодор    -    именитый    патриций,    он
     художник-любитель.
Британ (смущенно). Прошу прощения, благородный господин. (Цезарю.)  Я  понял
     так,  что  это  его  ремесло.  (Несколько  пристыженный,  он   уступает
     Аполлодору место рядом с Цезарем.)

          Руфий,    окинув   Аполлодора   явно   пренебрежительным
                взглядом, отходит на другой конец парапета.

Цезарь. Привет тебе, Аполлодор! Что ты хочешь от нас?
Аполлодор. Прежде всего поднести тебе дар от царицы цариц.
Цезарь. От кого это?
Аполлодор. От Клеопатры, царицы египетской.
Цезарь (обращается к нему доверчиво, самым  подкупающим  тоном).  Аполлодор,
     сейчас нам не время забавляться подарками. Прошу тебя, вернись к царице
     и скажи ей, что если все сложится удачно, я нынче же вечером вернусь во
     дворец!
Аполлодор. Цезарь, я  не  могу  вернуться.  Когда  мы  подплывали  к  маяку,
     какой-то болван сбросил в море громадный кожаный  мешок  и  сломал  нос
     моей лодки. Я едва успел выбраться с ношей на  берег,  как  эта  жалкая
     скорлупка пошла ко дну.
Цезарь. Сочувствую тебе, Аполлодор. Болвана мы накажем. Ну, ладно! Расскажи,
     что ты привез мне? Царица будет в обиде, если я не взгляну.
Руфий. Разве есть время заниматься пустяками? Твоя царица - ребенок!
Цезарь. Вот именно. Поэтому-то нам и нельзя  огорчать  ее.  Что  же  это  за
     подарок, Аполлодор?
Аполлодор. Цезарь, это персидский ковер, красота из красот. И в нем, как мне
     сказали, голубиные яйца, хрус