ние! Кому здесь не терпится, мне или тебе? Разве я был бы здесь,
     если бы не мог наблюдать за ними через арку?
Цезарь. Прости меня, Руфий, и (нетерпеливо) поторопи их как только можно...

          Его  прерывает  отчаянный  старческий  вопль. Этот вопль
          быстро   приближается,  и  в  лоджию  врывается  Теодот,
          который   рвет   на   себе  волосы  и  издает  горестные
          душераздирающие возгласы. Руфий отступает, глядя на него
          в    недоумении   и   удивляясь   его   безумию.   Потин
                      оборачивается и прислушивается.

Теодот (на ступенях, потрясая руками). Ужас  неслыханный!  Горе  нам,  горе!
     Помогите!
Руфий. Что такое?
Цезарь (нахмурившись). Кого убили?
Теодот. Убили? Да  это  хуже,  чем  гибель  десяти  тысяч  человек!  Утрата,
     непоправимая утрата для всего человечества!
Руфий. Что случилось?
Теодот (бросаясь к  нему).  Огонь  перебросился  с  ваших  кораблей.  Гибнет
     величайшее из семи чудес мира! Горит Александрийская библиотека!
Руфий. Фу-у! (Совершенно успокоенный,  поднимается  в  лоджию  и  следит  за
     посадкой войск на берегу.)
Цезарь. Это все?
Теодот (не верит своим ушам). Все? Цезарь, потомство сохранит о тебе  память
     как о варваре-солдате, который был так невежествен, что не знал, какова
     цена книгам.
Цезарь. Теодот, я сам писатель. И я скажу тебе: пусть лучше египтяне  живут,
     а не отрешаются от жизни, зарывшись в книги.
Теодот (падая на  колени,  с  фанатизмом  истинного  книжника,  со  страстью
     педанта). Цезарь! Десять поколений сменятся одно другим, и за  все  это
     время однажды рождается бессмертная книга.
Цезарь (непреклонно). Если она не льстит человечеству, ее сжигает палач.
Теодот. Если не вмешается история, смерть положит тебя рядом с последним  из
     твоих солдат.
Цезарь. Смерть всегда так делает. Я не прошу лучшей могилы.
Теодот. Но ведь это горит память человечества!
Цезарь. Позорная память! Пусть горит.
Теодот (вне себя). Ты готов разрушить прошлое?
Цезарь. Да. И построю будущее на его развалинах.

               Теодот в отчаянии бьет себя кулаком по голове.

     Но  послушай,  Теодот,  наставник царей! Ты, оценивший голову Помпея не
     дороже,  чем пастух ценит луковицу, вот ты теперь стоишь передо мной на
     коленях,  и  слезы  льются  из  твоих  старых  глаз, и ты умоляешь меня
     пощадить несколько твоих овечьих кож, исцарапанных знаками заблуждений!
     Я не могу сейчас уделить тебе ни одного человека, ни одного ведра воды;
     но  ты  можешь  свободно уйти из дворца. Иди, ступай к Ахиллу и проси у
     него  его легионы, чтобы потушить огонь. (Подталкивает его к ступеням и
     выпроваживает его.)
Потин (многозначительно). Ты понимаешь, Теодот? Я остаюсь пленником.
Теодот. Пленником?
Цезарь. И ты будешь тратить время на разговоры, в то время как горит  память
     человечества?  (Кричит  из  лоджии.)  Эй,  там!   Пропустите   Теодота!
     (Теодоту.) Ну, ступай!
Теодот (Потину). Я должен идти спасать библиотеку. (Поспешно уходит.)
Цезарь. Проводи его до ворот, Потин. Скажи ему, пусть он внушит вашим людям,
     чтобы они, для твоей безопасности, не убивали больше моих людей.
Потин. Моя жизнь дорого обойдется тебе, Цезарь, если ты захочешь отнять  ее.
     (Идет вслед за Теодотом.)

          Руфий,  поглощенный  наблюдением  за посадкой, не видит,
                         что оба египтянина уходят.

Руфий (кричит из лоджии на берег). Все готово?
Центурион (снизу). Готово! Мы ждем Цезаря.
Цезарь. Скажи им, канальям,  что  Цезарь  идет.  (Кричит.)  Британник!  (Это
     пышное производное от имени его  секретаря  -  одна  из  обычных  шуток
     Цезаря. Впоследствии это вполне серьезно и  официально  означало  бы  -
     завоеватель Британии.)
Руфий (кричит вниз). Отваливай все, кроме  баркаса!  Становись  на  посадку,
     стража Цезаря! (Возвращается из лоджии в зал.) А где ж египтяне?  Опять
     милосердие? Ты отпустил их?
Цезарь (посмеиваясь). Я  отпустил  Теодота  спасать  библиотеку.  Мы  должны
     уважать литературу, Руфий.
Руфий (в бешенстве). Да падет это безумие на голову безумца!  Я  думаю,  что
     если бы ты мог вернуть к жизни  всех  перебитых  в  Испании,  Галлии  и
     Фессалии, ты бы сделал это, чтоб нам опять с ними драться и драться.
Цезарь. Ты думаешь, боги не разрушили бы вселенной, если бы их  единственной
     заботой было сохранить мир на ближайший год? (Руфий, потеряв  терпение,
     с раздражением отворачивается. Цезарь внезапно хватает его за  рукав  и
     шепчет лукаво ему на ухо.) Кроме того, каждый пленный египтянин  -  это
     два римских солдата, которые должны стеречь его. Ясно?
Руфий. А! Я  должен  был  догадаться,  что  за  этими  высокими  разговорами
     скрываются какие-то лисьи хитрости.  (Отходит  от  Цезаря,  раздраженно
     пожимая плечами, и идет в лоджию посмотреть на  погрузку  войск,  затем
     уходит.)
Цезарь. Что же это Британ спит? Я послал его за  моими  доспехами  час  тому
     назад. (Кричит.) Британник! Эй, ты, британский островитянин! Британник!

          Клеопатра  вбегает через лоджию с мечом и шлемом Цезаря,
          которые  она  выхватила  у Британа. Тот следует за ней с
          латами  и  поножами.  Они  подходят  - она слева, Британ
                                  справа.

Клеопатра. Я буду облачать тебя, Цезарь. Садись.

                             Цезарь повинуется.

     Какие  красивые  эти  римские  шлемы! (Снимает с его головы венок.) Ах!
     (Покатывается с хохоту.)
Цезарь. Что ты смеешься?
Клеопатра. У тебя  -  лысина!  (Она  не  договаривает  и  снова  разражается
     хохотом.)
Цезарь (почти рассердившись). Клеопатра! (Встает, чтобы Британ мог надеть на
     него латы.)
Клеопатра. Так вот зачем ты носишь венок! Чтобы ее не было видно.
Британ. Замолчи, египтянка, это лавры победителя. (Затягивает латы.)
Клеопатра. Сам молчи, островитянин! (Цезарю.) Ты  должен  втирать  в  голову
     крепкий сахарный настой. Они будут расти.
Цезарь (с кислой миной). Клеопатра, тебе приятно, когда тебе напоминают, что
     ты очень молода?
Клеопатра (надувшись). Нет.
Цезарь (снова садится и  подставляет  ногу  Британу,  который  надевает  ему
     поножи). Ну, а мне не нравится, когда мне напоминают, что я  не  молод.
     Хочешь, я отдам тебе десять моих лишних лет? Тебе будет двадцать шесть,
     а мне только... ну не важно. Согласна?
Клеопатра. Согласна. Двадцать шесть, запомни. (Надевает на него  шлем.)  Ах,
     как красиво! Тебе в нем никак не больше пятидесяти.
Британ (строго смотрит на нее). Ты не должна так говорить с Цезарем.
Клеопатра. А правда, что, когда Цезарь поймал тебя там, на твоем острове, ты
     был весь-весь выкрашен синей краской?
Британ. Синий цвет -  это  цвет  бриттов  высокого  рождения.  На  войне  мы
     окрашиваем наши тела в синий цвет. Наши враги могут снять с нас одежду,
     отнять нашу жизнь, но они не могут отнять у нас нашу респектабельность.
     (Поднимается с колен.)
Клеопатра (держа в руках меч Цезаря). Дай я надену его на  тебя.  Теперь  ты
     прямо замечательный! А в Риме есть твои статуи?
Цезарь. Да. Немало.
Клеопатра. Ты должен послать за одной и подарить мне.
Руфий (возвращается в лоджию в страшном нетерпении). Ну, Цезарь, наговорился
     ты?  Как  только  ты  вступишь  на  борт,  задержки  не  будет.  Галеры
     наперегонки полетят к маяку.
Цезарь (вытаскивая меч и пробуя лезвие). Хорошо ли  он  наточен,  Британник?
     Под Фарсалой он был туп, как втулка от бочки.
Британ. Рассечет волос египетский. Я точил его сам.
Клеопатра (в внезапном страхе бросается на шею Цезарю, обнимает  его.)  Нет,
     нет! Неужели ты в самом деле идешь затем, чтобы тебя убили?
Цезарь. Нет, Клеопатра, ни один человек не  идет  в  бой  затем,  чтобы  его
     убили.
Клеопатра. А их убивают. Муж сестры моей  был  убит  в  бою!  Ты  не  должен
     уходить. Пусть он идет. (Показывает на Руфия.)

                            Все смеются над ней.

     Пожалуйста,  пожалуйста, не уходи! Что же будет со мной, если ты больше
     не вернешься?
Цезарь (внушительно). Ты боишься?
Клеопатра (съежившись). Нет.
Цезарь (спокойно и властно). Иди на балкон, и ты  увидишь,  как  мы  возьмем
     Фарос. Тебе следует приучаться смотреть на бой. Иди!

                  Она идет, поникшая, и смотрит с балкона.

     Вот и хорошо. Ну, Руфий, марш!
Клеопатра (хлопая в ладоши). А вот ты и не сможешь уйти, Цезарь!
Цезарь. Что там еще?
Клеопатра. Они осушают гавань, они сейчас вычерпают оттуда всю воду ведрами.
     Сколько солдат! Вон там. (Показывает налево.)
Руфий (поспешно выглядывает). Верно. Египетская армия! Усеяли  всю  Западную
     гавань, как саранча. (Разозленный, подходит крупными шагами к  Цезарю.)
     Это все твое проклятое милосердие, Цезарь! Их привел Теодот.
Цезарь (в восторге от собственной проницательности). Я так и полагал, Руфий.
     Они пришли тушить огонь. Они будут возиться с библиотекой,  а  мы  пока
     захватим маяк. (Решительно идет через лоджию в сопровождении Британа.)
Руфий (с отвращением). Опять лисьи хитрости. Эх! (Бросается за ними.)

               Крики солдат внизу возвещают появление Цезаря.

Центурион (внизу). Все на борт! Расступись! Дай дорогу! Снова крики.
Клеопатра (машет шарфом из арки лоджии). Прощай, милый  Цезарь!  Возвращайся
     невредимый! Прощай!


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

          Набережная перед дворцом, обращенная на западную сторону
          Восточной  гавани Александрии; отсюда открывается вид на
          остров Фарос, на одном конце которого, выступающем узкой
          косой,  стоит  знаменитый  маяк  -  громадная квадратная
          башня  из  белого  мрамора, сужающаяся кверху от этажа к
          этажу  и  заканчивающаяся  сигнальной  вышкой.  Остров с
          материком  соединен  Гептастадием  -  это  большая дамба
          длиной  в  пять  миль,  она  примыкает  к гавани с южной
                                  стороны.
          Посреди  набережной  стоит  на  посту римский часовой. В
          руке  у  него пилум, он с напряженным вниманием, прикрыв
          левой  рукой глаза, смотрит на маяк. Пилум - это толстый
          деревянный  кол  в  четыре  с  половиной  фута длиной, с
          железным   наконечником  длиною  примерно  в  три  фута.
          Часовой   так   поглощен  своими  наблюдениями,  что  не
          замечает,    как    с    северной   стороны   набережной
          приближаются  четверо египтян-носильщиков, которые несут
          тюки свернутых ковров. Впереди идут Фтататита и сицилиец
          Аполлодор.  Аполлодор  -  блестящий  молодой человек лет
          двадцати  четырех, красивый, с непринужденными манерами;
          он  одет  с  вычурной  изысканностью  - в серо-голубую с
          бледным   пурпуром   одежду  с  украшениями  из  бронзы,
          оксидированного  серебра,  нефрита  и  агата.  Вороненое
          лезвие  его меча, отделанного не хуже, чем средневековые
          кресты,  блестит  в  прорезях  пурпурных кожаных ножен с
          филигранным   узором.  Носильщики  вслед  за  Фтататитой
          проходят  позади  часового  к  ступеням  дворца, где они
          складывают   свои  тюки  и  присаживаются  на  корточки.
          Аполлодор    отстает    от    них    и   останавливаете,
                   заинтересованный поведением часового.

Аполлодор (окликая часового). Кто идет? Эй!

          Часовой  вздрагивает,  круто  поворачивается  с  пилумом
          наперевес,  теперь  видно,  что  это маленький, жилистый
          исполнительный     молодой     человек    с    несколько
              старообразным лицом и волосами песочного цвета.

Часовой. Что такое? Стой! Ты кто такой?
Аполлодор. Я Аполлодор, сицилиец. О чем это ты задумался? С тех  пор  как  я
     провел караван через караул у театра, я прошел мимо трех часовых, и все
     они до того заняты маяком, что ни один из них  не  окликнул  меня.  Это
     что, римская дисциплина?
Часовой. Мы сторожим здесь не сушу, а море. Цезарь только что  высадился  на
     Фаросе. (Смотрит на Фтататиту.)  А  это  что  такое?  Что  это  еще  за
     египетская посудина?
Фтататита. Усмири  эту  римскую  собаку,  Аполлодор.  Скажи  ему,  чтобы  он
     придержал язык в присутствии Фтататиты, царской домоправительницы.
Аполлодор. Друг мой, это знатная особа, которая пользуется  покровительством
     Цезаря.
Часовой (на которого это не  произвело  никакого  впечатления,  указывая  на
     ковры). А это что за добро?
Аполлодор. Ковры для покоев царицы. Я выбрал их из  самых  лучших  ковров  в
     мире, а царица выберет лучшие из тех, что отобрал я.
Часовой. Так ты, значит, торговец коврами?
Аполлодор (задетый). Друг мой, я патриций.
Часовой. Патриций! Хорош патриций, который держит лавку, вместо  того  чтобы
     носить оружие.
Аполлодор. Я не держу лавки. Я служитель в  храме  искусства.  Я  поклоняюсь
     красоте. Мое призвание - находить прекрасные вещи для прекрасных цариц.
     Мой девиз - искусство для искусства.
Часовой. Это не пароль.
Аполлодор. Это всемирный пароль.
Часовой.  Я  ничего  не  знаю  насчет  всемирных  паролей.  Или  говори  мне
     сегодняшний пароль, или проваливай назад в свою лавку.

          Фтататита,    возмущенная    его    враждебным    тоном,
          подкрадывается   шагом   пантеры   и  становится  позади
                                 часового.

Аполлодор. А если я не сделаю ни того, ни другого?
Часовой. Проткну тебя пилумом.
Аполлодор. Я готов, друг. (Обнажает свой  меч  и  наступает  на  часового  с
     невозмутимым изяществом.)
Фтататита (неожиданно хватает часового сзади за руки). Воткни меч  в  глотку
     собаке, Аполлодор!

          Рыцарственный  Аполлодор,  смеясь,  качает  головой;  он
          отходит от часового, опускает свой меч и идет к дворцу.

Часовой (тщетно пытаясь вырваться). Проклятье! Пусти меня. Гей! На помощь!
Фтататита (поднимая его на воздух). Проткни этого римского гаденыша!  Насади
     его на свой меч!

          Центурион  с  римскими  солдатами  выбегают  с  северной
          стороны  набережной. Они выручают товарища и отбрасывают
          Фтататиту  так,  что она катится кубарем по земле налево
                                от часового.

Центурион (невзрачный человек лет пятидесяти; краткая и  отрывистая  речь  и
     движения; в руках жезл из  виноградной  лозы).  Что  такое,  что  здесь
     творится?
Фтататита (Аполлодору). Почему ты не проткнул его? У тебя было время.
Аполлодор. Центурион, я здесь по повелению царицы, ибо...
Центурион (прерывая его). Царицы? Да,  да.  (  Часовому.)  Пропусти  его.  И
     пропускай  всех  этих  рыночных  торговцев  с  товарами  к  царице.  Но
     берегись, если ты выпустишь из дворца хотя бы одного из тех, кого ты не
     пропускал туда, хотя бы самое царицу.
Часовой. Вот эта вредная старуха - она сильней троих мужчин -  подговаривала
     купца заколоть меня.
Аполлодор. Центурион, я не купец. Я патриций и служитель искусства.
Центурион. Эта женщина твоя жена?
Аполлодор (в ужасе). Нет,  нет!  (Спохватившись,  учтиво.)  Конечно,  нельзя
     отрицать, что по-своему эта дама весьма замечательна, но  (внушительно)
     она не жена мне.
Фтататита (центуриону). Римлянин, я - Фтататита, домоправительница царицы.
Центурион. Руки прочь от наших мужчин, красотка, или я сброшу тебя в гавань,
     хотя бы ты была сильней  десяти  мужчин.  (Солдатам.)  Марш  на  посты!
     (Уходит с солдатами.)
Фтататита (провожая его злобным взглядом). Мы еще увидим, кого больше  любит
     Изида - служанку свою Фтататиту или эту римскую собаку!
Часовой (Аполлодору, показывая  пилумом  на  дворец).  Проходи.  Да  держись
     подальше. (Обращаясь к Фтататите.) Подойди хоть на шаг ко мне,  древняя
     крокодилица, и я тебе всажу вот эту штуку (потрясает пилумом)  прямо  в
     глотку.
Клеопатра (из дворца). Фтататита! Фтататита!
Фтататита (смотрит с возмущением наверх). Отойди от окна,  отойди  от  окна,
     здесь мужчины!
Клеопатра. Я иду вниз.
Фтататита (растерянно). Нет, нет! Что ты выдумала! О боги, боги!  Аполлодор,
     прикажи твоим людям взять тюки. И следуйте за мной во дворец, скорей!
Аполлодор. Повинуйтесь домоправительнице царицы.
Фтататита  (нетерпеливо  носильщикам,  которые  нагибаются  поднять   тюки).
     Скорей, скорей, а то она сама придет сюда.

            Клеопатра выходит из дворца и бежит по набережной к
                                 Фтататите.

     О, лучше бы мне не родиться!
Клеопатра (оживленно). Фтататита, ты знаешь,  что  я  придумала?  Мне  нужно
     лодку, сейчас же.
Фтататита. Лодку? Нет, и думать нечего. Аполлодор, поговори с царицей.
Аполлодор (галантно). Прекрасная  царица!  Я  -  Аполлодор,  сицилиец,  твой
     слуга. Я принес тебе  с  базара  на  выбор  три  прекраснейших  в  мире
     персидских ковра.
Клеопатра. Мне сейчас не нужно никаких ковров. Достань лодку.
Фтататита. Что за прихоть? Кататься по  морю  ты  можешь  только  в  царской
     барке.
Аполлодор. О Фтататита! Царственность не в  барке,  а  в  самой  царице.  (К
     Клеопатре.) Самая жалкая посудина в  гавани  станет  царственной,  едва
     нога ее величества коснется борта. (Поворачивается к гавани и кричит  в
     море.) Эй, лодочник. Греби ко дворцу!
Клеопатра. Аполлодор, ты достойный рыцарь мой.  И  я  всегда  буду  покупать
     ковры только у тебя.

          Аполлодор  радостно  кланяется. Над парапетом набережной
          поднимается  весло,  и  лодочник,  бойкий  круглоголовый
          парень,  почти черный от загара, поднимается по ступеням
           справа от часового и останавливается с веслом в руке.

     Ты умеешь грести, Аполлодор?
Аполлодор. Весла мои будут крыльями твоему величеству.

     Куда прикажет отвезти себя царица?
Клеопатра. На маяк. Идем. (Сбегает по ступеням.}
Часовой (преграждая путь пилумом). Стой! Тебе нельзя.
Клеопатра (гневно вспыхивает). Как ты осмелился? 3наешь ты, что я царица?
Часовой. Я повинуюсь приказу. Не велено пропускать.
Клеопатра. Я скажу Цезарю, и он убьет тебя за то, что не повинуешься мне.
Часовой. Он поступит со мной еще хуже, если я  ослушаюсь  моего  начальника.
     Назад!
Клеопатра. Фтататита, задуши его.
Часовой (с опаской глядя на Фтататиту, размахивает пилумом). Не подходи, ты!
Клеопатра (бросается к Аполлодору). Аполлодор, скажи твоим рабам, чтобы  они
     помогли нам.
Аполлодор. Мне не нужна их помощь, повелительница. (Обнажает меч.) Ну, воин,
     выбирай - чем будешь защищаться? Меч против пилума или меч против меча?
Часовой. Римлянин против сицилийца, будь он проклят! На,  получай!  (Бросает
     свой пилум в Аполлодора, который ловко  припадает  на  одно  колено,  и
     пилум со свистом пролетает над его  головой,  не  причинив  ему  вреда.
     Аполлодор с криком торжества нападает на часового, который обнажает меч
     и, защищаясь, кричит.) Эй, стража, на помощь!

          Клеопатра,  замирая  от страха и восторга, прижимается к
          стене  дворца,  где  сидят среди своих тюков носильщики.
          Лодочник в перепуге бросается вниз по ступеням, подальше
          от  поединка,  но останавливается так, что над парапетом
          набережной  видна его голова, и следит за боем. Часовому
          приходится  трудно, так как он боится, как бы на него не
          напала сзади Фтататита. Его искусство фехтовать довольно
          грубо и не блещет изяществом, тем более что, нанося удар
          и отражая выпад Аполлодора, он нет-нет да и замахивается
          на  Фтататиту, чтобы отогнать ее. Центурион снова входит
          с   несколькими  солдатами.  Аполлодор  при  виде  этого
                подкрепления отскакивает назад, к Клеопатре.

Центурион (подходя к часовому справа). Что здесь еще?
Часовой (отд