верь.

     Ты чего ждешь?
Фтататита. Не подобает царице оставаться с глазу на глаз...
Клеопатра (обрывает ее). Фтататита! Или надо принести тебя  в  жертву  богам
     отцов твоих, чтобы ты узнала, что царица Египта - я, а не ты?
Фтататита (негодующе). Вот и ты теперь такая же, как все. Тебе хочется  быть
     тем, что  эти  римляне  именуют  передовой  женщиной.  (Уходит,  хлопая
     дверью.)
Клеопатра (садясь). Ну, Потин,  зачем  старался  ты  подкупить  Фтататиту  и
     проникнуть ко мне?
Потин (смотрит на нее испытующе). Клеопатра, то, что мне сказали, -  правда:
     ты изменилась.
Клеопатра.  Попробуй,  поговори  с  Цезарем  полгода  день  за  днем,  и  ты
     изменишься.
Потин. Все говорят, что ты без ума от этого старика.
Клеопатра. Без ума? Что это такое? Лишилась рассудка? О нет! Я бы хотела его
     лишиться.
Потин. Ты хотела бы лишиться рассудка? Что ты хочешь сказать?
Клеопатра. Когда я была безрассудной, я делала то,  что  мне  было  приятно,
     когда не боялась, что Фтататита побьет меня. Но и тогда я обманывала ее
     и украдкой делала по-своему. Теперь, когда Цезарь дал мне мудрость, мне
     нет дела до того, нравится мне что-то или не нравится: я делаю то,  что
     должно делать, мне некогда думать  о  себе.  Это  не  счастье,  но  это
     величие. Если Цезарь уедет, я полагаю, что сумею управлять  египтянами,
     ибо то, что Цезарь для меня, то я для окружающих меня глупцов.
Потин (пристально смотрит на нее).  Клеопатра,  может  быть,  это  тщеславие
     юности?
Клеопатра. Нет, нет! Это не значит, что я так уж умна, а просто, что  другие
     - слишком глупы.
Потин (задумчиво). Да, это великий секрет.
Клеопатра. Ну, теперь расскажи, что ты хочешь?
Потин (в затруднении). Я? Ничего.
Клеопатра. Ничего?
Потин. Кроме того, чтобы просить тебя вернуть мне свободу. Это все.
Клеопатра. Об этом ты пришел бы молить  Цезаря.  Нет,  Потин,  ты  явился  с
     умыслом, уповая на то, что Клеопатра все еще глупый котенок. А  теперь,
     когда ты видишь царицу, твои замыслы разрушились.
Потин (покорно склоняя голову.) Это так.
Клеопатра (торжествуя). Ага!
Потин (устремляя на  нее  проницательный  взгляд).  Так,  значит,  Клеопатра
     поистине царица, она больше не пленница, не рабыня Цезаря?
Клеопатра. Потин, все мы - рабы Цезаря, все в Египте, хотим  мы.  этого  или
     нет. И та, чьей мудрости открыто  это,  будет  властительницей  Египта,
     когда уйдет Цезарь.
Потин. Ты все повторяешь, что Цезарь уйдет.
Клеопатра. А если и так?
Потин. Значит, он не любит тебя?
Клеопатра. Любит? Потин, Цезарь никого не любит. Кого любим  мы?  Лишь  тех,
     кого мы не ненавидим. Все люди чужды нам, все  нам  враги,  кроме  тех,
     кого мы любим. Но Цезарь не таков - он не знает ненависти, он дружит  с
     каждым так же, как он дружит с собаками или детьми. Его доброта ко  мне
     поистине чудо: ни мать,  ни  отец,  ни  нянька  никогда  не  умели  так
     заботиться обо мне, никто не делился со мной так просто своими мыслями.
Потин. Разве это не любовь?
Клеопатра. Любовь? Таков же будет он для любой девчонки, что встретится  ему
     на пути в Рим. Спроси раба его, Британа, он так же  добр  к  нему.  Что
     говорить7 Спроси его коня. Его доброта не такова, чтобы  любить  что-то
     такое, что есть во мне, она просто в природе его.
Потин. Как можешь ты знать, что он не любит  тебя  так,  как  мужчина  любит
     женщину?
Клеопатра. Я не могу заставить его ревновать. Я пыталась.
Потин. Гм! Может быть, мне следовало бы спросить: а ты любишь его?
Клеопатра. Как любить бога? И потом я люблю другого римлянина, я видела  его
     задолго до  Цезаря.  Он  не  бог,  он  человек  -  он  умеет  любить  и
     ненавидеть. Я  могу  заставить  его  страдать,  и  он  может  заставить
     страдать меня.
Потин. И Цезарь знает это?
Клеопатра. Да.
Потин. И не гневается?
Клеопатра. Он обещал послать его в Египет, чтобы угодить мне.
Потин. Не понимаю этого человека.
Клеопатра (с величественным презрением). Тебе -  понять  Цезаря!  Где  тебе!
     (Горделиво.) Я понимаю его - душой.
Потин  (поразмыслив,  с  величайшим  почтением).  Твое  величество  изволило
     допустить меня к себе. Что соизволит сказать мне царица?
Клеопатра. А вот что. Ты думал, что, посадив моего брата на трон, ты  будешь
     править Египтом, ибо ты опекун его, а он малыш и глупец?
Потин. Так говорит царица.
Клеопатра. Царица говорит тебе: Цезарь проглотит и тебя, и Ахилла,  и  брата
     моего, как кошка глотает мышь. Он накинет себе на плечи эту страну, как
     пастух накидывает на себя бурнус. А когда он сделает это,  он  уйдет  в
     Рим, а Клеопатра останется править Египтом от имени его.
Потин (яростно). Этого не будет. У нас тысяча воинов против  его  десяти.  В
     море загоним мы и его и его нищие легионы.
Клеопатра (с презрение и, поднимаясь). Ты  мелешь  вздор,  как  простолюдин.
     Ступай,  веди  свои  тысячи.  И  поторопись,  ибо  Митридат  Пергамский
     недалеко, и он ведет новое войско Цезарю.  Цезарь  сумел  обуздать  вас
     здесь с двумя легионами; посмотрим, что сделает он, когда у него  будет
     двадцать!
Потин. Клеопатра!
Клеопатра. Довольно, довольно! Это Цезарь сбил меня, с толку,  и  я,  следуя
     его примеру, позволила себе говорить  с  таким  ничтожеством,  как  ты.
     (Уходит.)

          Потин,  взбешенный,  идет за ней. Появляется Фтататита и
                             останавливает его.

Потин. Дай мне уйти из этого ненавистного дома.
Фтататита. Ты гневаешься?
Потин. Да падут на  нее  проклятия  всех  богов!  Она  продала  страну  свою
     римлянину затем, чтобы выкупить ее своими поцелуями.
Фтататита. Глупец, разве она не сказала тебе, что  она  ждет,  чтобы  Цезарь
     уехал?
Потин. Ты подслушивала?
Фтататита. Я позаботилась о том, чтобы честная женщина была на страже здесь,
     в то время как ты оставался с ней.
Потин. Клянусь, богами...
Фтататита. Кому здесь нужны твои боги! Здесь правят  боги  Цезаря.  И  какой
     толк, что ты приходишь к Клеопатре? Ты ведь египтянин.  Она  не  желает
     слушать никого из своего народа. Она считает нас детьми.
Потин. Да погибнет она за это!
Фтататита (мрачно). Да отсохнет у тебя язык за такие слова! Иди! Пришли сюда
     Луция Септимия, убийцу Помпея. Он римлянин; может быть,  она  послушает
     его. Ступай!
Потин (зловеще). Я знаю, к кому мне пойти...
Фтататита (подозрительно). К кому же?
Потин.   К   римлянину   помогущественней,    чем    Луций.    И    запомни,
     домоправительница: ты думала, до того как явился Цезарь, что будешь  со
     своей кликой  править  Египтом  от  имени  Клеопатры;  я  воспротивился
     этому...
Фтататита (прерывает его, бранчливо). Да, а ты думал, что ты с твоей  кликой
     будешь править от имени Птолемея?
Потин. Лучше я или даже ты, чем женщина с римским сердцем;  а  это  то,  чем
     стала теперь Клеопатра. Пока я жив, она не будет править. Запомни  это!
     (Уходит.)

          Близится  время  обеда.  Стол  накрыт  на кровле дворца;
          туда-то    и   поднимается   Руфий,   ему   предшествует
          величественный  придворный  с  жезлом;  сзади идет раб и
          несет   на  руках  инкрустированный  табурет.  Преодолев
          бесчисленные   ступени,   они,   наконец,  вступают  под
          внушительную колоннаду кровли. Легкие занавеси протянуты
          между  северными  и  восточными колоннами, дабы смягчить
          жар лучей заходящего солнца. Придворный подводит Руфия к
          одному  из этих затененных мест. Шнур от занавесей висит
                              между колоннами.

Придворный (с поклоном). Римский военачальник будет ожидать Цезаря здесь.

          Раб  ставит табурет около самой южной колонны и исчезает
                               за занавесями.

Руфий (усаживается, он несколько запыхался). Уф! Вот это лестница! Высоко ли
     здесь?
Придворный. Мы на кровле дворца, о любимец побед!
Руфий. Хорошо, что любимцу не нужно карабкаться еще выше.

          С   противоположной   стороны,   пятясь,  входит  второй
                                придворный.

Второй придворный. Цезарь идет.

          Входит  Цезарь.  Он  только  что выкупался и облачился в
          новую  пурпурную  шелковую  тунику;  вид у него сияющий,
          праздничный.  За ним идут два раба и несут легкое ложе -
          нечто  вроде  скамьи,  украшенной  тонкой  резьбой.  Они
          ставят  его возле самой северной из затянутых занавесями
          колонн   и   исчезают.   Оба  придворных  с  церемонными
          поклонами   следуют  за  ними.  Руфий  встает  навстречу
                                  Цезарю.

Цезарь (подходя к нему). А, Руфий! (Разглядывает его одеяние  с  восхищенным
     удивлением.)  Новая  перевязь!  Новый  золотой  эфес  на  мече!  Да  ты
     подстригся! А бороду - нет, непостижимо уму! (Нюхает бороду Руфия.) Так
     и есть! Клянусь Юпитером Олимпийским, он надушился!
Руфий (ворчливо). Ладно, ведь не для себя же я старался.
Цезарь (нежно). Нет, Руфий, сын мой, для меня, конечно.  Дабы  почтить  день
     моего рождения.
Руфий (пренебрежительно). День рождения! У тебя каждый  раз  день  рождения,
     как  только  надо  умаслить   какую-нибудь   смазливую   девчонку   или
     утихомирить какого-нибудь посла. За последние десять месяцев у тебя  их
     было семь.
Цезарь (сокрушенно). Да, Руфий, это верно. Никак не  могу  отучить  себя  от
     этих маленьких хитростей.
Руфий. Кто обедает с нами, кроме Клеопатры?
Цезарь. Аполлодор, сицилиец.
Руфий. Этот щелкопер?
Цезарь. Полно. Этот щелкопер  -  забавный  враль,  всегда  может  рассказать
     что-нибудь, спеть песню и избавляет нас от труда  расточать  любезности
     Клеопатре. Что для нее  два  таких  старых  политика,  эдакие  лагерные
     медведи вроде нас с тобой? Нет, Аполлодор в компании - чудесный  малый,
     Руфий, чудесный малый.
Руфий. Да, он немножко плавает, немножко фехтует... Мог бы и хуже быть.  Вот
     если бы он еще научился держать язык на привязи!..
Цезарь. Да пощадят его от этого боги. Ох, эта жизнь воина!  Скучная,  грубая
     жизнь - жизнь дела.  Это  самое  худшее  в  нас,  римлянах.  Труженики,
     работяги, пчелиный рой, обращенный в народ.  То  ли  дело  краснобай  с
     таким  умом  и  воображением,  которые  могут  избавить   человека   от
     необходимости вечно что-нибудь делать!
Руфий. Гм, сунулся бы он к требе со всем этим после обеда! Ты замечаешь, что
     я пришел раньше, чем положено?
Цезарь. Н-да, я сразу подумал, что это неспроста. Ну, что случилось?
Руфий. Нас слышат здесь?
Цезарь. Наше уединение располагает к подслушиванию, но это можно  исправить.
     (Дважды хлопает в ладоши.)

          Занавеси  раздвигаются, за ними открывается висячий сад,
          посреди   которого   стоит  празднично  убранный  стол с
          четырьмя  приборами - два на противоположных концах, два
          рядом.  Конец  стола,  ближе  к Цезарю и Руфию, уставлен
          золотыми  ковшами  и  чашами.  Величественный  дворецкий
          наблюдает за целым штатом рабов, которые суетятся вокруг
          стола.  По  обе  стороны  сада  идут колонны, и только в
          самой глубине - просвет, наподобие большой арки, ведущей
          на  западный  конец  кровли,  откуда открывается широкий
          горизонт.  В  глубине,  посреди  этой арки, на массивном
          пьедестале   восседает   бог   Ра,   с  головой  сокола,
          увенчанный аспидом и диском. У подножия его стоит алтарь
                         из гладкого белого камня.

     Ну вот, теперь нас видят все, и никому не придет в голову подслушивать
     нас. (Садится на ложе, которое принесли рабы.)
Pуфий (усаживаясь на свой табурет). Потин хочет говорить  с  тобой.  Советую
     тебе повидаться с ним: тут какие-то козни среди женщин.
Цезарь. А кто это такой, Потин?
Руфий. Да этот, у которого волосы как беличий  мех,  -  поводырь  маленького
     царька, твой пленник.
Цезарь (досадливо). И он не убежал?
Руфий. Нет.
Цезарь (грозно поднимаясь). Почему? Зачем  ты  стережешь  его,  вместо  того
     чтобы наблюдать за врагом? Разве не говорил я тебе, что пленникам  надо
     всегда давать возможность бежать, если о них нет  особых  распоряжений.
     Ртов у пас и без него немало.
Руфий. Верно! Если бы у тебя было немного здравого смысла и ты  позволил  бы
     мне перерезать ему горло, наши рационы были бы целее. Но, как бы там ни
     было, он бежать не хочет. Три караула грозили  ему,  что  проткнут  его
     пилумом, если он снова  попадется  им  на  глаза.  Что  они  еще  могут
     сделать? Он предпочитает оставаться и шпионить за нами. Так же поступил
     бы и я на его месте, если бы имел  дело  с  военачальником,  страдающим
     припадками великодушия.
Цезарь (которому нечего возразить, садится снова). Гм!  И  он  хочет  видеть
     меня?
Руфий. Да. Я захватил его с собой. Он ждет там (показывает через плечо), под
     стражей.
Цезарь. И ты хочешь этого?
Руфий (упрямо). Я ничего не хочу. Полагаю, что ты поступишь  так,  как  тебе
     нравится. Пожалуйста, не сваливай на меня.
Цезарь (всем видом показывает, что он делает это только из  желания  угодить
     Руфию). Ну, хорошо, хорошо! Давай его сюда.
Руфий  (кричит).  Эй,  стража!  Отпустите  пленника,  пусть  он  идет  сюда.
     (Показывает рукой.) Иди сюда!

          Входит  Потин  и недоверчиво останавливается между ними,
                    переводя глаза с одного на другого.

Цезарь (приветливо). А, Потин! Добро пожаловать! Что у тебя нового сегодня?
Потин. Цезарь, я пришел предостеречь тебя от опасности и сделать  тебе  одно
     предложение.
Цезарь. Брось опасности, давай предложение.
Руфий. А ну тебя с предложениями! Говори, какая опасность?
Потин. Ты думаешь, Цезарь, что Клеопатра предана тебе?
Цезарь (внушителоно). Друг,  я  сам  знаю,  что  думаю.  Переходи  к  твоему
     предложению.
Потин. Я буду говорить прямо. Не знаю, какие неведомые боги дали  тебе  силу
     защищать дворец и  небольшой  клочок  берега  против  целого  города  и
     войска. Мы отрезали тебя от озера Мареотиса, но ты  выкопал  колодцы  в
     соленых морских песках и черпаешь оттуда  ведрами  пресную  воду, и  мы
     узнали, что боги твои непобедимы и что ты можешь творить чудеса. Я ныне
     не угрожаю тебе.
Руфий (насмешливо). Вот как! Очень великодушно с твоей стороны.
Потин. Да будет так. Ты - повелитель. Наши боги послали нам  северо-западные
     ветры, дабы ты остался в наших руках, но ты сильнее их.
Цезарь (ласково понукая его, чтобы он перешел к делу). Да, да, мой друг. Что
     же дальше?
Руфий. Выкладывай приятель. Что у тебя на уме?
Потин. Я хочу сказать, что в твоем лагере есть предательница, Клеопатра...
Дворецкий (у стола провозглашает). Царица!

                           Цезарь и Руфий встают.

Руфий (в сторону Потина). Тебе надо было выложить все это поскорей,  дубина!
     Теперь поздно.

          Клеопатра,   в   роскошнейшем   одеянии,   величественно
          появляется  в арке колоннады и проходит мимо изображения
          Ра   и   мимо   стола   к   Цезарю.   Ее   приближенные,
          возглавляемые   Фтататитой,  присоединяются  к  слугам у
          стола.   Цезарь  предлагает  Клеопатре  свое  место  Она
                                  садится.

Клеопатра (живо, увидев Потина). А он что здесь делает?
Цезарь (усаживается рядом с ней  в  самом  приветливом  расположении  духа).
     Только что начал мне что-то рассказывать о тебе.  Ты  сейчас  услышишь.
     Продолжай, Потин.
Потин (в замешательстве). Цезарь... (Осекается.)
Цезарь. Ну, говори.
Потин. То, что я имею сказать, это для твоего слуха, а не для слуха царицы.
Клеопатра  (подавляя  ярость).  Есть  средства  заставить   тебя   говорить.
     Берегись!
Потин (вызывающе). Цезарь не прибегает к этим средствам.
Цезарь. Друг, когда человеку в этом  мире  не  терпится что-нибудь  сказать,
     трудность не в том, чтобы  заставить  его  говорить,  а  в  том,  чтобы
     помешать ему повторять это чаще, чем нужно.  Позволь  мне  ознаменовать
     день моего рождения дарованием  тебе  свободы.  Прощай!  Мы  больше  не
     встретимся.
Клеопатра (гневно). Цезарь, твое великодушие безрассудно.
Потин (Цезарю). Позволь мне побеседовать с  тобой  с  глазу  на  глаз.  Быть
     может, жизнь твоя зависит от этого.

                     Цезарь величественно поднимается.

Руфий (Потину). Осел! Теперь он пойдет ораторствовать!
Цезарь (ораторским тоном). Потин...
Руфий (прерывая его). Цезарь, обед простынет, если ты заведешь свою  любимую
     проповедь насчет жизни и смерти.
Клеопатра (внушительно). Замолчи, Руфий. Я хочу слушать Цезаря.
Руфий (бесцеремонно). Твое величество уже слышало все это. На прошлой неделе
     ты это повторяла Аполлодору, и  он  думал,  что  это  твое  собственное
     измышление.

          Все  величие  Цезаря мигом исчезает; очень довольный, он
          снова   садится  и  лукаво  поглядывает  на  разъяренную
                                 Клеопатру.

     (Кричит.)  Эй,  стража! Выпустите пленника. Он свободен. (Потину.) Ну,
     марш отсюда! Не сумел воспользоваться случаем.
Потин (запальчивый нрав которого берет верх над его осторожностью).  Я  буду
     говорить.
Цезарь (Клеопатре). Видишь? Никакая пытка не вырвала бы у него ни слова.
Потин. Цезарь, ты открыл Клеопатре искусство,  с  помощью  которого  римляне
     управляют миром.
Цезарь. Увы, они не умеют управлять даже сами собой. Ну и что же?
Потин. Что? Неужели ты так ослеплен красотой ее,  что  не  видишь,  как  она
     жаждет царствовать над Египтом одна и всем сердцем ждет твоего отъезда?
Клеопатра (вскакивая). Лжец!
Цезарь (скандализованный). Что? Спорить? Пререкаться?
Клеопатра (пристыжена, но вся дрожит от  сдерживаемой  ярости).  Нет,  я  не
     унижу себя, не стану возражать. Пусть говорит. (Снова садится.)
Потин. Я слышал это из ее собственных уст. Ты  только  орудие  для  нее:  ты
     должен сорвать корону с головы  Птолемея  и  возложить  на  ее  голову.
     Предать нас  всех  в  ее  руки  и  себя  тоже.  А  затем  Цезарь  может
     отправиться в Рим или во врата смерти, что вернее и ближе.
Цезарь (спокойно). Ну что же, друг, все это так естественно.
Потин (изумленный). Естественно? И тебя не возмущает предательство?
Цезарь. Возмущаться? Что даст мне возмущение, о глупый египтянин? Стану ли я
     возмущаться ветром, когда он леденит меня, или возмущаться  ночью,  что
     заставляет меня спотыкаться в темноте? Стану ли я возмущаться  юностью,
     когда она отворачивается  от  старости,  или  возмущаться  честолюбием,
     которому претит низкопоклонство? Прийти и говорить мне об  этом  -  все
     равно как если бы ты пришел мне сказать, что завтра взойдет солнце.
Клеопатра (она больше не  в  силах  сдерживаться).  Но  это  ложь!  Ложь!  Я
     клянусь!
Цезарь. Это правда, хотя бы ты клялась тысячу  раз  и  верила  тому,  в  чем
     клянешься.

          Клеопатра  уже  не  владеет  собой,  лицо  ее  судорожно
                              передергивается.

     (Желая  загородить  ее,  Цезарь встает и обращается к Потину и Руфию.)
     Идем,  Руфий,  проводим  Потина  мимо  стражи.  Мне  нужно сказать ему
     несколько  слов.  (Тихо.)  Нужно  дать  царице  время  овладеть собой.
     (Громко.)  Идем.  (Уводит  Потина  и Руфия, беседуя с ними по дороге.)
     Скажи друзьям твоим, Потин, пусть они не думают, что я противник того,
     чтобы разумно уладить дела в стране...

                    Они уходят, и конца фразы не слышно.

Клеопатра (сдавленным шепотом). Фтататита, Фтататита!
Фтататита  (бросается  к  ней  и  успокаивает  ее).  Успокойся,   дитя,   не
     расстраивайся...
Клеопатра (прерывает ее). Нас кто-нибудь слышит?
Фтататита. Нет, голубк