ьшого и указательного пальцев, показывали, какая  она
огромная, эта жемчужина.
     - Кино разбогатеет,-  перебивая  один  другого,  говорили  соседи.-
Такой жемчужины еще никто не видел.
     Доктор сделал удивленное лицо.
     - Первый раз слышу. А где ты держишь  свою  жемчужину?  В  надежном
месте? Хочешь, я спрячу ее у себя в сейфе?
     Кино прикрыл глаза веками, и на скулах у него проступили желваки.
     - Место надежное,- сказал он.- Завтра я продам ее и заплачу вам.
     Доктор пожал  плечами,  но  его  слезящиеся  глаза,  не  отрываясь,
смотрели в глаза Кино. Он был уверен, что жемчужина спрятана в хижине, и
следил, не взглянет ли Кино на то место, где она зарыта.
     - Будет очень жаль, если жемчужину украдут у тебя до того,  как  ты
ее продашь,- сказал доктор и заметил, что Кино невольно метнул взгляд на
пол, к угловой стойке хижины.
     Когда доктор ушел и соседи нехотя разбрелись по домам, Кино  присел
на корточки у тлеющих в ямке углей и стал прислушиваться к ночным звукам
- к шороху легкой прибрежной волны и лаю собак где-то вдалеке, к шелесту
ветерка на крыше тростниковой хижины и к приглушенным  голосам  соседей,
доносившимся из других хижин поселка. А голоса не умолкали,  потому  что
сон у этих людей прерывистый: они  проснутся  среди  ночи,  поговорят  и
опять засыпают. И, посидев у тлеющего костра еще несколько  минут,  Кино
встал и подошел к двери.
     Он втянул ноздрями воздух  и  прислушался,  не  подползает  ли,  не
крадется ли кто, и его глаза впивались в ночную темноту, ибо  Песнь  зла
не стихала, а вместе с ней не стихали ни гнев, ни страх в  сердце  Кино.
Приглядевшись, прислушавшись к ночи, он вернулся  в  хижину,  подошел  к
угловой стойке, откопал жемчужину и, вырыв  под  циновкой  другую  ямку,
положил се туда и прикрыл сверху землей.
     А Хуана, сидевшая у костра, следила за ним недоумевающим  взглядом,
и когда он спрятал жемчужину, она спросила:
     - Кого ты боишься?
     Кино искал слово, нужное для ответа, и, найдя его наконец, сказал:
     - Всех.- И почувствовал, как твердая броня одевает ему сердце.
     Они легли на циновку, и в эту ночь Хуана не стала класть ребенка  в
ящик, подвешенный к потолку, а взяла его к себе и прикрыла ему лицо свой
шалью. И вскоре в ямке для костра один за другим погасли все угольки.
     Голова у Кино горела даже во  сне,  и  ему  снилось,  что  Койотито
научился читать и что теперь он, его сын и  сын  его  народа,  расскажет
своему отцу всю правду. Койотито читал книгу  -  огромную,  величиной  с
дом, буквы в ней были  большие,  каждая  величиной  с  собаку,  и  слова
скакали и резвились по ее страницам. А потом на книгу упала густая тень,
и сейчас же вслед за этим снова зазвучал злой напев, и  Кино  беспокойно
заворочался во  сне,  и  при  первом  же  его  движении  глаза  у  Хуаны
открылись. Кино проснулся, но злой напев все еще пульсировал  у  него  в
ушах, и он
 лежал в темноте, насторожившись всем своим существом.
     И вдруг из дальнего угла хижины до него донесся звук, такой слабый,
что,  может  статься,  это  только  почудилось  ему,  затаенный   шорох,
бесшумная поступь, почти невнятное "х-х" сдерживаемого дыхания. Кино сам
перестал дышать, прислушиваясь, и он знал: то темное, что таится  в  его
доме, тоже не дышит и тоже прислушивается.  Минуту-две  в  дальнем  углу
хижины все было тихо. Кино мог бы подумать, что он ошибся. Но рука Хуаны
предостерегающе подкралась к его руке,  и  тут  звук  послышался  снова:
шорох шагов по утоптанному полу и царапанье пальцами по земле.
     К сердцу Кино  волной  подступил  смертельный  страх,  а  вслед  за
страхом, как всегда,- гнев. Рука его метнулась к груди, туда, где  висел
на шнурке нож, и он вскочил с циновки и, хрипя, фыркая, как  разъяренная
кошка, бросился на то темное, что таилось в углу его  дома.  Он  нащупал
рукой  мягкость  ткани,  ударил  ножом,   промахнулся,   снова   ударил,
почувствовал, что нож распорол ткань, и тут мозг ему пронзило молнией, и
его обожгло взрывом боли. Шорох у порога, быстро удаляющийся топот ног-и
все стихло.
     Кино почувствовал, что со лба у него течет  теплая  кровь,  услышал
зов Хуаны:
     - Кино! Кино!
     И в голосе ее был ужас. Тогда холодное спокойствие пришло  к  нему,
так же стремительно, как минуту назад гнев, и он сказал:
     - Я жив. Здесь больше никого нет.
     Он ощупью пробрался к циновке. А  Хуана  уже  была  у  костра.  Она
раскопала в золе уголек, бросила на него разорванных кукурузных листьев,
подула на них, и по хижине заплясали маленькие  отсветы  огня.  А  потом
Хуана достала из потайного места огарок священной свечки, зажгла  его  и
поставила на камень у костра. Хуана двигалась быстро и тихо напевала все
время. Она намочила край своей шали в воде и вытерла Кино кровь со лба.
     - Ничего,- сказал Кино, но голос  и  глаза  были  у  него  угрюмые,
холодные, и ненависть росла в нем.
     И тогда напряжение, кипевшее в Хуане, прорвалось наружу, губы у нее
сжались тонкой полоской.
     -Эта жемчужина недобрая!- крикнула Хуана. В ней грех!  Она  погубит
нас! - В голосе Хуаны зазвучали пронзительные нотки.- Выбрось ее.  Кино.
Давай раздавим ее жерновом. Давай закопаем ее и забудем то место.  Давай
бросим ее назад в море. Она несет с  собой  беду.  Кино,  муж  мой!  Она
погубит нас!- И в отблесках огня, плясавшего по хижине, губы  и  ресницы
Хуаны дрожали от страха.
     Но во взгляде Кино была непоколебимость, и волю его тоже  ничто  не
могло поколебать.
     - Когда мы еще дождемся  такого?  -  сказал  он.-  Наш  сын  должен
учиться в школе. Он должен разорвать путы, которые держат нас.
     - Она принесет нам гибель! -крикнула Хуана.- Всем нам, даже  нашему
сыну.
     - Молчи,-  сказал  Кино.-  Довольно  говорить.  Утром  мы  продадим
жемчужину, и все, что в ней  есть  недоброго,  уйдет,  останется  только
хорошее. Молчи, жена.- Его темные глаза хмуро уставились на огонь, и тут
он впервые почувствовал, что все еще держит нож в руке, и,  взглянув  на
стальное  лезвие,  увидел  на  нем  узкую  полоску  крови.  Секунду   он
колебался, а потом, вместо того чтобы вытереть нож о  брюки,  счистил  с
него кровь, ударив им в землю.
     Вдали уже начали перекликаться петухи,  и  в  воздухе  потеплело  -
рассвет был близок. Утренний ветер покрывал рябью гладь  речного  устья,
шелестел листвой мангровых деревьев, и маленькие волны все чаще  и  чаще
набегали на мелкую ракушку прибрежной кромки.  Кино  приподнял  циновку,
откопал свою жемчужину и положил ее перед собой.
     И красота жемчужины, зыбко мерцающей  серебром  при  свете  огарка,
обманула его своей прелестью. Она была такая красивая, такая нежная, и у
нее была своя песнь песнь, полная обещаний,  сулящая  радость,  надежное
будущее, покой.  Ее  теплое  свечение  было  как  целебное  снадобье  на
саднящую рану, как стена, ограждающая от обид. Она навсегда  захлопывала
дверь перед голодом. И по мере того, как Кино смотрел на нее,  взгляд  у
него становился все мягче и  напряженность  сходила  с  лица.  Он  видел
маленькое отражение  огарка  в  серебристой  поверхности  жемчужины,  он
слышал чудесную песнь подводного царства,  музыку  рассеянного  зеленого
света на морском дне. Взглянув на него украдкой, Хуана увидела,  что  он
улыбается. И так как они были все же одним существом, одной  волей,  она
улыбнулась вместе с ним.
     И в утро этого дня их приласкала надежда.
-==IV==-
     Не достойна ли удивления зоркость, с какой каждый маленький городок
следит и за самим собой, и за отдельными  единицами,  составляющими  его
целое.  Если  мужчина,  женщина,  ребенок  живет,  придерживаясь  раз  и
навсегда установленных правил, и не нарушает обычаев, не  отличается  от
других мужчин, женщин и детей, не идет  на  риск  новизны,  не  страждет
каким-нибудь недугом и не грозит ни  душевному  покою,  ни  размеренному
течению жизни города, тогда эта  единица  пребывает  в  неизвестности  и
ничем не дает знать о себе. Но пусть только кто-нибудь один сделает  шаг
в сторону от рутины мысли или  от  раз  заведенного,  надежного  порядка
вещей, и нервы горожан сейчас  же  отзовутся  на  это,  нервная  система
города сейчас же придет в действие. И  тогда  каждая  отдельная  единица
сообщается с другими такими же единицами.
     И вот ранним утром по всему городу  Ла-Пас  разнеслась  весть,  что
днем Кино пойдет продавать свою жемчужину. Это стало известно соседям  в
тростниковых хижинах и ловцам жемчуга; это стало  известно  в  китайских
бакалейных лавках; это  стало  известно  в  церкви,  потому  что  служки
перешептывались между собой, делясь последней новостью о жемчужине. Слух
об этом дошел и до монахов; нищие на церковной  паперти  обсуждали  его,
ибо им-то наверняка предстояло вкусить от первых плодов удачи,  выпавшей
на долю Кино. Мальчишки встретили эту новость восторженными криками,  но
больше всех она взволновала скупщиков жемчуга, и  когда  день  наступил,
каждый скупщик уже сидел у  себя  в  конторе  наедине  со  своим  черным
бархатным лотком и кончиками пальцев катал по нему жемчужины  и  заранее
репетировал свою роль в предстоящем событии.
     Издавна принято было считать, что скупщики жемчуга ведут свои  дела
каждый сам по себе и  перехватывают  друг  у  друга  жемчужины,  которые
приносят им на продажу. И когда-то действительно так  и  было.  Но  этот
порядок  не   оправдал   себя,   ибо,   горячась,   скупщики   частенько
переплачивали ловцам жемчуга, и  мириться  с  таким  расточительством  в
конце  концов  не   пожелали.   В   дальнейшем   остался   только   один
скупщик-многорукий скупщик, и люди, которые сидели по своим  конторам  в
ожидании Кино, знали заранее, сколько они предложат  за  его  жемчужину,
сколько надбавят и на какие пойдут ухищрения, чтобы сбить цену.  И  хотя
эти скупщики работали не на процентах, а получали только свое жалованье,
их трепала лихорадка, ими владел охотничий азарт,  потому  что  человек,
которому  по  роду  его  занятий  надлежит  сбивать  цену,  торгуется  с
радостью, с восторгом и сбивает ее настолько, насколько это удается ему.
И так всякий из нас на любом жизненном поприще действует в  полную  меру
своих способностей и выполняет все от него зависящее, что бы мы  там  ни
думали  сами  о  себе.  Скупщик  жемчуга  остается   скупщиком   жемчуга
независимо от того, получит ли он награду за свои труды, повысят ли  его
в должности, удостоят ли похвалы, и самый лучший, самый удачливый  среди
них тот, кто покупает жемчуг по самой низкой цене.
     Солнце, желтое и горячее в то утро, поднимало испарения  с  речного
устья и  с  Залива  и  серебристо-дымчатымь  шарфами  развешивало  их  в
воздухе, а воздух дрожал, даль расплывалась в нем. К  северу  от  города
над Заливом стоял мираж - отображение горы, которая была  больше  чем  в
двухстах  милях  отсюда,  и  отвесные  склоны  этой  горы  были  укутаны
сосновыми лесами, а  над  линией  лесов  она  вздымалась  в  небо  голой
скалистой вершиной.
     В утро этого дня лодки лежали на берегу, никто не  вышел  на  ловлю
жемчуга, ибо в городе ожидались важные события, надо было присутствовать
при них и видеть собственными глазами, как Кино  пойдет  продавать  свою
огромную жемчужину.
     В  утро  этого  дня  обитатели  тростниковых  хижин  засиделись  за
завтраком, и каждый из них говорил о том, что  бы  он  сделал,  если  бы
жемчужина досталась ему. И один человек сказал, что он принес  бы  ее  в
дар святому отцу в Риме. Другой - что он уплатил бы за помин  души  всех
своих родственников на тысячу лет вперед.  Третий  предпочитал,  выручив
деньги  за  жемчужину,  раздать  их  беднякам   Ла-Паса,   а   четвертый
прикидывал, сколько можно сделать добра на такую большую сумму, скольких
можно осчастливить, выручить, спасти. Соседи надеялись, что  свалившееся
на Кино богатство не вскружит ему голову, не превратит его  в  черствого
богача, не привьет ему  дурных  черенков  от  дичка  скупости,  злобы  и
бессердечия. Ибо Кино  любили  в  поселке,  и  было  бы  жаль,  если  бы
жемчужина принесла  ему  гибель.  "У  него  такая  хорошая  жена  Хуана,
говорили соседи,- и такой славный мальчик Койотито, и ведь Койотито - не
последний, будут и другие дети. Неужели огромная  жемчужина  погубит  их
всех?"
     Для Кино и Хуаны утро этого дня было лучшим за всю их жизнь, и  они
могли сравнить его только с тем днем, когда родился Койотито. Этот  день
положит начало всем последующим. И они будут говорить: "Это было за  два
года до того, как мы продали жемчужину". Или: "Эго было  спустя  полтора
месяца после того, как мы продали жемчужину". Хуана решила, что в  такой
день можно на все махнуть  рукой,  и  она  одела  Койотито  в  платьице,
которое береглось к его крещению, когда будет чем заплатить за крещение.
И Хуана расчесала волосы, вплела в косы красные  ленты,  завязала  концы
бантиками и нарядилась в свою  свадебную  юбку  и  кофточку.  Когда  все
приготовления  подошли  к  концу,  солнце  уже  высоко   поднялось   над
горизонтом. Рубашка и брюки у Кино были хоть и рваные, но, чистые,  и  в
этот день он последний раз надевал на себя лохмотья. Ибо завтра, а может
статься, даже сегодня у него будет все новое.
     Соседи, посматривавшие сквозь щели в стенах на дверь  хижины  Кино,
тоже были одеты и готовы к выходу. Собираясь вместе с Кино и Хуаной идти
продавать жемчужину, никто из них  не  испытывал  ни  малейшего  чувства
неловкости. Так и следовало поступить в этот знаменательный  день,  надо
быть сумасшедшим, чтобы не пойти вместе с Кино и  Хуаной.  Останься  они
дома, это можно было бы счесть чуть  ли  не  знаком  недружелюбия  с  их
стороны.
     Хуана бережно надела шаль на голову, и один ее  конец  спустила  по
правому боку и перекинула через правую руку, так  что  получилось  нечто
вроде маленькой люльки, и в эту люльку она посадила Койотито - пусть все
увидит, и не только  увидит,  а  может  быть,  и  запомнит.  Кино  надел
широкополую соломенную шляпу и потрогал тулью рукой - все ли в  порядке,
ибо надевать ее следовало не на затылок и не набекрень, как любит носить
шляпы бесшабашная, неженатая  молодежь,  и  не  прямо,  как  носят  люди
пожилые, а чуть на  нос,  что  должно  было  подчеркивать  напористость,
деловитость и силу воли ее обладателя. О многом можно  судить  по  тому,
как сидит у человека шляпа на голове!  Кино  сунул  ноги  в  сандалии  и
завязал ремешки. Огромная жемчужина была завернута в кусок мягкой  замши
и положена в кожаный мешочек - в нагрудный карман. Кино аккуратно скатал
одеяло в длину, перебросил его через левое  плечо,  и  теперь  они  были
готовы - все трое.
     Полный достоинства. Кино вышел из своей хижины,  а  следом  за  ним
Хуана с Койотито на руках. И на промытой отливом дороге к  ним  один  за
другим  присоединились  соседи.  Хижины  извергали  на  улицу  взрослых,
выплескивали детей. Но цель этого  шествия  была  такая  серьезная,  что
только один человек шагал рядом с Кино, и это был его брат Хуан Томас.
     Хуан Томас наставлял младшего брата.
     - Смотри, как бы тебя не обманули. Надо действовать осмотрительно,-
говорил он.
     - Очень осмотрительно,- согласился с ним Кино.
     - Мы не внаем, сколько платят за жемчуг в других городах,-  говорил
Хуан Томас.- Как угадать настоящую цену, если  нам  неизвестно,  сколько
скупщик получит за твою жемчужину в другом городе?
     - Ты прав,- сказал Кино.- Но откуда нам это знать? Мы живем  здесь,
мы не знаем, что делается в других местах.
     Чем ближе они  подходили  к  городу,  тем  больше  и  больше  росла
сопровождающая их толпа, но Хуан Томас продолжал  говорить,  потому  что
его мучило беспокойство.
     - Когда тебя еще не было на свете. Кино,- говорил он,- старики  все
думали, как сделать, чтобы получать больше денег за жемчуг. И они решили
найти человека, который возил бы жемчуг в столицу и продавал бы его  там
и получал бы плату за свои труды.
     Кино склонил голову:
     - Знаю,- сказал он.- Это было мудрое решение.
     - И такого человека нашли,- продолжал Хуан Томас.- Все  отдали  ему
свои жемчужины и отправили его в путь. И с тех пор он как в воду  канул,
а вместе с ним и жемчуг. Тогда нашли другого человека, и его тоже отпра-
вили в большой город, и он тоже исчез. После этого старики отказались от
своей затеи, и все пошло по-прежнему.
     - Знаю,- сказал Кино.- Я помню, как наш отец рассказывал  об  этом.
Старики решили мудро, но религия не позволяет так делать.  Об  этом  нам
говорил священник.  Пропажа  всех  жемчужин  была  возмездием  тем,  кто
захотел сменить свое место на лучшее. Священник объяснил нам, что каждый
мужчина и каждая женщина-это воин,  посланный  господом  богом  охранять
чертог Вселенной. Кому положено нести стражу на крепостном валу, кому  -
во тьме подземелья. Оставлять свой пост не дозволено и бегать с места на
место тоже не дозволено, ибо тогда силы ада  восстанут  и  чертог  будет
разрушен.
     - Я слышал эту проповедь,- сказал Хуан Томас,- Он читает ее  каждый
год.
     Братья чуть прищурились, так, как щурился весь их народ  -  и  сами
они, и прадеды, и прапрадеды их - вот уже четыреста лет, с  того  самого
дня, когда эту страну заполнили  чужеземцы,  всезнающие,  всевластные  и
готовые в любую минуту подкрепить порохом свои знания  и  власть.  И  за
четыреста лет народ Кино научился  отгораживаться  от  них  только  чуть
заметным прищуром глаз, чуть заметными складками у рта и отчужденностью.
Ничто не  могло  разрушить  эту  ограду,  ничто  не  могло  помешать  им
оставаться самими собой под ее защитой.
     Нарастающая  толпа  двигалась  торжественным  шагом,  чувствуя  все
значение этого дня,  и  если  кто-нибудь  из  ребятишек  затевал  драку,
поднимал крик или плач, срывал шляпу с головы у сверстника и взъерошивал
ему волосы, взрослые шикали на озорников и смиряли их. Настолько  важные
события ожидались в этот день, что один дряхлый старец тоже  примкнул  к
процессии, восседая на могучих плечах своего внука.  Процессия  миновала
тростниковые хижины и вступила в город с кирпичными и каменными  домами,
где улицы были чуть пошире, а вдоль домов  шли  узкие  тротуары.  И  как
накануне к ней примкнули нищие с церковной паперти; ее провожали глазами
лавочники;  маленькие  таверны  опустели,  хозяева  заперли  их  и  тоже
двинулись вместе с толпой. А солнце заливало  город  зноем,  и  тень  на
землю отбрасывали даже мелкие камешки.
     Слух о  приближении  процессии  опередил  ее,  и  скупщики  жемчуга
выпрямились и насторожились, сидя в своих маленьких темных конторах. Они
стали перелистывать какие-то  бумаги,  притворяясь  занятыми  на  случай
появления Кино, и убрали свой жемчуг с глаз долой, ибо не годится, чтобы
мелкие  жемчужины  оставались  на  столе,  когда  рядом  с  ними   ляжет
красавица. Весть о прелести жемчужины, которую несет Кино, уже дошла  до
них. Конторы скупщиков теснились все на одной узенькой улице, окна у них
были снаружи зарешечены, а изнутри закрыты жалюзи, и  оттого,  что  свет
проникал  внутрь  только  сквозь  щели  между  деревянными  планками,  в
конторах всегда стояла мягкая полутьма,
     В одной из контор сидел грузный, неповоротливый человек.  Выражение
лица у него было отечески доброе, 41 взгляд ласковый. Такой  здоровается
приветливо и обязательно за руку, знает множество  анекдотов  -  словом,
душа нараспашку. А какая в нем отзывчивость! Посреди шуток и смеха вдруг
загрустит, вспомнив вашу покойную тетушку, и  смахнет  слезу,  скорбя  о
вашей невозвратимой утрате. В то утро он поставил себе на стол вазу, а в
нее единственный цветок - алый гибискус, и ваза соседствовала  с  черным
бархатным лотком для жемчуга. Лицо у  этого  человека  было  выбрито  до
синевы, руки были чистые, с отполированными ногтями. Дверь  его  конторы
стояла распахнутой навстречу утру, и он напевал что-то себе под  нос,  а
правой рукой проделывал фокус с монетой. Монета пер