р. Собиравшийся понюхать кокаину, Меркулов 
замер с раскрытой коробочкой. 
- Только очень глупый охотник, - Берия выстрелил ему в правый глаз. 
Меркулов навалился грудью на стол. Серебряная коробочка упала на папку дела 
"Самолет", кокаин высыпался из нее. 
Берия послюнил палец, обмакнул в порошок и задумчиво провел им по своей верхней 
десне. 
  
  
Два гибких русоволосых стюарда подавали десерт - фрукты в мандариновом желе, 
когда в салон вошел борткомандир и, приложив руку к сине-белой фуражке, доложил: 

- Товарищ Сталин, наш самолет пересек границу СССР и вошел в воздушное 
пространство Третьего Рейха. 
- Хорошо, - кивнул Сталин и посмотрел на часы. - Сколько еще? 
- Минут сорок и мы на месте, товарищ Сталин. Зачерпнув золотой ложечкой желтое 
желе из хрустальной розетки, Хрущев покосился в иллюминатор: 
- Облачно. 
- В Праге дождь, товарищ Хрущев, - заметил борткомандир. 
- В какой? В Западной или Восточной? - тяжело глянул на него граф. 
- В... обеих, товарищ Хрущев, - серьезно ответил пилот. 
- Не может быть. Это провокация, - покачал головой жующий граф. 
Борткомандир непонимающе стоял посередине салона. 
- Вы свободны, - улыбнулся Сталин. Пилот и стюарды вышли. 
- Пап, а в Праге стену когда построили? - спросил Василий. 
- Сразу после войны, дубина, - томно потянулся Яков. 
- Через трое суток после завершения Потсдамской конференции были заложены первых 
два камня, - ответил Сталин. 
- А почему - два? 
- Потому что Пражская стена строилась взаимными усилиями двух 
держав-победителей: СССР и Германии. Один кирпич положил фон Риббентроп, другой 
- Молотов. 
- А зачем стену делать обязательно через Прагу? - заговорила Веста, натягивая 
мохеровую "трубу" на левретку. - Сделали бы чуть подальше. Там же родственники, 
друзья. И вдруг - живут в разных городах. Если б Москву перегородить по Красной 
площади, это значит - я в Восточной Москве останусь, а Машка Жукова и Натали 
Малиновская - в Западной. Ужас. Зачем обязательно через Прагу? 
- Так войска остановились, stupid girl, - зевнул Яков. 
- Что у тебя по Истории СССР, Василий? - спросил Хрущев. 
- Четыре, граф. Просто... у нас учитель странный какой-то. Интроверт. 
- Не клевещи на Сергея Арнольдовича, - с укором заметила Аллилуева. - Он 
замечательный педагог. 
- Учителей-интровертов наш народ давно уже превратил в лагерную пыль, - произнес 
Сталин. - А историю своей родины надо знать. 
Через сорок минут самолет пошел на посадку и после долгого планирования над 
баварскими Альпами приземлился на личном аэродроме Гитлера близ Берхтесгадена. 
Этот просторный, почти всегда пустой аэродром был обустроен в Альпах после 
произведенного здесь подземного атомного взрыва, расчистившего древние горы. 
Длинное, непривычно ровное поле аэродрома напоминало застывшее горное озеро и 
упиралось в гранитное лицо Гитлера, вырубленное из целой горы усилиями Арно 
Брекера и шести тысяч франко-английских заключенных. 
Умно-сосредоточенное лицо с высоким лбом, горбатым прусским носом, маленьким 
упрямым подбородком и красивыми властными губами со спокойной величавостью 
исполина смотрело на жужжащее белое насекомое, подползающее к нему по посадочной 
полосе. 
Турбины остановились, подъехал трап. 
- Gruss Gott, Deutschland, - встал с кресла и захрустел пальцами Хрущев. 
- Ой, как здесь капитально! - посмотрела в иллюминатор Веста. - Буду на горных 
лыжах кататься. 
- На саночках с мамочкой... - пробормотал Василий, собирая леденцы, выпавшие из 
коробки ему на колени. - Яш, дай закурить. 
- Хуй тебе, - прошептал одними губами Яков, надевая поданный стюардом пиджак. 
- Распорядись насчет экипажа, - кивнул Хрущеву Сталин и первым направился к 
выходу 
Свежий горный ветер приятно охладил его лицо. Сталин шагнул на резиновую 
площадку трапа и с удовольствием вдохнул полной грудью. Внизу вождя страны 
Советов ждали худой, подтянутый Мартин Борман, полноватый, коренастый фон 
Риббентроп и ничем не примечательный командующий лейбштандартом СС "Адольф 
Гитлер" Зепп Дитрих. 
Надежда встала рядом с супругом, и они, неторопясь, спустились по трапу. 
- Guten Tag, Herrschaften! - громко приветствовал встречающих Сталин и уверенно 
ступил на немецкую землю. 
- Herr Gensek! Ich darf Sie im Namen der Regierung des Dritten Reiches 
willkommen heissen! - прохрипел лиловощекий фон Риббентроп, и начались 
рукопожатия. 
Хрущев и дети Сталина присоединились к церемонии. Военный оркестр заиграл гимн 
Советского Союза, все на время замерли; затем Сталин с Риббентропом двинулись 
вдоль шеренги эсэсовского почетного караула. 
В лайнере, тем временем, ниндзя, Аджуба и Сисул быстро и профессионально удавили 
экипаж самолета. 
Подъехали четыре темно-синих "Хорьха". В первом разместились Сталин с супругой и 
фон Риббентроп, во втором Хрущев с Борманом, в третьем дети Сталина с Зеппом 
Дитрихом, в четвертом четверо ниндзя, колонна с золотым шприцем, Сисул и Аджуба, 
поранивший себе руку брошью задушенного стюарда. Два черных мерседеса охраны 
выехали из-под подбородка каменного Гитлера, и эскорт тронулся. 
Дорога на Оберзальцберг плавно вилась серпантином вкруг одной горы, затем 
другой, забираясь выше и выше. Наверху было облачно, туманно и лежал чистый 
снег. Густой ельник обступал серпантин, местами наползали желтовато-серые скалы, 
разверзающиеся пропастями, с мелькающей далеко внизу светлой и темной зеленью 
лугов и предгорий. 
Вскоре эскорт въехал на просторное плато, большую часть которого занимала 
сумрачная громада "Бергхофа" - замка рейхсканцлера Третьего Рейха Адольфа 
Гитлера. 
Выстроенный по проекту Шпеера в стиле нео-готики, замок потрясал своим 
нечеловеческим размахом и удивительной архитектурой: словно кусок чудовищных сот 
соорудили здесь невиданные огромные пчелы, и, не наполнив их небесным медом, в 
испуге покинули навсегда, уступив во владение одному из самых великих и 
необычных людей Земли. 
Машины въехали в раскрывшиеся позолоченные ворота замка, обогнули громадный 
фонтан, изображающий борьбу титанов с богами, и остановились возле широкой 
мраморной лестницы парадного входа. Черные эсэсовцы отворили дубовые готические 
двери, и по серо-голубому мрамору сошел вниз Адольф Гитлер. 
Высокий, худощавый, он был похож лицом на свое казенное изваяние в 
Берхтесгадене. Длинные прямые волосы пепельного цвета доходили рейхсканцлеру до 
узких плеч. На нем был темно-синий френч, переходящий в узкие галифе с высокими 
сапогами. 
- Mein her zlicher Freund! - произнес Гитлер мягким низким голосом, и его 
большие нервно-бледные руки пианиста сомкнулись вокруг смуглой руки Сталина. 
- Mein teurer Freund! - Сталин накрыл ладони Гитлера своей левой рукой. 
Они молча смотрели в глаза друг другу. Гитлер был голубоглазым. Карие глаза 
Сталина здесь, в высокогорье Альп, слегка посветлели. 
- Йа очшень рат! - произнес Гитлер и улыбнулся своей неуловимой магической 
улыбкой. 
- Ich auch, mein Freund! - ответил Сталин, улыбаясь с мягкой искренностью. 
Порыв горного ветра пошевелил пепельные волосы Гитлера, качнул стоячий ворот 
сталинского плаща. Пальцы их расстались. Гитлер поцеловал руку Надежде, 
поприветствовал остальных и плавным жестом дирижера пригласил гостей войти. 
Все поднялись по лестнице, переступили кованый порог замка с выбитым на нем 
"BLUT UND BODEN" и оказались в огромном гостевом зале, напоминающем внутренность 
готического храма. Восьмигранные колонны из черно-красного обсидиана 
поддерживали острые арки терракотового потолка, эсэсовцы в белой униформе стояли 
по углам, а в центре на красном гранитном полу возвышалась вырубленная из 
горного хрусталя обнаженная Новая Германия с мечом в правой руке, руной 
"Пробуждение" в левой и с золотым венком на голове. 
После непродолжительного обмена ритуальными фразами Гитлер пригласил прибывших 
пожаловать в гостевые апартаменты замка, чтобы они смогли "отдохнуть после 
неестественного преодоления земного пространства. В 23.00 он ждал их на ужин в 
Небесном зале. 
Сталину и Надежде были отведены апартаменты из семнадцати великолепных комнат, 
отделанных в классическом венском югендштиле и убранных живыми цветами из 
всемирно известной оранжереи фюрера. 
Дойдя до сиренево-золотой гостиной с гнутой мягкой мебелью, кланяющимся какаду и 
четырьмя полотнами Густава Климта, Надежда захотела выпить зеленого чая. Сталин 
поцеловал ее и с чемоданчиком в руке двинулся дальше по прелестной анфиладе, 
пока не оказался в спальне изумрудного плюша. Верный Сисул затворил за ним 
зеленые двери и привычно лег перед ними на пол. Сталин поставил чемоданчик на 
камин, не раздеваясь, бросился на серебристо-зеленую кровать и заснул неглубоким 
сном вождя. 
  
  
К одиннадцати вечера в Небесном зале "Бергхофа" все было готово к приему. 
Едва семья Сталина приблизилась к перламутровой входной арке зала, как 
церемониймейстер в белом эсэсовском мундире с аксельбантами трижды стукнул 
стальным жезлом по мраморному полу и выкрикнул высоким чистым голосом: 
- Seine Exzellenz - Josef Stalin und seine Familie! 
Камерный оркестр заиграл увертюру из "Тристана и Изольды". 
Сталин с Надеждой неспешно вошли в зал. Василий, Веста и Яков с чемоданчиком 
следовали за родителями. 
Круглый Небесный зал простирался вокруг и над ними во всем своем великолепии. 
Бледно-голубой мрамор пола плавно перетекал в синюю яшму стен, стягивающуюся к 
огромному овальному небесному куполу темно-фиолетового Лабрадора. Небесная сфера 
светилась алмазными звездами, Млечный путь, переливаясь, пересекал ее. Стальная 
свастика, удерживаемая невидимыми магнитами, парила под Полярной звездой, 
медленно вращаясь. В громадном окне зала виднелись Альпы, освещенные луной. 
Настоящие звезды скупо поблескивали над ними. 
В зале, с бокалами шампанского в руках, стояли Гитлер, его жена Ева Браун, фон 
Риббентроп, Борман, Геринг с супругой Эмми, личный врач Гитлера доктор Морелль, 
кинорежиссер Лени Рифеншталь и граф Хрущев. 
Гитлер поставил недопитый бокал на поднос эсэсовскому слуге и, распростерши 
длинные руки с выбивающимися из узких рукавов синего фрака кружевными манжетами, 
пошел к Сталину, громко стуча по мрамору высокими каблуками туфель с золотыми 
шпорами. Тонкая, затянутая в леопардовое платье Ева последовала за ним. 
Сталин и Надежда были в белом. 
- Nadja! Josef! - Гитлер прикоснулся своими властными губами к белой перчатке 
Надежды, сжал руку Сталина. - Ich bin so glucklich, meine bezaurbende Freunde! 
Macht es Ihnen nichts aus, dass Sie hier in den Bergen fur einen Augenblick den 
Boden unter den Fussen verlieren? 
Ответно сжимая руку Гитлера, Сталин тепло улыбнулся и выдержал паузу, собираясь 
с удовольствием нырнуть в сумрачный омут немецкого языка, хорошо знакомого ему 
еще со времен брест-литовского детства. В семье вождя все, за исключением 
Василия, прекрасно говорили по-немецки. 
- Напротив, Адольф. Здесь поневоле почувствуешь себя изгнанником Валгаллы. А это 
- весьма комфортное чувство, - сочно, с легким берлинским акцентом проговорил 
Сталин. 
- Изгнанником? Не обитателем, а всего лишь изгнанником? - засмеялся Гитлер. - Ты 
оценила, Ева, эту большевистскую иронию? 
- Вполне, милый. Здесь я ощущаю себя кем угодно, только не небожительницей... 
Nadine, дорогая, - Ева прикоснулась своей щекой к щеке Надежды, - ты 
обворожительна! 
Обе пары были "на ты" со времени Потсдамской конференции, положившей начало 
великой советско-германской дружбы и новому переделу мира. 
- Мы не виделись почти два года, друг мой, - Гитлер взял Сталина под локоть. - И 
это плохо. 
- Очень плохо, - согласился Сталин. - Не только для нас, но и для наших народов. 

- Бог мой! - воскликнул Гитлер, заметив Весту. - Это твоя дочь, несравненная 
Веста? Разрази меня гром! Я видел ее еще ребенком! 
- Я тоже, - улыбался Сталин. 
- Весточка и сейчас ребенок, - сказала Надежда. Веста сделала книксен. 
- Русская красота! Настоящая русская красота! - Гитлер поцеловал руку Весты. - 
Невероятно! Будь у меня такая дочь, я забыл бы про политику. Василий! Яков! - он 
потрепал их по плечам. - Бог не дал мне детей, но наградил способностью любить 
детей моих друзей, как своих. Пока вы здесь, вы все мои дети, помните это! 
- Мы тоже любим вас, господин рейхсканцлер, - ответил Яков. 
- Шампанского! - выкрикнул Гитлер, и слуги засуетились, поднося бокалы на синих 
подносах. 
- За великого Сталина, моего лучшего друга и неизменного соратника в нашей 
героической борьбе по освобождению Человека! - провозгласил Гитлер. 
Все выпили. 
Сталин взял новый бокал: 
- За Новую Германию, разбуженную гением Адольфа Гитлера! 
Все снова выпили. 
К Сталину подошли Геринг с супругой и Лени Рифеншталь. 
- Рад приветствовать вас, господин генеральный секретарь, - склонил худощавую, 
редковолосую голову двухметровый, тонкий как жердь Геринг. 
- Здравствуйте, Геринг, - пожал ему руку Сталин. - Когда наконец ваши доблестные 
"Люфтваффе" осыпят дядю Сэма атомным поп-корном? 
- Не спрашивай Германа об этом, - притворно-страдальчески вздохнул Гитлер. - 
Сейчас его больше заботит гражданская овиация. 
- Правда? 
- Да, да. Он проектирует пассажирский лайнер для охотников. Какой уж тут атомный 
поп-корн! 
Все рассмеялись, а Геринг дважды тряхнул своей вытянутой головой. 
- Лени! - Сталин протянул руки к Рифеншталь. 
- Мой дорогой, мой любимый Иосиф Сталин! - Лени поцеловала его в обе щеки. - 
Атлас, держащий русское небо! Повелитель моей любимой страны! 
- Любимой - после Германии, надеюсь? - Сталин с удовольствием разглядывал ее 
маленькое, смуглое лицо с азиатскими раскосыми глазами. 
- Не надейся, Иосиф, - вздохнул Гитлер. - Лени теперь больна русской темой. 
- Это до тех пор, пока она не сделает фильм о России! - усмехнулся Сталин. 
- Я готова хоть сейчас! - воскликнула Рифеншталь. - Но где идея? Где импульс? Я 
не могу снимать просто Россию! У меня так всегда, - она взяла Сталина под руку и 
быстро заговорила: - Я снимаю то, что меня потрясает. В "Триумфе воли" это был 
Гитлер, в "Олимпии" - спорт, в "Атомной эре" - ядерный гриб над Лондоном. Но в 
России меня потрясает все! А мне нужен конкретный импульс. 
- Он стоит перед тобой! - Гитлер указал бокалом на Сталина. 
- Сталин запрещает снимать себя, тебе это известно, Адольф, - нервно тряхнула 
прямыми черными волосами Лени. 
- Это правда, - чокнулся с ней Сталин. 
- Сделай фильм о внутренней свободе в России, - серьезно проговорил Гитлер. - 
Это и будет первый документальный фильм о Сталине. 
- Хватит о вождях, давайте о народе, - Сталин взял с подноса бокал, протянул 
Лени. -В "Триумфе воли" вы потрясли трон великого Эйзенштейна. Ни в одном фильме 
народные массы не источают такую сильную любовь. 
- В "Броненосце Потемкине" они источают потрясающую ненависть! - сверкнула 
глазами Лени. 
- А от любви до ненависти - народу один шаг, - с идиотской улыбкой заметил 
доктор Морелль - Поэтому оба фильма великие. Они как... два сапога какого-то 
страшного Гулливера. Два сапога! А уж он-то в них так и шагает, так и шагает! 
Айн-цвай! Айн-цвай! 
- Я жду inspiration, Иосиф, - произнесла в бокал Лени, не обращая внимания на 
Морелля. 
Оркестр играл Моцарта. 
Вдруг бокал с шампанским выскользнул из рук фюрера и громко разбился об пол. 
Гитлер посмотрел в дальний конец зала, присел и хлопнул себя ладонями по 
коленям: 
- Блонди! Мальчик мой! 
Огромный лимонно-белый дог кинулся через весь зал к своему хозяину. Две другие 
собаки - французский бульдог Негус и мопс Штази флегматично дремали на бархатных 
подушках. 
- Я тебя еще не трогал сегодня, - Гитлер опустился на колено и сделал знак 
оркестру. 
Музыканты прекратили играть. 
Подойдя к коленопреклоненному хозяину, дог лизнул его в бледную щеку. Гитлер 
плавно поднял свои бессильно висящие вдоль тела руки. 
Дог вздрогнул и оцепенел. 
В зале наступила абсолютная тишина. Ладони Гитлера зависли над головой дога и 
раскрылись длинными пальцами, как раскрываются диковинные тропические цветы. 
До этого мгновения руки фюрера были руками обыкновенного человека, сейчас же они 
преобразились и стали теми самыми Великими Руками Гитлера, от которых трепетал 
весь мир. 
Собака стояла словно чучело под сенью этих необыкновенных рук. Незримое 
напряжение пошло от них, все присутствующие замерли. 
- Я тебя еще не трогал сегодня, - снова произнес Гитлер. 
Вокруг его рук возникло слабое зеленоватое свечение и синие искры задрожали на 
кончиках пальцев. Пальцы сжались, разжались и окостенели в каноническом 
положении "рук Гитлера", словно сжимая два невидимых шара. Концы пальцев сильнее 
заискрили синим. 
Сталин улыбнулся. 
Это были руки Гитлера, руки его друга, разделившего с ним послевоенную 
старушку-Европу. Руки, на силе которых держался Третий Рейх. 
Собака стояла, не шелохнувшись. Ее желто-белая голова, освещенная сине-зелеными 
всполохами, казалась отлитой из неземного стекла. Черные влажные глаза 
остекленели. 
- Мне надо учиться у тебя, мой друг, - произнес Гитлер бесцветным голосом, 
прикрыв веки, - многому, многому учиться. 
Руки его переливались сине-зеленым огнем. 
Искры впервые вспыхнули на этих юношеских, грязных, исцарапанных руках в 1914 
году в окопах под Верденом после прямого попадания французского снаряда в 
блиндаж, где сидело поредевшее отделение ефрейтора Гитлера вместе со своим юным 
командиром. После страшного грохота и ослепительной вспышки Адольф очнулся в 
центре большой земляной воронки, по краям которой громоздились изуродованные 
бревна и тела солдат. Руками Адольф страшно сжимал свою голову. Тогда 
собственные руки показались ему корнями двух исполинских дубов, кронами уходящих 
в небесную твердь. Могучие корни их впились в полушарии мозга Адольфа с 
божественной беспощадностью, словно дефлорировав его сознание. Зажмурившись, он 
закричал от ужаса. 
А когда открыл глаза, мир был уже другим. В нем не было страшно. Он стал родным, 
как тело Адольфа, и понятием, словно таблица умножения. Адольф отпустил голову и 
посмотрел на руки. В них была такая мощь, что он заплакал от восторга... 
А через несколько стремительно промелькнувших лет Адольф Гитлер стоял на столе в 
переполненной мюнхенской пивной "Хофбройхауз", готовясь впервые в жизни 
применить свою чудесную силу. 
Большой прокуренный зал был переполнен и нестерпимо вонял пивом, вкус которого 
Адольф не переносил с детства. 
Перед Гитлером выступал коммунист Эрнст Тельман - бодрый, чернобородый, 
раскрасневшийся толстяк, более часа сотрясавший аляповатые люстры "Хофбройхауза" 
своим рокочущим басом. Он говорил блестяще, доведя публику до исступления, 
выкрикнул: 
"Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", сунул в рот два пухлых коротких пальца и 
грозно переливчато засвистел, вызвав шквал овации. Мюнхенцы подхватили его на 
руки и стали бережно передавать по залу, словно копченый окорок священной 
свиньи. 
Друзья Гитлера - одноногий Рудольф Гесс и маленький черноволосый Альфред 
Розенберг подтолкнули Адольфа к столу, но он инстинктивно попятился. 
- Адольф, ты должен! - закричал ему в ухо Розенберг. 
- Сейчас или никогда! - хрипел Гесс. Они помогли Гитлеру вскарабкаться на стол. 
Он выпрямился и огляделся. 
На нем был сине-зеленый мундир с белой свастикой на рукаве. 
Кругом сидели и толпились эти жирные, потные баварцы в кожаных штанах, столь 
ненавистные ему, венскому аристократу. От них так несло мочой и пивом, что у 
Адольфа помутнело в глазах. Он понял, что его сейчас обильно вырвет на этот 
залитый пивом дубовый стол. 
- Ну, а ты что нам скажешь, синий глист? - выкрикнул усатый бюргер в шляпе с 
кисточкой, и зал засмеялся. Подавив приступ тошноты, Гитлер сглотнул и произнес 
хриплым слабым голосом: 
- Добрый вечер, соотечественники. Дружный хохот сотряс пивную. 
- Вот образ настоящего наци! - пророкотал из своего "красного" угла Тельман, и 
люстры снова закачались от хохота. 
- Наци - свиньи! Наци - свиньи! - стал скандировать краснощекий Тельман, стуча 
по столу ополовиненной кружкой. 
Зал послушно