ем,
и других цветов.
 - А вот там, в той коробке, у вас случайно не шнурки?
 Подшаффэпрашшиппел:
 - Послушайте, мне не нравится, когда у меня тут все вынюхивают.
 - Но  вы  же не откажете в  шнурке человеку, которому он  действительно
нужен! Это все равно, что отказать голодающему в корке хлеба!
 - Хватит. Не пытайтесь меня разжалобить.
 - А пару ботинок? Вы и ботинки мне продадите?
 - Ну знаете ли! - воскликнул Подшаффэ.-- Вы - нахал!
 - Почему это?
 - У меня ремонт обуви, а не обувной магазин. "Не сутор ультра крепидам"
', как  говорили  древние.  Вы  случайно по-латыни не  понимаете? Ускве  нон
асцендам  анк'ио  сон питторе  адиос амигос аминь 2. Вот  так-то.
Хотя вы не можете этого оценить, вы ведь не священник, а легавый.
 - Откуда вы взяли, скажите на милость?
 - Легавый или извращенец. Хмырь спокойно пожал плечами:
 - Оскорбления! Вот награда  за то,  что  я привел  домой заблудившегося
ребенка! Сплошные оскорбления,-  сказал он неуверенно, без малейшей горечи в
голосе. И добавил, тяжело вздохнув:- А родственнички-то одни чего стоят.
 Подшаффэ оторвал задницу от стула и спросил угрожающе:
 - Чем вам родственники-то не угодили? Что вам не нравится?
 - Да так, ничего. (Улыбнулся.)
 - Нет уж, скажите. Скажите! Чего уж там.
 - Дядюшка-то голубой.
 -  Не  правда!  -  заорал  Подшаффэ.-  Не  правда!  Я запрещаю  вам так
говорить!
 - Вы ничего не можете мне запретить, дорогой мой. Вы мне не указ.
 - Габриель,- сказал  Подшаффэ напыщенно.-  Габриель честный  гражданин,
порядочный, всеми уважаемый человек. Его, кстати говоря, все здесь любят.
 - Соблазнительница он.
 -  Надоели  вы  мне,  только и  знаете,  что  всех  осуждать. Повторяю,
Габриель не голубой, неужели не ясно?
 - А вы докажите,- парировал хмырь.
 - Нет ничего проще,- ответил Подшаффэ.- Он женат.
 ' Пусть сапожник  судит не выше сапога (лат.). 2 До тех пор,
пока не  достигну  (лот.),  и  я также художник  (ит.),  до свидания, друзья
(исп.).
 - Это ничего не значит. Вот Генрих Третий, например, тоже был женат.
 - На ком же это? (Улыбнулся.)
 - На Луизе де Водемон. Подшаффэ испустил смешок.
 - Если бы эта тетка и вправду была королевой Франции, это было бы давно
известно.
 - Это и так известно.
 - Наверное, это по ящику  передавали (гримаса). Вы  что, верите  всему,
что они говорят?
 - Не только по ящику. Это и во всех книгах есть!
 - Даже в телефонном справочнике? Хмырь в замешательстве стушевался.
 - Вот  видите,- добродушно  сказал  Подшаффэ.  И  продолжил в  крылатых
выражениях:
 -  Уж  вы мне поверьте,  не  надо судить о  людях слишком  поспешно. Ну
хорошо, ну выступает Габриель в баре для  педиков в  костюме испанской дамы.
Ну и что? Что из этого? Да, кстати, дайте сюда башмак - я вдену шнурок.
 Хмырь  снял ботинок  и до  тех пор, пока операция  по  замене  не  была
закончена, стоял на одной ноге.
 - Все  это говорит  лишь о  том,- продолжал Подшаффэ,- что  дуракам это
нравится. Когда здоровый парень выходит в  костюме тореадора, все улыбаются,
но когда  здоровый мужик выходит в костюме испанской  дамы, тут уж  народ со
стульев  от хохота падает. Кстати,  это еще не все. Он  там исполняет  танец
умирающего лебедя, как  в Гранд  Опера. В  пачке.  Тут  уж зрители вообще за
животики хватаются. Вы будете утверждать, что это  лишь проявление всеобщего
идиотизма. Согласен, но ведь  такая  работа не хуже  любой другой,  в  конце
концов. Что, я не прав?
 - Ну и работенка,- сказал хмырь.
 - "Ну и работенка",- передразнил его Подшаффэ.- А что,  у вас,  что ли,
лучше?
 Хмырь не ответил. (Оба помолчали.)
 - Готово,- сказал Подшаффэ.- Вот вам башмак с новыми шнурками.
 - Сколько я вам должен?
 - Ничего не должны,- сказал Подшаффэ.- И добавил: - А все-таки вы так .
мне ничего и не сказали.
 - Это несправедливо, ведь я сам к вам пришел.
 - Да, но когда вам задают вопросы, вы н не отвечаете.
 - Какие, например?
 - Вы любите шпинат?
 - Если с гренками - то ничего, но так очень - нельзя сказать.
 Подшаффэ  на минуту  призадумался,  но затем выпустил вполголоса  целую
очередь чертвозьмиев.
 - Что с вами? - спросил хмырь.
 - Дорого бы я дал, чтоб узнать, зачем вы сюда пожаловали.
 - Отвел заблудившуюся девочку домой к родственникам.
 - В конце концов вы заставите меня в это поверить.
 - И я дорого за это заплатил.
 - Мг! Не так уж и дорого,- сказал Подшаффз.
 - Дело здесь совсем не в короле испанского танца и не в принцессе синих
джынзов. (Помолчали.) Все гораздо хуже.
 Хмырь наконец надел башмак.
 - Все гораздо хуже,- повторил он.
 - Что "все"? - испуганно спросил Подшаффэ.
 - Я отвел ребенка домой, а сам - потерялся.
 -  А! Ну  это  -  пустяки,-  с облегчением сказал Подшаффэ.-  Повернете
сейчас налево и чуть-чуть пройдете прямо, до метро. Это совсем несложно, вот
увидите!
 - Дело не в этом. Я себя, себя потерял.
 - Не понимаю,- опять забеспокоился Подшаффэ.
 - Спросите меня о чем-нибудь, спросите! Вы сразу поймете.
 - Но вы ведь на вопросы не отвечаете.
 - Какая несправедливость! Можно подумать, что я про шпинат не сказал.
 Подшаффэ почесал затылок.
 - Ну вот, например...
 И тут же замолчал в полном замешательстве.
 - Ну говорите же, говорите! - настаивал хмырь.
 (Молчание.) Подшаффэ опустил глаза. Хмырь сам пришел ему на помощь:
 - Может, вассыинтирисуит какминязавут?
 - Да,- сказал Подшаффэ.- Именно. Как вас зовут?
 - А вот и не знаю! Подшаффэ поднял глаза.
 - Ну вы даете!
 - Не знаю - и все!
 - Как же так?
 - Как же так? А вот так! Я свое имя наизусть не заучивал. (Молчание.)
 - Вы что, издеваетесь? - спросил Подшаффэ.
 - Почему? Отнюдь нет.
 - Неужели имя обязательно заучивать наизусть?
 - Вот вас, вас как зовут? - спросил хмырь.
 -Подшаффэ,- неосторожно ответил Подшаффэ.
 - Вот видите! Вы же знаете свое имя "Подшаффэ" наизусть!
 - И в самом деле,- пробормотал Подшаффэ.
 - Но  что в моем случае самое ужасное, так это то, что я даже не  знаю,
было ли у меня таковое раньше,- продолжал хмырь.
 - Имя?
 - Имя.
 - Этого не может быть,- пробормотал вконец подавленный Подшаффэ.
 - Может, может, и вообще, что значит "не может", когда так оно и есть?
 - Вы хотите сказать, что у вас никогда не было имени?
 - По всей видимости, нет.
 - А это вам жить не мешало?
 - Не слишком. (Молчание.) Хмырь повторил:
 - Не слишком. (Молчание.)
 - А возраст! - вдруг  встрепенулся Подшаффэ.- Вы что, и сколько вам лет
не знаете?
 - Нет,-  ответил хмырь.- Конечно, не знаю. Подшаффэ  внимательно изучал
лицо собеседника.
 - Вам, наверное, лет... И тут же замолчал.
 - Трудно сказать,- пробормотал он.
 - Правда ведь? Так что, когда вы меня спросили,
 чем я занимаюсь, я действительно не мог вам ответить.
 - Понимаю,- нервно  кивнул Подшаффэ. Послышались жидкие  хлопки мотора.
Хмырь  обернулся. Мимо  проехало старое такси с открытым верхом, из которого
выглядывали Габриель и Зази.
 - Гулять  отправились,-  сказал  хмырь.  Подшаффэ  промолчал. Он хотел,
чтобы хмырь тоже куда-нибудь отправился. А точнее - куда подальше.
 - Остается только поблагодарить вас,- сказал хмырь.
 - Не за что,- ответил Подшаффэ.
 - Так, значит, метро где-то там? (Жест.)
 - Да-да. Туда.
 -  Очень полезно  это  знать,-  сказал  хмырь.- Тем  более  что  сейчас
забастовка.
 - Ну, схему-то  вы  можете  посмотреть  и  не  заходя  внутрь,-  сказал
Подшаффэ.
 И начал громко стучать по какой-то подошве. Хмырюшел.




VIII
 - Ах! Париж! - воскликнул Габриель, с энтузиазмом потирая руки. И вдруг
осекся.- Смотри, Зази! Смотри! Это метро!! - показал он куда-то вдаль.
 - Метро? - переспросила Зази. Нахмурилась.
 - Наземный участок, разумеется,- добавил он слащаво.
 Зази уже хотела было возмутиться, но Габриель опередил ее:
 - Вон там! Посмотри!! Это Пантеон!!! - прокричал он.
 - Это не Пантеон,- сказал Шарль.- Это Дом Инвалидов.
 - Опять за свое? - воскликнула Зази.
 - Ты что, совсем спятил? - заорал Габриель.- Ты хочешь сказать, что это
не Пантеон?
 - Нет, это - Дом Инвалидов,- сказал Шарль.
 Габриель обернулся и посмотрел ему прямо в роговицу глаза.
 -  Ты в  этом  уверен?  - спросил  он.- Ты так  уж в этом уверен? Шарль
молчал.
 - Так в чем же ты так уверен? - не унимался Габриель.
 - Я все понял,-  вдруг заорал  Шарль.-  Это вовсе не Дом Инвалидов, это
храм Сакре-Кер.
 - А ты случайно не хам Крысомор? - игриво поинтересовался Габриель.
 - Мне больно слушать, когда люди в вашем возрасте так  шутят,-  сказала
Зази.
 Они  молча  любовались  открывшейся  панорамой,  потом  Зази  принялась
рассматривать то, что находилось  тремястами  метрами  ниже, если,  конечно,
мерить отвесом.
 - Не так-то и высоко,- заметила она.
 - Да, но разглядеть людей отсюда трудно,- сказал Шарль.
 - Да,-  сказал Габриель,  принюхиваясь,- видно их плохо,  но запах  все
равно чувствуется.
 - Меньше, чем в метро,- сказал Шарль.
 - Ты ведь  никогда  в метро  не  ездишь,-  сказал Габриель.-  Я, кстати
говоря, тоже.
 Желая избежать обсуждения этой травмирующей ее темы, Зази обратилась  к
дядюшке:
 - Что же ты не смотришь? Наклонись - интересно же!
 Габриель сделал попытку заглянуть в зияющую бездну.
 - Черт,- сказал он, отпрянув от края.- У меня от этого голова кружится.
 Он вытер пот со лба и заблагоухал.
 - Я пошел,- сказал он.- Если вам это занятие еще  не надоело, я подожду
вас внизу.
 Он исчез так быстро, что Зази и Шарль не успели даже рты пораскрывать.
 - Я здесь, наверху, уже лет двадцать не был,- сказал Шарль,- хотя людей
сюда возил ой как часто. Но Зази не слушала.
 - Вы почему-то очень редко смеетесь,- сказала она.- Сколько вам лет?
 - А сколько дашь?
 - Молодым вас никак не назовешь: лет тридцать.
 - Накинь еще пятнадцать.
 - Значит, вы еще хорошо сохранились. А дяде Габриелю сколько?
 - Тридцать два.
 - А выглядит он старше.
 - Ты ему только этого не говори, а то он заплачет.
 - Почему? Потому что он занимается гормосес-суализмом?
 - Откуда ты взяла?
 -  Я  слышала, как хмырь,  который меня  домой  привел,  сказал об этом
дядюшке Габриелю.  Хмырь этот  так  и  сказал,  дескать, недолго за это и за
решетку угодить. Ну за гормосессуализм то есть. А что это такое?
 - Это неправда.
 -  Правда, так  и  сказал,-  возмущенно возразила Зази:  она  не  могла
допустить, чтобы хоть одно ее слово ставилось под сомнение.
 - Я не об этом. Неправда то, что этот хмырь говорил о Габриеле.
 -  Что он  гормосессуалист?  Так  что  же  это все-таки значит? Что  он
обливается духами?
 - Вот именно. Это и имелось в виду.
 - За это в тюрьму не сажают.
 - Конечно, нет.
 Они замолчали и на мгновение предались мечтаниям, глядя на Сакре-Кер.
 - Ну а вы, вы - гормосессуалист?
 - Что, по-твоему, я похож на гомосека?
 - Да нет, какой же вы дровосек, вы - шофер!
 - Ты же понимаешь!
 -- Ничего не понимаю.
 - Что, тебе нарисовать, чтоб ты наконец поняла?
 - Вы что, хорошо рисуете?
 Шарль  отвернулся и  целиком  ушел  в созерцание  шпилей церкви  Святой
Клотильды,  построенной  по  проекту  Брокгауза  и  Ефрона.  А  потом  вдруг
предложил:
 - Давай спустимся вниз.
 - Послушайте,- сказала Зази, не трогаясь с места,- почему вы не женаты?
 - Так уж получилось.
 - Тогда почему вы не женитесь?
 - Мне никто не нравится.
 Зази даже присвистнула от восхищения.
 - А вы страшный сноб,- сказала она.
 - Может быть! Но а вот ты, когда  ты вырастешь,  ты  что думаешь, будет
много мужчин, за которых тебе захочется выйти замуж?
 - Минуточку,- сказала Зази,-  о чем мы, собственно, говорим, о мужчинах
или о женщинах?
 - В моем случае - о женщинах, в твоем - о мужчинах.
 - Это совершенно разные вещи,- сказала Зази.
 - Где-то ты права.
 -  Странный  вы человек,- сказала  Зази.-  Сами  толком не  знаете, что
думаете. Наверное,  это страшно утомительно.  У  вас поэтому все время такой
серьезный вид?
 Шарль снизошел до улыбки.
 - Ну а я бы вам понравилась?
 - Ты еще ребенок.
 -  Некоторые уже в пятнадцать лет  выходят замуж, даже  в четырнадцать.
Есть мужчины, которым это нравится.
 - Ну а я? Я бы тебе понравился?
 - Конечно, нет,- простодушно ответила Зази.
 Откушав этой фундаментальной истины, Шарль сделал следующее заявление:
 - Странно, что тебе в твоем возрасте такое приходит в голову.
 - Действительно странно, я и сама не знаю, откуда все это берется.
 - Ну этого я не могу тебе сказать.
 - Почему люди говорят именно то, что говорят, а не что-нибудь другое?
 - Если б  человек  говорил не  то, что хочет сказать,  его  б  никто не
понял.
 -  А  вы  всегда  говорите то,  что  хотите  сказать,  чтоб вас поняли?
...(Жест.)
 - Все-таки совсем  не обязательно говорить то, что говоришь, можно было
бы сказать что-нибудь совсем другое.
 ...(Жест.)
 - Ну ответьте мне, скажите хоть что-нибудь!
 -  У  меня  от  тебя  голова  болит,  и  вообще ты  меня  ни  о  чем не
спрашиваешь.
 - Нет, спрашиваю! Просто вы не знаете, что ответить.
 - По-моему, я еще не готов к семейной жизни,- задумчиво сказал Шарль.
 - Вы же понимаете,- сказала Зази,- не все женщины задают такие вопросы,
как я.
 - "Не все женщины"! Нет, вы только  послушайте! Не все  женщины!  Да ты
еще совсем ребенок.
 - Нет уж, извините, я уже достигла половой зрелости.
 - Хватит. Это уже совсем непристойно.
 - Чего тут непристойного? Это жизнь.
 - Хорошенькая жизнь!
 Пощипывая усы, он опять вяло уставился на Сакре-Кер.
 - У кого-кого, а у  вас должен быть богатый жизненный  опыт. Говорят, в
такси чего только не насмотришься.
 - Откуда ты взяла?
 - Это  я в нашей  газете прочитала, в "Воскресном санмонтронце",  очень
клевая  газетенка, даже для  провинции: там все есть,  и знаменитые любовные
истории,  и гороскоп, в  общем - все. Ну и вот там  писали, что шоферы какой
только  сессуальности  не  повидали,  всех  видов,  всех  сортов. Начиная  с
пассажирок, которые хотят расплачиваться натурой. С вами такое часто бывало?
 - Ладно! Хватит!
 -  На  все  один  ответ:   "Ладно!  Хватит!"  Наверное,  вы  индивид  с
подавленным сессуальным влечением.
 - Боже! Как она мне надоела!
 - Чем возмущаться, лучше расскажите о ваших комплексах.
 - Чего только не приходится выслушивать!
 - Наверное, вы просто боитесь женщин?
 - Я  пошел вниз.  У меня  голова кругом идет. Не  от этого (жест). А от
таких, как ты, девочка.
 На этом он удалился и через  несколько мгновений оказался всего лишь  в
нескольких метрах над  уровнем моря. Габриель  с  потухшим  взором ждал  их,
положив руки на широко расставленные колени. Увидев Шарля без племянницы, он
тут же вскочил, и лицо его приобрело зеленовато-встревоженный оттенок.
 - Неужели ты это сделал?! - воскликнул он.
 - Тогда бы  ты услышал стук  падающего тела,-  невесело пошутил Шарль и
сел рядом.
 - Это што! Это было б ничего. Но зачем ты оставил ее там одну - я  тебя
спрашиваю?!
 - Все равно у выхода ты с ней встретишься. Не улетит же она!
 -  Да, но  сколько она  дров  наломает, пока не спустится вниз (вздох).
Если бы я только мог предположить!
 Шарль  продолжал   молча   сидеть   рядом.   Тогда   Габриель  принялся
разглядывать башню, смотрел на нее долго и внимательно, а потом сказал:
 -  Не  понимаю, почему  Париж всегда сравнивают с женщиной.  С такой-то
штукой посередине.  До того, как  ее  построили,  наверное,  можно  было. Но
теперь!  Это  как   женщины,   которые  превращаются  в  мужчин  от  слишком
интенсивных занятий спортом. Об этом в газетах писали.
 ...(Молчание.)
 - Ты что, язык проглотил? Скажи, что ты об этом думаешь?
 Тогда  Шарль  издал  протяжный,  заунывный  звук,  похожий  на  ржание,
обхватил голову руками и простонал.
 - И он туда же,- простонал он,- и он... Везде одно и то же... Опять эта
сессуальность...  Только  об  этом  и  говорят...  Повсюду...  Все  время...
Омерзительно... Разложительно... Все только об этом и думают...
 Габриель заботливо похлопал его по плечу.
 -  Ты  что,  чем-то  расстроен? -  спросил он  так, между прочим.-  Что
случилось?
 - Это все из-за твоей племянницы... Чтоб она!..
 - Эй, ты! Потише!  -  воскликнул Габриель, отдернул руку  и воздел ее к
небу.- В конце концов это  моя  племянница. Попридержи  язык.  а то и  твоей
бабушке достанется.
 Шарль в отчаянии махнул рукой. Вскочил.
 -  Послушай,- сказал он.- Я, пожалуй,  пойду.  Я  не хочу больше  с ней
встречаться.  Прощай.  И он  ринулся к своей  таратайке. Габриель побежал за
ним:
 - Как же мы домой доберемся?
 - На метро.
 - Тоже мне,  шутник. -  пробурчал Габриель,  отказываясь от дальнейшего
преследования.
 Такси уехало.
 Оставшись стоять посередине улицы, Габриель погрузился в размышления, а
затем сказал следующее:
 -  Ничто  иль бытие,  проблема  вот  лишь  в чем.  То  вниз, то  вверх,
туда-сюда. О человек! Ты столько суетишься, что вот тебя уж нет! Уносишься в
такси,  увозишься  в метро. Но башне этой дела нет  и  Пантеону тоже.  Париж
всего  лишь сон - прекрасное  виденье. Зази виденье лишь, проскользнувшее во
сне  (или  в  кошмаре),  история  же  эта всего  лишь виденье виденья,  сон,
увиденный  во  сне, чуть больше, чем  просто  бред, напечатанный  на машинке
дураком-писателем  (ах!  извините!). Вон там,  подальше, еще чуть дальше, за
площадью Республики -  скопление могил парижан,  которые здесь жили  раньше.
Они поднимались и спускались по  лестницам, ходили взад-вперед по  улицам  -
так  много  суетились, что наконец исчезли. Появились на  свет они благодаря
акушерским щипцам - унес их катафалк, а тем временем башня ржавеет и Пантеон
разрушается  еще  быстрее,  чем  кости  этих  еще  совсем  земных  мертвецов
разлагаются в пропитанной заботами  земле  этого города. Но я-то жив, и  это
все, что знаю. Ибо о таксисте, сбежавшем в своей наемной таратайке, или же о
племяннице,  зависшей  где-то в  трехстах метрах над землей,  или же  о моей
супруге,  нежнейшей  Марселине,  оставшейся  дома, я  знаю в  данный момент,
находясь здесь,  лишь то,  что мог  бы выразить  стихом александрийским: они
почти  мертвы, раз  их со  мною  нет. Что  вижу  я вдали, за лесом сим голов
простоволосых!
 Вокруг него  действительно собрались  туристы, принявшие его за второго
экскурсовода. Все повернулись и стали смотреть в ту же сторону, что и он.
 - А что там,  собственно говоря, виднеется? - спросил один из туристов,
обладавший наиболее глубокими познаниями в области французского языка.
 - Да, что там интересного? - спросил другой.
 - Действительно,- вмешался третий.- На что
 мы    должны   смотреть?    Шомыдолжсмареть?    -    спросил   третий.-
Шомыдолжсмареть? шомыдолжсмареть? шомыдолжсмареть?
 -  Шомыдолжсмареть? - переспросил  Габриель.- Вот,  пожалуйста (плавный
жест), Зази, моя племянница, выходит из башни и направляется к нам.
 Кинокамеры  застрекотали.  Девочку   наконец  пропустили  вперед.   Она
хихикнула.
 - Что, дядюшка? Полный сбор?
 -  Как видишь,- ответил  довольный  Габриель.  Зази  пожала  плечами  и
посмотрела на собравшихся. Не обнаружив среди них Шарля, она тут же выразила
свое недоумение.
 - Отвалил,- сказал Габриель.
 - Почему?
 - Нипачему.
 - Ни почему - это не ответ,
 - Ну уехал, и все тут.
 - Но ведь должна же быть причина?
 - Знаешь, Шарль вообще... (жест).
 - Ты не хочешь мне сказать?
 - Сама не хуже меня знаешь. Тут вмешался какой-то турист:
 -  Мале  бонас хорас коллокамус и вообще ди-цис исти пуэлле the  reao
why thi ma Carle wet away '.
 - Послушай, старик,- сказал ему Габриель.-  Не  суй  свой нос  в  чужие
дела. She kow why ad he other me quite a lot 2.
 - Вот  это да!  -  воскликнула Зази.-  Теперь ты  что,  по-заграничному
заговорил?!
 - Я не нарочно! - ответил Габриель, скромно потупя взор.
 - Мot iteretig 3,- произнес один из туристов. Зази опять
вернулась к волнующему ее вопросу.
 - Да, но я такинипаняла, почему Шарлятвалил? Габриель занервничал.
 -  Потому что ты говорила с ним о вещах, которых он не понимает, ему об
этом еще рано знать.
 ' Мы плохо используем хорошие часы, скажи этой  девушке  (лат.), почему
этот человек Шарль ушел (англ.).
 2 Она знает, почему, и она доставляет мне много беспокойства
(англ.).
 3 Оч