Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
р перегнулся через дверь и спросил у проходящей
мимо медсестры дорогу, потом отпустил тормоз. Моска откинулся на спинку
сиденья и, пока они медленно колесили по территории госпиталя,
уговаривал себя успокоиться.
Теперь он попал в немецкий мир. Тут не было ни военных мундиров, ни
знаков различия, ни армейских машин - кроме той, в которой они ехали. И
вокруг были одни враги - их одежда, их речь, их походка. Вся здешняя
атмосфера была вражеской. Из окна джипа он видел на заборе железные
колючки, ощетинившиеся на внешний мир. Здание родильного отделения
стояло около забора.
Моска вошел в кабинет, где сидела пожилая медсестра. У стены рядом с
ее столом стояли двое в американских военных комбинезонах, но в
вермахтовских фуражках с высокой тульей. Это были водители санитарных
машин.
- Я ищу Геллу Брода, она поступила сегодня утром, - сказал Моска.
Медсестра раскрыла регистрационную книгу.
На какое-то мгновение Моска испугался, что она сейчас скажет: "Нет" -
и его страхи оправдаются.
Но она посмотрела на него и улыбнулась:
- Да. Подождите, я сейчас узнаю.
Пока она разговаривала по телефону, один из водителей обратился к
Моске:
- Мы ее привезли, - и оба улыбнулись ему.
Он вежливо улыбнулся им в ответ и понял, что они ждут от него сигарет
в знак благодарности.
Моска полез в карман, но оказалось, что он отдал водителю джипа
последнюю пачку. Он пожал плечами и стал ждать, что скажет медсестра.
Она положила трубку.
- У вас мальчик.
Моска нетерпеливо спросил:
- С моей женой все в порядке? - И сразу смутился, услышав, что он
произнес слово "жена".
- Да, конечно, - ответила сестра. - Если хотите, можете подождать
здесь и через час вы ее увидите. Она сейчас спит.
- Я подожду, - ответил Моска.
Он вышел на улицу и сел на деревянную скамейку у входа.
Кирпичная стена была вся увита плющом. Он чувствовал аромат цветов из
сада, терпкую сладость, смешанную с красноватым сиянием полуденного
солнца. Медсестры и врачи в белых халатах сновали взад-вперед по зеленой
траве лужаек и входили в красное кирпичное здание. Все вокруг было
чисто, опрятно, нигде на земле не было видно свежих шрамов войны.
Прозрачный воздух наполнился чириканьем недавно родившихся птенцов и
звоном невидимых насекомых. Его охватило ощущение полного покоя, тихого
благополучия, словно железный забор наглухо отгородил этот клочок земли
от шума, грязи и смрада разрушенного города.
Из здания вышли оба водителя санитарной машины и подсели к нему. Эти
сволочи не отстанут, подумал Моска. Ему смертельно хотелось курить.
Он повернулся к одному из них и спросил:
- Есть закурить?
Они оторопели, у того, кого он спросил, буквально челюсть отвалилась.
Моска усмехнулся:
- У меня с собой нет. Я оставлю для вас пару-тройку пачек, когда еще
раз приеду.
Шофер вытащил из кармана темную пачку немецких сигарет и протянул
Моске со словами:
- Если хочешь такую, то...
Моска закурил и, сделав одну затяжку, закашлялся. Оба водителя
захохотали, и тот, кто дал ему сигарету, сказал:
- К ним надо привыкнуть.
Но после первой неудачной затяжки сигарета показалась Моске даже
приятной. Он откинулся на спинку скамейки и подставил лицо лучам
полуденного солнца. И только теперь почувствовал усталость.
- Как она себя чувствовала, когда вы ее везли? - спросил он с
закрытыми глазами.
- Нормально, как все, - ответил шофер, давший ему закурить. На лице у
него было добродушное выражение: эта вечная полуулыбка, похоже, никогда
не слезала с его губ. - Мы их сотнями возим, так что не беспокойся.
Моска открыл глаза и взглянул на него.
- Не слишком-то приятная работа - возить каждый день женщин, которые
кричат и стонут. - И почувствовал отвращение к обоим только за то, что
те видели несчастную, беспомощную Геллу и что на какое-то время она
стала добычей их рук.
Водитель ответил:
- Нет, очень даже здорово возить людей, которые издают какие-то
стоны. На фронте я работал в похоронной команде. Мы ездили на грузовике
по полю и собирали убитых. Зимой трупы совсем были закоченевшие, так что
приходилось складывать их, как поленья, ровными штабелями.
Иногда удавалось чуть согнуть им руки и зацеплять за согнутые руки
соседей, чтобы они не рассыпались, когда штабель получался слишком
высоким.
Другой шофер встал со скамейки и скрылся в дверях.
- Он уже наслышался этих рассказов, - пояснил немец. - Он служил в
люфтваффе, летал на бомбовозах. Ему кошмары снились неделями. Да, так
вот я и говорю... Летом было просто ужасно.
Ужасно! До войны я упаковывал фрукты, в ящики - может, поэтому-то
меня и направили в похоронную команду. Я складывал в ящики апельсины,
импорт там всякий, и часто попадались гнилые, поэтому приходилось их
перебирать и заново упаковывать. Гнилые я бросал в мусорный ящик и
уносил домой. Так вот летом то же самое происходило с мертвецами. Они
были полусгнившие, осклизлые, и их приходилось класть друг на друга.
Получался такой высоченный кузов гнилья. Так что нынешняя работа -
просто прелесть. А там, летом ли, зимой ли, мы работали молча - ничего
интересного, сами понимаете. - И он широко ухмыльнулся.
Моска подумал: ну и сукин же ты сын! Этот парень ему почему-то
понравился, хотя он и почувствовал, что тот изо всех сил старается к
нему подлизаться.
- А я люблю поболтать, - продолжал немец, - так что мне моя работа на
фронте не нравилась. Не то что здесь - тут одно удовольствие.
Сиди рядом с женщиной - она в крик, а я ей: кричи, кричи, все равно
никто не услышит. Когда они плачут, как ваша жена, я говорю: плачь,
плачь, легче станет. У кого есть дети, те должны привыкнуть к слезам.
Это моя шуточка. Я никогда не повторяюсь. Я всегда им рассказываю
что-нибудь новенькое и никогда ничего не выдумываю Так, говорю с ними,
только лишь бы им не было одиноко. Словно я ихний муж.
Моска прикрыл глаза:
- Почему плакала моя жена?
- Слушай, это же чертовски больно! - Немец постарался изобразить
укоризну, но ему удалось только состроить добродушную гримасу, словно
сама фактура его лица не позволяла ему принять иное выражение. - Она
плакала от боли, но это ничего: ты бы видел, какая она была счастливая.
И я тогда подумал: вот счастливчик ее муж. Я ей этого не сказал, я
просто не мог ничего тогда сказать. Я вытер ей лицо влажным полотенцем -
она из-за схваток сильно вспотела и здорово наплакалась. Но, когда она
выходила из моей "санитарки", она мне улыбнулась. Да нет, с ней все было
в ажуре, мне и не понадобилось ей что-то там рассказывать.
Сзади раздался стук в оконное стекло, шофер обернулся, медсестра
подавала ему знаки, приглашая зайти. Немец ушел, и через несколько минут
оба водителя вышли на улицу. Немец пожал Моске руку:
- Ну, всего! Не забудь про наши сигареты, когда приедешь сюда снова.
Они забрались в санитарную машину и медленно поехали к главным
воротам.
Моска снова закрыл глаза, откинулся назад и под согревающими лучами
июньского солнышка задремал. Когда он проснулся, ему показалось, что он
спал довольно долго, даже со сновидениями. За спиной опять стучали по
стеклу. Он обернулся и увидел, что его зовет сестра.
Она сказала ему, на какой этаж и в какую палату идти, и он пулей
взлетел на третий. Подойдя к палате, он увидел в коридоре длинный стол
на колесиках, на столе лежали в рядок около двух десятков белых
сверточков, которые издавали оглушительный ор. Один из этих сверточков
был его сын, и он стал заглядывать им в личики. Из палаты вышла сестра и
собралась укатить стол.
- Вы можете войти, - сказала она ему.
Он толкнул дверь и вошел в просторную квадратную палату с зелеными
стенами, где стояло шесть кроватей. Среди лежащих в палате женщин Геллы
он не увидел. Но потом в углу он заметил кровать настолько низкую, что
она была почти вровень с полом.
Она лежала на спине с открытыми глазами, смотрела на него и была
такой красивой, какой он ее никогда прежде не видел. Ее губы были
красные, цвета крови, а лицо белое, как простыня, с двумя розовыми
пятнами на щеках. Глаза ее сияли, и если бы она не была столь непривычно
безжизненна и неподвижна, трудно было предположить, что лишь несколько
часов назад она произвела на свет дитя. Не забывая о присутствии чужих
людей, он подошел к ней, наклонился и собрался поцеловать в щеку, но она
повернула голову, и его губы встретились с ее губами.
- Ты рад? - прошептала она. Ее голос был хриплым, словно она сильно
простудилась.
Моска улыбнулся и молча кивнул.
- Он такой красивый и такой волосатенький, - прошептала она. - Как
ты.
Не зная, что сказать, он стоял и удивлялся, почему все, что
произошло, доставляло ей такую радость, а его совершенно не трогало.
Вошла сестра и сказала:
- Все, на сегодня хватит, пожалуйста, вы можете приехать завтра в
часы для посещений.
Моска склонился над Геллой и сказал:
- Завтра приду, ладно?
Она кивнула и повернула к нему щеку, чтобы он ее поцеловал.
В коридоре сестра спросила, не хочет ли он посмотреть на ребенка, и
они пошли к стеклянной стене в конце коридора. У стены стояло несколько
мужчин. Они смотрели через стекло на новорожденных, которых по очереди
поднимала и показывала разбитного вида няня, явно получавшая
удовольствие от этих манипуляций, как и от реакции счастливых пап. Она
открыла крошечное окошко в стеклянной стене, и сестра сказала ей:
"Ребенок Брода". Няня ушла и вернулась с маленьким свертком. Она
откинула полог с личика и гордо подняла ребенка над головой.
Моска был потрясен уродством этого существа. Он впервые в жизни видел
новорожденного.
Все личико было в морщинах, крошечные черные глазки почти закрыты, но
все равно метали злобные взгляды на окружающий враждебный мир, а над его
головой, напоминая драную шаль, топорщились клочки черных волос, словно
у какого-то дикого животного.
Рядом с Моской маленький лысый немец восторгался другим ребенком,
которого через стеклянную стену показывала ему другая няня. Моска с
облегчением увидел, что и тот ребенок мало чем отличается от его
собственного. Немец воркующе восклицал:
- Ох, какой миленький, какой махонький! - и причмокивал при этом и
корчил страшные гримасы, пытаясь добиться какого-нибудь ответного жеста
от новорожденного. Моска с изумлением наблюдал эту сцену, потом стал
вглядываться в своего ребенка, пытаясь испытать хоть какие-то эмоции, и
подал няне знак, чтобы она унесла сверток обратно. Няня одарила его
долгим свирепым взглядом - ведь она нетерпеливо ждала проявления его
отцовских чувств.
"Пошла-ка ты на..., няня", - подумал Моска.
Он сбежал по лестнице и пошел по территории госпиталя к воротам. Он
увидел, как Лео медленно пробирается на джипе сквозь толпу выходящих из
ворот немцев. Он остановился около джипа, перешагнул через свернутый
брезентовый верх и спрыгнул на переднее сиденье. Он увидел на коленях у
Лео огромный букет цветов, и, когда их холодный терпкий аромат ударил
ему в ноздри, он вдруг успокоился и почувствовал себя счастливым.
***
Когда они наконец встретили Эдди в "Ратскелларе", тот был уже пьян.
Он сказал Моске:
- Почему ты, сукин сын, не позвонил? Я заставил Инге названивать в
госпиталь, и мне все сказали. Потом звонила твоя хозяйка, я и ей все
рассказал.
- О боже, я забыл! - сказал Моска с глупой улыбкой.
Эдди обхватил его за плечо:
- Поздравляю! Сегодня мы это дело отметим.
Они поужинали, а потом пошли в бар.
- Ну, кто заказывает выпивку - мы или Уолтер? - спросил Лео, словно
от этого многое зависело. Эдди обвел всех отеческим взглядом:
- Сегодня за все плачу я. Насколько я знаю Уолтера, от него даже
сигары не дождешься.
Взгляните на это печальное лицо!
- Господи! - сказал Моска. - Да как же я могу чувствовать себя
счастливым отцом, если мы еще не женаты. Ребенка там даже называют по
фамилии Геллы. Ну и дураком же я себя ощущал. Я уж даже решил сразу
подать заявление.
- Ну вот, - сказал Эдди. - У тебя еще впереди три месяца. А потом,
спустя месяц после свадьбы, можете отправляться в Штаты. Ты что же,
хочешь бросить эту халяву?
Моска поразмыслил над его вопросом.
- Думаю, я смогу все бумаги оформить, но с браком повременить. Я
просто хочу, чтобы все было на мази. Так, на всякий случай.
- Это ты можешь, - согласился Эдди. - Но ведь рано или поздно тебе
придется возвращаться.
Теперь, когда Миддлтоны отвалили, где ты будешь доставать нормальную
еду для жены и ребенка? - он пристально поглядел на Моску. - Ты уверен,
что тебе надо возиться с бумагами? Ты что, уже готов к отправке домой?
Моска обратился к Лео:
- А как ты? Уже решил куда - в Палестину или в США?
- Мне и здесь неплохо, - сказал Лео. И подумал о профессоре. - Но
скоро придется принимать решение.
- Тебе надо ехать со мной, - сказал Моска. - Ты можешь первое время
пожить вместе с нами.
То есть если я найду жилье.
Эдди спросил с любопытством:
- А что ты будешь делать в Штатах?
- Не знаю, - сказал Моска. - Думаю, может; пойду в колледж. Я же
необразованный: пошел в армию прямиком из школы. - Он усмехнулся. - Вы
не поверите, но я отлично учился. Но все же решил пойти в армию. Эдди,
ты же знаешь почему, ты же сам мне вкручивал мозги, когда мы с тобой
тянули солдатскую лямку. А теперь я хочу понять, что вообще происходит.
- Он помолчал, пытаясь найти правильные слова. - Иногда мне хочется
взять пулемет и крушить все вокруг, но я сам не знаю, кого надо крушить.
Иногда кажется, что меня несет прямиком в западню. Как теперь.
Только я хочу что-то предпринять - бац! - нельзя.
Не позволяют. А ведь это мое личное дело. Я вот, к примеру, не могу
жениться на немке. Ну ладно, я-то понимаю, почему армейские против
этого. Мне наплевать на фрицев, но вот тут ничего не могу поделать. Ну,
ладно,.., с ним! - И он выпил.
- Знаете, - продолжал он, - в детстве мне казалось, что люди такие
замечательные. У меня ведь были какие-то представления о мире, а теперь
я уже и вспомнить не могу, что там было. В уличных драках я все
воображал себя этаким героем - как в кино: всегда дрался честно, никогда
не бил лежачего. Чудак, да? Но это все оказалось не взаправду. Теперь
кажется, что та моя жизнь до армии была нереальной. Вот так же казалось
раньше - что война никогда не кончится. Ведь мы знали, что потом
придется воевать с Японией, а потом найдется еще кто-нибудь, с кем
придется воевать. Может, русские. Потом, может, и марсиане. В общем,
всегда будет кто-то, так что домой вернуться не удастся. И вот сейчас
впервые за все время я поверил, что все и в самом деле закончилось, что
мне надо возвращаться домой, в ту вымышленную жизнь или что там было. И
надо опять начинать учиться...
Лео и Эдди смотрели на него с изумлением.
В первый раз Моска говорил с ними столь искренне о своих
переживаниях, и их удивила инфантильность его души, таившейся под маской
худощавого, смуглого, почти жестокого лица. Лео сказал:
- Не бери в голову, Уолтер. Вот начнется у тебя нормальная жизнь -
жена, ребенок, - и все будет о'кей.
- Да хрен ли ты знаешь? - с пьяной злобой спросил вдруг Эдди. -
Просидел восемь лет в концлагере без бабы. Хрен ли ты знаешь?
Лео ответил тихо и презрительно:
- Я знаю одно. Ты сам отсюда никогда не выберешься.
Эдди обалдело посмотрел на него.
- Ты прав, - сказал он. - Черт тебя побери, но ты прав. Я же написал
жене, чтобы она приезжала с ребенком, и все - иначе мне вечно придется
торчать на этом проклятом континенте. Она моя единственная надежда. Но
она спит со своим шефом и думает, что я об этом не знаю. Но я-то ее
вычислил!
Лео сказал Моске:
- Может быть, я поеду с тобой. Впрочем, кто знает, что к тому времени
случится. Не могу же я тут оставаться вечно. Может быть, наши делишки на
черном рынке дадут нам какую-никакую прибыль, и мы сможем вместе начать
свой бизнес, а ты еще и в колледже будешь учиться - как тебе такая
перспектива?
- Это правильно, - вмешался Эдди. - Откройте с Лео бизнес, и ты не
прогадаешь, Уолтер. - Он улыбнулся и увидел, что они его не поняли, а
может, и не услышали, потому что под действием спиртного его язык еле
ворочался. Ему стало стыдно. - Да вы, ребята, фантазируете, - добавил он
и догадался, что разозлился потому, что они вот планируют что-то вместе
и собираются его тут бросить, без всякого, правда, злого умысла, а
просто полагая, что ему тут суждено остаться. И вдруг ему стало их обоих
жалко. Лео - из-за его наивных представлений об окружающем мире, Моску -
из-за того, что тот, испытывая неодолимую ярость, что бушует под маской
его внешне бесстрастного и надменного смуглого лица, ведет, как ему
кажется, нескончаемую битву со всем и вся, битву с единственной целью
сохранить хоть какую-то связь с миром, хоть какую-то опору в жизни,
цепляясь за тонкую, непрочную ниточку... И еще Эдди охватила глубокая
пьяная жалость к самому себе. И, к удивлению Лео и Моски, он уронил
голову на стол и зарыдал. Через мгновение он уснул.
Глава 17
Тучный Вольф с трудом спустился в подвальную квартиру и утомленно
вздохнул, радуясь, что наконец-то укрылся от палящего летнего солнца.
Он сегодня изрядно устал: после месячного отпуска у него накопилось
много работы. Они с женой ездили в Баварию к ее сестре - это был их
последний визит перед отъездом в Штаты. Он пошел прямо на кухню, где
Урсула готовила ужин.
- У них родился мальчик, - сообщил он.
Урсула, обернувшись к нему, радостно воскликнула:
- Да это же здорово! Гелла как раз и хотела мальчика. Она уже
выписалась из госпиталя?
Я хочу навестить ее.
- Она родила сразу же после нашего отъезда, - продолжал Вольф. - У
нее были преждевременные. Она уже три недели как дома. - И подумал: они
же едва знакомы, а Урсула так за нее рада. У него всегда теплело на душе
при известии о рождении у кого-то из знакомых ребенка. Он сам очень
хотел детей - вот только все устроится и... Дети - единственная надежная
штука на свете. Он уж научит их, как постоять за себя. Его дети будут
самые смекалистые в округе, они будут знать, что почем в этой жизни.
- Ничего не слышно о наших брачных документах? - спросила Урсула.
- Они еще не вернулись из Франкфурта, - ответил Вольф.
Это было ложью. Все бумаги уже лежали в столе его рабочего кабинета
на военно-воздушной базе. Но, если бы Урсула об этом узнала, она стала
бы настаивать на немедленном оформлении брака, и им бы пришлось уехать
из Германии спустя месяц после бракосочетания. Но он хотел здесь
задержаться еще на несколько месяцев, чтобы довести до конца свои дела.
За спиной раздался голос отца Урсулы:
- А, Вольфганг, наконец-то вернулся!
Вольф обернулся.
- Тебе звонили. Надо срочно связаться с человеком по имени Хонни.
Старик вернулся из амбара, любовно прижимая к груди здоровенный кусок
окорока. Он положил его на кухонный стол и стал отрезать тонкие ломтики,
чтобы пожарить на них картошку.
Что хорошо, то хорошо, подумал Вольф с кривой усмешкой, старик -
неплохой помощник в доме. И спросил:
- Этот человек просил что-нибудь передать?
- Нет, - ответил отец Урсулы. - Но он сказал, что дело неотложное и
важное.
Вольф пошел к себе в спальню и набрал номер.
На другом конце провода сказали: "Алло" - и он узнал голос Хонни.
- Это Во