Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
еркал квадратный
темный изумруд, вокруг которого поблескивали крошечные бриллианты. Она
вскочила, обвила руками шею Моски и потом показала сокровище его матери.
Но мать с изумлением разворачивала многократно сложенное полотнище из
красного темного шелка, которое с каждым взмахом ее руки делалось все
больше и больше. Наконец мать развернула его во всю длину. Это оказался
гигантский квадратный флаг, в середине которого на белом круге была
изображена черная свастика. Наступило молчание. Находящиеся в этой
комнате впервые видели так близко вражескую эмблему.
- Черт возьми, - сказал Моска, нарушая гробовое молчание, - это же
шутка. Я же хотел, чтобы вы обратили внимание вот на что, - и с этими
словами он поднял с пола небольшую коробочку. Мать раскрыла коробочку и,
увидев белые, отдающие голубизной бриллианты, стала благодарить сына за
подарок. Она сложила флаг в плотный сверток, подняла голубую спортивную
сумку сына и предложила:
- Давай я распакую твои вещи.
- Такие замечательные подарки, - сказала Глория. - Где ты их взял?
Моска усмехнулся и ответил:
- Моя добыча! - произнеся это слово с комичной интонацией, чем снова
вызвал их смех.
Мать вернулась в гостиную, неся огромную кипу фотографий.
- Это было в твоей сумке. Что же ты их нам не показал?
Она села на софу и начала одну за другой рассматривать фотографии,
передавая их потом Глории и Альфу. Пока они обменивались впечатлениями и
спрашивали у него, что это такое и где это снято, Моска подливал себе
виски. Вдруг он увидел, как мать стала пристально вглядываться в одну
фотографию и лицо ее чуть побледнело. Моска замер, пытаясь в страхе
вспомнить, не попали ли в эту кучу порнографические открытки, которые он
собирал в Германии. Но нет, он вспомнил, что распродал их все еще на
корабле. Он увидел, как мать передавала встревожившую ее фотографию
Альфу, и даже разозлился на самого себя за то, что так глупо испугался.
- Ну-ну, - сказал Альф. - И что же сие означает?
Глория подошла к нему и через плечо взглянула на фотографию. Три пары
глаз вопросительно уставились на него Моска наклонился вперед к Альфу и,
увидев, что там, сразу же почувствовал облегчение. Теперь он вспомнил.
Он ехал на башне танка, когда это случилось.
На фотографии был изображен поверженный немецкий артиллерист, который
лежал скорчившись в снегу, и по снегу от его тела до самой кромки
фотографии тянулась черная извилистая ленточка. А на теле убитого, с
винтовкой "М-1" на плече, стоял сам Моска, устремив взгляд прямо в
объектив. Зимняя полевая форма сидела на Моске кургузо и выглядела
нелепо. Под курткой виднелось свисающее, точно юбка, одеяло, в котором
он ножом прорезал дырки для головы и рук. Он был похож на удачливого
охотника, собравшегося унести домой убитую дичь.
Подбитые танки не попали в объектив. Как не попали и обуглившиеся
трупы, разбросанные по белому полю словно мусор. Немец был метким
стрелком.
- Фотографию сделал мой приятель "лейкой", которую мы сняли с этого
фрица, - сказал Моска, взял стакан и понял, что от него ждут дальнейших
объяснений. - Это моя первая жертва, - добавил он, силясь обратить все в
шутку. А получилось так, словно он произнес "Эйфелева башня" или
"египетские пирамиды", чтобы пояснить, на фоне чего его снял приятель.
Мать стала рассматривать остальные фотографии.
- А это где? - спрашивала она.
Моска присел рядом с ней.
- Это в Париже. Моя первая увольнительная. - Он обнял мать.
- А это? - спросила мать.
- В Витри.
- А это?
- В Аахене.
А это? Это? Это? Он перечислял названия городов и рассказывал
забавные истории. Спиртное его взбодрило, и он думал: "А это было в
Нанси, где я два часа торчал в очереди в публичный дом, а это в
Домбасле, где я наткнулся на убитого фрица - он был совершенно голый, с
раздувшимися яйцами, похожими на две дыни. Там на двери висела табличка:
"В квартире мертвый немец". Правду говорила табличка. Он и теперь
подивился, кому это понадобилось утруждать себя писать такую табличку -
хотя бы и ради шутки. А это было в Гамме, где ему досталась первая за
три месяца шлюха и где он впервые напился. А это, это и это были
бесчисленные немецкие городки, где мужчины, женщины, дети лежали
вповалку в полузасыпанных бесформенных могилах и испускали ужасную вонь.
И на всех этих фотографиях он был изображен точно на фоне выжженной
пустыни. Он, завоеватель, стоял на обезображенной, голой земле, среди
останков фабрик, домов и человеческих костей - среди руин, которые
простирались на многие мили, словно песчаные дюны на океанском берегу.
Моска сел на софу, покуривая свою сигарку.
- Как насчет кофе? - спросил он. - Я бы сам сварил.
Он отправился на кухню, Глория пошла за ним.
Он достал чашки из буфета, она вытащила из холодильной камеры кекс,
украшенный взбитыми сливками, и разрезала его на равные части. Пока на
плите закипал кофе, она прижалась к его плечу и шептала:
- Я люблю тебя, люблю, милый!
Они принесли кофе в гостиную, и теперь наступил черед домашних
рассказывать Моске о своем житье-бытье. О том, как Глория за все эти три
года не ходила ни с кем на свидания, как Альф потерял ногу в
автомобильной катастрофе, на военных сборах, как мать снова пошла
работать - продавщицей в большой универмаг. Со всеми происходили
какие-то приключения, но, слава богу, война закончилась, и все семейство
Моска благополучно ее пережило, если не считать потери одной ноги.
Правда, как сказал Альф, при современном уровне развития средств
передвижения - что там какая-то нога! Главное, что все они наконец-то
встретились в этой маленькой комнате.
Далекий враг был разбит наголову и больше не внушал им страха. Враг
окружен и завоеван, и теперь умирает с голоду и от болезней, и утратил
свою былую физическую и моральную мощь, не в силах им больше угрожать.
И, когда Моска заснул, сидя в кресле, все, кто любил его, несколько
минут молча смотрели на него с тихой, почти слезной радостью, как бы и
не веря, что он проделал столь долгий путь во времени и пространстве,
каким-то чудом вернулся домой и, невредимый, снова обрел полную
безопасность.
Лишь в третий вечер Моска сумел остаться с Глорией наедине. Второй
вечер они провели у нее дома, где мать и Альф обсуждали с ее сестрой и
отцом все детали предстоящей свадьбы - не из обывательской мелочности, а
просто радуясь, что все так хорошо складывается. Они пришли к взаимному
решению, что свадьба состоится как можно скорее, но не раньше, чем Моска
подыщет себе постоянную работу. Моске эта идея пришлась по душе. Альф
даже удивил его, робкий Альф возмужал и превратился в уверенного,
рассудительного мужчину, который с успехом играл роль главы семьи.
А в третий вечер мать с Альфом собрались куда-то, и брат ухмыльнулся
ему на прощанье.
- Следи за часами, мы вернемся в одиннадцать.
Мать вытолкала Альфа за дверь и предупредила:
- Если вы с Глорией захотите пойти куда-нибудь, не забудь запереть
дверь.
Моску даже позабавила нотка сомнения в ее голосе, словно, оставляя их
с Глорией одних в квартире, она поступала против своей воли. "О боже!" -
подумал он и растянулся на софе.
Моска попытался вздремнуть, но сон не шел, и он поднялся, чтобы
налить себе стаканчик. Он стоял у окна и улыбался, думая, как оно все
будет.
Перед его отправкой за океан они с Глорией провели несколько дней в
небольшом отеле, но, как им там было, он теперь даже и не помнил. Он
подошел к радиоприемнику, включил его и пошел на кухню взглянуть на
часы. Почти половина девятого. Эта сучка уже на полчаса опаздывает. Он
снова подошел к окну, но на улице уже было темно, и он ничего не смог
рассмотреть. Он отвернулся, и тут в дверь постучали - это была Глория.
- Привет, Уолтер! - сказала она, и Моска заметил, что ее голос чуть
задрожал. Она сняла пальто. На ней была блузка с большими пуговицами и
широкая плиссированная юбка.
- Ну, наконец-то мы одни! - сказал он с улыбкой и вытянулся на софе.
- Налей-ка нам по стаканчику!
Глория села на край софы и наклонилась, чтобы его поцеловать. Их
поцелуй длился очень долго, и он положил ей руку на грудь.
- Сейчас прибудет выпивка! - сказала она, отпрянув от него.
Они выпили. Из радиоприемника доносилась приятная мелодия, и
напольная лампа, как обычно, отбрасывала на стены мягкий желтоватый
свет.
Он закурил две сигареты и передал ей одну. Они молчали. Затушив
окурок, он увидел, что она все еще не докурила. Он вытащил у нее изо рта
сигарету и тщательно затушил ее в пепельнице.
Моска притянул Глорию к себе, и она навалилась на него всем телом. Он
расстегнул ей блузку, просунул руку под бюстгальтер и поцеловал в грудь.
Потом скользнул рукой ниже, под юбку.
Глория выпрямилась и метнулась от него прочь.
Моска сначала удивился, а потом насторожился.
- Я не хочу, чтобы было до самого конца! - сказала Глория. Типичная
девчачья фраза его рассердила, и он нетерпеливо потянулся к ней. Она
встала и отошла от софы.
- Нет-нет, я же сказала.
- Что за черт! - удивился Моска, - Перед тем как меня отправили в
Европу, было можно. А теперь нельзя. Почему же?
- Да, правда, - сказала Глория и нежно ему улыбнулась, отчего его
внезапно обуял гнев. - Но тогда все было по-другому. Ты уезжал, я тебя
любила. Если бы я сейчас согласилась, ты бы первый меня перестал
уважать. Не сходи с ума, Уолтер. Знаешь, я советовалась с Эмми. Ты был
такой чужой, когда я тебя позавчера увидела, что мне захотелось с
кем-нибудь посоветоваться. И мы обе решили, что так будет лучше.
Моска закурил.
- Твоя сестра просто дура.
- Пожалуйста, не говори так, Уолтер. Я этого не сделаю, потому что
действительно люблю тебя, Моска чуть не подавился виски и еле сдержал
смех.
- Слушай, да если бы мы не спали с тобой тогда, перед отправкой на
фронт, я бы о тебе даже не вспомнил и писать бы не стал. Ты была бы для
меня пустым местом.
Он увидел, как ее лицо залилось краской. Не сводя с него глаз, она
отступила к креслу и села.
- А я любила тебя и до этого, - сказала она.
Он увидел, как дрожат ее губы, бросил ей пачку сигарет, отпил из
стакана и попытался как следует обмозговать ситуацию.
Желание уже прошло, и он даже ощутил от этого облегчение. Почему, он
и сам не знал. Он-то не сомневался, что может уговорить или заставить
Глорию сделать все, что он захочет. Моска знал, что если бы он ей
заявил: "Только так, а не то..." - И она бы уступила. Он решил, что
поторопился: при более терпеливом и тонком подходе можно было провести с
ней недурственный вечер. Но потом с удивлением понял, что ему просто
лень приложить хоть толику усилий для этого. Ему уже ничего не хотелось.
- Ну ладно. Иди сюда.
Она покорно приблизилась.
- Ты не сердишься? - спросила она тихо.
Он поцеловал ее и улыбнулся.
- Нет, это все глупости, - сказал он, и это была чистая правда.
Глория склонила голову ему на плечо.
- Давай просто посидим и поговорим. Со дня твоего возвращения нам
ведь ни разу еще не удалось нормально поговорить.
Моска встал с софы и пошел за ее пальто.
- Мы идем в кино, - сказал он.
- Я хочу побыть здесь.
И тогда Моска сказал с нарочито грубой бесцеремонностью:
- Одно из двух: либо мы идем в кино, либо трахаемся.
Она встала и внимательно посмотрела ему в глаза.
- И тебе все равно что?
- Абсолютно!
Он думал, что она сейчас наденет пальто и уйдет. Но она покорно
ждала, пока он причешется и повяжет галстук. Они пошли в кино.
Месяц спустя, вернувшись около полудня домой, Моска застал на кухне
Альфа, мать и Эмми, сестру Глории. Они пили кофе.
- Хочешь кофе? - спросила его мать.
- Ага, только сначала вымоюсь. - Моска отправился в ванную и, вытирая
лицо полотенцем, мрачно улыбался.
Они некоторое время пили кофе молча, и наконец Эмми начала
наступление:
- Ты плохо обращаешься с Глорией! Она тебя три года ждала, она ни с
кем не встречалась и, если хочешь знать, упустила массу возможностей!
- Возможностей для чего? - поинтересовался Моска. Потом рассмеялся. -
Да у нас все в порядке. Нужно только время.
Эмми сказала:
- Вчера у вас с ней было назначено свидание, а ты не пришел. И вот ты
только сейчас заявляешься домой. Как ты себя ведешь?
Мать, увидев, что Моска начинает злиться, сказала миролюбиво:
- Глория ждала тебя до двух утра. Ты бы хоть позвонил.
- Нам всем ясно, что ты собираешься сделать, - сказала Эмми. - Ты
бросаешь девушку, которая ждала тебя три года. И ради кого - ради
местной шлюшки, у которой было уже три аборта и бог знает что еще.
Моска передернул плечами:
- Не могу же я встречаться с твоей сестрой каждый вечер.
- О нет, конечно, это ниже твоего достоинства!
Он с удивлением понял, что она сейчас его буквально ненавидит.
- Но ведь мы все решили, что нам надо подождать со свадьбой, пока я
не найду постоянной работы, - напомнил Моска.
- Не думала я, что ты такой подонок! Если ты не хочешь жениться, так
и скажи Глории. И не беспокойся, она найдет себе кого-нибудь получше!
Тут заговорил Альф:
- Это глупость. Разумеется, Уолтер хочет жениться на ней. Давайте не
терять благоразумия.
Ему пока что наша жизнь непривычна, но это пройдет. И нам надо ему
помочь приспособиться.
Эмми заметила саркастически:
- Если бы Глория стала с ним спать, то все было бы отлично. Он бы
приспособился, не так ли, Уолтер?
- Это превращается черт знает во что, - сказал Альф. - Давайте-ка
поговорим начистоту. Ты злишься, потому что у Уолтера романчик и он не
делает из этого тайны, хотя мог бы без труда это скрыть. Хорошо. Глория
слишком любит Уолтера, чтобы дать ему вольную. Я думаю, самое лучшее,
что мы можем сделать в такой ситуации, это назначить дату свадьбы.
- А моя сестра, между прочим, работает, в то время как он таскается
по девкам, к чему он привык в Германии!
Моска холодно посмотрел на мать - она опустила глаза. Наступило
молчание.
- Да, - сказала Эмми, - твоя мать рассказала Глории о письмах,
которые ты получаешь от какой-то девки из Германии. Ты бы постыдился,
Уолтер, просто постыдился бы, ей-богу!
- Эти письма ерунда! - отрезал Моска. И увидел, что они ему с
облегчением поверили.
- Он найдет работу, - сказала мать, - а пока у них нет квартиры, они
могут пожить у нас.
Моска пил кофе. На мгновение он задохнулся от гнева и теперь только и
ждал момента улизнуть из этой комнаты. Все это зашло слишком далеко.
Их болтовня уже начала действовать ему на нервы.
- Но он должен прекратить бегать по девкам, - сказала Эмми.
Моска смиренно вмешался в разговор:
- Одна только загвоздочка. Я не готов назначить дату свадьбы.
Они с изумлением воззрились на него.
- И я не уверен, что хочу жениться, - добавил он с ухмылкой.
- Что? - Эмми опешила. - Что? - Она была так разгневана, что не
смогла больше ничего сказать.
- И хватит бубнить про три года. Мне-то какая разница, что ее ни разу
не поимели за эти три года? Вы что же думаете, я только об этом и
размышлял бессонными ночами? Что, черт возьми, коли она не пользовалась
своей штучкой, она у нее стала золотой? У меня было полно других забот!
- Пожалуйста, Уолтер! - взмолилась мать.
- К черту! - сказал Моска.
Мать вышла из-за стола и отвернулась к плите.
Он знал, что она плачет. Все вдруг встали, и Альф, держась рукой за
край стола, злобно закричал:
- Хорошо, Уолтер, всю эту болтовню о том, что тебе надо
приспособиться, тоже можно прекратить!
- По-моему, с тобой слишком много цацкаются с тех пор, как ты
вернулся домой, - сказала Эмми с нескрываемым презрением.
Ему нечего было возразить - разве что сказать все, что он о них
думает.
- Поцелуй меня в задницу! - И хотя Моска произнес эти слова,
обращаясь к Эмми, он обвел взглядом всех троих. Он встал и собрался
уйти, но Альф, все еще держась за стол, преградил ему дорогу и заорал:
- Черт тебя побери, это уж переходит всякие границы! Извинись,
слышишь, немедленно извинись!
Моска оттолкнул его и слишком поздно заметил, что Альф без протеза.
Альф рухнул и головой ударился об пол. Обе женщины вскрикнули. Моска
быстро наклонился, чтобы помочь Альфу подняться.
- Эй, с тобой все нормально? - спросил он.
Альф кивнул, но закрыл лицо руками и продолжал сидеть на полу. Моска
выбежал из квартиры. Он навсегда запомнил эту картину: мать стоит у
плиты и плачет, ломая руки.
В день отъезда Моски мать ждала его дома - она с самого утра никуда
не выходила.
- Глория звонила, - сказала она.
Моска кивнул, приняв к сведению ее слова.
- Ты сейчас будешь укладывать вещи? - робко спросила мать.
- Ага, - ответил Моска.
- Тебе помочь?
- Не надо.
Он пошел к себе в спальню и достал из шкафа два новеньких чемодана.
Он сунул сигарету в зубы и стал искать спички в кармане, а потом пошел
за ними на кухню.
Мать все еще сидела за столом. Она закрыла лицо носовым платком и
беззвучно плакала.
Он взял спички и собрался выйти.
- Почему ты со мной так обращаешься? - спросила мать. - Что я тебе
сделала?
Ему не было ее жалко, и ее слезы оставили его равнодушным, но он
терпеть не мог истерик. Он постарался говорить спокойно и тихо, чтобы
унять клокотавшее внутри раздражение:
- Ничего ты не сделала. Я просто уезжаю. Ты тут ни при чем.
- Почему ты вечно говоришь со мной так, будто я тебе чужая?
Ее слова больно резанули по сердцу, но он не смог даже притвориться
нежным.
- Я просто перенервничал, - сказал он. - Если ты никуда не уходишь,
может, поможешь мне собраться?
Она пошла с ним в спальню и аккуратно сложила все его вещи, которые
он рассовал по чемоданам.
- Сигареты тебе нужны? - спросила мать.
- Нет, куплю на корабле.
- Все-таки я сбегаю куплю, на всякий случай.
- На корабле они стоят всего двадцать пять центов пачка, - сказал он.
Ему ничего не хотелось у нее брать.
- Но лишние сигареты тебе не помешают, - возразила она и ушла.
Моска сел на кровать и уставился на фотографию Глории на стене. Он
ничего не чувствовал.
Ничего не вышло, подумал он. Очень жаль. И подивился их терпению,
осознав, сколько же усилий они приложили, чтобы выносить все его
закидоны, и сколь мало усилий приложил он. Он подумал, что мог бы
сказать матери на прощанье - попытаться ее убедить, что она бессильна
что-либо изменить, что его решение вызвано причинами, над которыми ни
он, ни она не властны.
В гостиной зазвонил телефон, и он пошел снять трубку. В трубке
послышался бесстрастный, но дружелюбный голос Глории:
- Я слышала, ты завтра уезжаешь. Мне зайти вечером попрощаться или я
могу это сделать по телефону?
- Как хочешь, - ответил Моска, - но мне надо уйти около девяти.
- Тогда я зайду чуть раньше, - сказала она. - Не волнуйся. Я только
попрощаться. - И он знал, что она не солгала, что ей уже на него
наплевать, что он уже не тот, кого она когда-то любила, и что она
действительно хочет попрощаться в знак старой дружбы, а вернее сказать,
просто из любопытства.
Когда мать вернулась, он уже все решил.
- Мама, - сказал он, - я уезжаю немедленно.
Звонила Глория. Она хочет зайти вечером, а я не желаю ее видеть.
- Как немедленно? Вот прямо сейчас?
- Да, - отрезал Моска.
- Но разве ты не проведешь последнюю ночь дома? - спросила она. -
С