Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
омившимся от улыбчивых жареных поросят и утопающих
в черной икре долготелых осетров, было много известных бизнесменов и
популярных политиков. Я узнал знаменитого правозащитника Тер-Иванова и даже
постарался поймать его взгляд, но он сделал вид, что мы с ним незнакомы. А
может, и в самом деле забыл о моем существовании. Сначала говорили
витиеватые тосты, а потом кто-то остроумный предложил не тратить время на
разговоры, а поднимать бокалы после каждого залпа: с Краснопресненской
набережной доносилась глухая канонада -- танки как раз начали обстреливать
Белый дом... Идея понравилась. И когда между залпами образовывалась слишком
пространная пауза, гости сердились, нервничали и роптали на нерасторопность
танкистов... Наконец канонада вовсе прекратилась. Как потом выяснилось,
именно в это время депутатов с поднятыми руками выводили из парламента и
пинками заталкивали в автобусы. А рядовых оборонцев утаскивали на
Краснопресненский стадион -- истязать и приканчивать...
Возникла какая-то неюбилейная пауза. Кто-то пьяным голосом заорал
"Горько!", призывая десятилетнюю пару слиться в супружеском лобзании. Но
предложение не прошло, видно, за десять лет брачные ласки юбилярам приелись,
как икра одному из гостей, специально для себя заказавшему у официантов
порцию гречневой каши с котлетами -- главную пищу его прежнего инженерного
существования... Тогда, воспользовавшись заминкой, я встал и попросил
внимания, решив прочитать первую эпиграммушечку, сочиненную прямо тут же и
записанную на салфетке. Показывая рукой на счастливую пару, я громко и с
чувством продекламировал:
Семейного союза узы
Прочней Советского Союза!
Застолье взорвалось аплодисментами, счастливый муж все-таки сорвал
поцелуй у своей уворачивающейся жены, а из-за стола резко вскочил Недвижимец
и крикнул:
-- Еще!
Приободренный, я стал вспоминать разные эпиграммы и прочие рифмованные
глупости, которыми балуются любые литераторы в своем незамысловатом быту, и
только отдельные проходимцы выдают их за шедевры контекстуальной поэзии.
Весь остаток юбилейного вечера я выступал "на бис". Женщинам особенно
понравилось мое "Предостережение старому холостяку":
Но час придет -- кондрашка хватит,
Посмотрит: кудри в седине.
Решит: теперь жены мне хватит...
А хватит ли теперь жене?
При этом жены толкали своих обленившихся спутников жизни в бока и
бросали на них взгляды, полные лукавой тоски по невостребованным супружеским
объятиям. Мужчины же высоко оценили другое мое четверостишие, называвшееся
"За что?":
Женщины любят мужчин --
Не за высокий чин
И не за банковский счет,
А кое за что еще...
Теперь уже мужчины поглядывали на своих дам с тем чувством
превосходства, которое неизменно заставляет женщину страдать от комплекса
кастрации, открытого Фрейдом, и остро ощущать драму своей природной
незавершенности. Но моим настоящим триумфом стал двустишие "К смерти", -- о
его существовании я вспомнил лишь после восьмой рюмки. Вероятно, это
случилось потому, что ближе к десерту гостями овладело чувство
экзистенциального тупика, испокон сопутствующее перееданию. Вот эта
эпиграммушечка:
"Собирайся!" -- прошамкает, скрипнув мощами.
Улыбнусь и спрошу ее тихо: "С вещами?"
Недвижимец даже заплакал, называя себя душегубом и подлым убийцей,
обнял меня и заявил, что ничего более глубокого о жизни и смерти он слыхом
не слыхивал. Честно говоря, я не придал этой похвале никакого значения: в
нашем литературном мире принято спьяну давать самые неожиданные оценки
товарищам по перу, а наутро даже не помнить об этом, но вдруг мне стали
позванивать и приглашать на разные вечеринки -- почитать эпиграммушечки.
Конечно, я не отказывался, имея возможность наесться на несколько дней
вперед и даже перехватить немного деньжат. Жизнь стала сносной, и я не пошел
работать в школу, тем более что при непосредственном знакомстве директриса,
несмотря на свою стенобитную грудь, напомнила мне разоренную неприятелем
крепость. (Запомнить!)
Постепенно у меня сложился круг благодетелей. Я стал откладывать деньги
на черный или, как любят выражаться англичане, на дождливый день. И тогда я,
как вы уже поняли, совершил непростительную глупость: вложил все свои
сбережения в акции АО ДДД по совету того хренова подражателя, с которым
познакомился во время круиза "Москва -- Астрахань". Это знаменитое
акционерное общество называлось ДДД потому, что его создателя, кандидата
физико-математических наук, звали Дима, жену -- Дина, а любимую собачку --
Дуня. Поначалу акции стоили копейки, но к концу года были обещаны
грандиозные дивиденды, и я клюнул... Увы, жизнь всегда ухудшается, как
только начинаешь ее целенаправленно улучшать! Но справедливости ради нужно
сказать: несколько месяцев я действительно чувствовал себя благополучным
рантье. Но потом пришел этот самый дождливый, точнее -- грозовой день.
Началось с пустяка: на выходе из бани застрелили одного моего благодетеля
-- банкира. Потом взорвали вместе с роскошным "ягуаром" другого -- владельца
сети закусочных, где из-под прилавка можно было купить хорошую маковую
соломку. Наконец, из гранатомета угодили в праздничный стол, за которым
сидели сразу несколько моих клиентов. В довершение всего тяжко занемог
Недвижимец... Мой телефон замолк. Снова замаячило безденежье, по-приятельски
подмигнув мне своим оранжевым глазом. И я решил продать акции. Дело в том,
что у меня еще со времен моего брака обозначилась дурацкая привычка прятать
деньги и ценные бумаги в книги -- а их у меня больше двух тысяч. Роясь на
полках, я острее, чем обычно, ощутил скоротечность бытия: ведь большинство
из этих книг я уже не прочитаю никогда, даже если брошу пить, встречаться с
женщинами и сочинять, что, собственно, и нужно бросать в первую очередь, а
буду только читать, читать, читать... Но даже в таком случае смерть
настигнет меня лишь на подходе к первой тысяче! Перетряхивая восьмитомник
Шекспира, я обнаружил, что Отелло не задушил Дездемону, как мне всегда
казалось, а зарезал, точнее -- недодушив, доколол кинжалом. Это меня
внезапно очень растревожило, и я вспомнил, как хотел убить Анку... Акции
обнаружились в "Масонской энциклопедии". Жизнь полна глумливыми символами и
подлыми совпадениями! Предвкушая плотный ужин, я отправился к ближайшему
пункту покупки и продажи акций АО ДДД и обнаружил там гигантскую толпу,
скандирующую: "Свободу Диме!" Над толпой реяли портреты самого Димы, его
жены Дины и их любимой собаки Дуни, вызывающе беспородной и оттого особенно
любимой простыми акционерами. Поговорив с людьми, я выяснил некоторые
обстоятельства, возникшие в период моих суицидальных исканий и потому мне
неведомые. Тем более что мой телевизор тихо угас два месяца назад, а денег
на ремонт не было. Газет же я не покупал, экономя на пельмень насущный.
Случилось же вот что. Наш президент, как общеизвестно, человек
употребляющий -- за что, собственно, его и выбрали. А выпив, он может снять
последнюю рубашку, как с себя, так и с рядового российского
налогоплательщика. Президент как раз вернулся в Москву из Пакистана, где он
здорово загулял на самом высшем уровне и даже, как рассказывали западные
средства информации, во время циркового представления выскочил на арену и
стал отбирать у обалдевшего факира дрессированного питона. Так вот,
воротившись, он давал пресс-конференцию в таком усталом состоянии, что не
мог говорить, а только вяло кивал. Этим-то и воспользовались недоброжелатели
АО ДДД, подкупив одного журналиста, до этого слывшего неподкупным, ибо
заламывал он уж очень высокие цены. Этот журналист спросил у уставшего
президента, правда ли, что Дима, возглавляющий знаменитое ДДД, -- жулик и
негодяй. Президент, разумеется, кивнул. Наутро все газеты вышли с шапками
"ДДД mdash деньги для дураков!", "Афера века", "Подлый бизнес" и т.д. По
телевидению выступил видный финансовый эксперт, сказавший, что крах ДДД
неизбежен и если он еще вчера говорил совершенно противоположное, то это
только потому, что сегодня он говорил правду.
Началась паника. ОМОН оцепил пункты продажи акций и никого туда не
пускал, чтобы сами омоновцы успели обменять собственные ценные бумаги. Сдав
свои, они за хорошую плату стали пускать внутрь других запаниковавших
акционеров, которые выходили оттуда с набитыми рублями сумками -- огромными,
в таких хоккеисты носят спортивную амуницию. Через два дня деньги у Димы
кончились, и он не нашел ничего лучшего, как призвать народ к восстанию
против кивающего президента, за что был арестован и препровожден в
"Матросскую тишину", где, наверное, ему и в самом деле было спокойнее. Его
жена Дина успела вылететь в Америку и затворилась в своем небольшом замке на
окраине Санта-Барбары. А оставшаяся в опустевшей московской квартире
беспородная Дуня ничем не могла помочь потрясенным акционерам. Они, осадив
штаб-квартиру АО ДДД, вели списки, устраивали переклички и митинги, слали
телеграммы кивающему президенту, патриарху всея Руси, генеральному
секретарю ООН, ходили демонстрациями до Кремля и обратно, но даже такому
акционерному младенцу, как я, стало понятно: денег не будет. Я подошел к
группе акционеров, которые, дико прыгая вокруг огромного костра, ритуально
жгли груды акций. Подумав, я швырнул в огонь и свои бумажки. Позже, читая в
газете репортаж из зала суда, я узнал, что, помимо всего прочего, Дима,
оказывается, еще внедрил в народ группу своих агентов влияния,
спровоцировавших массовое сжигание акций...
Но это было потом. А тогда, голодный и обескураженный, я возвратился
домой, с интересом поглядывая на многочисленных нищих в переходах и понимая,
что такая же судьба ждет меня в ближайшем будущем. У подъезда моего дома я с
таким отчаянием посмотрел на знакомую старушку-пенсионерку, кормившую
голубей, что она отломила и протянула мне кусочек горбушки, сообщив при
этом, что ко мне заходила какая-то женщина и ждала меня, сидя на ступеньках
у двери. "Она что-нибудь сказала?" -- мертвея, спросил я. "Сказала, еще
придет!" -- был ответ.
"Если это Ужасная Дама, -- думал я, стоя в лифте, -- нужно бежать как
можно дальше, хоть назад в Семиюртинск, а денег нет, даже чтобы доехать до
Мытищ!" В дверях я услышал телефонный звонок, но долго не решался снять
трубку, потому что некогда именно с телефонных звонков и начался весь
кошмар! Наконец я отозвался. Это был всего-навсего выздоровевший Недвижимец.
Он звал на Сицилию. Замирая от счастья, я выдержал приличествующую паузу и
тут же согласился. Впрочем, кажется, я повторяюсь...
32. УНЕСЕННЫЕ СВЕЖИМ ВЕТРОМ (POST EPILOGUM)
...Самолет ткнулся колесами в посадочную полосу, промчался, трясясь на
бетонных стыках, остановился, а потом, как огромная акула, ведомая
рыбкой-лоцманом, пополз за автомобилем с надписью "Следуйте за мной".
Я дотерпел, пока откроют бортовой люк, подхватил чемоданчик и рванул на
волю сразу же за деловито покидавшим самолет командиром экипажа.
Протестующую стюардессу я просто оттолкнул в сторону, и она плюхнулась в
свободное кресло, беззащитно обнажив полные ноги в узорных, как змеиная
шкурка, колготках. Как я прошел паспортный контроль и таможенный досмотр --
не помню. Умолял пропустить меня без очереди и ссылался на утюг, который
якобы забыл выключить, улетая за границу. Когда я выбежал в зал прилета, на
меня набросилась с предложениями услуг целая орава таксистов. Не торгуясь, я
вскочил в первую же машину.
-- Черти гонятся? -- резко взяв с места, спросил шофер с академической,
как у Курчатова, бородой.
-- Скорее да, чем нет!
-- Тогда закройте глаза -- перехожу на сверхсветовую скорость!
Старенький "Москвич" задребезжал, а в щелях засвистел ветер.
Километровые указатели на обочине слились в танец маленьких лебедей.
(Запомнить!)
-- Откуда? -- спросил водитель, убавляя звук магнитофона, из которого
неслось что-то печально-классическое.
-- С Сицилии...
-- Как же, знаю. Хороший островок. Я был там на международной
конференции по сверхпроводимости. Лет семь назад... Спагетти с осьминогами
под соусом из каракатицы ели?
-- Ел...
-- Жуткая дрянь!
-- Вестимо.
-- Платить будете лирами или рублями?
-- Лирами.
-- А где живете?
-- Улица командарма Тятина.
-- А-а... Вторая Вздыбленская теперь. Тогда -- пятьдесят тысяч. И за
скорость -- двадцать процентов... -- подумав, прибавил таксист.
-- Не обижу! -- пообещал я.
И вдруг сзади послышались бешеные сигналы. С нами поравнялась "Волга"
цвета заветрившегося майонеза, а из окна чуть не по пояс высунулся Витек --
он что-то орал, размахивая руками.
-- За вами? -- спросил водитель.
-- За мной...
-- Чего хотят?
-- Ничего хорошего! Уйдем?
-- Если уйдем, это будет "чудо Джинса"! Движок больше не тянет.
Останавливаюсь...
-- Я заплачу в два раза больше!
-- Да хоть в десять! Коллега одного такого повез. Догнали. Пассажир
начал отстреливаться. Ему-то ничего, а коллеге ухо отстрелили... Очки носить
теперь не может -- тоже кандидат наук, между прочим!
-- Умоляю! Отдам все!
-- Всего не надо! Положите деньги в бардачок. Так. Хорошо. Сейчас я
резко съеду на обочину. Выскакивайте и бегите через поле к лесу... У меня
таким методом двое ушли, чтоб не платить. Приготовьтесь!
Я кубарем скатился в кювет, потерял чемоданчик, но, не обращая на это
внимания, вскочил и дернул к видневшейся на горизонте березовой роще. За
спиной раздался скрежет тормозов и крик Акашина:
-- Стой, козел! Все равно не уйдешь!
Я бежал, рассекая грудью высокую зацепистую пшеницу, проваливаясь
ногами в невидимые борозды и с ужасом понимал, что далеко не уйду... Вдруг,
споткнувшись, я кувырком полетел на землю. И подниматься уже не стал. Лежал,
уткнувшись лицом в прощально пахнущую землю, и, закрыв голову руками,
зажмурившись, ждал конца. Вскоре послышался жуткий треск сминаемых колосьев,
потом приближающийся топот и наконец тяжелое, прерывистое дыхание нависло
надо мной.
-- Говорил тебе -- не уйдешь! -- констатировал Акашин, ткнув меня в бок
ботинком. -- Вставай!
-- Не встану! Бей так!
-- За что же мне тебя бить?
-- Сам знаешь.
-- Ага, значит, все-таки было!
Снова послышался шелест растревоженных хлебов -- к Витьку подошел еще
кто-то. "Может, таксист?" -- с отчаянной надеждой подумал и я приоткрыл
глаз: рядом с акашинскими башмачищами виднелись женские лаковые туфли,
запорошенные седой пыльцой и еще какими-то мельчайшими семенами.
-- Говори, гад, что было?! -- страшным голосом приказал Витек.
-- Да говорю же тебе -- ничего не было! -- возразила женщина.
Этот голос я хорошо знал.
-- Врешь! -- заревел Акашин.
-- Лучше молчи, гулявый, -- визгливо крикнула женщина, -- а то я сейчас
тебе все вспомню!
-- Ладно, заткнись! -- примирительно молвил Витек. -- Пусть немного
помандражирует, чтоб над живыми людьми больше опытов не ставил! Лысенко
долбаный... Я из-за него чуть не спился!
-- Да ну тебя! Если б не он -- мы бы с тобой вообще не познакомились!
-- Это верно! Ты посмотри: может, он от страха коньки откинул!
Ласковая женская рука нашла мое ухо и потянула вверх:
-- Вставай, не бойся!
Я поднялся. Рядом с Витькой стояла улыбающаяся Надюха. Она чуть
пополнела и была одета в самое дорогое платье, какое только можно купить в
самом дешевом итальянском магазине. Мне показалось, что от нее веет все тем
же неистребимым запахом пережаренных котлет, слегка облагороженным
дуновением французского парфюма.
-- Ты извини! -- сказала она. -- Я когда тебя в самолете увидела, то
сдуру рассказала ему, как ты меня тогда с запиской хотел охмурить... Для
смеху рассказала, а он вскобенился! Ревнивый как не знаю что...
-- Так ничего же не было! -- встрепенулся я.
-- И я ему говорила: не было. А он завелся. Характер в свекровь --
сволочужный! А вообще-то он по тебе скучал!
-- Извини, -- улыбнулся Акашин. -- Погорячился... Я по тебе точно
скучал!
-- Врешь! -- отозвался я, постепенно приходя в себя.
-- Отнюдь! -- возразил он.
-- Обоюдно, -- сознался я.
-- Амбивалентно-о-о! -- заржал Акашин и крепко обнял меня.
В Москву мы въехали на их машине, а по пути они, перебивая друг друга,
рассказали о том, что с ними произошло за эти годы. Оказывается, когда Витек
совсем уж бессмысленно запил и связался со своими мытищинскими пивными
дружками, Надюха его пожалела, простила и приняла к себе: бабка-то ее к тому
времени уже померла. Сначала просто так жили, по старой памяти, но когда
наметился ребенок, потребовала: женись! Надюха списалась с Анкой через
московскую редакцию "Плейбоя", разыскала ее где-то на гастролях в Аргентине,
и та по факсу прислала согласие на развод, очень при этом удивившись самому
факту своего замужества, о чем она давно уже и забыла.
-- Адрес у тебя остался? -- живо спросил я.
-- Какой там адрес!.. "Хотэл" вроде "Бабилона"...
Потом случилось вот что: когда стали в квартире ремонт делать, нашли
бабкин узелок, а там фотокарточки старинные и документы. Бабулька-то из
купчих происходила, но даже перед смертью, когда просила внучку обязательно
ее отпеть, не призналась в этом. Вот ведь поколение! А когда разглядывали
пожелтевшие, наклеенные на тисненый картон снимки, нашли фотографию
многолюдной купеческой семьи на фоне двухэтажного дома с геранями в окнах.
Дом выглядел знакомо. Еще бы! Это был тот самый особнячок с почтой и
сберегательной кассой, что находился в двух минутах ходьбы от писательского
Клуба. И купчая на дом, приобретенный купцом Несмолкаевым в 1907 году у
дворянской вдовы Бекатовой, тоже была в том бабкином узелке -- целехонька. А
тут как раз в газетах стали писать про то, что, мол, в семнадцатом у людей
собственность несправедливо отбирали -- произвол царил чудовищный и
беззаконный.
Энергичная Надюха отправилась в Моссовет, а там какой-то бородатый
неряха в джинсах и свитере с заплатами на локтях над ней только посмеялся.
Сказал, что надо было в семнадцатом с большевиками как следует бороться, в
"ледяные походы" ходить, а не на печках развратничать. Мол, раз профукали
Ленина с его опломбированным вагоном, то нечего теперь и собственность назад
требовать. Иначе тогда и Зимний дворец Романовым возвращать надо -- у них
тоже, между прочим, наследники имеются! Но Надюха не отступилась, пошла на
прием к обходчику Гере, а от него к самому Журавленке. Он и помог...
Так Акашины внезапно стали домовладельцами. Для начала они сдали
несколько комнат в правом крыле под пункт обмена валюты и туристическое бюро
"Нильс", рассчитывая скопить денег, отремонтировать дом и открыть в нем
что-нибудь изысканно общепитовское. Надюха хотела пиццерию с кондитерской
"Сластена", а Витек -- пивной бар с рулеткой "Счастливая фишка". В Италию же
они летали, во-первых, повидаться со своими родственниками, размножившимися
там от младшей бабушкиной сестры, еще до революции вышедшей замуж за графа
Кьянтивелли, правнучатого племянника легендарного Гарибальди, а во-вторых,
присмот