Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
Риттенхауз, где стоял дом Элис
Стерлинг. Гостиная в этом доме, казавшемся таким темным снаружи, изнутри
была прекрасно освещена благодаря высоким, во всю стену, окнам, сверкавшим
чистотой, и производила впечатление веселой комнаты из-за множества
статуэток, фарфора, картин в рамках, которые как бы собирали свет и потом
отбрасывали его всеми своими полированными поверхностями.
- Веселая комната, - сказал Авраам Локвуд.
- Ей именно такая и нужна. Она несчастная женщина.
- А где она сама?
- У себя в спальне. Она не встает до полудня. А остальное время пьет
виски - понемногу.
- Отчего же она несчастна?
- Об этом долго рассказывать. Поднимусь наверх, поздороваюсь и сразу
вернусь обратно. Хочешь остаться пообедать? Мы будем здесь одни. Она не
придет.
- Нет, у меня много дел.
Через пять минут она вернулась.
- Сестра спрашивает, знал ты когда-нибудь человека по имени Роберт
Миллхаузер, он в твоих краях живет.
- Он имеет отношение к фирме Лайонс, округ Нескела. Лично не знаком.
- Ну, все равно. Она не пыталась скрыть неприязнь к этому мистеру
Миллхаузеру. Садись, милый, и не целуй меня. В этом доме предаются греху,
но не такому, как наш с тобой. Здесь женщины целуют женщин, а мужчины -
мужчин.
- Ах, да, помню, мне давно об этом доме рассказывали. А комната такая
веселая. Знаешь, где я слышал про этот дом? В Вашингтоне, когда я был
молодым офицером. Кажется, тогда я впервые и узнал имя миссис Стерлинг.
Она тебе родственница по крови или по мужу?
- Двоюродная сестра и замужем за моим двоюродным братом.
- Скоро, наверно, в этом городе братья будут жениться на родных
сестрах.
Она засмеялась.
- Не знаю, будут ли они официально жениться, но это объясняет, почему
некоторые из них не женятся ни на ком другом. Садись, милый. Давай
поговорим. Мы избегали этого разговора, но я не могу его больше
откладывать. Собираешься ли ты положить на мое имя какие-нибудь деньги? И
намерен ли ты положить всю сумму сразу или будешь давать мне поквартально?
Мне надо знать.
- Я не думал, что у тебя затруднения с деньгами. Сколько тебе нужно?
- Ты не ответил на мой вопрос, хотя я уверена, что ждал его.
- Я бы предпочел платить поквартально.
- На какую сумму могу я рассчитывать?
- Ну... тысячи на полторы в квартал. По пятьсот в месяц.
- Пятьсот долларов в месяц? И это все?
- Это немалые деньги. Ты не находишь?
- Нет. Я бы согласилась, если бы это шло сверх суммы, необходимой на
содержание дома и прислуги. Пятьсот долларов в месяц! Мне детей надо
учить, да и другие расходы. Тысяча долларов в месяц меня бы, пожалуй,
устроила.
- Я полагал, что ты нашла покупателя на свой дом.
- Нашла, но эти деньги - не от тебя.
- Странно. А мне кажется - от меня. Но я не стану в это вдаваться.
- Отчего же, вдавайся, - возразила она. - Будем беспощадно откровенны.
- Хорошо. Я мог бы вообще отобрать у тебя этот дом. Он был куплен на
деньги, украденные у меня.
- Ты же знаешь, что это неправда. Этот дом принадлежит мне уже много
лет. Чем ты докажешь, что его купили на твои деньги?
- Думаю, доказал бы, но, поскольку у меня нет таких намерений, нечего и
поднимать этот вопрос.
- Но он уже поднят. - Она помолчала. - Понимаю. Ты считаешь дом как бы
компенсацией за потери. Но я так не считаю. Гарри перевел его на меня, я
же, в свою очередь, дала ему деньги на покупку ценных бумаг. Так что у
тебя на него прав, конечно, меньше, чем у меня.
- На этот счет есть законы, в которых мы с тобой не разбираемся. Я так
считаю: будь Гарри сейчас жив, ему пришлось бы возместить мне убытки; и
если бы я смог доказать, что он передал тебе права владения после того,
как нарушил договор со мной, то суд признал бы такую сделку
недействительной. Но здесь возникает вопрос этики, который затрагивает и
тебя.
- Этики? Сам-то ты считаешь этичным такое отношение к своей любовнице?
Что бы там ни было прежде, мои милый, но сейчас я - твоя любовница.
- Это верно. Но ты можешь в любое время перестать быть любовницей, если
захочешь.
- Могу. И отныне перестану. Я предупреждала тебя, дорогой, спрашивала,
сможешь ли ты содержать меня. Я тогда сказала тебе буквально следующее:
"Локи, вы действительно так богаты?" А ты ответил, что не собираешься
соблазнять меня деньгами. Кажется, ты употребил тогда такое выражение:
"завоюю вниманием" и добавил, что нельзя купить то, чего ты от меня
хочешь. Что ты имел в виду? Я так в точности и не поняла.
- Я и сам не знаю.
- Я восприняла это как большой комплимент.
- Так оно и было.
- Тогда что же изменилось? Ты не мог завлечь меня деньгами, и что же,
решил, что я задаром стану твоей любовницей? Как ты представлял себе это?
Что у тебя будет женщина, которую можно где-то прятать и которая всегда
готова будет принять тебя и лечь с тобой в постель? Такие женщины есть. У
Гарри была. А сколько денег она ему стоила? Гораздо больше пятисот
долларов в месяц. Если бы я располагала твоими деньгами и ты бы мне
приглянулся, я платила бы тебе больше, чем пятьсот. Как хорошо, что мы с
тобой поговорили на эту тему.
- Ты права. Я думал, мы любим друг друга.
- Конечно, любим, милый Локи. И я считала, что никогда не отдамся
другому мужчине. Но очень уж ты прижимист. Если я леди, то это вовсе не
значит, что я должна ютиться где-то в бедном квартале, обходиться без
прислуги и посылать детей в бесплатную школу. Но ты, видимо, ничего этого
не понимаешь. Выходя замуж за Гарри, я не считала, что с любимым и в
шалаше рай, а теперь тем более так не считаю. Не тот возраст и не те
представления о жизни. Уж лучше буду услаждать какого-нибудь старичка -
кое-кто у меня есть на примете. Можешь ты дать мне миллион долларов?
- Нет.
- А я думала - можешь. Всегда думала. И так была счастлива в тот день,
в тот первый раз. С мужчиной, побудившим меня отдаться ему и способным
создать мне спокойную, обеспеченную жизнь. Ты ввел меня в заблуждение,
Локи, но я прощаю тебя. К счастью, я в таком возрасте, что уже не сочту
свою жизнь загубленной из-за мужчины. Тем более что от этой связи я и сама
получала удовольствие. Меня всегда интересовали мужчины, а их влекло ко
мне. Да, я очень рада, что поговорила с тобой.
- Будь осторожна.
- В чем?
- Ну, в своем интересе к мужчинам. Еще нарвешься на неприятность.
- Господи, да я же в трауре.
- При чем тут траур?
- А при том, что вдова может встречаться с мужчинами сколько хочет,
пока не отдаст предпочтение кому-то одному. Вот тогда уже начинаются
сплетни... Между прочим, мой друг вернулся из кругосветного путешествия. Я
получила от него записку.
- Тот самый врач?
- Я не говорила, что он врач. Ты можешь лишь догадываться. Скажи
честно, Локи, разве ты не чувствуешь некоторого облегчения оттого, что мы
с тобой можем вот так разговаривать? Мы были так близки - ближе два
человека не могут быть, - и вот теперь все позади. Разве это не
облегчение? Запомни, ты никогда мне не нравился. Я доверяла тебе, любила
тебя, но сейчас я впервые поняла, что ты мне нравишься. Здесь, в
Филадельфии, есть двое милых старичков, которых связывает удивительная
дружба. Мне рассказывали, что много лет назад у них был страстный роман,
который они, во избежание скандала, прекратили и с тех пор остались
ближайшими друзьями. Вот и мы с тобой когда-нибудь станем такими же
друзьями.
- Я никогда не смогу смотреть на тебя как на Друга.
- Ну что ж. Не думаю, чтобы наши пути когда-нибудь пересеклись, после
того как я устрою свои дела.
- Какие дела?
- Те самые, которые я рассчитывала устроить с твоей помощью. Ну, я
слышу, моя кузина встала. Долг вежливости требует, чтобы я поднялась
наверх и поболтала с ней. Прощай, милый Локи. Жаль, что ты не остаешься
обедать.
Его так ловко выпроводили, что, оказавшись на тротуаре, он не сразу
вспомнил, в какую сторону надо идти; когда же он пришел наконец в себя и
повернул на восток, то не мог избавиться от странного ощущения, будто
потерял в сделке, хотя разум подсказывал ему, что все было как раз
наоборот. Он пообедал в рыбном ресторане, после чего поехал к Моррису
Хомстеду, с которым они должны были открыть общий счет.
- А я видел вас на вокзале, - сказал Мор рис Хомстед. - Вместе с Мартой
и вашими сыновьями. Только мне пришлось проститься с моим мальчиком
немного раньше: надо было спешить в контору. Поэтому я и не подошел к вам.
Как Марта? Мы давно ее не видели.
- Кажется, ничего. В хорошем настроении.
- Марта всегда такая. А теперь особенно, поскольку в город возвратился
один известный врач. Насчет старины Гарри никто уже не заблуждается,
однако и Марта не ангел. Как она вела себя этим летом? Она ведь, кажется,
жила по соседству с вами?
- Место у нас очень тихое - это не модный курорт. Никакой светской
жизни.
- Марта устроит светскую жизнь даже там, где ее нет. Я всегда говорю:
где дым, там должен быть и огонь. Не думаю, что Кингсленд Роусон был
первым из тех, кто... гм... грелся у ее жарких угольков. Я бы, например, с
нею за себя не поручился.
- В самом деле, Моррис?
- И зацепиться-то вроде не за что, а смотрит она на тебя с этаким
лукавым, двусмысленным выражением и говорит двусмысленности. Не знаю.
Когда-нибудь она зайдет слишком далеко и тогда поймет: то, что может
позволить себе иная молодая женщина, совсем не к лицу человеку в возрасте
Марты. Не будут же родные вечно ее опекать.
- Видимо, я недостаточно хорошо ее знаю, чтобы судить о пей.
- Верно, и ваше счастье. Вот, к примеру, Элис Стерлинг. Вы с ней
знакомы? Двоюродная сестра Марты. Следовательно, и моя родственница.
- Слышал о ней, но лично не знаком.
- Женщина эксцентричная, это общеизвестно. Пьет, как извозчик. Заводит
дружбу с какими-то странными типами, которые обирают ее, как только могут.
И вместе с тем Элис, несмотря ни на что, - настоящая леди, не
восстанавливает против себя людей, как это делает Марта. Элис овдовела
очень рано, и меня не удивило бы, если бы мне сказали, что в свое время у
нее были любовники. Чтобы не чувствовать одиночества, понимаете? Никто
толком не знает, что делается в ее доме и о чем Элис в действительности
думает. Но все знают, о чем думает Марта. Марта говорит все, что придет в
голову, иногда даже вещи жестокие, а когда не жестокие, то нескромные.
Лично я никогда бы не поверил Марте никакой тайны. Вот бедняге Гарри и
пришлось пойти на связь с той нью-йоркской женщиной. Ему нужна была
подруга и собеседница.
- Но ведь там был и другой интерес, а, Моррис?
- Ну, разумеется, был, насколько я могу судить. Вы имеете в виду карты.
Да. Было и это. Но беднягу Гарри толкали на такой путь. Марта никогда не
была ему подругой, поэтому он и искал дружеского участия миссис Как-Ее-Там
из Нью-Йорка.
- А мне казалось, что у Гарри с Мартой были хорошие товарищеские
отношения.
- Если у вас сложилось такое впечатление, то лишь под влиянием Марты.
- Да.
- Но не Гарри.
- Гарри никогда со мной о Марте не говорил.
- Он был слишком хорошо воспитан. Он и со мной не говорил, да я без
него это видел. Хотите сигару, Локи?
- Спасибо, с удовольствием. - Авраам взял из предложенной коробки
сигару и понюхал. - Не из тех, что стоят две штуки - пятачок.
- О нет, нет. Мистер Мидлтон непрерывно снабжает меня ими. Если
позволите, в следующем месяце я пришлю вам коробку. Раз в месяц мистер
Мидлтон получает партию табачного листа и эти сигары изготовляет по моему
особому заказу. Надеюсь, вас не обидит, что на коробке будет стоять мое
имя. В этом что-то личное, понимаете? Своего рода тщеславие, конечно. Ну,
так к делу, Локи?
- К делу. Речь идет о "Николс шугар". Хочу приобрести несколько акций.
- "Николс шугар"? "Николс шугар"... Ах, да. Знаю. Дайте проверить, что
у нас там есть об этом. - Он взялся за серебряный колокольчик, но Авраам
Локвуд остановил его:
- Не надо спрашивать. Я и так все знаю. Уже давно слежу. Еще весной
хотел этим заняться, но из-за сумятицы, вызванной смертью Гарри, бросил
биржевые дела и в результате лишился возможности заработать на акциях
"Николс". Теперь я убежден, что...
- Извините, Локи. Разве весной суд не признал Хавемейеров
несостоятельными?
- Стало быть, вы знакомы с положением дел в сахарной промышленности?
- Разумеется, меня заинтересовало решение суда, ликвидировавшее целый
сахарный трест. Подобные дела весьма важны для всех нас. Как же вы
рассчитывали заработать на этих акциях?
- Фирма "Николс шугар" не входила в этот трест, поэтому не подлежала
ликвидации.
- Но согласитесь, что такие решения отрезвляют. Суды теперь
контролируют всю промышленность и торговлю страны. Вопрос в том, где они
остановятся.
- Ну, если бы я мог ответить на этот вопрос, то скоро стал бы очень
богат. Так же богат, как вы, Моррис.
- Очень может быть, что в данную минуту вы этого уже достигли, - сказал
Моррис. - Между нами говоря - строго между нами, - я ничего не выиграл от
манипуляций бедняги Гарри. А вот вы, я уверен, даже кое-что потеряли,
Локи. Впрочем, я тоже потерял. Никогда нельзя смешивать дружбу с деньгами.
Два года назад, когда вы отказали ему в помощи, я его выручил.
- Отказал в помощи? Я никогда ему не отказывал. Были случаи, когда я
отклонял его предложения, но в займах не отказывал. Он говорил вам, что я
отказался помочь ему?
- Да, говорил, и я принял вашу сторону. А потом все же дал ему изрядную
сумму в долг. Во имя дружбы. Я сказал ему, что он не имел права
рассчитывать на вас в этом плане. Я все-таки находился в ином положении. Я
был его ближайшим и самым старым другом. Вы знали его только по
университету, я же - с мальчишеских лет. Теперь я вижу, что он мне лгал.
- Да, он лгал. Так же, как мне и, вероятно, многим другим.
- Стало быть, мы оказались жертвами обмана. Бедняга Гарри. Очень
хороший был финансист, пока не пошел по пагубному пути. А мошенника из
него так и не вышло.
- К такому же выводу и я пришел, только окольным путем. Нет, я не
отказывал Гарри в займе. Не скажу, что я непременно дал бы ему денег, если
бы он обратился ко мне, но он не обращался. Очевидно, думал, что откажу.
- Но почему он солгал мне именно в этом?
- Мне кажется, я знаю ответ, Моррис. Он хотел доказать вам, что старые
друзья - самые надежные. Будто он пробовал просить у одного из новых
друзей, то есть у меня, а этот новый друг не оправдал надежд.
- Именно так, Локи. Вот дьявол, а? Дьявольски умен, только ум этот ему
не впрок пошел. В такую голову всадить пулю!
- Можно поинтересоваться, сколько вы дали ему взаймы?
Хомстед ответил не сразу.
- Только между нами. Семьдесят пять тысяч. - Он назвал эту цифру с
таким видом, словно она составляла изрядную долю его многомиллионного
состояния.
- Семьдесят пять тысяч! - удивился Локвуд. - Не столь уж велика потеря,
а?
- Если говорить о сумме как таковой - нет. Если сравнить с тем, что у
меня осталось, - тоже нет. Но дело в том, что эти деньги потеряны
окончательно, а такого со мной еще не случалось, Локи. Прежде, бывая в
проигрыше, я хоть что-нибудь выручал. Ненавижу терять деньги, потому и не
даю никогда взаймы, если ссуда ничем не обеспечена. Никогда. История с
Гарри была исключением и подтвердила мудрость моего всегдашнего правила.
Предоставь необеспеченную ссуду - и распрощайся с деньгами навсегда.
- Но вы ведь раздаете много денег.
- Свою лепту вносим. Но когда мы даем деньги - скажем, пятьдесят тысяч
долларов, то знаем, для чего они предназначены. Прежде чем дать, мы долго
думаем. Будущие получатели должны доказать нам, что не пустят эти деньги
на ветер. Так что в каком-то смысле мы оставляем за собой право контроля,
даже когда делаем обыкновенный подарок. Но если кто-нибудь попросит у меня
взаймы пятьдесят тысяч долларов и обеспечит ссуду частично, то я, пожалуй,
откажу ему. Да и вообще я редко даю взаймы, какие бы гарантии мне ни
предоставляли, ибо деньги, отданные в долг, так или иначе уходят из-под
твоего контроля. А твой должник может распоряжаться твоими деньгами как
ему вздумается. Может даже оказаться, что с помощью этих денег он
попытается разорить тебя. Займет у тебя пятьдесят тысяч и купит на них, к
примеру, контрольный пакет акций компании, в которой ты заинтересован.
- С вами это бывало?
- О нет. Но могло быть, если бы я сплоховал. Деньги - это сила, Локи.
Вы это знаете. Но эта сила может быть обращена и против вас - даже ваши
собственные деньги, если вы потеряли над ними контроль. Мы часто жертвуем
в виде ценных бумаг деньги на благотворительные нужды, но всегда оставляем
за собой право голоса. Без этого любой из попечителей может легко
использовать мой капитал в ущерб моим же интересам. А таких попечителей, к
сожалению, нашлось бы немало.
Авраам Локвуд проникся новым чувством восхищения и уважения к своему
старому знакомому. Рассуждения Морриса Хомстеда о деньгах явились для него
приятной и вместе с тем пугающей неожиданностью. Приятной - потому что она
выявила общность их взглядов; пугающей - потому что за тридцать лет
знакомства с Моррисом Хомстедом он, Авраам Локвуд, мог легко восстановить
этого человека против себя, ущемив где-то его финансовые интересы, и тогда
были бы невозможны их нынешние отношения и невозможна была бы биржевая
спекуляция, которой они собирались совместно заняться.
- А вы - очень проницательный финансист, Моррис, - сказал Локвуд.
- Мне не остается ничего другого.
- Не остается ничего другого? Но вы же увлекаетесь спортом,
коллекционируете картины, занимаетесь благотворительностью и прочим. У вас
видное положение в обществе.
- В сутках-то двадцать четыре часа, Локи. Наиболее широкоизвестные мои
увлечения отнимают у меня всего по нескольку минут в день. Главное же, чем
постоянно заняты мои мысли... Я никому этого еще не говорил, но вам скажу,
раз уж заикнулся. Они заняты нашим капиталом, фамильным капиталом, который
я никогда не считал своей собственностью, только своей собственностью.
Видите ли, я унаследовал его по обеим родительским линиям. Когда мне было
тридцать семь лет, на моем попечении оказалась значительная сумма денег.
Мой капитал и прежде-то был солидным, а тут сразу удвоился. До этого вы
могли бы сказать, что я действительно не слишком интересовался
коммерческой деятельностью. Денег у меня и так было вдоволь, даже слишком
- для человека с моими вкусами и довольно скромными запросами. Но потом я
получил второе наследство, и деньги перестали быть для меня тем, чем были
прежде, то есть средством жить так, как мне хочется. Новые деньги - этот
дополнительный капитал - накладывал на меня и новую ответственность: в
сочетании с прежним капиталом он заставил меня почувствовать
ответственность за состояние в целом, понимаете? Деньги, унаследованные от
отца, я считал моими собственными, но когда к ним прибавились еще и деньги
матери, образовался один общий капитал, и я почувствовал себя
ответственным за все. Я не только перестал считать его лишь источником
существования, оплаты счетов. Я вообще перестал смотреть на него как на
свою собственность. Я был только его хранителем. Я уже стал думать о
детях. Самое меньшее, что я считал себя обязанным сделать, - это сохранить
для них в цел