клонился ко мне и прошептал заговорщически:
   - Есть способ обрадовать жену...
   Теперь уже я недоуменно поднял брови. А Юрий Тимофеевич  рассказал  о
том, что у него есть друг,  член-корреспондент.  У  члена-корреспондента
есть сын. Сын учится на втором курсе нашего института, только на  другом
факультете. И у него нелады с математикой. Нужно помочь ему  разобраться
в интегралах. Сам член-корреспондент их уже подзабыл, да ему и  некогда.
Вот он и ищет репетитора своему сынку. Профессор сказал, что если  я  за
две недели натаскаю его, мне очень неплохо заплатят.
   - Они живут совсем рядом с институтом.  По  дороге  в  вычислительный
центр будете заходить к ним и проводить занятие. Отец, понимаете,  очень
меня просил. Договорились?
   Конечно, мы договорились. А что было делать?
   На следующий день мне сообщили, когда можно приходить. Вечером я отп-
равился к члену-корреспонденту. Он, действительно, жил в двух  шагах  от
института, в новом красивом доме. Я поднялся на четвертый этаж  и  нажал
кнопку звонка. За дверью раздался звучный лай.
   Мне открыл сам член-корреспондент. Он был маленького  роста,  лысева-
тый, с быстрыми и умными глазами. На ногах были шлепанцы.  Рядом  с  ним
стояла черная собака почти с него ростом. Собака бросилась лапами мне на
грудь и лизнула длинным языком в щеку. Нельзя  сказать,  чтобы  это  мне
понравилось.
   - Она у нас ласковая, - сказал хозяин. - Проходите...
   Я разделся, и меня провели в комнату к сыну.
   - Можете приступать, - сказал член-корреспондент и ушел.
   За письменным столом сидел юноша цветущего вида. У него были  широкие
плечи, розовые щеки и унылое выражение лица. Я подошел к нему и протянул
руку. Он встал. Росту в нем было на двух членов-корреспондентов.  Просто
удивительно, какие фокусы вытворяет наследственность!
   - Петр Николаевич, - солидно представился я.
   - Гений, - сказал он смущенно.
   - Это понятно, что гений, - сказал я. - А можно как-нибудь попроще?
   - Геня, - сказал он, смотря на меня сверху своими детскими глазами.
   - Ну что ж, Геня, - сказал я. - Давайте ваши интегралы!
   Он сразу сник, обреченно повернулся к столу и стал листать  тетрадку.
Мы начали заниматься.
   Надо сказать, что такой патологической неприязни к математике  я  ни-
когда больше не встречал. Вид интеграла вызывал у Гения физическую муку.
Он смотрел на него, шевелил губами, морщился,  но  ничего,  кроме  слова
"дэикс" не произносил. Я понял, что натаскать его за  две  недели  будет
чертовски трудно.
   Для начала я попытался определить глубину невежества  Гения.  Другими
словами, я хотел узнать, какие разделы математики он знает твердо. Я ре-
шил идти от интегралов к начальной школе. Производных  и  дифференциалов
Гений не знал начисто. Элементарные функции присутствовали в его  памяти
лишь в виде намека. С формулой квадратного трехчлена  Гений  был  знаком
понаслышке. С несомненностью выяснилось, что твердо он знал только  таб-
лицу умножения.
   Я спросил, каким образом ему удалось закончить школу.
   Гений пожал плечами и кивнул головой на дверь. Я понял, что он указы-
вает на своего папу, члена-корреспондента.
   - Репетиторы, - сказал он.
   Я очень мягко сказал, что здесь нужна целая дивизия репетиторов.  Ге-
ний согласился.
   - У меня хорошая кратковременная память, - признался он. - Я могу вы-
долбить наизусть, как стихи.
   И он неожиданно начал читать на память:
   - "Есть и в моем страдальческом застое часы и дни  ужаснее  других...
Их тяжкий гнет, их бремя роковое не выскажет, не выдержит  мой  стих..."
Это Тютчев. Это я понимаю... - с тоской сказал он.
   И он прочитал стихотворение до конца. Читал он хорошо, с чувством.
   - Хотите еще? - спросил он. Я в растерянности кивнул. Гений  прочитал
Пушкина, Блока, кого-то еще. Мне стало грустно, нахлынули разные  мысли.
Я решил остановить Гения. Все-таки у нас урок математики, а не вечер по-
эзии.
   - А почему вы не выбрали что-нибудь погуманитарнее механико-машиност-
роительного факультета? - спросил я.
   - Папу там все знают. Они у него учились... Он считает, что  стихи  -
это не занятие для человека.
   - Что же мы будем делать?
   - Нам главное - решить упражнения. К сессии я теорию выучу, -  сказал
Гений.
   - Решения объяснять? - спросил я.
   Гений страдальчески взглянул на меня.
   - Я вам лучше стихи буду читать, - попросил он.
   И я принялся за работу. Я передвинул к себе задачник Бермана  и  при-
нялся щелкать интегралы. Я работал профессионально, с чувством некоторой
гордости. Гений никуда не отходил, он смотрел в тетрадку и шептал стихи:
   - "Не растравляй моей души воспоминанием былого; уж я привык грустить
в тиши, не знаю чувства я другого. Во цвете самых пылких лет  все  испы-
тать душа успела, и на челе печали след судьбы рука запечатлела..."  Ба-
ратынский, -комментировал он. - Поэт первой половины прошлого века.
   Надо сказать, у Гения был безукоризненный поэтический вкус. Таким об-
разом мы повышали уровень друг друга. Я рос гуманитарно, а Гений матема-
тически. Хотя правильнее будет сказать, что каждый из нас безуспешно пы-
тался приобщить другого к недоступной ему красоте.
   После стихов и интегралов я шел на машину и бился с "бесконечно  под-
лым". Пока перевес был на его стороне.
   Когда папы не было дома, Гений брал гитару и тихонько напевал мне ро-
мансы. Под романсы дело шло еще быстрее. Скоро я перерешал все интегралы
из задачника, и Гений стал приносить мне  другие,  которые  выдавал  ему
преподаватель в институте.
   Таким образом мы провели с ним две недели по два часа на урок.  Всего
двенадцать занятий, или сутки чистого времени. Интегралы стали иссякать.
Под конец мы все чаще беседовали о жизни. Моя симпатия к Гению очень вы-
росла. Я полюбил это детское существо с нежной поэтической душой. Одно я
понял ясно: инженером Гений никогда не станет. Мне было непонятно, зачем
он досиживает институт до конца, а родители гробят деньги  на  репетито-
ров.
   Гений сам писал стихи. Он показывал их мне. Стихи были элегические.
   - Если станешь поэтом, смени, пожалуйста, имя, - сказал я.
   - Понимаю, - сказал он.
   На последнее занятие он притащил мне всего один интеграл. Этот интег-
рал с большим трудом раздобыл преподаватель. У нас с ним был заочный по-
единок. Сумеет ли он составить интеграл, который я не смогу взять? Я  за
две недели гигантски повысил свой класс.
   - Он сказал, что этот пример из Университета, - доложил Гений.
   - Посмотрим! - бодро сказал я.
   Гений запел "Выхожу один я на дорогу", а я приступил к  интегралу.  Я
затратил на него сорок пять минут. Когда я нарисовал ответ и  обвел  его
жирным овалом, что-то в интеграле показалось мне знакомым. Я присмотрел-
ся повнимательнее и убедился, что если заменить переменную, то  интеграл
превратится в моего любимого "бесконечно подлого змея".
   Почти не дыша я проделал эту операцию.
   У меня получился ответ. Получилась функция, довольно сложная, завися-
щая от нескольких параметров, но без особенности. Особая точка  исчезла!
Это означало, что с бесконечным змеем было покончено!
   - Гений! - прошептал я.
   - А? - отозвался Гений.
   - Это я гений! Понимаешь?.. Я два месяца мучался с этим интегралом на
работе, а тут решил его как учебный пример! Невероятно!
   И мы с Гением спели вместе "Эх, раз! Еще раз!.." Оба были счастливы.
   На шум прибежала мама Гения.
   - Мама, мы все решили, - сказал Гений.
   - Ах, я не знаю, как вас благодарить! - сказала мама и пригласила ме-
ня в другую комнату. Там, немного помявшись, она сказала:
   - Петр Николаевич, мне хотелось  бы  знать,  какова  ваша  преподава-
тельская ставка в час?
   - Рубль, - подумав, сказал я. Мне показалось, что эта ставка наиболее
подходит.
   - Ну что вы... Что вы... - забормотала она. - Нужно ценить свой труд.
   Она достала из ящика письменного стола конверт,  быстро  отвернулась,
проделала с ним какую-то манипуляцию и вручила конверт мне. Я поблагода-
рил и сунул его в карман.
   Потом я прощался с Гением, с мамой, с членом-корреспондентом и  соба-
кой и вышел на лестничную площадку. В кармане шевелился конверт. Он  ме-
шал мне идти. Я вынул его и пересчитал деньги. В конверте было семьдесят
два рубля. Таким образом я узнал, что моя преподавательская ставка  сос-
тавляет три рубля в час.
   Но даже эта тихая радость не могла заслонить чудо расправы с  "беско-
нечно подлым змеем".
   В тот вечер я не пошел на машину, а понесся домой вносить исправления
в программу. Я чувствовал, что победа близка. Голос  Гения  распевал  во
мне марши.
   - Ничего удивительного! - сказал Чермогуров, когда узнал о моем  дос-
тижении.
   - А ты думал, стихи - это так? Сотрясение воздуха?... Они  вдохновля-
ют, вот что они делают! Скажи спасибо своему Гению.
   Миг удачи
   Какое это было счастье! Кто его не испытал, тот не поймет.
   Машина стала выдавать результаты. Я ходил к ней, как на праздник, на-
чищенный, умытый и наглаженный. Я влюбился в нее, как Крылов в свою  Ви-
ку. Машина превратилась в вежливое и понятливое существо. Кокетливо  по-
мигав лампочками, она печатала мне изотермы.
   Изотермы появлялись на широком белом рулоне, который медленно  выпол-
зал из АЦПУ. Они имели вид концентрических эллипсов.  Эллипсы  распуска-
лись, как бутоны роз. Я плясал возле АЦПУ и время от времени подбрасывал
в устройство ввода новые исходные данные. Как дрова в печку.
   За несколько дней я теоретически сварил лазером все возможные сочета-
ния металлов, для любых толщин и конфигураций деталей. Вольфрам с  тита-
ном, титан с ванадием, сталь с латунью и тому подобное.
   Рулоны с изотермами и другими данными я приносил  в  нашу  комнату  и
сваливал у себя на столе. Довольный Чермогуров рассматривал  изотермы  и
что-то бормотал. Кроме того, он снабжал меня все новыми и  новыми  пара-
метрами.
   Наконец параметры кончились. Мне казалось, что я  обеспечил  лазерную
технологию на много лет вперед.
   В нашей комнате появился незнакомый человек. Его  привел  Чермогуров.
Он был седой, с короткой стрижкой и лицом боксера. Широкие скулы и прип-
люснутый нос. Звали его Николай Егорович.
   Николай Егорович занял стол Крылова. Сам Крылов уже давно исчез.  Его
потерял из виду не только я, но и Мих-Мих, и  даже  Сметанин.  Никто  не
знал, где Крылов и чем он занимается. Сметанин высказывал предположение,
что Крылов готовится к свадьбе.
   Николай Егорович зарылся в рулоны. Предварительно  он  очень  вежливо
испросил мое согласие. Я согласился. Он  что-то  выписывал  в  тетрадку,
накладывал изотермы одна на другую и считал на логарифмической  линейке.
Мне он не мешал.
   Сметанин, который жил теперь с Милой у профессора и продолжал  разыг-
рывать фиктивный брак, рассказал Юрию Тимофеевичу о моем успехе. Профес-
сор пришел ко мне и долго разглядывал изотермы.
   - Поздравляю, Петя, - сказал он. - Теперь нужно срочно написать отчет
по теме и лететь с ним в Тбилиси. - Пишите с таким расчетом,  чтобы  это
вошло потом в дипломную работу.
   - Ясно, - сказал я.
   Я засел за отчет. В первой главе я описал метод  решения,  во  второй
изложил применявшиеся численные методы, в третьей дал сведения  о  прог-
рамме. Приложением к отчету были изотермы и другие кривые, характеризую-
щие режимы сварки. Я сам их начертил на миллиметровке, вкладывая в  дело
душу. Получился капитальный труд.
   Зоя Давыдовна перепечатала его в пяти экземплярах на машинке. На  ти-
тульном листе значилось: "Научный руководитель темы" (подпись  профессо-
ра) и "Ответственный исполнитель" (моя подпись). Это выглядело  шикарно.
Я подумал, что в последних двух словах решающим  является  первое:  "от-
ветственный". Мне было очень радостно, что оно перевесило слово  "испол-
нитель.
   Отчет переплели в коленкор и снабдили золотым тиснением. Я носил  его
с собой не в силах расстаться.
   Мой пыл, как всегда, охладил Чемогуров.
   - Не думай, что ты герой, - сказал он, листая отчет. -  По-настоящему
твоего в этом томе - только подпись и две-три идеи. Остальное -интерпре-
тация... А профессор был прав, - добавил он.
   - В чем? - спросил я.
   - В том, что взял тебя. Понимаешь, когда шли споры, кому всучить  до-
говор, он потребовал отчеты о лабораторных работах  всей  вашей  группы.
Твои отчеты были самыми аккуратными. Ты лучше всех  рисовал  кривые,  да
еще цветной тушью... "Вот человек, который мне нужен!"  -  сказал  тогда
Юрий Тимофеевич. И действительно
   - на отчет приятно смотреть.
   Нет, разве можно так плевать человеку в душу, я вас спрашиваю?
   - Да ты не обижайся, - сказал Чемогуров. - Я тоже в тебе  не  ошибся.
Все-таки две-три идеи - это не так мало, как ты думаешь. Возможно, инже-
нером ты станешь.
   Я стал оформлять командировку в  Тбилиси.  Оформление  было  довольно
хитрым, потому что студентам командировки не  полагаются.  Мне  выписали
материальную помощь, чтобы я смог слетать туда и обратно. Юрий  Тимофее-
вич вручил мне акты о приемке договора в нескольких экземплярах. Я  дол-
жен был подписать их в Тбилиси и скрепить печатями.
   Но прежде, чем я улетел, случилось одно событие.  На  первый  взгляд,
незначительное. Мне позвонили из одного НИИ  и  предложили  выступить  с
докладом по моей теме. Я недоумевал, откуда они узнали.
   Когда я туда пришел, меня встретил  Николай  Егорович.  Мне  оформили
пропуск, и Николай Егорович повел меня по территории. Это  был  огромный
завод вакуумных приборов. НИИ был при нем.
   Сначала Николай Егорович провел меня в цех, где изготовлялись  детали
приборов. Я своими глазами увидел лазерную сварку, над которой бился уже
несколько месяцев. Это зрелище мне очень понравилось. Везде была  чисто-
та, микроскопы, микрометрические винты и так далее, а луч лазера выжигал
на поверхности металла маленькую точку.
   Потом мы прошли в зал, где было человек пятнадцать народу.
   Николай Егорович представил меня и дал слово. Я  говорил  полчаса,  а
потом еще час отвечал на вопросы. Я был готов расцеловать  этих,  в  об-
щем-то, довольно хмурых людей. Я первый раз почувствовал, что сделал ра-
боту, которая кому-то нужна. Но тут же выяснились и другие, менее прият-
ные вещи.
   Во-первых, мой метод не годился для жестких режимов  сварки.  Были  у
них там такие странные режимы. Во-вторых, погрешность вычислений  в  об-
ластях, близких к центру луча, была слишком велика. Я обещал подумать  и
внести коррективы в метод.
   - Ну что? - сказал Чемогуров на следующий день.
   - Немножко раздолбали, - сказал я.
   - Угу, - удовлетворенно сказал он. - И что же дальше?
   - Есть идея. Можно внести поправку.
   Чемогуров ничего не сказал, но мне показалось, что он доволен. Я взял
билет на самолет и полетел в Тбилиси, предвкушая новый триумф.
   В объятиях заказчиков
   С отлетом вышла маленькая заминка. Часов на восемь. Самолет,  который
должен был доставить меня в Тбилиси, задержался. Я слонялся по  аэропор-
ту, по десять раз подходя к киоскам "Союзпечати" и сувениров.  Время  от
времени я обращался в справочное бюро. Девушка в синей  форме  говорила:
"Ждите". Я ждал. Потом я нашел мягкое кресло и задремал. Когда  я  прос-
нулся, выяснилось, что самолет уже улетел. Меня  стали  пристраивать  на
другой самолет. Это было скучно и неинтересно.
   Самое главное, что в Тбилиси меня теперь не могли встретить. Они зна-
ли только тот рейс, который я пропустил. Его я сообщил  накануне  телег-
раммой. Мне уже так надоело вылетать, что было все равно.
   Наконец меня посадили куда-то, и мы полетели. Лететь тоже было  неин-
тересно. Под нами были только облака. Три часа я передвигался  над  ними
со скоростью восьмисот километров в час или что-то около того. Потом  мы
сели. Никаких цветов, делегаций и приветственных речей. Я нашел  автобус
и поехал в город.
   В Тбилиси было еще тепло. Я вышел из  автобуса  и  прочитал  название
улицы. Улица называлась "Проспект Шота Руставели". Было уже около десяти
часов вечера.  По  проспекту  двигались  нарядные  толпы.  Все  говорили
по-грузински. Я стоял с портфелем на тротуаре не в силах начать  распро-
сы. Мне казалось, что меня просто не поймут.
   У меня был записан лишь номер служебного телефона Меглишвили.  Однако
сейчас он был бесполезен.
   Я побрел по проспекту и набрел на гостиницу. Там я стал объяснять по-
ложение немолодой грузинке, администратору гостиницы. Я размахивал поче-
му-то актами о приемке договора и во всем обвинял "Аэрофлот".
   - Вах! - сказала она. - Ну, что мне с тобой делать? Живи, конечно! До
завтра, - добавила она.
   И я поселился до завтра в номере на двоих, удачно сочетавшим  восточ-
ную экзотику с европейским комфортом. Экзотика состояла в чеканке, укра-
шавшей стену, и запахе шашлыка, доносившемся из ресторана снизу. Комфорт
заключался в телефонном аппарате и двух кроватях с подушками.  Я  рухнул
на одну из них, стараясь не обращать внимание на шашлычный дух.
   Проснулся я от сильного храпа. Было уже светло. На  соседней  кровати
спал человек, с головой завернутый в одеяло. Я сел на кровати, и  в  тот
же момент храп прекратился. Потом из-под одеяла появилось лицо с  усами.
Лицо уставилось на меня лучезарным взглядом и что-то сказало по-грузинс-
ки.
   - С добрым утром! - сказал я.
   Лицо подмигнуло мне, затем из-под одеяла высунулась волосатая рука  и
принялась шарить под кроватью. Она извлекла  оттуда  бутылку  коньяка  и
поставила на тумбочку. Вопросительно взглянув на меня, лицо  снова  под-
мигнуло.
   - Я из Ленинграда, - зачем-то сказал я.
   - Цинандали, - сказал человек очень доброжелательно. Я не совсем  по-
нял. То ли его фамилия была Цинандали, то ли он оттуда приехал. Он спус-
тил ноги на пол и протянул мне руку.
   - Автандил, - сказал он. - Можно Авто.
   - Петр, - сказал я. - Можно Петя.
   Ноги у него были такими же волосатыми, как и  руки.  Вообще,  он  был
очень волосатый. На вид ему было лет сорок пять. Ни слова больше не  го-
воря, Автандил босиком подошел к умывальнику и вымыл два стакана. Из од-
ного он предварительно вытряхнул зубную щетку. Поставив стаканы рядом  с
коньяком, он заполнил их на две трети.
   - Пей! - сказал он.
   Я поднес стакан ко рту.
   - Стой! - воскликнул он. Потом приподнял свой стакан, сделал им  при-
ветственный взмах и сказал с сильным акцентом:
   - Будем знакомы... Автандил. Можно Авто.
   - Петр, - повторил и я. - Будем!
   Мы выпили. Автандил снова полез под кровать и вытащил  оттуда  связку
коричневых колбасок на ниточке. Колбаски были сладкие. Внутри у них были
орешки на ниточке. Мы стали есть колбаски и разговаривать.
   Вскоре мы уже сидели на кровати Авто в обнимку и пели:
   - Тбилисо! Мзизда вардебис мхарео...
   Причем, я пел по-грузински лучше, чем он. Он пел  с  акцентом.  Потом
Авто спросил:
   - Ты зачем здесь?
   - И правда! - вспомнил я. - Надо позвонить.
   Я набрал номер телефона и сказал не очень твердо:
   - Будьте добры товарища Мегли... швили...
   - Я у телефона, - ответил трубка.
   - Говорит Верлухин. Я в Тбилиси...
   - Где?! - крикнула трубка так пронзительно, что Авто  покрутил  голо-
вой. Я назвал гостиницу и номер. В трубке послышались прерывистые гудки.
Я не успел вернуться к Авто, как Меглишвили уже вбегал в номер, распахи-
вая на ходу объятия. Так быстро он мог доехать только на пожарной машине
или на "Скорой помощи". Он расцеловал меня, как родного, даже  интенсив-
нее, а заодно расцеловал и Автандила. Автандил тут же полез за бутылкой.
Пол под его кроватью был выстлан бутылками коньяка. Это было очень удоб-
но. Выяснилось, что Меглишвили зовут Гия, и он тут же к нам присоединил-
ся.
   Через некоторое время пришла горничная и стала меня выселять. Меглиш-
вили вышел с ней на пять минут. Вернувшись, он сказал:
   - Неделю можешь жить! Год можешь жить! Сколько хочешь,  можешь  жить!
Никто не тронет.
   Потом та же горничная внесла в номер поднос,  на  котором  была  гора
фруктов. Мы в это время с Гией плясали лезгинку, а Авта