Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
таточно плотно. И мы стали
топтаться на месте, слившись в экстазе. Я чувствовал, как у меня из-под
мышек текут струйки пота. Это было неприятно, потому что разрушало экс-
таз.
- Петя, пойдем на воздух, - сказала Инна Ивановна, коснувшись моего
уха губами.
- Зачем? - спросил я.
- Жарко, - прошептала Инна, вкладывая в это слово много эмоций.
- Пойдем, - сказал я. - Только ненадолго. Мне нужно следить за поряд-
ком.
Мы вышли на улицу и сели на скамеечку под деревом. Мимо прошел ка-
кой-то тип, который нас внимательно осмотрел. Я подумал, что сейчас меня
примут за кого-нибудь другого. Меня часто принимают за кого-то другого.
От этого одни неприятности.
- Дети... - вздохнула Барабыкина.
- Кто? - спросил я.
- Все, - сказала Инна Ивановна. - У них совершенно не развиты
чувства. Как-то все примитивно просто...
Я молчал, соображая, куда она клонит.
- Все-таки в наше время было не так... Правда?
Я не стал уточнять, какое время она имеет в виду. Поэтому на всякий
случай кивнул. Инна Ивановна взяла мою ладонь и стала всматриваться. Не
знаю, чего она там увидела в темноте.
- Много увлечений, - читала она по ладони. - Но серьезен. Энергичен.
Сильная линия любви...
И она сделала многозначительную паузу. Не отпуская моей ладошки.
- Мне нравятся застенчивые мужчины, - сказала она.
С чего она взяла, что я застенчив? Что я не полез с нею сразу цело-
ваться, что ли? А мне не хочется. Если бы хотелось, я бы полез.
Инна Ивановна готовилась продолжить наступление, но тут из клуба выс-
кочил одуванчик Юра.
- Наших бьют! - крикнул он и помчался за подкреплением к нашему са-
раю.
Пришлось вернуться в зал. Хотя туда не очень хотелось.
Юра немного преувеличил. Наших еще не били. Просто человека три из
местных стояли напротив Леши с глубокомысленным выражением на лице. Бить
или не бить? Между ними и Лешей происходили какие-то дебаты. Обычно это
тянется от двух до десяти минут, пока кто-нибудь, устав от бесперспек-
тивности разговора, не съездит оппоненту по уху. Нужно четко почувство-
вать этот момент. И бить первым. Иначе можно уже не успеть.
Я протолкался в круг вместе с Барабыкиной.
- Ну, чего? - спросил я.
- А ничего! - ответил один из оппонентов.
- Ты чего? - сказал я.
- А ты чего?
- А ничего! - сказал я.
Все это на полутонах. Разговор зашел в тупик. Никто ничего. Самый мо-
мент бить по уху. А танцы, между прочим, шли своим чередом. Публика
только освободила место для возможной драки. Ринг, так сказать.
Барабыкина надвинулась на меня грудью и умоляюще произнесла:
- Петр Николаевич! Не надо! Не бейте их, я вас прошу. Они извинятся.
Оппоненты были озадачены. Во-первых, тем, что не они будут бить, а их
будут бить. А во-вторых, они никак не могли взять в толк, за что нужно
извиняться.
- Это за что же извиняться? - недоуменно спросили они.
- За бестактность! - заявила Барабыкина.
Местные хулиганы совсем завяли от такого интеллигентного разговора.
- Пошли, Генка, - сказал один. - Чего с ними связываться? Чокнутые
какие-то.
В этот момент в зале появился Лисоцкий с красной повязкой дружинника.
В сопровождении дяди Феди и кое-кого из наших. Дядя Федя шел, заметно
покачиваясь.
- Для работников охраны общественного порядка мы исполняем "Йеллоу
ривер",
- провозгласил мальчик со сцены.
И они завыли "Йеллоу ривер". Желтая река, в переводе.
Мордобоя не получилось. Хулиганы отвалили в недоумении. Лисоцкий про-
шелся по залу в повязке, очень довольный собой. Потом Лисоцкий снял по-
вязку и пригласил Барабыкину. Он закружил ее, держа руку на отлете.
Я приглашал наших девушек в строгой очередности. Чтобы не дать им
привыкнуть к амбалам. Каждой я шептал что-то нежное. Для профилактики.
Только Тате я почему-то не мог шептать нежного. Стеснялся, что ли?
Все наши дружинники плясали. Только дядя Федя пристроился на стуле у
стены и совершенно внезапно заснул. Под адский рев динамика. Видно,
очень хотел спать.
Наплясавшись, мы разбудили дядю Федю и проводили девушек. Лисоцкий
еще раньше исчез куда-то с Барабыкиной. Леша исчез в Элеонорой. Все-таки
он достукается! Дядя Федя просто исчез.
Было три часа ночи. Фактически, уже утро.
Воскресные разговорчики
На следующий день, в воскресенье, мы отходили от танцев. За завтраком
Лисоцкий был какой-то вялый. Он долго смотрел в кашу, шевеля ее ложкой,
будто хотел там чего-то найти. Леша загадочно улыбался по поводу Элеоно-
ры. Барабыкина смотрела на меня укоризненно. Тата была почему-то злая.
Один дядя Федя был добрый. Он рассказывал, как мы вчера победили местных
хулиганов.
После завтрака народ двинулся загорать и купаться. Кроме Леши с дядей
Федей. Леша заступил дежурным на кухню. И они с дядей Федей принялись
пилить дрова. Там же вертелся и Юра, который продолжал обхаживать пова-
риху Веру.
Лисоцкий предложил мне сыграть в шахматы. Мы начали.
- Загадочный народ эти женщины, - сказал Лисоцкий, передвигая пешку.
- По-моему, не очень, - сказал я, передвигая свою.
- Вы еще не все понимаете. Простите, - сказал Лисоцкий, выводя слона.
- А что вы имеете в виду? - осторожно поинтересовался я, толкая еще
одну пешку.
- Как вы относитесь к Инне Ивановне? - спросил Лисоцкий, делая ход
конем.
- Как к старшему товарищу, - ответил я.
- А она, между прочим, вас любит, - сказал Лисоцкий, объявляя мне
шах.
- Вы преувеличиваете, - парировал я, защищаясь слоном.
- Да, любит. Она мне сама вчера призналась, - сказал Лисоцкий, усили-
вая давление.
- Этого нам только не хватало, - пробормотал я.
- Вы с этим не шутите, - предупредил Лисоцкий.
- Какие уж тут шутки... - задумался я. - А как же ваша тактика? Как
же борьба с влюбляемостью?
- Инна Ивановна - особая статья. Она взрослая женщина и отвечает за
себя... Вы будете ходить или нет?
- Нет, - сказал я. - Я сдаюсь.
- У вас же хорошая позиция! - закричал Лисоцкий.
- Все равно сдаюсь, - сказал я. - С Барабыкиной мне не справиться.
- Будьте мужчиной, - предложил Лисоцкий.
- Как это?
- Проявите твердость, - посоветовал он.
- Спасибо, - поблагодарил я и ушел проявлять твердость. Я пошел про-
являть твердость на озеро. Необходимо было срочно охладиться. Но судьба
приготовила мне жестокое испытание.
Я спустился к озеру и зашел в кусты натянуть плавки. В кустах стояла
Инна Ивановна. Она тоже чего-то натягивала. Ее сиреневый халатик валялся
на траве. Инна Ивановна напоминала "Русскую Венеру" художника Кустодие-
ва. Кто видел, тот поймет.
- Ах! - сказала Инна Ивановна.
- Елки-палки! - сказал я. - Простите...
Барабыкина не спеша продолжала натягивать купальник. При этом она
смотрела мне в глаза гипнотически. Я застыл, как кролик, проявляя чудеса
твердости. Инна подошла ко мне и прошептала:
- Петя, я тебя не волную?
- Почему же... - пробормотал я.
- Пойдем купаться, - сказала она, дотрагиваясь до меня чем-то теплым.
- Плавки, - пискнул я.
- Надень, я отвернусь.
Дрожащими руками я натянул плавки, не попадая в дырку для ноги. "Тоже
мне, Тарзан! - думал я. - Супермен чахоточный!" Это я про себя.
Мы вышли из кустов и плюхнулись в озеро. На берегу сидела и лежала
наша публика. Все, конечно, обратили на нас внимание. Яша сидел на камне
с гитарой и пел только что сочиненную им песню о вчерашних танцах:
Танцы в сельском клубе.
Пятеро на сцене.
Я прижался к Любе,
Позабыв о сене.
Кто-то дышит сзади
Шумно, как корова.
Я прижался к Наде,
А она ни слова.
Знаю, в прошлой эре
Так не разрешалось.
Я прижался к Вере,
И она прижалась.
В этакой малине
Я совсем смешался.
Я прижался к Инне...
Тут я и попался!
Все дружно посмотрели на нас с Барабыкиной и заржали. Инна Ивановна
чуть не потонула от возмущения. Она повернула голову к берегу и сказала:
- Дурачье!
- Яша, я с тобой потом поговорю, - пообещал я.
Все заржали еще пуще. А Тата подошла к Яше и демонстративно его поце-
ловала в лобик. Яша закатил глаза и рухнул на траву, вне себя от
счастья.
- Бывают же такие любвеобильные начальники, - сказала Тата.
Я выпустил фонтан воды. Как кит. И у меня свело ногу. Я зашлепал ру-
ками по воде, поднимая массу брызг. Инна Ивановна плыла рядом, удивленно
на меня поглядывая.
- Тону, - сказал я не очень уверенно.
Барабыкина будто этого ждала. Двумя мощными гребками она приблизилась
ко мне, схватила меня за руку и забросила к себе на спину.
- Не надо, - сказал я. - Лучше я утону.
- Молчи, глупыш, - нежно сказала Инна и поволокла меня к берегу. Я
лег на траву и принялся растирать ногу. Барабыкина попыталась сделать
мне искусственное дыхание. Изо рта в рот. Я отказался. Тата смеялась до
слез. Настроение у меня совсем упало. Я лежал под солнцем и мысленно по-
сылал всех к чертям. Себя в первую очередь.
Слух о том, как меня спасла Барабыкина, разнесся быстро. Все ее позд-
равляли. И меня тоже. Дядя Федя после обеда отозвал меня в сторону и
сказал:
- Казимир нервничает.
- Собака? - спросил я.
- Лисоцкий, - сказал дядя Федя. - Я его давно знаю. Ему такие женщины
страсть как нравятся. А тут ты встрял.
- Да я не хотел вовсе...
- Крути лучше с этой пигалицей, с Таткой. Она тоже по тебе сохнет.
- Не хочу я ни с кем крутить! - заорал я. - И никто по мне не сохнет.
Я задание выполняю, чтобы они не влюблялись!
- Ну, смотри, - сказал дядя Федя. - Не перевыполни его, задание.
Вечером произошло ЧП. Леша растопил плиту, а потом неосторожно на нее
упал. Падая, он оперся на плиту рукой и поджарил ладошку. Она стала как
ватрушка. Я повел его к девушкам, потому что у них были всякие ле-
карства.
Мы с Татой намазали ладошку мылом. Не помогло. Потом вазелином. Не
помогло. Потом питательным кремом для лица. То же самое. Леша лежал на
нарах весь белый от боли. Держался он мужественно.
- Сейчас я умру, - сказал он сквозь зубы.
Тата наклонилась к нему и поцеловала. Настоящая сестра милосердия.
Как ни странно, это помогло. Леша затих и закрыл глаза. Тата нежно гла-
дила его и приговаривала:
- Ну, потерпи, потерпи... Скоро пройдет.
Почему это дядя Федя решил, что Тата по мне сохнет? Вот по кому она
сохнет. Это было как на ладони.
Я незаметно ретировался и пошел домой. По дороге мне встретился Ли-
соцкий. Он прошел мимо без единого слова, гордо неся голову. Глаза его
блуждали. Его сжигал огонь ревности.
"Сено-солома! Как все сложно!" - в тоске подумал я.
Памятник
В понедельник обнаружилось, что наш дед, который кладет скирды, забо-
лел. Или запил. Мы не выясняли. Не было его, одним словом. И наша брига-
да осталась без специалиста.
- Я сам сложу скирду, - сказал я управляющему.
- Спасибо, - сказал он. - Чтобы ее осенью ветром сдуло? Да?
- Я умею, - сказал я.
- На словах все мастера, - сказал управляющий.
- Спросите у деда, - предложил я.
Мы с управляющим пошли к деду. Дед лежал на кровати в валенках. Он
постанывал и поматывал головой.
- Погоди трястись, Нилыч, - сказал управляющий. - Говорили тебе вче-
ра, сено-солома, - не пей шампанского! Не привычен ты к шампанскому.
- И то правда, - промычал дед.
- Ты лучше скажи, этот парень сможет скирду поставить? Или нет?
Только так, чтобы она до весны простояла.
Дед оторвал голову от подушки и посмотрел на меня, с трудом узнавая.
- Могет, - прохрипел он. - Этот могет.
- Лады, - сказал управляющий. - Под твою ответственность, Нилыч. Бери
трактор и валяй, - сказал он мне.
Мы выехали в поле, я встал посередине и сказал, как дед:
- Здесь будем ставить.
Потом я отсчитал восемь шагов в длину и четыре в ширину. Это я разме-
чал основание. Амбалы в это время нагружали волокушу. Тата с Барабыкиной
потихоньку копнили.
Приехало сено, и я стал махать вилами. Миша, тракторист, скептически
хмыкал, но сено возил. Я размахивал вилами до обеда и за это время сло-
жил прямоугольный параллелепипед. Размерами восемь, на четыре, на два
метра. Правда, он был не совсем прямоугольный. Чуть-чуть косоватый па-
раллелепипед.
- После обеда начинай затягивать, - сказал Миша. - А то нам до темно-
ты не управиться. И сена не хватит на верхушку.
Затягивать - это значит понемногу скашивать углы. Чтобы получилось
похоже на домик с крышей. Тут вся штука в том, чтобы правильно выбрать
угол. Если сильно затянешь - сено останется. А если слабо - его не хва-
тит. И скирда выйдет высокая, вилами не достать.
Я стал затягивать, видимо, слабо. Затягиваю, затягивая, а до верхушки
далеко. Снизу мне все подавали советы. Особенно Тата и Инна Ивановна.
Они обе очень болели за меня, чтобы скирда получилась нормальная. Как у
людей.
Миша привез волокушу и сказал:
- Все. На этом поле сена больше нет.
- А сколько еще до верхушки? - спросил я сверху.
- Волокуши две, - оценил Миша. - Ну, поехали у соседей тянуть. Может,
у них еще осталось.
Он усадил амбалов на волокушу и уехал с ними куда-то. А я разлегся на
скирде в плавочках и оттуда вел беседу с женщинами.
- Соскучился по дому. По жене, - сказал я, как бы между прочим.
- Это понятно, - вздохнула Инна Ивановна.
- Что-то не видно, - сказала Тата.
- У тебя молодая жена? - спросила Барабыкина.
- Молодая, - ответил я. - Моего возраста.
Тата прыснула. Для нее женщина старше двадцати пяти была уже древняя,
как русско-турецкая война.
- Хочется теперь постарше? - спросила она дерзко, косясь на Барабыки-
ну.
- Нет, помладше, - спокойно ответил я, глядя ей прямо в лицо.
Тата неожиданно покраснела. Оказывается, она умеет краснеть. А Инна
Ивановна холодно на нее взглянула и заметила:
- Нынешние девушки довольно испорчены.
- А нынешние бабушки большие зануды, - сказала Тата, выгибаясь на
траве, как кошка.
Я испугался, что они сейчас начнут фехтовать на вилах. Учитывая раз-
ницу весовых категорий, Тата вела себя бесстрашно. Я никогда еще не при-
сутствовал на рыцарских турнирах женщин и просто не знал, как себя вес-
ти. К счастью, приехали амбалы с волокушей. Они принялись снова кидать
мне сено, а я рос и рос вместе со скирдой.
Отсюда хорошо было видно вокруг. Продувал ветерок. Поля желтели между
лесами, как кусочки печенья. По полям ползали тракторы, выпуская из ко-
ротких труб синеватые столбики дыма. Люди заготовляли корма. А зимой они
будут использовать эти корма и готовиться к следующей заготовке. И так
каждый год. Можно сказать, вечно.
В этом было что-то непреходящее. Это выходило за рамки человеческой
жизни. Причем, в обе стороны. В самом деле, мы могли решить только ло-
кальную задачу. Заготовить корма на зиму. И так во всем. Мы всегда реша-
ем только локальные задачи. Закончить институт. Жениться. Написать дис-
сертацию. Получить квартиру. Еще чего-нибудь получить. А что-то, наобо-
рот, отдать.
Тоже, кстати, задача непростая - что-то отдать, что имеешь. Даже если
хочешь. Иногда просто не берут. Но я отвлекся.
Так вот. Никто никогда не решит такой задачи: заготовить корма вооб-
ще. Заготовить их раз и навсегда, чтобы больше этим делом не заниматься.
И не трепать себе нервы.
Потому что заготовка кормов - это всеобщая и вечная задача. Как рож-
дение детей. Нельзя народить всех детей и больше к этому вопросу не
возвращаться. Рано или поздно их потребуется родить еще.
Вот что такое заготовка кормов. Это если в философском плане.
Я философствовал попутно с самой заготовкой. Откуда у меня силы бра-
лись, ума не приложу. Неужели Тата на меня действовала? Очень может
быть. Я смутно начинал чувствовать, что влюбился. Признаться себе откры-
то я не мог. Господи, было бы в кого!
Площадка, по которой я ходил, стала совсем узенькой. Я был уже на
гребне. Теперь только двухметровый Яша мог достать до меня длинным шес-
том. Он аккуратно доставлял мне копнушки, которые я столь же аккуратно
укладывал себе под ноги. Дело близилось к блистательной победе. У меня
внутри уже звенели фанфары.
Прикатил на мотоцикле управляющий. На заднем сиденье он привез Лисоц-
кого. Они задрали головы и смотрели на меня, как на акробата в цирке.
Между прочим, не зря. Свалиться оттуда - пара пустяков. А высота скирды
получилась метров шесть. Если снизу считать. А сверху казалось в два ра-
за выше.
- Ай, молодец, сено-солома! - кричал управляющий. - Давно я такой
скирды не видал!
- Очень способный товарищ. Мастер на все руки, - сказал Лисоцкий,
тепло посмотрев на меня.
Тракторист Миша изготовил из длинных веток перекидки. Они кладутся на
гребень, чтобы верхний слой не сдувало. Или для красоты, я не знаю. Я
положил перекидки, сбросил вилы вниз и гордо выпрямился на самом верху.
- Все! - закричал я. - Как получилось?
- Памятник! - завопили амбалы. - Ты похож на памятник!
- Мемориальную доску нужно прибить, - сказала Тата.
Лисоцкий с управляющим замерили скирду и тут же составили наряд.
- Хорошо заработали, - сказал управляющий.
- Молодцы! - похвалил Лисоцкий. - Ну, пошли ужинать.
И они направились ужинать.
- Эй! - закричал я. - А меня забыли? Как я отсюда слезу?
- В самом деле, - сказал управляющий. - Не годится так его оставлять.
И они стали меня снимать. Яша протянул вилы. Вероятно, он хотел наса-
дить меня на них, как жука. И таким образом спасти. Я надоумил его по-
дать вилы другим концом. Внизу соорудили копну, чтобы я не очень разбил-
ся, когда упаду. Я ухватился за конец шеста и поехал по склону скирды,
как на санках. Шест вырвался у меня из рук, я закрыл глаза и грохнулся
мимо спасательной копны.
Амбалы несли меня домой на шестах. Как в катафалке. Впереди процессии
шла Тата со скорбным лицом. Она пела траурный марш Шопена. У живота она
несла подушечку, изготовленную из собственного платка. На подушечке
вместо ордена лежал наряд, подписанный управляющим.
- Это Петя, - объясняла Тата встречным людям. - Он только что соору-
дил себе памятник.
Разрушитель сердец
Я не умер. Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличенными. Как
сказал Марк Твен. Я даже ничего не сломал. Только ушиб локоть. И на сле-
дующее утро наша бригада явилась к конторе в полном составе. На дверях
конторы висела "молния": "Привет бригаде П. Верлухина, заготовившей
шесть тонн высококачественного сена". Почему они решили, что шесть, а не
десять, я не знаю. И насчет высококачественного - это тоже для красного
словца. Сено как сено.
Со мною здоровались за руку. Прихромал больной Нилыч и ходил рядом,
гордился. Управляющий предложил мне переходить к ним на постоянную рабо-
ту. Ввиду острой нехватки молодых специалистов.
Мы вышли в поле с маршем. Его опять сочинил Яша. На мотив песни о
трех танкистах. У нас был очень бравый вид. Текст там такой:
Я иду поселком Соловьевка,
Напеваю песню ни о чем.
Я доволен. Вилы, как винтовка,
На плече покоятся моем.
А вокруг такая уйма сена,
Для коров такая благодать,
Что признаюсь, братцы, откровенно:
Захотелось мне коровой стать.
Чтоб меня кормили и поили,
Попусту скотинку не браня,
Чтобы руки женские доили
Горячо и трепетно меня.
В самом деле, это было б славно!
А за все - такие пустяки! -
Я давал бы молоко исправно
И мычал могучие стихи.
В этот день я опять поставил скирду. А на следующий день мы поставили
две скирды и установили тем самым местный рекорд. Думаю, что он никогда
не будет побит.
Тата уже не отпускала в мой адрес шпилек. Она посматривала на меня
как-то жалобно. Доконал я ее своей работой. А Инна Ивановна смотрела на
меня с восхищением. Теперь я знаю, за что любят мужчин. Их любят за
ударный труд.
Не думайте, что поставить две скирды так же