сказал он, - это вы пилотировали эту штуку?
   Медленно приходя в себя, как после наркоза в  кресле  у  дантиста,  Йэн
увидел, что "этой штукой" Ритчи-Хук назвал лежавший  на  брюхе  самолет  с
оторванными шасси; фюзеляж машины частично погрузился в глубокую, прорытую
им самим  борозду,  а  нос  самолета  пылал  ярким  огнем;  пламя  тонкими
струйками, как вино из горящей "Черепахи", ползло по  фюзеляжу  и  хвосту.
Йэн вспомнил, что  он  вылетел  из  Бари  на  самолете,  направлявшемся  в
Югославию.
   Теперь он понял наконец, что за мрачная фигура стоит перед ним, страшно
сверкая в отблесках пламени своим единственным глазом.
   - Это вы пилот? - настойчиво требовал ответа  Ритчи-Хук.  -  Совершенно
неграмотное  пилотирование!  Вы  почему  не  смотрели,  куда  садитесь?  -
Потрясение, ошеломившее его спутников, мгновенно  пробудило  в  Ритчи-Хуке
новые силы. - Вы арестованы! - рявкнул он, заглушая шум пожара.
   - Кого не хватает? - настойчиво спрашивал американский генерал.
   Теперь Йэн увидел, как кто-то из стоявшей у самолета группы подбежал  к
"погребальному  костру"  и  неторопливо  проник  внутрь   фюзеляжа   через
спасательный люк.
   - Этого еще не хватало, черт возьми!  Что  он  делает,  этот  идиот?  -
крикнул Ритчи-Хук. - Вернитесь сейчас же! Вы арестованы!
   Сознание Йэна стало еще яснее. Ему по-прежнему казалось, что все это он
видит во сне, но в очень ярком и отчетливом сне.
   - Похоже на крокетный матч из "Алисы в стране чудес", - услышал  Йэн  и
сразу же понял, что это он сам сказал лейтенанту Пэдфилду.
   - Это очень, очень храбрый поступок, - согласился лейтенант.
   В проеме люка самолета появился тот же человек. Спрыгнув на  землю,  он
вытащил за собой не бесчувственного пассажира, как сначала  показалось,  а
объемистый цилиндрический тюк; пошатываясь, человек оттащил  тюк  подальше
от горящего самолета и только потом начал кататься по траве.
   - Брюки загорелись, сэр, - сказал Докинс. - Прошу разрешения снять  их,
сэр. - Не дожидаясь разрешения, он  так  и  сделал:  спустил  брюки  вниз,
затем, не без труда  отстегнув  пряжки  на  щиколотках  и  лягнув  ногами,
сбросил с себя этот тлеющий предмет обмундирования. Оставшись  в  рубашке,
куртке и ботинках, он принялся с  любопытством  рассматривать  свои  голые
ноги. - Здорово поджарился, - заметил он.
   - Еще кто-нибудь остался там, внутри? - спросил американский генерал.
   - Да, сэр. По-моему, кто-то есть, сэр.  Однако  не  похоже,  чтобы  они
шевелились. Слишком жарко, чтобы остановиться и проверить, сэр.  Мне  надо
было вытащить вещи генерала, сэр.
   - Вы обожжены?
   - Да, сэр. Думаю, что обожжен, сэр. Но я, кажется, не чувствую этого.
   - Шок, - заметил генерал. - Почувствуете позднее.
   Пламя теперь охватило и хвостовую часть самолета.
   - Никому больше не заниматься спасением,  -  приказал  генерал.  Никто,
однако, и не намеревался заниматься этим.
   - Каким образом все мы выбрались оттуда? - спросил Йэн адъютанта.
   - Это все генерал. Наш генерал Спейт.  Ему  удалось  открыть  оба  люка
прежде, чем кто-либо успел шевельнуться.
   - Вот что значит техническая подготовка!
   Джилпин громко жаловался на ожог пальцев,  никто  не  обращал  на  него
внимания. Небольшая группа людей вела себя вяло; слоняясь  около  горящего
самолета, каждый, казалось, чувствовал себя под  влиянием  недавнего  шока
одиноким, изолированным от  окружающих.  Говорили  одновременно  все,  что
придет в голову, не слушая друг друга. Кто-то спросил:
   - Интересно, черт возьми, где же мы находимся?
   Ему никто не ответил.
   - Вы в какой-нибудь мере  ответственны  за  это  нетерпимое  проявление
некомпетентности? - допытывался Ритчи-Хук у Йэна.
   - Я офицер по связи с прессой, сэр.
   - О, а я думал, вы  пилот.  Тогда  можете  считать  себя  освобожденным
из-под ареста. Но в будущем соблюдайте осторожность. Со мной такая история
случается второй раз. То же самое произошло однажды в Африке.
   Два генерала стояли бок о бок.
   - А ловко  у  вас  это  получилось,  -  признал  Ритчи-Хук,  -  как  вы
распахнули  дверь.  А  я  замешкался.  Вначале  даже  не  сообразил,   что
происходит. Мог бы там и остаться.
   Подошедший адъютант доложил генералу Спейту:
   - Все члены экипажа самолета погибли.
   - Ха! - воскликнул Ритчи-Хук. - Так им и надо, этим негодяям.
   - И шесть человек из пассажиров. Боюсь, что среди них Снейфель.
   -  Очень  жаль,  очень  жаль,  -  огорчился  генерал  Спейт,  -   такой
замечательный парень.
   - И французский офицер связи.
   Слушать список потерь генерал Спейт  не  стал.  С  момента  катастрофы,
казалось, прошла целая вечность. Генерал посмотрел на часы.
   - Восемь минут, - заметил он. - Скоро должен подойти кто-нибудь.
   Оказалось,  что  самолет  приземлился  на  пастбище.  Позади   самолета
простиралось кукурузное поле. В пламени  горевшей  машины  высокие  стебли
созревшей кукурузы отливали золотом. Стебли  раздвинулись,  и  между  ними
показались первые из бегущих членов комиссии по  приему,  составленной  из
представителей  аэродрома,  партизан  и  английской  миссии.   Послышались
приветствия и озабоченные расспросы. Йэн потерял интерес к  происходящему.
Он обнаружил, что непроизвольно зевает, и уселся на землю,  уронив  голову
на колени. Тем временем трескотня взволнованных расспросов  и  переводимых
ответов у него за спиной прекратилась.
   Наступившая долгая пауза, длившаяся согласно  часам  две  минуты,  была
прервана чьим-то вопросом:
   - Вы ранены?
   - По-моему, нет.
   - Идти можете?
   - Наверное, могу. Но предпочел бы посидеть здесь.
   - Пойдемте, здесь недалеко.
   Кто-то помог Йэну подняться. Он заметил, что это Гай, но  нисколько  не
удивился. Он вспомнил: Гай был жителем этой незнакомой  земли.  Он  что-то
должен сказать Гаю. Неожиданно Йэн вспомнил, что именно.
   - Прими мое сочувствие... Вирджиния... - пробормотал он.
   - Благодарю. У тебя были с собой какие-нибудь вещи?
   - Сгорели. Чертовски глупая это штука - все, что с  нами  произошло.  Я
никогда не доверял воздушным силам. У тех, кто принимал меня, должно быть,
не все были дома.
   - Ты уверен, что тебя не трахнуло по голове во время удара?  -  спросил
Гай.
   - Не совсем. По-моему, мне просто хочется спать.
   Пострадавших осмотрел партизанский доктор. За  исключением  алебардиста
Докинса, видимых повреждений ни у кого не оказалось;  серьезного  значения
обожженным пальцам Джилпина доктор не придал. Докинс пострадал от наружных
ожогов, вследствие чего его ноги и бедра покрылись огромными волдырями. Он
с невозмутимым спокойствием прокалывал их.
   - Странное дело, - рассуждал он, -  вылей  чайник  кипятку  на  ногу  -
запляшешь как сумасшедший. А вот попади в кипящее масло,  как  язычник,  -
ничего не почувствуешь.
   Доктор сделал Докинсу инъекцию морфия, и две партизанки унесли  его  на
носилках.
   Небольшая  процессия  отправилась  нетвердыми   шагами   по   тропинке,
протоптанной на кукурузном поле  спасателями.  Под  ноги  идущим  ложились
длинные тени, отбрасываемые языками пламени горящего самолета.
   На краю поля рос большой каштан.
   - Вы видите там что-нибудь, или мне  только  кажется?  -  спросил  Йэн,
показывая на дерево.
   На ветвях сидело обезьяноподобное существо  и  неразборчиво  тараторило
что-то. Это был Снейфель со своим фотоаппаратом.
   -  Замечательные  снимки,  -  восхищался  он.  -   Сенсационные,   если
получатся.


   Проснувшись на следующее утро, Йэн почувствовал себя как после попойки;
он испытывал все симптомы сильнейшего алкогольного похмелья, каких у  него
не бывало с самой юности. Так же, как с ним бывало в те дни, он совершенно
не помнил, как попал в постель. Так же, как в те дни,  к  нему  спозаранку
пришел тот человек, который вчера уложил его.
   - Ну как ты? - спросил Гай.
   - Отвратительно.
   - Доктор совершает обход. Хочешь показаться ему?
   - Нет.
   - А позавтракать хочешь?
   - Нет.
   Его  оставили  одного.  Все  окна  в  комнате  были  закрыты  ставнями.
Единственным источником света были узкие щели в оконных петлях.  Со  двора
доносилось кудахтанье кур. Йэн лежал неподвижно. Дверь снова распахнулась.
Вошедший открыл ставни, и в комнату ворвался свет. За короткое  мгновение,
прежде чем Йэн успел зажмурить глаза и отвернуться, он заметил, что к нему
вошла женщина в мужском обмундировании,  с  повязкой  Красного  Креста  на
рукаве, державшая в руках коробку, в которой что-то гремело и звякало. Она
стащила с него одеяло и ухватила его за руку.
   - Какого черта тебе здесь надо? - спросил Йэн.
   Женщина взмахнула шприцем.
   - Убирайся вон! - закричал он.
   Женщина пырнула в него иглу.  Йэн  выбил  шприц  из  ее  руки.  Женщина
позвала:
   - Бакич, Бакич!
   К ней присоединился мужчина, с которым она  возбужденно  заговорила  на
непонятном языке.
   - Она - медицинская сестра. Она должна сделать вам  укол,  -  разъяснил
Бакич.
   - Но для чего?
   - Она говорит, от столбняка. Говорит, что всегда и  всем  делает  уколы
против столбняка.
   - Скажите ей, пусть убирается к черту.
   - Она спрашивает: вы что, боитесь укола?  Она  говорит,  что  партизаны
никогда не боятся.
   - Выгоните ее отсюда!
   Из всех проявлений женственности, которые  можно  было  бы  ожидать  от
такого визитера, эта женщина продемонстрировала только  презрение.  Резко,
насколько позволяло ее  тесное  обмундирование,  она  повернулась  к  Йэну
спиной и вышла из комнаты. В комнату снова вошел Гай.
   - Послушай, я очень сожалею. Все утро не  пускал  ее  к  тебе,  Но  она
все-таки прорвалась, пока я был у генерала.
   - Это ты уложил меня в постель ночью?
   - Я помогал. Казалось, что ты был в полном здравии. Фактически, даже  в
отличной форме.
   - Все прошло, - сказал Йэн.
   - Ты хочешь просто побыть один?
   - Да.
   - Но этому желанию так и не суждено было сбыться. Йэн  закрыл  глаза  и
погрузился в состояние, предвещавшее наступление сна,  как  вдруг  на  его
ноги навалилось нечто не очень тяжелое, как будто на них вспрыгнула собака
или кошка. Он открыл глаза и увидел Снейфеля.
   - Так, так, так, значит, вы газетчик?! - воскликнул тот. - Вот это  да!
Подумать только, какой материал для вас! Я сейчас был на месте катастрофы.
Там все еще так раскалено, что близко не подойдешь. Они считают,  что  там
кроме экипажа осталось пять трупов. Первоклассные похороны  выйдут,  когда
их всех вытащат оттуда! Сегодня все какие-то пришибленные.  Только  не  я.
Меня так легко не проймешь. Партизаны  хотели  отложить  бой,  но  генерал
Спейт работает по расписанию. Он должен иметь этот бой в день, назначенный
планом, и затем написать свой доклад, а я  должен  сделать  снимки,  чтобы
приложить их к докладу. Поэтому бой состоится завтра,  как  запланировано.
Послушайте, а что, если нам пройтись вместе и поговорить с партизанами? Со
мной переводчик генерала.  Он  выглядит  сегодня  не  очень-то  бодро,  но
слушать и говорить он, по-моему, пока еще может.
   Так Йэну пришлось осторожно подняться с постели, одеться и приступить к
работе в качестве военного корреспондента.


   Никто не мог дать технического объяснения причин ночного несчастья. Гай
находился на своем  обычном  месте  на  краю  аэродрома.  Он  слышал,  как
командир эскадрильи говорил  что-то  в  микрофон  на  своем  специфическом
жаргоне; видел, как девушки бегали от бочки к  бочке,  зажигая  их,  чтобы
осветить полосу для посадки приближавшегося самолета;  наблюдал,  как  тот
снижается, точно так же, как наблюдал за снижением  многих  других  машин;
видел, что самолет  проскочил  посадочную  полосу,  внезапно  резко  взмыл
вверх, как вспугнутый фазан, и рухнул как подстреленный в полумиле отсюда.
Он услышал слова де Саузы: "Все, им крышка"  -  и  увидел,  как  вспыхнуло
пламя и самолет запылал, как из люков одна за другой начали  появляться  и
группироваться около самолета темные, неузнаваемые, по-видимому совершенно
неторопящиеся фигуры. Вместе с другими Гай  побежал  к  месту  катастрофы.
После этого он  с  головой  погрузился  в  исполнение  своих  обязанностей
хозяина - укладывал спасшихся в постель и подбирал на складе замену вещам,
утраченным ими.
   Партизаны привыкли к несчастьям. Они не упустили возможности  помянуть,
что эта неудача  целиком  англо-американская,  но  сделали  это  с  редкой
сердечностью. Они никогда  не  верили,  что  союзники  относятся  к  войне
серьезно. Это  непредвиденное  всесожжение,  казалось,  некоторым  образом
умиротворило их.


   Де Сауза был очень загружен работой со своими  отрывными  шифровальными
блокнотами, поэтому занимать в течение всего дня прибывших  гостей  выпало
на долю Гая. У адъютанта  генерала  Спейта  в  результате  шока  появилось
заикание, кроме того, он жаловался на боли в  спине.  От  Джилпина  с  его
перебинтованными руками было мало толку. Наиболее работоспособными из всех
гостей оказались два генерала: генерал  Спейт  -  проворный  и  деловитый,
генерал Ритчи-Хук - вновь оживший. Гай  не  видел  его  в  период  упадка.
Теперь он был таким, каким Гай знал его во время совместной службы с ним.
   - Для генерала это  было  истинным  излечением,  -  заметил  алебардист
Докинс. - Он снова стал самим собой, как прежде. Пришел  сегодня  утром  и
дал мне взбучку за неподчинение его приказанию не лезть в самолет.
   Докинс был постельным больным и после  стольких  изнурительных  лет  на
службе у Ритчи-Хука нисколько не сожалел о вынужденном почетном  безделье.
Он  беспрекословно  перенес   уколы   против   столбняка   и   наслаждался
гостеприимством сержанта из миссии, доставившего  ему  виски,  сигареты  и
кучу сплетен.
   Между штабом и прибывшими гостями и наблюдателями состоялось  несколько
встреч, на которых обсуждались планы предстоящего  небольшого  боя.  После
одной из таких встреч Ритчи-Хук отвел Гая в сторону и сказал ему:
   - Я хотел, чтобы вы организовали для  меня  беседу  с  парнем,  фамилия
которого оканчивается на "ич".
   - У них у всех фамилии оканчиваются на "ич", сэр.
   - Я имею в виду того приличного молодого парня, которого  они  называют
бригадиром. Парня, который собирается повести их на штурм.
   Гай узнал по этому описанию  молодого,  свирепого  на  вид  черногорца,
который несколько походил на Ритчи-Хука тем, что не имел  одного  глаза  и
большей части одной руки.
   Гай организовал встречу и  оставил  этих  двух  воинов  с  переводчиком
комиссара. Ритчи-Хук возвратился в прекрасном настроении.
   - Потрясающий парень этот Ич, - сказал он. - Никакого угодничества  или
очковтирательства. Я немного поморочил  ему  голову,  но  не  уверен,  что
переводчик понял все как надо. Тем не  менее  мы  выпили  какого-то  вина,
которое _тоже_ кончается на "ич".  Удивительный  язык!  Я  прикомандировал
себя к Ичу на завтра. Не говорите об этом другим. В его машине есть  место
только для одного туриста. Мы выезжаем вечером, чтобы провести разведку  и
вывести солдат на исходные позиции для атаки.
   - А вы знаете, сэр, - сказал Гай, - в этой атаке  имеется  определенная
доля игры. Она придумана для генерала Спейта.
   - Не утруждайте себя разъяснениями. Яйца курицу не  учат,  -  проворчал
Ритчи-Хук. - Я сразу догадался об этом, когда услышал,  что  они  называют
атаку "дело". Ич и я понимаем друг друга. Это  демонстрация.  Вроде  того,
чем мы занимались во время боевой подготовки. Но ведь мы занимались этим с
удовольствием, правда?
   Гай вспомнил о проведенных  в  холодную  сырую  погоду  продолжительных
учениях на тему: "Вперед, бей, уничтожай!"
   - Да, сэр, - ответил он, - то были веселые деньки.
   - И между нами, как я понимаю, это мой последний шанс услышать выстрел,
сделанный  в  гневе.  Если  там  и  завяжется  что-нибудь  интересное,  Ич
обязательно окажется в нужном месте.
   - На следующее утро в восемь часов генерал Спейт со  своим  адъютантом,
британская миссия, партизанский штаб и Йэн со Снейфелем  собрались  позади
ряда разношерстных автомашин, которые югославы скрывали  вместе  с  прочим
имуществом в лесу. Гай извинился за Ритчи-Хука  перед  генералом  Спейтом,
который заметил на это:
   - Ну что ж, здесь и без него людей хватает.
   Автоколонна направилась по  очаровательной  сельской  местности,  будто
сошедшей с акварелей прошлого столетия. С карнизов коттеджей свисали яркие
полосы цветной бумаги. Работавшие на полях женщины или  приветствовали  их
взмахом руки, или прятали лица.
   Менее  чем  через  час   они   находились   на   видимости   блокгауза.
Наблюдательный пункт был выбран в пятистах ярдах от него, в хорошо укрытом
растительностью  месте,  где   наблюдатели   могли   ожидать   событий   в
безопасности и с удобствами. Партизаны начали движение из темноты и должны
были выйти на ближайшие открытые позиции, окружающие объект атаки.
   - Я продвинусь несколько дальше, чтобы  посмотреть  на  них,  -  заявил
Снейфель.
   - Я останусь здесь, - отозвался Йэн.  Он  все  еще  ощущал  последствия
шока.
   Генерал Спейт разглядывал поле боевых действий в очень большой бинокль.
Термин "блокгауз" оказался слегка вводящим в заблуждение.  Генерал  увидел
весьма  прочный  небольшой  форт,  построенный  более  столетия  назад   и
являвшийся частью оборонительной линии христиан от турок.
   - Теперь я понимаю, почему они запросили воздушную поддержку, -  сказал
генерал Спейт. - Не вижу там никакого движения. Как  бы  то  ни  было,  мы
достигли внезапности.
   - Фактически, - вполголоса сообщил де Сауза Гаю,  -  не  все  идет  как
надо. На марше одна бригада заблудилась. Но они еще могут  успеть  подойти
вовремя. Не проговоритесь нашим союзникам.
   - Мне кажется, должно бы быть больше признаков жизни на  этом  немецком
объекте, - сказал генерал Спейт. - Кажется, там все уснули.
   - Там засели домобраны, - пояснил переводчик комиссара.
   - Как, как? Повторите, пожалуйста.
   - Фашистские коллаборационисты.
   - О, но в Бари я понял,  что  мы  будем  драться  с  немцами.  Впрочем,
наверное, это одно и то же.
   Солнце поднялось уже высоко, но  на  затененном  наблюдательном  пункте
было прохладно. По плану авиационная  поддержка  должна  была  начаться  в
десять часов. Появление самолетов означало также сигнал для выхода  пехоты
из укрытий.
   В половине десятого внизу  под  ними  вспыхнула  ружейная  перестрелка.
Партизанский генерал выглядел раздраженным.
   - Что они там задумали? - спросил генерал Спейт.
   Вниз послали партизанского связного, чтобы  узнать,  в  чем  там  дело.
Прежде чем он возвратился, стрельба прекратилась. Когда связной  прибыл  с
докладом, переводчик сказал генералу Спейту:
   - Это просто так, по ошибке.
   Мирной тишине в долине пришел конец. На протяжении  следующей  четверти
часа раздавались случайные выстрелы, по-видимому наугад: одни  с  парапета
блокгауза, другие из окружающих его укрытий. Затем, как раз в тот  момент,
когда на замысловатых часах генерала  Спейта  минутная  стрелка  коснулась
зенита, в голубом небе с пронзительным воем появились два  самолета.  Один
за другим они внезапно ринулись вниз.  Первый  выпустил  одновременно  две
ракеты, которые в цель не попали и взорвались  в  лесу,  там,  где  сейчас
сосредоточилась часть атакующих сил. Второй самолет атаковал  точнее.  Обе
его ракеты попали точно в каменную кладку форта, подняв  взметнувшееся  во
все стороны облако пыли и щебня. Затем самолеты набрали высоту  и  описали
круг  над  ними.  Гай,  помня  о  пикирующих  бомбардировщиках  на  Крите,
безжалостно выслеживавших и  обстреливавших  наземные  войска,  ожидал  их
возвращения. Но самолеты скрылись, и рокот их двигателей замер.
   Летчик, посланный в качестве наблюдателя, стоял поблизости.
   - Красивая работа, - сказал он, - точно по времени, точно по цели.
   - И это все? - спросил Гай.
   - Да, все. Теперь пусть поработают солдаты.
   В долине воцарилась  тишина.  Обе  стороны,  друзья  и  враги,  ожидали
возвращения самол