ю апатию.
   Ничто не  беспокоило  его.  Немцы  в  тот  день  были  заняты  высадкой
подкреплений и поиском спасательных судов. Здесь же, в трубе, не  было  ни
бомб, ни пулеметных очередей. Остатки оперативной группы Хука  скатывались
вниз на равнину по дороге, проходившей над его  головой,  но  Фидо  ничего
этого не слышал. В его жалкое убежище не проникал ни малейший  звук,  и  в
этом безмолвии его терзали две насущные потребности - в пище и в приказах.
Он должен иметь то и другое или погибнуть.
   День  тянулся  нестерпимо  медленно.  Ближе  к  вечеру  Фидо   охватило
невыносимое беспокойство; надеясь ослабить чувство голода, он закурил свою
последнюю сигарету и, медленно и жадно затягиваясь, курил ее до  тех  пор,
пока горящий окурок не стал жечь кончики пальцев. Наконец он решил сделать
последнюю затяжку, но  в  этот  момент  табачный  дым  коснулся  какого-то
чувствительного нерва в диафрагме, и Фидо стал  икать.  В  его  стесненном
положении спазмы были мучительными. Он попытался вытянуться во весь  рост,
но это не помогло, и в  конце  концов  ему  пришлось  выползти  на  свежий
воздух. Несмотря на возбуждение, он двигался  медленно  и  сосредоточенно,
как при замедленной съемке; наконец он  вскарабкался  вверх  по  откосу  и
уселся на дорожной насыпи. Мимо устало тащились  возобновившие  свой  марш
солдаты, одни - уткнувшись глазами под ноги,  другие  -  вперив  взгляд  в
горы.
   Стоял тот вечерний час,  когда  молочный  серп  луны  становится  резко
очерченным и ярким. Фидо ничего этого не замечал. Регулярно  повторявшиеся
приступы  икоты  застигали  его  врасплох  и  тут  же  забывались;   между
приступами икоты  его  сознание  оставалось  подавленным  и  опустошенным,
взгляд - бессмысленным и затуманенным; в ушах непрерывно стоял слабый,  но
назойливый звон, будто стрекотали далекие кузнечики.
   Наконец окружающий мир вторгся в  его  сознание.  К  нему  приближалась
автомашина.  Она  двигалась  медленно  и,  когда  Фидо  встал  на  дороге,
размахивая руками, остановилась. Это был небольшой, потрепанный спортивный
автомобиль,  который  в  свое   время,   несомненно,   являлся   гордостью
какого-нибудь  представителя  критянской  золотой  молодежи.   На   заднем
сиденье, поддерживаемый коленопреклоненным ординарцем, словно в пародии на
сцену смерти в  оперном  театре,  развалился  запыленный  и  окровавленный
офицер-новозеландец. Впереди сидел бригадир-новозеландец,  а  за  рулем  -
молодой офицер,  оба  усталые  и  изможденные.  Бригадир  открыл  глаза  и
пробормотал:
   - Поезжай. Чего остановился?
   - Мне надо добраться до штаба войск гарнизона острова, - сказал Фидо.
   - Нет места. Мой начальник штаба очень плох. Я должен доставить его  на
перевязочный пункт.
   - Я начальник штаба бригады. Оперативная  группа  Хука.  Должен  срочно
доложить лично командующему войсками гарнизона.
   Бригадир заморгал, скосил глаза на Фидо, собрался с мыслями.
   - Группа Хука? -  медленно  переспросил  он.  -  Группа  Хука?  Это  вы
выделяете арьергард?
   - Да, сэр. Я уверен, командующий войсками гарнизона с нетерпением  ждет
моего доклада.
   - Тогда другое дело, - проворчал бригадир. -  Это,  пожалуй,  дает  вам
приоритет. Вылезай, Джайлз. Сожалею, но отсюда тебе придется идти пешком.
   Изможденный молодой офицер ничего не сказал. Вид у него был ужасный. Он
выбрался из машины, и бригадир занял его место за рулем.  Прислонившись  к
нагревшейся за день каменной стене, молодой офицер грустно посмотрел вслед
автомобилю, медленно удалявшемуся в сторону гор.
   Некоторое время все молчали, исключая раненого, который бредил, бормоча
что-то невнятное. Под влиянием  усталости  бригадир  пришел  в  состояние,
напоминавшее старческий маразм, в котором коматозные периоды  чередовались
с  приступами  острой   раздражительности.   В   данный   момент   усилия,
израсходованные на принятие решения, совершенно истощили его. В его  мозгу
продолжал функционировать лишь крохотный  участок,  и  с  его  помощью  он
управлял рулем, тормозил, переключал  скорости.  Дорога  была  извилистой,
темнота ночи сгущалась все больше и больше.
   Фидо, чувствуя себя как в кровати, еще  не  совсем  проснувшимся  и  не
решившим вставать, вспоминал кошмарный переход предыдущей ночью, когда  он
измерял каждую бесконечно  тянувшуюся  милю  волдырями  на  ногах,  потом,
голодом, жаждой и усталостью. Сейчас он преодолевал эти мили, не  прилагая
никаких усилий, обгоняя по пути оборванных солдат,  прошедших  мимо  него,
когда он сидел на дорожной насыпи. Ежеминутно к нему возвращалась икота.
   Бригадир вдруг взорвался:
   - Да заткнись же ты наконец!
   - Сэр?
   - Сам дьявол не справится с машиной, если не прекратятся эти  идиотские
звуки!
   - Прошу прощения, сэр.
   Другой начальник штаба продолжал твердить в бреду:
   - Где донесения от частей? Почему нет донесений?
   Бригадир  снова  умолк.  Казалось,  его  сознание  то  прояснялось,  то
затемнялось,  как  проблесковый  огонь  маяка.  По  прошествии  некоторого
времени он неожиданно изрек:
   - Ну и арьергард, нечего  сказать!  Нас  захватили  врасплох,  мы  даже
штанов натянуть не успели. Даже не позавтракали еще, а  эти  мерзавцы  тут
как тут, накрыли нас из этих чертовых минометов.  Вот  Чарли  и  схлопотал
себе осколок в бок. Где же был ваш треклятый  арьергард?  Что  у  вас  там
происходит?
   Фидо очнулся от блаженной дремоты. Он  выпалил  первое,  что  пришло  в
голову:
   - Неустойчивая обстановка! Обошли с флангов, просочились, -  пролепетал
он  и  икнул.  -  Действия  патрулей...   Поиски   разведчиков...   Прорыв
превосходящими силами... Элемент внезапности... Координированный отход...
   Бригадир не стал слушать.
   - Э-э, - перебил он его, - короче говоря...
   Две мили в царстве грез. Затем:
   - А что именно вы собираетесь докладывать генералу?
   - Оперсводку, - ответил Фидо односложно, - на каждый час. Распоряжения,
- продолжал он, - получить распоряжения. Информацию. Намерения. _Тактику_!
- неожиданно воскликнул он.
   - Совершенно верно, - успокоился бригадир. - Совершенно верно.
   Он низко  склонился  над  рулем,  вглядываясь  в  темноту.  Теперь  они
преодолевали крутой подъем;  дорога  петляла  по  кромке  крутого  обрыва;
повсюду, едва  переставляя  ноги,  плелись  группы  мрачных  солдат.  Лишь
благодаря   какому-то   странному   стечению   обстоятельств,    благодаря
необыкновенному везению бригадиру удавалось вести машину, не сшибая с  ног
спящих на ходу, усталых путников.
   Фидо показалось, что все  неприятности  остались  позади,  но  бригадир
заговорил снова, и в его голосе зазвучала неприкрытая злоба.
   - Убирайся вон, мерзавец! - хрипло приказал он.
   - Сэр?
   - Кто ты такой, черт возьми, что занял место  Джайлза?  Он  один  стоит
шестерых таких, как ты. Слезай, мерзавец, и топай на своих двоих.
   - Я, сэр?
   - Ты мерзавец! Скажешь, нет?
   - Нет, сэр! - От неожиданности у Фидо даже икота прекратилась.
   - Да? - Бригадир, казалось, был обескуражен  этим  опровержением.  -  Я
ошибся. Виноват. И все-таки катись к чертовой матери и топай  пешком.  Все
равно ты мерзавец!
   Однако бригадир не остановил машину и вскоре начал насвистывать  что-то
сквозь зубы. Фидо задремал. Так  они  доехали  до  вершины  перевала,  где
неожиданно сильный толчок привел Фидо в сознание. Их машина наткнулась  на
что-то большое, черное и твердое.
   - Что за дьявольщина? - удивился бригадир.
   Они ехали недостаточно быстро, чтобы разбить свою машину о  неожиданное
препятствие. Клаксон, по  крайней  мере,  работал,  и  бригадир  попытался
пробить дорогу с помощью его неприятных звуков.
   - Эй ты, заткнись! - послышался не очень гневный протест из темноты.
   - Какого черта они остановились? Пойдите и заставьте их пошевелиться.
   Фидо послушно вылез из машины и на ощупь обошел вокруг остановившего их
препятствия. Им оказался пустой грузовик. Перед ним стоял еще один, а  там
еще и еще... Продвигаясь ощупью вперед, Фидо обнаружил, что попал в  поток
людей, с трудом взбирающихся с дороги вверх по неровному склону  горы.  Он
разглядел, что с горы на  дорогу  обрушилась  огромная  скала;  исковеркав
покрытие дороги, основная масса скалы скатилась по крутому откосу, оставив
после себя опасное нагромождение осыпающихся камней и  обломков.  За  этой
преградой дорога начинала спускаться вниз.  Какой-то  офицер  сталкивал  в
обрыв камни и призывал людей на помощь.
   -  Мне  нужны  люди  для  расчистки  завала!  Надо  освободить  дорогу.
Требуются добровольцы!
   Никто не обращал на него внимания.
   Остановившись, Фидо спросил:
   - Что здесь случилось? Это бомбой?
   - Саперы. Взорвали дорогу без приказания и смотались. Я бы всех их упек
под военный суд, будь это последнее, что  мне  осталось  сделать  на  этом
свете, даже если бы мне пришлось в ожидании этого просидеть всю  проклятую
войну в тюрьме. Я еще дознаюсь, какие  подлецы  сделали  это.  Ради  бога,
помогите мне.
   - Вам не справиться с этим, - сказал Фидо.
   - Я обязан. По дороге должны пройти пять тысяч человек.
   - Я доложу об этом,  -  предложил  Фидо.  -  Я  направляюсь  в  штаб  и
позабочусь, чтобы генерал узнал об этом лично.
   - Лучше бы вы остались и помогли.
   - Обязан спешить, - уклонился Фидо.
   Напрягая все силы, Фидо перебрался через оползень и спустился по дороге
на равнину, которая вела к морю. Продвигаясь вперед, он выкинул из  памяти
и  обезумевшего  от  гнева,   всеми   брошенного   офицера,   старавшегося
отремонтировать  дорогу,  и  раздражительного  бригадира-новозеландца,   и
умирающего майора. Его  сознание  свернулось  калачиком  и  уснуло;  мерно
качающееся из стороны в сторону тело на онемевших  ногах  с  каждым  шагом
продвигалось вперед, все ближе и ближе к морю.
   Штаб войск гарнизона острова Крит  разместился  в  нескольких  пещерах.
Фидо разыскал их вскоре после полуночи. Здесь  царили  строгий  порядок  и
военная дисциплина. Его окликнул часовой и, услышав, кто он такой, указал,
куда идти дальше. Проходя по узкой  козьей  тропе,  Фидо  задержался,  как
пьяница, собирающийся с духом перед тем, как  войти  в  общество  трезвых.
Теперь, когда его утомительные  поиски  наконец  увенчались  успехом,  ему
пришло в голову, что, собственно,  докладывать-то  не  о  чем,  спрашивать
нечего и что у него вообще нет никаких оснований находиться здесь. Его вел
инстинкт, стремление отыскать хозяина. Он не принес в пасти  искупительную
крысу, оправдывающую его отлучку, - стало быть, оказался дрянным псом;  он
действовал на свой страх и риск и вывалялся в чем-то гадком. Ему  хотелось
вилять хвостом и лизать секущую руку.
   Но это ничего не дало бы. Постепенно в погруженном в  дремоту  сознании
Фидо ожили человеческие качества, как с исчезновением последнего  самолета
оживали горные склоны Крита.
   Широкие входы в пещеры были беспорядочно завалены камнями и  занавешены
одеялами. Он заглянул в первую пещеру и обнаружил там отделение связистов,
сидевших  вокруг  фонаря  "летучая  мышь"  и  переносной  радиостанции   и
безуспешно вызывавших Каир. В следующей пещере было темно.  Фидо  посветил
карманным фонариком и увидел шестерых спящих  вповалку  солдат,  а  позади
них, на выступе скалы, - знакомого вида жестяную коробку. Осторожно и, как
ему казалось, очень мужественно Фидо прокрался к жестянке и  стащил  шесть
галет - все, что в ней было. С наслаждением он съел их при свете  звезд  и
смахнул крошки с губ. После этого Фидо вошел в пещеру, занятую командующим
войсками гарнизона острова.
   Свод пещеры был слишком  низок,  чтобы  позволить  Фидо  вытянуться  по
стойке "смирно". Он больно ударился головой, согнулся и отдал  честь  пыли
под ногами.
   Вожди побежденного племени сидели  на  корточках  плотной  кучкой,  как
шимпанзе в клетке. Верховный вождь, по-видимому, узнал Фидо.
   - Входите, - милостиво разрешил он. - Ну как, все идет хорошо?
   - Так точно, сэр! - выпалил с отчаянием Фидо.
   -  Контрольные  пункты  функционируют  удовлетворительно?   Очередность
посадки соблюдается как установлено, а?
   - Я прибыл из оперативной группы Хука, сэр.
   - О, а я подумал,  что  вы  из  района  посадки  войск  на  суда.  Меня
интересует донесение из района посадки.
   В беседу  вступил  начальник  оперативно-разведывательной  части  штаба
войск гарнизона:
   - Три часа назад мы получили оперативную сводку  от  алебардистов.  Как
вам известно, они удерживают фронт  у  Бабали-Инн  и  отойдут  через  ваши
боевые порядки до рассвета. Все ли  ваши  люди  находятся  на  назначенным
позициях?
   - Да, сэр, - соврал Фидо.
   -  Хорошо.  Сегодня  вечером  флот  доставил  запасы   снабжения.   Они
складированы на подходах  к  Сфакии.  Заместитель  генерал-квартирмейстера
выдаст вам письменное распоряжение  о  выдаче  продовольствия.  Вы  должны
запастись им поосновательнее, чтобы продержаться, пока немцы не примут  на
себя заботы о вашем питании.
   - Но разве _нас_ не эвакуируют, сэр?
   - Нет, - ответил генерал. -  Нет.  Боюсь,  что  это  будет  невозможно.
Кто-то должен остаться, чтобы прикрыть отходящих  последними.  Оперативная
группа Хука прибыла сюда последней, поэтому боюсь, что  остаться  придется
вам. Сожалею, но ничего не поделаешь.
   Кто-то из штабистов спросил:
   - Как у вас с деньгами?
   - Сэр?
   - Некоторые  из  вас,  возможно,  смогут  самостоятельно  добраться  до
Александрии небольшими группами. Купите лодки на  побережье.  Их  называют
здесь "каики". Вам понадобятся драхмы. - Он открыл  небольшой  чемодан  и,
показав содержимое,  которое  могло  сойти  за  трофеи  ограбления  банка,
сказал: - Пожалуйста, берите сами сколько надо.
   Фидо взял две толстые пачки банкнот достоинством в тысячу драхм.
   - Запомните, -  продолжал  офицер  штаба,  -  откуда  бы  противник  ни
высунулся, надо дать ему хорошенько по морде.
   - Да, сэр.
   - Вы уверены, что взяли драхм достаточно?
   - Да, сэр, я полагаю, достаточно.
   - Ну что ж, желаю удачи.
   - Желаю удачи. Желаю удачи, - эхом повторили вожди племени, когда  Фидо
отдал честь носкам своих ботинок и вышел на воздух.
   Миновав часового, он оставил  позади  мир,  в  котором  царили  строгий
порядок и военная дисциплина, и снова очутился в пустыне,  предоставленный
самому себе. Где-то недалеко от него,  на  расстоянии,  легко  преодолимом
пешим ходом, находились море и военно-морской флот. Ему же можно было идти
только в обратном направлении, под гору. Батарейки его фонарика  сели.  Он
светил себе под ноги  лишь  короткими  вспышками,  но  даже  они  вызывали
возгласы возмущения, доносившиеся из окружающего кустарника:
   - Выключи ты этот проклятый свет!
   Он пошел вперед быстрее, и снова:
   - Да выключи же ты этот чертов свет!
   Неожиданно совсем рядом с  ним  грянул  ружейный  выстрел.  Он  услышал
громкий хлопок, звонкий шлепок и свист срикошетировавшей от валунов  пули.
Уронив фонарик, Фидо пошел еще быстрей. Он потерял тропинку и шел  теперь,
спотыкаясь  о  булыжники,  пока  не  почувствовал   под   ногами   что-то,
показавшееся ему при свете звезд гладким, круглым  и  твердым;  в  тот  же
момент он обнаружил, что оказался на верхушке дерева, росшего  в  двадцати
футах  ниже  тропинки.  Рассыпая  греческие  банкноты  среди  листьев,  он
довольно  мягко  падал  с  ветки  на  ветку  и,  приземлившись,  продолжал
катиться, переваливаясь с боку на бок, все ниже и  ниже,  задерживаемый  и
тут же отпускаемый ветками кустов,  пока  наконец  не  остановился,  будто
принесенный благодетельным мифическим  Зефиром  в  это  мирное,  пустынное
место, где было темно и сладко пахло, где тишину нарушало только  журчание
падающей  воды.  Здесь  его  падение  на  время  кончилось.  Невидимые   и
неслышимые отсюда, переполненные людьми шлюпки отходили от берега,  боевые
корабли уходили в море, а сам Фидо тем временем мирно спал.


   Вокруг мшистого ложа Фидо росли шалфей, тимьян, майоран, дикий бадьян и
мирт, и, когда солнце поднялось над обрывом, заросшим густым  кустарником,
они своим ароматом совершенно заглушили мучившие его кошмары.
   Бивший здесь же родник был ухожен, освящен и имел  вполне  христианский
вид; в двух созданных руками человека искусственных бассейнах била  ключом
искрящаяся вода; в скале над бассейнами была высечена ниша. Над нишей,  на
плоской, потрескавшейся от времени доске, виднелось  изображение  святого,
выцветшее, но еще различимое.
   Проснувшись посреди этой идиллической долины, Фидо обнаружил около себя
свирепо смотрящего на него человека, казалось, сошедшего сюда  со  страниц
страшной народной сказки. Человек  имел  патриархальный  вид;  его  костюм
показался Фидо фантасмагорическим: куртка из козьей шкуры, малиновый кушак
с заткнутым за него целым арсеналом античного оружия, штаны в стиле Абдула
Проклятого, кожаные краги, босые ноги. В руках - посох с крюком на конце.
   - Доброе утро, - пролепетал Фидо.  -  Я  англичанин.  Союзник.  Воюю  с
немцами. Я голоден.
   Критянин промолчал. Вместо ответа он протянул свой  епископский  посох,
ловко зацепил им лежавший рядом с Фидо ранец-рюкзак и подтянул его к себе.
   - Эй, послушай! Ты что же это делаешь?
   Старик вытащил и осмотрел одну за другой все вещи Фидо и переложил их в
свою сумку. Он забрал даже безопасную бритву и тюбик мыльной пасты.  Затем
он вывернул ранец-рюкзак наизнанку, потряс его  и  хотел  было  бросить  в
сторону, но передумал и повесил на свою мощную шею. Фидо наблюдал  за  ним
как завороженный. Потом он крикнул:
   - Что же это такое, черт возьми? А ну-ка отдавай мои вещи назад!
   Старик поглядел на Фидо так, как будто тот был его капризным правнуком.
Фидо вытащил пистолет.
   - Отдай вещи иди я выстрелю! - исступленно крикнул он.
   Критянин с интересом посмотрел  на  оружие,  мрачно  кивнул  головой  и
сделал шаг вперед.
   - Стой! - воскликнул Фидо. - Я выстрелю!
   Однако потный палец Фидо лежал на спусковом крючке  неуверенно.  Старик
наклонился к нему. Фидо не тронулся с места. Старик  осторожно  высвободил
мозолистой рукой рукоятку пистолета  из  охвативших  ее  пальцев  Фидо,  с
любопытством повертел его в своих руках  и,  кивнув  головой,  засунул  за
малиновый кушак рядом со  своими  кинжалами.  Потом  повернулся  и  молча,
уверенно полез вверх по склону.
   Фидо заплакал.
   Он пролежал в долине всю первую  половину  дня,  не  имея  ни  сил,  ни
желания двигаться. В полдень он подполз  к  фонтанчику  и  подставил  свою
лысую голову под бьющую струю воды. Это тотчас же напомнило  ему,  что  он
голоден. Прошедшей ночью шел  разговор  о  выгруженных  на  берег  запасах
продовольствия.  Ручеек  должен  течь  к  морю,  к   пляжам,   к   запасам
продовольствия. Где-то у Фидо  было  письменное  распоряжение  заместителя
генерал-квартирмейстера. Даже в этих  безвыходных  обстоятельствах  он  не
совсем потерял веру в магическую силу официальных  форм.  В  этой  бумажке
заключено  его  спасение.  Фидо  встал  и,  нетвердо  держась  на   ногах,
отправился намеченным курсом.
   Вскоре дорога стала сужаться и привела его в тесное ущелье; тропинка то
и дело уходила под воду. Он  шел  очень  медленно,  часто  останавливаясь,
чтобы отдохнуть. В безмолвие одной из таких пауз ворвался леденящий  кровь
звук. Кто-то шел ему навстречу. Уйти было некуда: стены ущелья поднимались
отвесно. Он мог только повернуть назад или ждать своей  участи  на  месте.
Фидо решил остаться на месте. Шаги приближались,  они  раздавались  совсем
близко. Фидо не вынес пытки ожидания. Будь что будет. Он поднял руки вверх
и побежал вперед с криком:
   - Сдаюсь! Я безоружен. Я нонкомбатант. Не стреляйте!
   Он закрыл глаза. И тут чей-то голос произнес:
   - Майор Хаунд, сэр! Вы сам не свой. Попробуйте немного вот этого, сэр.
   У Фидо подкосились ноги. Он смутно сознавал,  что  та  часть  тела,  на
которой сидят, у него холодная как лед, а голова пылает. Ему казалось, что
он сидит в руч