время эвакуировать  из-под  огня,  а  вот
лучшего своего друга эвакуировать не сумел. Не смог. А здесь что ж?  Здесь
ему придется все-таки вступать в командование - не батальоном, конечно, от
которого он был  отрезан,  а  этой  маленькой  группой,  чтобы  как-нибудь
отбиваться до вечера. Вечером, возможно, к ним  и  пробьются.  Но  ему  не
понравилась эта неожиданная история с Авдюшкиным и его  спасителем-немцем,
с которым теперь неизвестно что было делать. Может, лучше бы этот Авдюшкин
молчал о своей перевязке, так было бы  проще.  Так  нет,  раззвонил  перед
всеми, теперь разбирайся.
   - Так, - сказал он, перевязав руку. - Надо отбивать траншею. Иначе  они
нас выбьют отсюда.
   - С кем отбивать? - мрачно сказал Маркин.
   - С кем  есть.  Надо  собрать  все  гранаты.  Может,  немецкие  гранаты
остались?
   - Немецких полно, - зашевелился в углу раненый. - Вот, целый ящик.
   - А ну давай его сюда.
   Волошин вылез в траншею - сверху все грохали разрывы и стегали пулеметы
по склону, не давая подняться ротам. Ротам следовало срочно помочь отсюда,
чтобы те смогли помочь им. Только объединив все усилия, они  могли  спасти
себя и чего-то достичь. Разъединенность была равнозначна гибели.
   Бойцы  уже  перерыли  траншею,  соорудив  в  ней  невысокую,  по  пояс,
перемычку, и Волошин скомандовал:
   - Стоп! Больше не  надо.  Всем  запастись  гранатами.  Вон  в  блиндаже
гранаты.
   Глазами он сосчитал бойцов. У завала их оставалось  шестеро,  двоих  он
снарядил к пулемету, плюс двое их, офицеров; раненые в блиндаже,  конечно,
не  в  счет.  Но  и  без  раненых  их  набирается  больше  десятка.   Если
воспользоваться этой непонятной паузой и с помощью гранат ударить вдоль по
траншее, может, и удалось бы пробиться к вершине,  чтобы  заткнуть  глотку
тому крупнокалиберному  пулемету,  который  сорвал  им  все  дело.  Тогда,
возможно, поднялась бы восьмая с остатками седьмой.
   Бойцы  торопливо  разобрали  из  разделенного  на  соты  желтого  ящика
немецкие гранаты с длинными деревянными  ручками,  пустой  ящик  сунули  в
устланную соломой и засыпанную  гильзами  ячейку  сбежавшего  пулеметчика.
Волошин опустился на ящик.
   - Что, будем  штурмовать  траншею?  -  спросил,  обернувшись,  Круглов.
Волошин задержал взгляд на энергичном, подвижном лице комсорга.
   - А что ж остается, лейтенант? Лучше штурмовать, чем  убегать.  Как  вы
считаете?
   Комсорг подошел ближе и опустился на корточки, жадно досасывая немецкую
сигарету.
   - Боюсь, мало сил, капитан.
   - Больше не будет. Подавим пулемет - поднимутся роты.
   Круглов сунул в землю и притоптал сапогом окурок.
   - Если подавим. И если поднимутся.
   Это, конечно, вся война - если. Но отойти с этой высоты после  стольких
жертв и усилий он не мог, потому что  повторить  все  сначала  ни  у  него
самого, ни у батальона уже не было силы. Сидеть же в бездействии  означало
предоставить  инициативу  немцам,  которые,  конечно,   не   замедлят   ею
воспользоваться. Значит, надо  пытаться.  Надо  отбить  хотя  бы  половину
траншеи.
   - Что ж, ясно,  -  сказал  Круглов,  вставая,  и  негромко  скомандовал
бойцам: - Приготовиться к штурму!



        "19"

   Все в ряд они выстроились у поворота с левой  стороны  траншеи.  Первым
стал  лейтенант  Круглов,  за  ним  прижался  к   стене   Волошин,   затем
Чернорученко и остальные. Перед броском на минуту замерли,  прислушиваясь.
Из-за бортов шинелей, из карманов телогреек, из-под ремней у бойцов  густо
торчали деревянные ручки гранат, лица у всех были напряженны и решительны.
Ничего, однако, не  услыхав  за  грохотом  разрывов  в  поле,  Круглов  по
недавнему примеру Волошина снял с головы каску и бросил ее за  колено.  Но
ожидаемой очереди оттуда не последовало,  и  комсорг  первым  рванулся  за
поворот, за ним, пригнувшись, сорвались  бойцы.  За  поворотом  никого  не
оказалось - разбитая снарядами, с развороченным  бруствером  траншея  была
пуста. Они добежали до следующего поворота и снова остановились. Вроде  бы
начало было обещающим. Круглов обрадованно взглянул на  Волошина,  но  тот
ответил ему прежним, озабоченным, взглядом -  ему  это  нравилось  меньше.
Немцы исчезли, но не могли  же  они  бросить  траншею,  кто-то  же  должен
прикрыть их пулеметы, значит, где-то они их поджидают. За которым  коленом
только?
   Они прошли еще два-три поворота и нерешительно остановились  -  траншея
разветвлялась на две: одна шла в прежнем направлении,  вторая  под  острым
углом забирала в сторону и выше. Волошин взглядом указал Круглову  на  ту,
что ответвлялась в сторону, а сам шагнул прямо.
   Он сделал всего  три  шага  и,  вздрогнув,  резко  обернулся,  -  сзади
послышался вскрик, тотчас два гранатных разрыва обдали его песком, вонью и
дымом. Шедший за ним Чернорученко размахнулся гранатой, но бросить  ее  не
успел - из-за развилки в их сторону испуганно шарахнулись два бойца, вслед
которым жарко пахнула автоматная  очередь.  Брызнув  комками  глины,  пули
густо вонзились в гладкую стену траншеи.  Потом  еще  грохнуло  дальше,  и
Волошин понял, что это бросили гранаты бойцы, выдернул из ручки  шнурок  и
одновременно с Чернорученко метнул  гранату.  Сдвоенно  щелкнув  запалами,
гранаты скрылись за бруствером, и еще до того, как они разорвались,  из-за
поворота вывалился бледный, без шапки, в  распоротом  на  плече  полушубке
Круглов.
   - С-сволочи!..
   Он  падал,  слепо  хватаясь  за  стенку  траншеи,  и  Волошин,  крикнув
Чернорученко: "Возьми лейтенанта!",  швырнул  через  бруствер  в  отросток
траншеи две гранаты подряд.  Оказавшиеся  по  ту  сторону  отростка  бойцы
бросили еще несколько гранат.
   Они сунулись головами под стену, пережидая серию оглушающих, засыпавших
их  землей  взрывов  и  глядя,  как  Чернорученко,  обхватив  за  поясницу
Круглова, поволок его по траншее. Швырнув  еще  по  гранате,  бойцы  стали
пятиться следом, и Волошин, чтобы не  остаться  одному,  рывком  проскочил
разделявшие их три шага напротив  отростка,  из  которого  снова  шибануло
автоматным огнем. Однако на долю секунды он  упредил  пули  и  даже  успел
заметить там двух пригнувшихся немцев в касках и ничком распластанного  на
дне бойца со стриженым окровавленным затылком.
   Обсыпанные землей, они отбежали десяток шагов до  следующего  колена  и
остановились, направив на поворот  оружие  в  ожидании  того,  кто  первым
оттуда выскочит. Волошин понял,  что  глупейшим  образом  переоценил  свои
наступательные возможности. С десятком  человек  траншеи  ему  не  отбить,
немцы запросто вышибут его отсюда, если только  он  срочно  не  предпримет
что-то спасительное.
   - Стоп! - тихо скомандовал он, вдруг осененный новой  мыслью.  -  А  ну
разойдись пореже! По одному за поворот! Гранаты бросает первый. Ну, живо!
   Бойцы,  пригибаясь,  послушно  побежали  по  траншее,  исчезая  за   ее
изломами, последнего, подпоясанного поверх телогрейки  немецким  ремнем  с
выпиленной из пряжки свастикой, он задержал за рукав.
   - Ты со мной! Бери две гранаты!
   Не успел боец перехватить в левую руку  винтовку,  как  в  воздухе  над
бруствером, кувыркаясь,  мелькнула  длинная  рукоятка  гранаты.  Они  едва
пригнулись под стену - выше  на  бруствере  оглушительно  грохнуло.  Потом
грохнуло дальше и сзади, осколками косо секануло по одной стороне траншеи,
больно стегнув по щеке песком и тугой звуконепроницаемой  пробкой  залепив
Волошину ухо. Зная, что последует дальше, он, не поднимаясь, выстрелил три
раза за поворот, и, кажется, вовремя -  кто-то  там  лишь  сунулся,  тенью
мелькнув в пыли, и снова исчез за выступом. Не  дожидаясь  новой  гранаты,
капитан отскочил назад, едва успев пригнуться  под  брошенной  через  него
гранатой напарника. Сзади послышались немецкие выкрики,  кто-то  угрожающе
прокричал за изломом, и он понял, что их напирало много. Они вышибали  его
подавляющей силой пехоты, от которой спасения тут, кажется, не было.
   Но он все же надеялся. У них еще оставались гранаты,  две  он  подобрал
под ногами в траншее и торопливо свернул колпачки. Однако, когда  впереди,
где остался боец, сразу ударилось о бруствер и стенки несколько  брошенных
оттуда гранат, он со скверным, почти затравленным чувством  подумал,  что,
наверно, долго не выдержит. Переждав прогрохотавшие взрывы, он бросил свои
гранаты, но секанувшая вдоль по траншее автоматная очередь опять  вынудила
его на четвереньках спасаться за следующим поворотом, где еще  можно  было
укрыться. Там, опустившись на одно колено, его поджидал с двумя  гранатами
в руках  тот  самый  флегматичный  боец  из  пополнения,  который  недавно
бросился  ему  в  глаза  своим  почти  библейским  спокойствием.   Капитан
сгорбился рядом. Оставленный им  за  предыдущим  изломом  боец  больше  не
появился.
   Точно так  же,  как  еще  недавно  они,  теперь  их  последовательно  и
методически вышибали гранатами немцы. Спасали траншейные изломы. Заполошно
дыша, Волошин пытался вспомнить, сколько еще поворотов осталось  сзади,  -
казалось, не более четырех. В этих поворотах была вся их возможность, мера
их жизней, другой вроде уже не предвиделось.
   - Ну бросай! - кивнул головой Волошин. - Потом я.
   Боец не спеша левой рукой дернул за пуговку  и,  выждав,  пока  щелкнет
запал, правой без размаха сунул гранату за земляной поворот.
   - Беги, капитан! - оглянулся он в  дыму  после  взрыва.  -  Давай  свой
гранат!
   - Вместе! - поняв его намерение, встряхнул головой Волошин. -  Бегом  к
блиндажу!
   - Беги скоро!! - крикнул тот, хватаясь за винтовку,  похоже,  к  излому
уже ринулись немцы.  Боясь  не  успеть,  Волошин  вскочил  и,  отбежав  на
несколько шагов, оглянулся.
   - Беги!
   Не увидев, что стало с бойцом, он в следующее мгновение содрогнулся  от
новой тревоги - сзади в траншее началась частая пальба из винтовок, там же
загремели и гранатные взрывы, как  ему  показалось  -  у  блиндажа,  и  он
бросился по траншее назад.
   Бойцы, по-видимому, уже отбежали дальше, он наткнулся лишь  на  одного,
которому крикнул: "Ни с места!", а сам, обежав два поворота,  увидел  свою
перемычку и перед ней еще одного бойца, с колена торопливо  бьющего  вдоль
траншеи из винтовки.
   - Что там?
   - Немцы, - бросил боец, клацнув затвором. - Двоих уложил.
   Из входа в блиндаж тоже торчало  несколько  стволов,  которые  стреляли
туда же. Значит,  ошибки  не  было,  немцы  ударили  с  тыла,  по-видимому
захватив и начало траншеи. Они сжимали их тут, как  в  гармошке,  с  обеих
сторон, оттесняя всех к середине, где, на счастье, еще оставался  блиндаж.
Но что им блиндаж?  В  такой  обстановке  блиндаж  не  укрытие,  а  скорее
братская могила для всех.
   Однако что было делать?
   Спасаясь от полоснувшей по траншее автоматной очереди, Волошин  сунулся
в земляной  проем  блиндажа  и  упал  на  ступеньках,  пережидая  ошалелое
щелканье пуль по стене, с которой обрушился целый  пласт  глины,  наполнив
траншею пылью. Под  боком  у  него  оказался  знакомый  кирзовый  сапог  с
овальной заплаткой на заднике, и он увидел перед  собой  оттопыренные  уши
Чернорученко, который коротенькими очередями тыркал по углу траншеи, и тот
постепенно крошился, обваливаясь  комками  и  удлиняя  обзор  по  траншее.
Горячие гильзы из его автомата сыпались капитану на голову и  за  шиворот,
он тоже поднял свой пистолет, чувствуя при этом, что  патроны  в  магазине
вот-вот должны кончиться. Но он знал, что, пока они  простреливают  отсюда
траншею, немцы прорваться в блиндаж не смогут, пятнадцатиметровый  отрезок
по обе стороны от входа для них был закрыт.  Но  -  гранаты!  Немцы  могли
забросать их гранатами, от которых спасения в траншее не было. Разве что в
блиндаже.
   В траншейном  поединке  наступила  неопределенная  пауза.  С  бруствера
временами слетали разбитые пулями комья земли, и  Волошин,  оглушенный  на
правое ухо, не сразу понял, что это стреляли снизу. Оттуда же, ослабленный
расстоянием, доносился четкий перестук ДШК, который вел огонь по  траншее,
очевидно, не давая немцам блокировать блиндаж поверху.  Что  ж,  это  была
посильная помощь его батальона, и в душе  капитана  на  миг  потеплело  от
благодарности тем, что лежали внизу. "Главное,  -  думал  он,  -  не  дать
немцам сунуть гранату в блиндаж, в траншее же пусть рвут сколько угодно".
   Повернувшись ровнее, он разрядил пистолет, сунул его  за  борт  шинели,
потом, зачерпнув горсть патронов в кармане,  принялся  торопливо  набивать
магазин.  Но  Чернорученко  опять  полоснул  по  траншее  очередью,  и  он
схватился за пистолет.
   - Товарищ комбат, дайте я, - сказал кто-то рядом,  и  он,  оглянувшись,
увидел бойца с  широко  забинтованной  головой,  который,  держа  в  руках
автомат, лез занять его место на входе.
   Помедлив, Волошин встал. Боец влез на его место, а капитан спустился на
две ступеньки ниже и стал возле двери. В блиндаже,  на  устланном  соломой
полу, тесно лежали раненые, в полумраке серели бинты  и  слабо  шевелились
бледные лица, в углу кто-то тихо раскачивался в нательной  сорочке,  остро
пахло лекарством. Несколько пар глаз из тесной полутьмы  с  вопросительным
ожиданием уставились на Волошина, и он вдруг ощутил  такую  беспомощность,
какой не ощущал под градом осколков в траншее.
   - Ничего! - сказал он в утешение не так им, как больше самому  себе.  -
Будем отбиваться. У кого есть оружие? Давай ближе к выходу.
   - Оружие есть. Но что оружие...
   - Пока есть оружие, мы - бойцы. Будем держаться.
   Ответом  ему  было  трудное,  напряженное  молчание,  кто-то  обреченно
простонал, и он перевел взгляд на Маркина, который в прежней позе лежал на
шинели.
   - Черт! Не удалось! - тихо, ни к кому не обращаясь, проговорил  Маркин.
- Все к чертовой матери!
   "Да уж не удалось", - подумал Волошин и, вспомнив комсорга, зашарил  по
блиндажу взглядом:
   - А Круглов здесь? Что с Кругловым?
   - Все, нет Круглова, - обернулся на ступеньках Чернорученко. - Вот  его
автомат. А там сумка, - кивнул он на блиндаж.
   Волошин внутренне сжался - значит-таки и Круглов! Еще одного  не  стало
из многих, с кем вместе  прошли  они  весь  этот  недолгий,  но  устланный
смертями путь батальона... Чья теперь очередь?
   Кто-то в наброшенной шинели и с забинтованной рукой, неуверенно  ступая
между телами, пробрался к двери и  передал  Чернорученко  два  снаряженных
магазина. Бойца с разрезанным  до  плеча  рукавом,  у  которого  оказалась
граната, Волошин посадил возле двери. Но одной гранаты для них было мало.
   - Гранат надо больше. У кого еще есть гранаты?
   - Вот последняя, - сказал Авдюшкин. - Для  сэбе  оберегав.  Да  черт  з
ей...
   Он протянул из угла Ф-1, которую Волошин планкой нацепил себе на ремень
возле пряжки. Других гранат у него не осталось. Теперь он снова был  готов
к бою и, стоя у сырого, из неошкуренной ели косяка, поглядывал в  траншею.
Рядом  на  ступеньках,  выставив  в  разные   стороны   автоматы,   сидели
Чернорученко и мрачный боец с толсто забинтованной головой.
   - Это... Нате вот еще каски,  -  заботливо  передали  из  блиндажа  две
немецкие каски. Чернорученко одну насунул поверх шапки, а  вторую  раненый
боец, примерив, зло бросил в траншею.
   - Падлой смердит.
   Волошин вынул из брючного кармана  часы  и  с  удивлением  ахнул:  было
четверть четвертого. А он все  думал,  что  еще  утро.  Действительно,  до
вечера осталось совсем немного, хорошо бы дотянуть до вечера.  Вслушиваясь
одним ухом в громыхание боя, он думал: "А вдруг поднимется батальон?" Если
бы он поднялся, может, что-то бы и  удалось,  пока  еще  было  не  поздно.
Тогда, может, и они бы тут пригодились.
   Но батальон, наверно, уже не имел сил подняться.
   Вдруг оба сидящих на ступеньках схватились за автоматы, и  одновременно
с обеих сторон траншеи  слишком  знакомо  мелькнуло  в  воздухе.  Одна  из
гранат, прежде чем разорваться,  ударилась  концом  в  стенку  напротив  и
отлетела дальше, другая торчком поскакала  куда-то  по  дну  траншеи.  Как
только они рванули, взбив облако пыли, оба автоматчика  ударили  из  своих
ППШ, наполнив  блиндаж  гулким  автоматным  треском.  Волошин,  прижимаясь
спиной к стене, держал наготове пистолет. Трудно волоча простреленные, без
сапог ноги, из угла блиндажа выполз и лег  возле  входа  Авдюшкин.  В  его
сжатой руке блеснула малая саперная лопатка.
   - Ах гады! Ну идите, гады! - треща  автоматом,  исступленно  кричал  на
ступеньках раненый.
   Очередного броска гранаты  Волошин  не  успел  заметить,  возможно,  ее
перебросили через бруствер, только  рядом  в  траншее  вдруг  оглушительно
грохнуло, пахнув в растворенную дверь блиндажа жарким смрадом  взрывчатки,
и немецкая каска с головы  Чернорученко  с  железным  звоном  ударилась  о
притолоку. На ступеньках, откинувшись  навзничь,  конвульсивно  задергался
Чернорученко, выпустив из рук  автомат.  Волошин  подхватил  этот  забитый
песком, горячий еще ППШ и отпрянул к закачавшейся на петлях двери.
   - Дверь! Дверь! - закричало в блиндаже  несколько  голосов.  -  Держите
дверь!
   Чьи-то проворные руки мощным рывком грохнули плотно закрывшейся дверью,
отрезая от себя все, что было за ней  в  траншее.  Волошин  не  знал,  что
произошло с Чернорученко, убит тот или ранен, не знал, в  каком  состоянии
раненный  в  голову  боец,  автомат   которого,   однако,   тоже   замолк.
Испугавшись, что в блиндаж вот-вот ворвутся  немцы,  капитан  через  доски
двери выпустил наружу три короткие очереди  и  снова  замер  у  двери.  На
минуту все там затихло.
   - Маты моя ридная! - взмолился кто-то из раненых.
   - Мовчи! - крикнул на него с пола Авдюшкин. - Без тэбе тошно.
   Опять  настала  гнетущая  пауза,  которая,   казалось,   предшествовала
последней схватке. Теперь уже помочь им не мог никто в целом мире, и  даже
они сами помочь себе не могли.  Предстояло,  наверно,  проститься  друг  с
другом и подумать, как подороже отдать свои жизни.
   - Ух, сволочи! Ух, какие же они сволочи!..  -  навзрыд  плакал  в  углу
раненый в нательной сорочке. - Неужто конец нам?
   - Подождите, - не зная  еще,  чем  можно  их  и  себя  утешить,  сказал
Волошин. - Еще не все потеряно. Еще мы подержимся. У нас ведь броня.
   - Броня?
   - А как же! - ободряюще сказал капитан. - Вот - земля родная. Лучше нет
в мире брони. Попробуй пробей, - стукнул он кулаком в  стену.  -  Там,  на
косогоре, бугорка не было. А тут... Там бы такой блиндаж!
   - А це правда! -  раздался  вдруг  просветленный  голос.  -  Я  там  за
лопаточку ховався...
   Не успел он  договорить,  как  стены  блиндажа  снова  содрогнулись  от
мощного взрыва, потом еще одного и  еще  двух  кряду.  Дверь  они  держали
подпертой у самой земли ногами. Волошин изо всех сил упирался в ее  уголок
каблуком сапога, и у него едва доставало силы удержать ногу  при  взрывах.
Вся верхняя часть двери, иссеченная осколками, засветилась десятками щелей
и дыр. Держа ее каблуком снизу, он ждал,  когда  она  рухнет  на  них  или
разлетится в щепки,  и  тогда...  Тогда  предстояла  последняя  схватка  с
минимальными для них шансами выйти  отсюда  живыми.  Но  дверь  выдержала.
Гранаты все-таки рвались в  отдалении,  за  три  метра  в  траншее,  и  он
удивился, что ни одна из них не разорвалась под дверью. Впрочем, он тут же
смекнул: скатиться гранатам к двери  не  давали  двое  убитых.  Рухнув  на
ступеньках у входа, мертвые  защищали  живых,  приняв  на  себя  всю  силу
взрывов и все  осколки.  Им  доставалось.  Волошин  уже  почувствовал  под
подошвой жидкую лужицу и понял, что это было. Мертвые истекали живой,  еще
теплой кровью.
   У стены встревоженно завозился Маркин.
   Не выпуская из рук  пистолета,  он  выдернул  из-под  изголовья  сумку,
коротко бросив в наступившей затем тишине:
   - У кого спички?
   Кто-то дал ему спички, и лейтенант, поворошив в сумке, выдернул  оттуда
несколько бумажек, свернул их в  трубку.  В  блиндаже  загорелся  коптящий
небольшой костерок, в ко