енный в полку, носивший на операциях  спаренную
АГСную ленту: почти тридцать килограмм, помимо собственного груза!
     Ну  а  самым  трагическим случаем  в части была, без  сомнения, история
Петра Градова.



Глава 15



     Это  ЧП  еще  совсем  свежо в памяти солдат, тем  более что  с Градовым
оказался хорошо  знаком Гора, начинавший  вместе с  ним службу на термезском
полигоне.
     Бывший  Сашин шеф, сам далеко не  подарок,  рядом  с  Градовым  казался
жалким сопливым  мальчишкой. К моменту призыва двадцатитрехлетний  Петр  был
уже женат, имел детей. Он окончил машиностроительный техникум, учился заочно
в  политехническом  институте, был кандидатом в  члены партии и вдобавок  ко
всему депутатом Челябинского горсовета.
     С огромным, грамотным и толковым  мужиком  в  карантине считались  даже
офицеры. Но по совершенно непонятным причинам по прибытии в боевую часть его
засунули  в самую  захудалую дыру - роту охраны  аэродрома. И там  случилось
самое худшее,  что только может  произойти  с  молодым солдатом  в Советской
Армии - он очутился один среди старослужащих-бабаев.
     Около недели Градов  терпеливо  стоял на  посту  -  "за себя и за  того
парня", а потом взбунтовался. Не управившись  со строптивым салобоном своими
силами,  урюки традиционно  попросили помощи у своих. Объединенными усилиями
среднеазиатского землячества им удалось Градова зверски избить. Но отнюдь не
сломить...
     На  разводе,  ни  от  кого  не  прячась,  Градов  подошел  к  командиру
подразделения.  Тот же, не долго думая, со  словами "Здесь тебе, выродок, не
Дом  Советов!" -  послал  его куда  подальше.  Но  Петр был  не  тот парень.
Пресмыкаться перед бабаями он не стал и в тот же вечер от души отделал троих
из них.
     Быстро сообразив, что просто так  душару  им не обломать, бабаи  решили
провести показательную экзекуцию.
     И  на следующее  утро толпа соплеменников, изрядно попинав ногами,  под
обкуренный смешок закопала Градова  по шею в кучу песка. В течение всего дня
урюки,  празднуя грандиозную  победу, гоняли косяк  за  косяком и поочередно
оправлялись  Градову на голову.  Когда  же он,  то ли от  холода,  то  ли от
невыносимого  отчаянья,  потерял  сознание,  тело выволокли из  ледяной ямы,
развязали и, словно падаль - вниз головой, засунули в мусорный контейнер.
     Сутки после  "наказания"  Петра не  трогали, а после  среди ночи  вновь
самонадеянно поставили в караул.
     Заступив  в свой  последний  наряд и дождавшись, пока курнет и уляжется
последний чучмек, он за полтора часа до рассвета спустился в землянку, зажег
свет  и, дав сослуживцам  несколько  минут на  протирание глаз  и осмысление
ситуации, поделил на  четверых четыре магазина; после чего спокойно  ответил
на  телефонный звонок  и популярно объяснил  ротному, что это  у них тут  за
стрельба такая.
     Когда побелевший от ужаса  командир роты  охраны в одних подштанниках и
кедах примчался на пост, Градов, не вдаваясь в подробности, одним чудовищным
ударом  приклада  раздробил  капитану  челюсть,  а  заодно  и вышиб  большую
половину  зубов.  После  чего  равнодушно  сдался до инфаркта  перепуганному
командиру эскадрильи.
     Вид  залитой  кровью  крошечной  землянки  и   четырех   исшматованных,
изжеванных  ста  двадцатью  выстрелами в  упор  тел,  по  всей  вероятности,
произвел на "начпо" и "насоса" столь  яркое впечатление, что они, позабыв  о
былых разногласиях, приняли поистине драконовы меры  и  к концу года шестеро
особо заслуженных дедулек уехали дослуживать в дисбат и зону.
     А Градов на  девять месяцев сел  в  кундузскую гарнизонную  гауптвахту.
Попав  через  некоторое  время  после  этих  событий  в  медсанбат,  немного
отошедший  от  болезни Гора  чуть ли не  на коленях упросил  своего земляка,
молодого лейтенантика медслужбы, устроить ему свидание с Петром. Офицер, еще
не до конца закаленный армейским бездушием, под видом санобработки помещений
(а в тот год свирепствовала  эпидемия брюшного  тифа) побывал вместе с одним
санитаром  и  переодетым  Горой  на  губе  и  дал  им возможность в  течение
нескольких минут переговорить через решетчатую дверь "тигрятника".
     Градов довольно-таки неплохо выглядел, говорил, что к нему очень хорошо
относится караул  -  как  ни  странно,  но  у него все время  заключения  не
переводились сигареты - и что скоро состоится суд трибунала, где его, скорее
всего,  оправдают. Он  утверждал,  что ни  о чем не  жалеет, что,  если  все
вернуть назад, то он бы поступил  точно так же, да в придачу пристрелил бы и
ротного.  Бывший  командир  на  следствии  и  очных  ставках,  по  образному
выражению  жильца  "тигрятника",  "прикрывает  мною  свою  разъе...  сраку".
Растирая  сопли  отчаянья,  капитан  божился  и уверял  следователей военной
прокуратуры, что рядовой  Градов о творящихся во вверенном ему подразделении
беззакониях  не  докладывал  и  что  вообще он  был  никудышным, бестолковым
солдатом, который  только  и делал, что спал на посту, занимался онанизмом и
увиливал от службы.
     Еще через полгода  состоялся  суд, и Петру влепили семь лет  усиленного
режима.  Самое  любопытное  выяснилось  позже. Оказалось,  что  домой Градов
вернулся  ровно  через два с  половиной  года  после своего  призыва,  и его
освобождение совпало по времени в возвращением  сослуживцев  на дембель. Все
это, к слову, произошло задолго до горбачевской амнистии.



Глава 16



     Известие  о  том, что в роте связи  Саша  низведен до  уровня чмыря,  в
третьем взводе восприняли  как нечто само собой разумеющееся. Правда, особой
обиды на него никто не держал, но и изменять к лучшему  его  положение никто
не собирался; да  и  не принято было вмешиваться во внутренние  дела  чужого
подразделения.
     Кроме  того, вечером,  по  возвращении  из  рейда,  произошли  события,
которые надолго отвлекли весь взвод от судьбы бывшего сослуживца.
     Шурик,  окончательно  доведенный  тупостью  Гены  Белограя,  сорвался и
допустил две  грубейшие ошибки: во-первых, перед тем, как набить тому морду,
должным образом не осмотрелся по сторонам, а, во  вторых, от души припечатав
Генулю личиком о задний десант сто сорок седьмой БМПшки, рассек тому бровь.
     Как назло, в десяти  метрах позади  от разыгравшейся  баталии стоял БТР
комбата, и все действо развернулось перед взором  НШ батальона, легендарного
Цезаря капитана - Ильина.
     Спасая  будущего  замкомвзвода, офицерам роты  пришлось  костьми  лечь,
доказывая,  какой  он  умница-сержант  и  какой  урод, и недоделанный  дебил
Белограй.  В  ход  пошли  все доводы,  начиная  от наградных и  комсомола, и
заканчивая доводами типа: "До дембеля - в наряд  по кухне..." и "Из туалета,
засранец, не вылезет!"
     Ценой неимоверных объединенных усилий сержант отделался полными штанами
и  семью  сутками  гауптвахты, где, естественно, неплохо отдохнул, ежедневно
лопая тушенку  и балуясь  сигаретами  с фильтром,  исправно поставляемыми из
магазина  верным  другом. Кроме  того,  Шурику  влепили  строгий  выговор  с
занесением  в  учетную карточку по комсомольской  линии,  а  также заставили
принести публичное покаяние перед  незабвенным  Геночкой, за  что  в  тот же
вечер Белограй вновь  изрядно  отхватил по  шее. Ну и, конечно,  сержанта на
пару  месяцев сняли  с  занимаемой  должности командира  отделения, и  он  в
перерывах   между   выходами,  скрепя  сердце,  исправно   заступал  простым
дневальным в наряд по роте - через день и в течение целого месяца.
     Как только страсти отбушевали, о  Саше почти  никто уже и не вспоминал.
Похоже, всех устраивало сложившееся положение дел. И только одному  человеку
эта ситуация не давала покоя - Горе.
     Через  пару недель после побоища  он, разговаривая о чем-то с бдительно
охранявшим  свой  пост  у  оружейной  палатки  Шуриком  (оружейка  четвертой
мотострелковой  находилась как раз напротив палаток  роты  связи),  приметил
тащившего, надрываясь из последних сил, бак с  ключевой водой своего бывшего
подопечного. Увидев Сашу, друзья в обе глотки заорали:
     - Зинченко! А ну, бегом сюда!
     Наслышанные   о  знаменитой   парочке,  дедушки-связисты  предпочли  не
вмешиваться и, благодушно покуривая, не вылезали из своей курилки.
     На подошедшего Сашу тут же навалился Шурик:
     - Ну... рядовой Зинченко, доложи бывшему командиру, как служба?
     - Плохо, товарищ сержант, - опустив глаза, пробурчал Саша.
     - А что так? - лучась от сочувствия, чуть ли не прошептал Шурик. - Чего
молчишь?
     - Не знаю...
     - Зато я знаю! - Внезапно  возвысив голос до крика,  Шурик завопил так,
что  все от неожиданности  вздрогнули. - Я знаю!  Урод!  Мы  к  тебе,  как к
родному, а  ты?! Да  кого ты  заложил? Гору! Гору  заложил! Вон, посмотри, -
твои  деды-мудаки  припухли. Сидят -  языки  в жопы позасовывали.  А почему.
Знаешь? Знаешь! Даже эти козлы нас уважают!
     - Я тоже!
     -Не пиз...! Понял?! Так я  тебе и  поверил... Ну а ты, Гора, че припух?
Что, тоже язык к сраке приклеился?
     -  Подожди, Шурик, не гони... Слушай, Саша, что  за ерунда такая? Ты же
не конченый! Ну... отвечай!
     - А  кто же он?  -  раздраженно вмешался Шурик. - Чмо, оно  везде  чмо!
Стукачок! Давай, душара, схватил бачок и слинял отсюда!
     - Стоять!.. - не приказал, а как будто отрубил Гора.
     -  А я  тебе  говорю, пошел на  х.. , да  побыстрее! - начал заводиться
Шурик.
     - Да погоди ты! Дай с человеком поговорить.
     - Во, бля! Нашел человека... - Шурик отвернулся и с чувством сплюнул на
охраняемую палатку.
     -  Ты что, Саша, - подошел к нему поближе  Гора.  - Тебя чему учили? Да
они же у вас там все уроды! Смотреть не на кого...
     - Да я попытался...
     - Ну?
     - Вырубили.
     - Ну и хрен с ним! - никак не мог успокоиться Шурик.
     - Да, конечно! Я ж не ты! - чуть ли не всхлипывая, оправдывался Саша.
     - Эт точно... - немного все-таки поостыв, сменил гнев на сарказм Шурик.
     - Подожди! - Гора  вновь  повернулся  к  Саше.  - Ну и кто  они? Дерьмо
какое-то! Ты в наряды ходишь?!
     - Конечно...
     - Конечно! Возьми, зайди вечером  с автоматом в палатку. Построй  своих
козлов  по  стойке "мордой  на  пол"  и  припугни  малехо.  Можешь  в воздух
популять, - хорошо действует!
     - Вообще уроют...
     - В жопе у них не кругло!
     - Гора, че  ты с  ним базаришь?  Че  ты доказать хочешь?  Ну,  чмо! Сам
посмотри... - Шурик явно терял остатки столь дефицитного для него терпения.
     -  Ладно,  Саша, можешь  идти... Но  учти  -  мне  стыдно.  Не за тебя,
конечно, - за себя! С тебя-то что взять - молодой! А я дожился. Мой напарник
- хуже Генули! М-да... - Когда Саша уже отходил, Гора ему вдогонку крикнул:
     -  Слышь... Чем  так гнить. Я бы застрелился. Или, как  Градов, всем бы
вломил, напоследок!
     -  Да уж, конечно! - засмеялся Шурик. - Сравнил хрен с пальцем. Градов!
Градов - Мужик! А это?! Чмо! Понял, Гора, - чмо! Ч-м-о... тьфу, пакость! Эй!
Урод! Мимо нашей оружейки не ходи, слышишь?! От тебя говном разит!
     Деды-связисты,  услышав  последнюю фразу, радостно  заржали - последний
гипотетический  бастион  униженного  и  растоптанного  Саши  рухнул,  словно
детская пирамидка. То, что он не настучит, они своим безошибочно-интуитивным
чутьем  поняли  еще неделю назад. А теперь смело  можно было  играть один на
один.  Деды-тыловики не  собирались  забывать о  Сашином  участии  в большой
боевой операции.  Это унижало  их в  глазах остальных молодых в  роте связи.
Плохо действовало на их уязвленное самолюбие.


Глава 17



     И все-таки  три  недели  побоев и издевательств не сломили Сашу. Только
лишь  нагнули.  Однажды воспрянув духом, он  более  не собирался поддаваться
унынию и апатии.
     Для открытого сопротивления ни сил, ни возможностей у него, конечно, не
было.  Тут надо  было искать иной выход.  И  Саша довольно быстро его нашел.
Гора и Шурик волей-неволей подсказали ему,  что и  как  надо делать.  Занося
бачок в палатку, Саша уверенно сказал сам себе: "Ладно, ублюдки, завтра..."



x x x



     И вот это "завтра" наступило.  Минут за двадцать  до подъема из палатки
роты связи выползли  заспанные,  еще не вполне проснувшиеся молодые солдаты.
Сонно  и заторможено передвигаясь  на полусогнутых  ногах,  они принялись за
уборку  территории.  Саша тоже брел в этой  траурной процессии, но мысли его
были вовсе не об уборке. Он ждал  удобного  момента, чтоб  совершить то, что
задумал  еще вчера. А он  никак не наступал. Душманье пока крутилось рядом с
палаткой,  собирая в  ладошки  бычки  и  прочий  мусор.  Граблить  песок  по
периметру они явно не торопились.  У оружейки разведчиков  стояло  несколько
бойцов  наряда,  все  время  взад-вперед полуспящими сомнамбулами проплывали
мимо  отмороженные духи связистов и соседей "комендачей". Но, главное, через
дорожку  на  посту сидел  Шурик  и, усмехаясь, хитро  поглядывал на  бывшего
подчиненного.  Но  вот,  наконец, протрубили  подъем,  и Саша подсознательно
почуял - сейчас! Он метнулся за палатку - никого. Разведчики уходили к  себе
в расположение,  а их  дневальный,  уставившись пустым взглядом  куда-то  за
реку,  задумчиво  курил.  В  ту минуту, когда  Саша  нагнулся  над столбиком
палатки, его мог видеть один лишь Шурик.
     "Смотри, смотри! Еще неизвестно, от  кого больше  завоняет!" - злорадно
промелькнуло  у  Саши в голове. Резко  наклонившись, он  вырвал  присыпанную
песком  "эфку" и, выдернув чеку, с  силой швырнул  ее в окно жилища "родного
подразделения".   Сухой,  резкий  щелчок  запала,  казалось,  только  придал
решимости; отсчитывая в уме секунды, Саша выскочил с противоположной стороны
палатки и спокойно вошел внутрь.
     Услышав ни  с  чем  не  сравнимый специфический хлопок,  Шурик  в  доли
мгновения оценил  ситуацию и,  тем  не  менее, растерялся.  Моментально  все
осознав, он стоял  и  ошарашено смотрел,  как Саша входит в дверь, и лишь за
мгновение до  взрыва Шурик  кинулся  на землю: уж кто-кто, а  он  совершенно
точно знал, что последует дальше...







x x x



     В тот момент, когда в районе оружеек грохнул взрыв, второй батальон уже
строился перед  утренним кроссом. Пономарев, уловив пронзительно-пристальный
взгляд Горы,  резко  мотнул  головой  - "Быстро!"  На  полпути  Гора  догнал
дежурившего по  роте  Мыколу,  и  через пару  секунд  друзья оказались перед
палаткой связи.
     Толпа  суетливо вытаскивала раненых. Одного поволокли в  санчасть прямо
на сетке койки, с которой он так и не успел подняться; второго - впятером на
руках.  Заметив спокойный, уверенный и  злой взгляд Саши, Гора тут же  понял
суть происходящего.  Неопределенно покачав  головой,  он  оставил  Мыколу  и
двинулся к растерянному Шурику.
     - Видел кто?
     - А ты как думаешь?
     - Он?
     - Во, бля! Какой догадливый...
     - А что, они не знают?
     - Да никто не видел, наверное.
     - Ну ты-то видел?
     Пристально посмотрев в глаза Горе, Шурик с расстановкой произнес:
     - Ну, я-то им хрен что скажу. Понял?!
     - Ой, ладно, не зарекайся!
     - Да? Посмотрим...
     - А этот? - Гора после паузы указал на дневального разведроты.
     - Нет. Он точно ничего не видел.
     - Слушай, Шура... Тебя особисты потащат.
     - Да пошли они!
     - Угу. Они-то пойдут. Да вот только тебя заодно прихватят!
     - Слышь, вали!.. А!
     - Он что им, эфку подкатил?
     - Да вроде...
     - А что ж так слабо?
     - Черт его знает?! Сам не пойму.
     - Ладно, братишка, я  в роту  полетел. Там Пономарь небось  уже трусы в
клочья изодрал!
     - Вали...
     Через  полчаса  Шурик,  дневальный  разведки,  связи  и  комендантского
взвода,  а также семеро молодых,  включая и Сашу, сидели  по  разным камерам
гауптвахты.
     На утреннем  разводе  взбешенный до  конвульсий полкач прилюдно  влупил
оглушительную затрещину  командиру роты связи и торжественно, чуть ли не  на
знамени части, поклялся, что, не дожидаясь суда военного трибунала, поставит
виновного к стенке.


x x x



     Лишь по счастливому случаю в палатке все обошлось столь малой кровью.
     Армейская палатка состоит из  трех частей,  этакая  матрешка: внешняя -
прорезиненный  брезент, вторая, внутренняя  оболочка - утеплитель, сшита  из
толстого,  грубого сукна. А третий слой -  обелитель, полотно  грязно-белого
цвета,  призванное   привнести  в   солдатское   жилье  чистоту  и   порядок
операционной.
     На  утеплитель   для  защиты  от  комаров  и  мух  обычно  навешивались
закрывающие  окна  марлевые  сетки.  И  вот  эти  паутинные сетки  и  спасли
положение.  Несмотря   на   свою   слабость,  нежестко   закрепленная  марля
самортизировала и не порвалась от удара тяжелой, но тупой гранаты.
     После удара о сеть,  граната  съехала  по сукну вниз к  противоливневой
насыпи и закатилась под застланный досками пол.
     Если бы Ф-1, с радиусом поражения в  двести  метров, влетела в палатку,
то у  шестидесяти  вояк,  неспешно толкущихся  на площади  пять на  двадцать
метров, не осталось бы никаких шансов на спасение. Тем более что  ни один из
них  не   обратил  никакого  внимания   на   непонятный  щелчок,  неожиданно
прозвучавший в палатке.
     Взрывную  волну и  осколки  рванувшей в  яме  гранаты  приняли на  себя
земляная  насыпь  и  доски  пола.  И  только два  человека, находившиеся над
эпицентром  взрыва, получили ранения. Дембеля, все еще нежившегося после сна
на койке, спасла любовь к комфорту: вместо одного  поролонового  солдатского
матраца он предпочитал два ватных офицерских. Поэтому более ста восьмидесяти
осколков, которыми его нашпиговало, словно рябчика  бекасином  от затылка до
пят  влезли  в   утомленного  войной  деда  не  глубже,  чем  на   пять-семь
миллиметров. А вот сержанту, устроившему  Саше в первый день радушный прием,
повезло меньше. Одна "железяка" навылет пробила  мякоть  предплечья,  второй
осколок застрял в расколотом ребре, а третий - рассек бровь и оцарапал кости
черепа.
     Был  еще  один  раненый  -  дневальный  разведроты.  Шальной  осколочек
воткнулся в голень, но он из-за такого пустяка даже не пошел на перевязку. А
возможно, на санчасть просто не хватило времени  -  его, вместе с остальными
предполагаемыми свидетелями, через двадцать минут увели в особый отдел.




Глава 18



     Если   для   командира   полка   утренний   инцидент   был   неприятным
происшествием,  бросающим  тень  на  состояние  дисциплины в  части,  то для
начальника особого  отдела  это был  шанс,  упустить который  было не только
глупо, но и попросту смешно. И он упускать его не собирался, сработал быстро
и оперативно. День-два на определение всех прямых и косвенных виновников ЧП,
еще пару  суток  на отчеты и докладные  записки  - и можно  не  только смело
ожидать поощрения за успешно проведенное дознание, но и заметно усилить свое
влияние   на   штаб   и   политотдел   восемьсот  шестидесятого   отдельного
мотострелкового: теракт все же - дело нешуточное.
     К вечеру, еще не окончив опрос всех,  так или  иначе причастных к  делу
лиц,  умудренный долгой службой  и  богатым опытом проницательный  майор уже
знал, КТО кинул гранату.  Кроме него это не было тайной еще для двух человек
-  самого  щенка  "гранатометчика" и  этого засранца,  залетчика-дневального
четвертой  роты -  единственного из всех, кто среагировал  на  хлопок еще до
того, как раздался взрыв.
     Первый настоящий допрос особист провел в ту же  ночь. Копать он начал с
Шурика. Но безрезультатно промаявшись пару часов, перешел в соседнюю камеру.
"Гранатометчик" заведомо  казался  ему слабаком,  который  расколется сразу,
если  только на него надавить как следует.  Но и здесь "дядю" ждала неудача.
"Гранатометчик  " колоться не хотел,  молчал, как пограничный столб. Уже  на
рассвете "дядя"  ни с чем  вернулся  к себе  в "модуль".  Прямо в  одежде он
завалился  на  кровать  и,  закурив  свою,  по всей  види