и
бронетехники, и каждая новая колонна, без исключений, вносила свою посильную
лепту в строительство этого сюрреалистического мемориала.
     На контролируемом  отрезке дороги расположилось семь точек:  Каракамар,
Первый мост, Артедджелау, Второй  мост, самое гиблое место  -  Третий  мост,
покинутая "точка" Баланджери и сам Кишим с дислоцировавшимся в нем третьим и
последним батальоном 860-го отдельного мотострелкового полка.
     Именно  его  подразделения  охраняли  врытые  по  уши, на  полкилометра
обложенные минными полями, ни  днем ни ночью не ведавшие покоя точки. Ему же
был придан разбросанный по постам танковый батальон.
     Проводили колонны в полк  и  обратно следующим образом. Вначале главные
действующие  лица  -  бронегруппа второго  МСБ  совместно  с  разведротой  и
саперами  за три-четыре дня, ночуя  на точках, доходила до Кишима, встречала
автокараван и примерно за неделю возвращалась назад.  Двое суток, не  смыкая
глаз, ее разгружали, и дней за  пять пустые машины отводили обратно в Кишим.
После   чего  бронегруппа   налегке   возвращалась   домой.  Зимой  подобное
мероприятие  могло  затянуться  на  месяц-полтора.  Таких  операций  за  год
набегало пять-шесть.
     Колонну  проводили, в  прямом смысле слова,  пешком. Из-за  постоянного
минирования саперы  вынуждены  были всю дорогу идти впереди машин, и вся эта
масса техники продвигалась  со скоростью пешехода.  И,  тем не менее, всякий
раз случалось, как минимум, два-три подрыва.
     До  1983  года у духов считалось очень  популярным  еще  и обстреливать
автокараваны,  но  с  тех пор,  как часть получила  новенькие скорострельные
БМП-2,  охоту к массированным  дуэлям у них  отбили,  а  одиночные выстрелы,
понятно, не в счет.  Кроме  всего прочего, после каждого огневого налета  на
колонну  ближайшим от  боя  кишлакам так перепадало, что от домов оставались
торчать лишь огрызки фундаментов, и к концу восемьдесят третьего вдоль новой
дороги стояли одни мертвые развалины.
     Естественно, что для  полкача решение  задачи по восстановлению  былого
короткого пути  являлось делом  первостепенной  важности.  Он  просто не мог
позволить, чтобы два батальона пехоты и единственный танковый стояли мертвым
грузом по постам,  так как  с  неполными  тремя  сотнями  бойцов ни о  каких
серьезных   победах   не   могло   быть   и   речи.   Группировка   Бассира,
дислоцировавшаяся  в районе  Бахарака,  насчитывала  полторы тысячи человек;
группировка Вадута, действовавшая в районе Кишима - до двух с половиной-трех
тысяч; а отряд  Джумалутдина  (чуть  ли  не племянника  самого  Ахмед-Шаха),
контролировавший урочище  Аргу и прилегающие к нему районы, - свыше  трехсот
"непримиримых".  И относительная  малочисленность последней  группировки  не
мешала им нещадно терроризировать часть.
     Кроме   основных   соединений  в   провинции  действовало  бесчисленное
количество,  доставлявших  хлопот  не  меньше,  чем   крупные  подразделения
моджахедов, независимых малых групп под руководством полевых командиров.
     Подполковник  Смирнов  понимал, что  если  ему удастся  решить проблему
дороги, то максимум за месяц, передав в распоряжение 24 афганского пехотного
полка  и царандою ставшие ненужными точки, он почти втрое усилит маневренную
группу своей  части,  и,  кроме  всего  прочего, получит  весомую  поддержку
танкового батальона; несмотря на высокогорье, фактор немаловажный.
     За  неделю  полкач  так  завел  офицеров,  что  они,  высунув  языки  и
обкладывая   техников  многоэтажным  черным   матом,  за  пару  дней  сумели
подготовить  к  выходу всю имеющуюся в наличии  технику,  годами  стоявшую в
бездействии.
     В  ротах  происходило то  же  самое.  Целыми  днями  старшины  получали
доппайки  и  боекомплекты.  Машины  загрузили  под  завязку.  Казалось,  что
выдвигаемся, как  минимум,  на  год  и собираемся, по  меньшей  мере,  брать
штурмом Кабул.
     В день перед выходом Смирнов обратился к солдатам  и офицерам с длинной
пламенной  речью.  В ней он призывал всех, от рядового до подполковника: "Не
щадя живота своего...", "Не посрамим отцов...", "До последнего вздоха...". В
этот день жара  прыгнула хорошо  за сорок  в тени,  и из-за  сорокаминутного
опоздания  подполковника  да  затянувшейся   почти   на  час  проникновенной
проповеди  несколько  человек  потеряли сознание.  Под занавес объявили день
отдыха,  как  всегда  посвященный  перезарядке   магазинов,  чистке  оружия,
подгонке снаряжения и прочим видам немудреного солдатского досуга.
     Ночью  механики-водители  выгнали машины  из  парка, построили их перед
КПП-1  и под утро, заливая окрестности надрывным ревом  и  смрадом  солярки,
загрузив пехоту, двинулись в горы.



Глава 7.



     Саша  сидел  на  левом  заднем  десанте  сто сорок  девятого борта  и с
интересом вертел головой  в разные  стороны. На  башне восседали  взводный и
Матаич, в противоположном от него люке о чем-то болтали Валерка и Братусь, а
впереди,  на  его  же стороне,  пристроился  внештатный  денщик  и  шестерка
Пономарева, всеми  втихаря презираемый  стукач  Тортилла. Вел БМПшку механик
Дагестан. Позади него,  на  командирском месте,  вальяжно развалившись, так,
что одна нога свисала с брони, а вторая упиралась в крышку люка, преспокойно
посапывал Гора.
     Его сладкую дрему время от времени  прерывали колкие шуточки взводного,
но Гору это, похоже, мало  тревожило; к тому же, зная, что он не  слышит  на
правое ухо,  никто  не  мог с уверенностью сказать, точно ли он не расслышал
или просто не счел нужным.
     Саша,   посматривая  на  него  через  каждые  две-три  секунды,  боялся
пропустить хотя  бы один его взгляд, одно легкое  мановение руки. За  неделю
совместной  службы  этот   парень   для  него  стал  чем-то  вроде   объекта
поклонения...

x x x
     С первых  же  дней в  армии  призывнику  Зинченко  стало  понятно,  как
называется тот, мучивший  его пару лет до этого, подсознательный  страх. Имя
ему - панический ужас перед унижением. И самое страшное  состояло в том, что
унижать его личность и  весь  его призыв в целом  стали с первых минут новой
жизни.
     Если  отношение  к  новобранцам  на  пересыльных  пунктах  было  просто
наплевательским, то есть абстрактно унизительным, то по прибытии в учебку он
сразу же ощутил, что такое настоящее унижение.
     Все полгода  отправок,  пересылок, учебы его внутреннее второе "Я" жило
или, вернее, прозябало в состоянии какой-то парализующей апатии. Сил  на то,
чтобы защищаться, не было и в помине; это существо, только все более и более
сжималось  под  плевками  и оплеухами,  которыми  его щедро потчевала  новая
солдатская жизнь, и какими-то медленными, но упорными витками заворачивалось
в непробиваемую скорлупу безразличия. Если бы к нему в том состоянии подошли
незнакомые люди  и стали бить, то  он просто бы лег  наземь,  закрыл  голову
руками и ждал. Пока от него не отстанут или не убьют.
     И вот, придя в роту, где предстояло  служить до конца,  до  дембеля, он
столкнулся с сильным человеком,  который как-то совершенно незаметно  разбил
эту скорлупу.
     На  второй день пребывания во взводе гора, подойдя к Саше, молча забрал
веник  и,  сунув  его  дневальному,  отвел   в  угол,  где  обычно  отдыхала
"великолепная пятерка". Там он, угостив сигаретой с фильтром (а  молодым еще
не успели и обыкновенных  выдать) и чаем, минут двадцать запросто поболтал с
ним о  том о  сем -  ну прямо как на гражданке.  Потом к  ним  присоединился
Братусь,  поначалу одним своим видом приводивший Сашу в ужас - огромный, под
метр девяносто,  угрюмый детина - и,  как всегда молча, между прочим положил
перед ним початую пачку печенья. Это уж и вовсе было нечто невиданное.
     Болтали о разных пустяках, земляками  они  считались чисто номинально -
один из Донецка, другой из  Ворошиловграда. Да и говорил-то в основном Саша,
а  тот  - в  своей  традиционной  манере,  привалившись  к  спинке  кровати,
полулежа, - лишь внимательно слушал.
     Потом подошли остальные.  Шурик сходу  едко  прошелся  по  бессмертному
сюжету "Трех  поросят", Братусь, буркнув что-то в ответ, убыл в  неизвестном
направлении, а Гора, усаживаясь с Матаичем  гонять  нарды, как бы  невзначай
обронил,  что  Зинченко с  этого  дня  закреплен за ним.  В течение  первого
полугодия каждый прибывший в боевую роту молодой солдат закреплялся за одним
из старослужащих и как хвостик ходил за ним на всех операциях,  а дедушка, в
свою очередь,  не только ему помогал,  учил и вводил  в курс дела, но  еще и
головой отвечал за свою "почетную обязанность".
     По этому поводу Гора добавил:
     - Слушай,  землячок, я сам  чмырем не был и рядом не потерплю,  так что
напрягай головку - к счастью, не пустая -  и въезжай в службу. Да, и на физо
навались, чтобы мне еще  и твой пулемет таскать не пришлось... у меня своего
дерьма предостаточно. Понял? Прекрасно! И еще. Если хоть  кто-то начнет тебя
припахивать  - посылай  на х..., да понаглее.  Не  получится - мне  скажешь.
Врубился? Свободен!
     "Землячок", почувствовав, как к  горлу  подкатил  предательский  комок,
опустил глаза и пробормотал:
     - Спасибо.
     - Пожалуйста...
     В том, что это были не просто  красивые слова,  Саша убедился  в тот же
вечер.
     Зайдя  по какому-то делу  в  палатку  первых  взводов,  он  моментально
нарвался  на  резкого  сержанта  и  через  пару  минут  уже  подшивал  чужие
подворотнички.  Дедушка,  оставаясь  стоять над послушным душарой,  с кем-то
негромко переговаривался.  Только с третьей фразы Саша уловил, что говорят о
нем. Подняв голову, он вдруг увидел  Валеру; тот  же, пожав плечами и бросив
на ходу: "Ну, как знаешь..." - вышел из палатки.
     Через минуту он вернулся, правда, уже третьим. Впереди шел Гора. За ним
-  Братусь. Голоса тут  же, как  по команде, смолкли. "Наставничек" подошел.
Молча взял из Сашиных рук вещи и так же молча резким движением, швырнул их в
лицо сержанту. Тот  вызов  не принял, а  лишь  испуганно попятился в угол, к
сидевшим кружком дедам.
     - Ну ты, борзота, полегче! - подал голос один из них.
     -  Да ну? Сюда  иди...  -  Гора говорил тише и мягче, чем обычно, но  в
голосе появились какие-то неразличимые, но достаточно ощутимые нотки, и Саше
подумалось,  что  если бы  его так позвали,  то он  ни  за какие  посулы  не
сдвинулся бы с места.
     -  Вы что,  суки? Забыли, как  в говне  ползали?  А? Напомнить?  Ну, че
припухли?
     - А в ответ тишина! - констатировал Валерка.
     - Тебе же, ур-род, я в следующий раз печень вырву! Т-тварь...
     Сержант стоял, прислонившись к спинкам двухъярусных коек, и было видно,
как вверх-вниз конвульсивно дергаются его коленные чашечки.
     Уже в палатке третьего взвода Гора раздраженно сказал:
     -  Саша... Я  тебе в  последний раз  объясняю,  что никто, понимаешь  -
никто, не  может тебя тронуть,  а тем  более припахать.  Ты можешь выполнять
распоряжения только тех сержантов, которые  живут в этой палатке. Я  что, не
ясно в первый раз объяснил? Что молчишь?.. Ладно, вали, давай...
     Минут через пять  к Саше подошел Матаич и, похлопав по плечу. Участливо
сказал:
     - Не  обращай внимания,  у него  все и всегда обязательно - в последний
раз.
     После этого случая  все, похоже, забыли, что  Саша  - салабон. Особенно
остро он это чувствовал, наблюдая  за жизнью попавших в другие подразделения
своих бывших однокашников по учебке. Даже  по сравнению с ребятами из первых
двух взводов его же роты он жил как старослужащий.
     За первую неделю Саша успел немного сойтись с остальными сослуживцами и
особенно близко  с  Матаичем. Однажды, заступив  в наряд, он почти  два часа
проболтал в  курилке с  Горой.  Именно после того  разговора он вновь ощутил
себя полноценным человеком.
     В  тот вечер Гора поведал ему  о событиях полугодовой  давности, и Саша
поразился, как похожи были их ощущения на первых порах службы. Но еще больше
он  поразился  тому, как Гора  вел себя на этих первых порах.  Он чувствовал
себя человеком с  самого  начала и  дал это почувствовать другим, дембелям и
сержантам. И уж никто, по крайней мере, не мог заставить его подшивать чужой
воротничок.
     Но самое  удивительное заключалось в том,  что таких  людей,  как Гора,
было сразу пятеро, да еще в одном месте и в одно время.
     Саша  как  бы собрал их всех в одно обобщенное  лицо и воплотил в Горе,
который теперь,  не  подозревая  о  происшедшей с  ним метаморфозе,  как  на
экскурсии, дремал в трех метрах впереди, а Саша, подобно взведенной пружине,
напряженно  сжимал  в руках приклад своего ПК и готов был по первому, самому
неуловимому знаку ринуться вперед и закрыть собственным телом своего первого
настоящего друга.



Глава 8.


     По прошествии начального дня операции огромная колонна бронетехники без
особых  приключений перевалила Гузык-Даринский перевал и веером разошлась по
урочищу Аргу. За сутки произошло только одно ЧП.
     Один   из   проводивших   машины   разведроты   саперов   наступил   на
противопехотную   мину  и   ему  оторвало  полстопы.  Второму,   шедшему   с
миноискателем  позади,  повезло еще  меньше: кроме  контузии  и  ожогов лица
осколками, каменными брызгами и частицами стекол от собственных же очков ему
начисто высекло оба  глаза. К  счастью, рядом  находился офицер медслужбы, и
парня удалось спасти от болевого шока - самого  страшного  врага  и основной
причины гибели большинства раненых.
     Разойдясь на дальность видимости, подразделения остановились на ночлег.
Дав своему заму, сержанту Метели ряд указаний и прихватив с собой, на всякий
случай  Гору,  Пономарев  отправился  за  три  километра  к машине  комбата.
Поскольку совещание  вполне могло затянуться до  полуночи, замкомвзводу  был
отдан  приказ отбить взвод по системе "один-один".  Сие означало, что, вырыв
по  сторонам  образованного машинами взвода треугольника двойные  окопы  для
стрельбы лежа (служившие, в  основном,  кроватями, где, чтобы не замерзнуть,
спали  парами),  пехота  ложилась на  ночлег  таким образом, что, пока  одна
двойка отдыхала, вторая стояла на часах. Обычно делили ночь пополам, но если
сильно уставали, то дежурили по часу или даже по полчаса.
     В отсутствии  Горы обязанности шефа принял Братусь.  Подозвав Сашу,  он
поставил боевую задачу:
     -  Ото  так, дытынка.  Зараз рой  ось  отсюда  и ось досюда, на лопату.
Поняв? Гора прыйдэ, тут спаты ляжэ, а я пишов у сто сорок дэвьяту.
     - А что, он не будет в машине спать?
     -  Вин? Та ни  за  що! Обождь, нэ суетысь, слухай сюды. Потом пийдэш до
Шурика,  вин  тоби  скажэ,  колы  стоятымо.  Поняв? -  И,  как  сухую ветку,
подхватив свой ПК, он, словно огромный неуклюжий медведь, полез на броню.
     Взводный  вернулся  часа  через два. Вокруг него сразу же  образовалась
кучка  из сержантов и дедов,  и они вполголоса о чем-то заговорили. Стоявший
на  посту  рядом Саша  слышал лишь  обрывки  фраз:  "С рассветом  на  броню,
двадцать  девять километров по полям и  блокируем  (какое-то чудное название
местного  населенного  пункта)";  "Ну  да!  Разведка  на шмон, а  мы им очко
прикрывай!"; "Потом  в (следующее  неудобоваримое название) и поднимаемся на
машинах  на  перевал"; "А если броня  не залезет?"; "Пешком пойдешь!";  "Вот
уроды  -  чтоб они  всрались!"; "Им  оружие  подавай..."; "Правильно,  так и
сказали  - без трофеев не возвращаться..."; "Гора, ты за своим присматривай.
И ты, Валера, туркмена - ни  на шаг...  Все, хорош  языками молоть!  Тяжелый
день завтра..."  Докуривая  на ходу,  они, словно  призраки,  растворились в
темноте.
     Пока  Саша пытался переварить услышанное, ему кто-то  мягко  положил на
плечо руку. Внутри все оборвалось и куда-то вниз живота рухнуло.
     - Если  к тебе так взводный  подойдет.  Ты точно "духом"  станешь. И  я
вместе  с  тобой.  -  Гора  был  чересчур  спокоен  и  как-то  подозрительно
неестественно расслаблен.
     - Ну, ты как, военный?
     - Нормально!  Интересно все так, необычно! - приходя в  себя от испуга,
наигранно бойко ответил подопечный.
     - Да, очень... Слушай, Саша, говоря по правде, мне эта параша совсем не
нравится. Так что, ты от меня не отходи ни на секунду. Угу?
     - Да, да, конечно!
     - Первая и последняя заповедь молодого бойца... Помнишь?
     - Помню.
     - Давай...
     -  Что  бы ни произошло -  вначале падать, потом хватать пулемет. Потом
думать! - как стихотворение отбарабанил Саша.
     - Умница.  Теперь  поставь свой ПК на предохранитель и без нужды больше
не  снимать. Я,  кажется, тебе уже несколько раз говорил. Все.  На  горшок и
спать.
     -  А  вы... Ты? -  Мальчику, выросшему в семье  педагогов, было  сложно
обращаться на "ты" к людям, которых он ставил выше себя. Гора хмыкнул:
     - Иди, давай. Снимешь с моего вещмешка плащ-палатку -  укройся, а  свою
под себя положишь. - И язвительно добавил: - Только смотри, не перепутай!



x x x


     Ему казалось, что  он  лег  мгновение назад,  как вдруг  что-то ощутимо
ударило в бронежилет.  Подскочив, Саша уловил какую-то  суету и приглушенные
голоса. Было совершенно темно. Еще не  вполне проснувшись, он понял, что это
подъем,  и  в  кромешной,  усугубленной  туманом темноте  начал  лихорадочно
собирать вещи. Довольно быстро сложил плащ-палатки,  подхватил  в  одну руку
два вещмешка, в другую - пока еще непривычно тяжелый, неудобный ПК и неловко
побежал к темному пятну своей машины.
     Со второй  попытки, вскарабкавшись на борт, Саша  устроился на броне и,
зябко зажимаясь  от  поднявшегося  ветра, стал ждать. Увидев копошащегося  в
десанте  Тортиллу,  попросил  сигарету. Гора сказал, что  разрешит курить на
операциях только в том случае, если убедится, что тот не "сдохнет" на первом
же переходе, и  в рейд  сигарет так и не дал. Спички упрямо тухли на сильном
ветру.   Намаявшись,   он  плюнул,  подкурил  от   чужого  бычка   и  заодно
поинтересовался:
     - А почему так рано выезжаем?
     - Чавой-то рано? Три часа вжэ.
     "Ну-ну...", - сказал себе Саша и, умостившись поудобней, задремал.
     Не  прошло и  часа, как  стремительно рассвело. Еще  минут  через сорок
прибыли на  место. Соскочив с брони,  взвод быстренько поднялся по  довольно
крутой каменистой  гряде метров на пятьсот и очутился на скалистом гребне, с
другой  стороны которого  раскинулся напоминавший сверху  запыленный ошметок
протектора  жалкий  кишлачишко. На  противоположной параллельной  гряде Саша
заметил снующие взад-вперед крошечные фигурки.
     Пока он думал, кто бы это мог быть. Сзади подошел Гора и, скинув наземь
вещмешок, отрывисто бросил:
     - Ну, чего встал? Давай, давай! Окоп рой...
     - Слушай,  Лень, а кто это там? - ткнул Саша рукой  в  сторону суетливо
шныряющих фигурок
     -  Первый  взвод, не отвлекайся. - И, заинтересовавшись происходящим  в
селении, крикнул: - Слышь, Шурик! Разведка пошла.
     Только  тут  Саша заметил, как в кишлак входят облепленные пехотой БМП.
Следом за машинами не спеша, трусил царандой.
     Гора раскинул пулеметные сошки на своей СВД, (единственный в батальоне,
кто додумался до  этого; впрочем, экстравагантная  мода так и не привилась),
улегся  на край скалы и стал в винтовочный  прицел следить за происходящим в
селении.
     Его подопечный, минут пятнадцать безуспешно  проковырявшись в  скальном
грунте,  решил,  что  проще будет окоп  не отрывать, а  выложить  из камней.
Вскоре он поймал насмешливый взгляд шефа. Тот прокомментировал:
     - Почти двадцать минут соображал. Нормально!!!
     Управившись,  Саша  уселся  в  импровизированную  крепость  и  принялся
наблюдать за  прочесыванием. Внезапно слева от него гулко грохнуло, и что-то
горячее резко хлестнуло  по  щеке. Удивляясь самому  себе, Саша стремительно
растянулся на дне окопа  и услышал над головой взрыв дикого хохота. Братусь,
сидевший позади метрах в пяти, проронил излюбленную фразочку:
     - Нэ спы - замэрзнэш!