"Смотри не вляпайся в какой-нибудь  СПИД.  Кто  их  знает,  этих  граждан
мира..."
   "Постараюсь".
   "Бобрик" распахнул передо мной двери и придержал за руку. Его пальцы были
такими жесткими, что я с  трудом  удержалась  от  того,  чтобы  не  написать
заявление о явке с повинной.
   - Всего хорошего, - улыбнулся "бобрик", обнажив вполне миролюбивые  клыки
волкодава.
   - Вы не подскажете, который час? - набралась наглости я.
   - Двенадцать. Без десяти.
   - Опаздываю!..
   Ослепительный  летний  день  был  совсем  рядом.  И  я  сделала  шаг  ему
навстречу.
   А теперь - бежать. Бежать отсюда со всех ног! Чертовы каблуки...
   Но бежать не пришлось. За живой изгородью из  жимолости  дежурило  такси.
Значит, у меня еще остается шанс. Я бросилась к машине  и  сунула  голову  в
салон.
   - Свободны?..
   Ну надо же! Это был вчерашний бугай, тот самый, который вез нас с  Олевом
на Крестовский. Бугай тоже узнал меня и растянул рот в улыбке -  совсем  как
охранник минуту назад.
   - Улица Верности?
   Я опешила. Шоферюга оказался  обладателем  феноменальной  памяти,  он  не
забыл, какой адрес я назвала ему вчера.  Факаная  дура,  ты  еще  не  успела
покинуть место преступления, а уже  оставляешь  следы  и  плодишь  улики  со
скоростью кролика!
   - Суворовский, - брякнула я первое, что пришло в голову, и  только  потом
сообразила, что на Суворовском проживает Стас. Раньше двух он в  конторе  не
появляется, а сейчас двенадцать. Что ж, отлично. Только Стас сможет защитить
меня.
   - Суворовский так  Суворовский.  -  Он  совсем  не  торопился  завестись,
разжиревший сукин сын он рассматривал меня в  зеркало  заднего  вида  самым
бесцеремонным образом.
   - Поехали! - не выдержала я. - Я опаздываю.
   ...Через пять минут мы выбрались  из  заповедной  зоны  и  втиснулись  на
запруженный автомобилями Каменноостровский.  У  меня  разболелась  голова  и
дрожал подбородок, а в глазах  стоял  обнаженный  торс  Олева  Киви,  слегка
припорошенный кровью. И нож. Нож, который лежал у меня в сумочке.
   - Вам плохо? - участливо спросил водила.
   - Перебрала... Немного... - Я с трудом разлепила губы. Тошнота,  все  это
время сидевшая где-то в районе ключиц, поднялась к горлу.
   - Бывает.
   - Остановите... Я на минутку..
   Он  понимающе  кивнул  и  нажал  на  тормоза.   Я   выскочила   у   метро
"Петроградская", осквернила первую  попавшуюся  урну  и  снова  вернулась  в
салон.
   - Ну, как? - водила положительно не хотел оставлять меня в покое.
   - Уже легче.
   - Купите кефир. А еще лучше - запивать  кефиром  водку,  так  сказать,  в
процессе. Старый рецепт ладожских водолазов.
   - А вы водолаз? - совсем некстати спросила я.
   - Был.
   Лучше бы ты там и оставался, на Ладожском озере... Но вслух  я  этого  не
произнесла, а совершенно неожиданно для себя заявила совсем другое:
   - Вообще-то, на Верности живет моя подруга. Я как раз  собиралась  к  ней
вчера вечером.
   - Я так и понял.
   - Правда?
   - На улице Верности такой девахе, как ты, делать нечего.
   О, господи, еще один физиономист!.. И еще одна шуточка на тему.
   Остаток пути до Суворовского мы проделали в полном молчании. Я  попросила
остановить машину за три  дома  до  дремовского  логова:  в  моем  положении
осторожность не помещает. Шофера же прорвало, как только я взялась за ручку.
   - Может, оттянемся? - спросил он, повернув ко мне свое блинообразное лицо
с оспинами, отдаленно напоминающими лунные кратеры.
   - В другой раз, дорогуша.
   Я искренне надеялась, что не увижу его никогда в жизни. Даже если мне  не
повезет и ее остаток придется провести в бегах.
   - Подожди...
   Он похлопал себя по карманам в поисках бумажки, но, так и не найдя ничего
подходящего, вытащил из бар-дачка газетный лист и  прямо  на  полях  написал
телефон.
   - Меня Геной зовут. Позвони, когда соскучишься.
   - Непременно.
   Ломая каблуки,  я  выскочила  на  тротуар.  Сексуально  озабоченный  Гена
эскортировал меня еще с десяток метров, а потом, коротко посигналив, умчался
в сторону Смольного.
   Все. Теперь к Стасу. Он просто обязан вытащить меня  из  того  дерьма,  в
которое я вляпалась.

***

   ...Стас умел жить широко.
   Я убеждалась в этом постоянно, стоило мне только  зайти  в  его  шикарный
подъезд с усатыми консьержками и  цветами  на  лестничных  площадках.  Цветы
носили сомнительного качества название Ванька мокрый.
   - Куда? - в сто двадцать первый раз спросила меня консьержка  баба  Люба,
бывшая вохровка.
   - В девятнадцатую. К Дремову, - в сто двадцать первый раз ответила я.
   - Дома он. Еще не выходил... - снизошла баба Люба и добавила  -  со  всей
классовой ненавистью, на которую была способна:
   - Шастают тут всякие...
   Стас жил на последнем этаже,  в  так  называемом  "русском  пентхаузе"  с
мансардными окнами и сломанными перегородками. Со времен нашего знакомства в
Таллине  он  разбогател,  обуржуазился,  завел  себе  дорогую  мебель,   две
финиковые пальмы и попугая-жако по кличке Старый Тоомас. Все свободное время
Стас посвящал обучению тупоголовой птицы матерным ругательствам.
   Некоторые из них ему придется выслушать и от меня.
   Лифт, как всегда, был занят, и я поплелась на шестой этаж пешком.
   И на несколько минут остановилась  перед  большим  зеркалом  на  площадке
между первым и вторым этажами тяжелая махина в позолоченной  раме  осталась
здесь еще со времен Февральской революции. Я осмотрела  себя  и  нашла,  что
выгляжу  гораздо  хуже,  чем  утром:  ошметки  теней,  осыпавшаяся  тушь  на
ресницах, ввалившиеся щеки и опущенные уголки губ. О глазах  и  говорить  не
стоит. Совсем некстати я вспомнила, что именно такой (прямо скажем, бледный)
вид имела наша со Стасом общая подружка Кайе -  после  ночи,  проведенной  с
двумя симпатичными выпускниками училища имени Фрунзе.
   Черт, сейчас я согласна была на целый эсминец симпатичных  выпускников  -
лишь бы со мной не случилось того, что случилось. Но нож по-прежнему лежал в
сумке и даже не думал исчезать оттуда.
   Я нетерпеливо нажала звонок Стасового родового гнезда и  приготовилась  с
порога заехать ему в челюсть. Но рукоприкладствовать не пришлось: за  дверью
было тихо.
   - Стасевич! - заорала я. - Открывай, ублюдок!
   Никакого ответа.
   Выждав еще несколько  минут  (на  случай  посещения  Стасом  санузла),  я
возобновила штурм. И снова он не принес никаких результатов. И тогда в  моей
голове щелкнуло:
   А что, если Стас просто подставил меня?!
   Мысль,  показавшаяся  поначалу  невероятной,   быстро   обросла   нужными
свидетелями и ненужными подробностями. Стас не  имел  никакого  отношения  к
гастролям классических исполнителей, но почему-то  ему  срочно  понадобилась
аудиенция у Олева Киви.  Стас  дал  мне  фотографию  жены  Киви  и  попросил
максимально  соответствовать  ее  изображению.  Стас  купил  мне   билет   в
филармонию - именно на то место, на котором всегда сидела она.  А  столик  в
"Европе"? А чертов мускат "Миральва"? А контактные линзы? А перстень?!.
   Я едва не прошибла головой дверь. Олев Киви сказал, что  точно  такой  же
перстень он подарил своей жене. Какого хрена "точно такой же"?!  Это  и  был
перстень его жены! Но откуда Стас взял его? И зачем, зачем?!!
   Я вцепилась в листья Ваньки мокрого, стоящего на подъездном  подоконнике,
и зарыдала. Но это не были слезы отчаяния, - меня душила ярость. Как я могла
забыть о его сутенерском прошлом? В том, чтобы  подставить  шлюху,  не  было
ничего экстраординарного. Напротив, это даже поощрялось: шлюха всегда должна
знать свое место.
   Ты за все мне заплатишь, Стасик Дремов! Тем более что терять мне  нечего.
Я знаю еще один способ проникнуть к тебе в квартиру.
   Поднявшись на полпролета вверх, я оказалась перед чердачной дверью.  Ключ
от нее хранился в пожарном щите, за образцово свернутым брезентовым рукавом.
Этот тайничок показал мне когда-то  сам  Стас,  находившийся  в  благодушном
подпитии: иногда его перемыкало, он вспоминал, что  в  детстве  мечтал  быть
астрономом и открыть хотя бы одну сверхновую звезду. Никаких  сверхновых  он
не открыл, детскую мечту задвинул за бритый лобок, а вот  страсть  к  пьяным
посиделкам на крыше осталась.
   Ключ оказался на месте.
   Я вставила его в замочную скважину и открыла дверь на чердак.
   К  крошечному  слуховому  окну  вел  узкий  проход:  часть  чердака  была
перегорожена стеной,  за  которой  располагался  второй  этаж  двухуровневой
квартиры Стаса. Год назад он дал на лапу кому-то из районной  администрации,
чтобы ему позволили перенести коммуникации,  выдолбить  трухлявую  чердачную
начинку и расширить свои владения.
   ...Чтобы выбраться на  крышу,  мне  пришлось  снять  туфли  и  обматерить
никчемного двойника платья  Аллы  Кодриной.  Мало  того,  что  такая  модель
никогда не шла мне и мешала передвижению -  она,  именно  она  сыграла  роль
приманки для Олева Киви. Она ввергнула меня в несчастье.  Раскаленные  листы
железа жгли мне пятки, но я не чувствовала боли: Стас Дремов должен  за  все
ответить.
   Или все мне объяснить.
   Добравшись до его первого мансардного окна, я заглянула вовнутрь:  дохлый
номер - весь обзор перекрывала гребаная, не на шутку  разросшаяся  финиковая
пальма. Оставалось еще одно окно. Но если вторая  пальма  показывает  те  же
темпы роста - плохи мои дела.
   Со вторым окном мне повезло больше: оно  находилось  прямо  над  кроватью
Стаса. Пьяная страсть к звездам взяла верх над  трезвой  страстью  к  флоре.
Ура, olgu tervi-tatud  детские мечты, как сказала бы
Анне Раамат, звезда эстонского любительского порно...
   Стас лежал на кровати, широко  раскинув  руки  -  в  своей  любимой  позе
пресыщенного шейха. Я принялась стучать каблуком туфли по стеклу,  привлекая
к себе внимание, но он даже не пошевелился. Только Старый  Тоомас,  ходивший
по кровати, поднял голову и захлопал линялыми  крыльями.  Я  сложила  ладони
лодочкой, спасаясь от прямого солнца, и приблизила  лицо  к  стеклу:  теперь
солнечный свет не мешал мне, и я смогла рассмотреть комнату.
   И Старого Тоомаса.
   И Стаса.
   Старый Тоомас отклячил хвост и нагадил прямо  на  простыню.  Но  Стас  не
согнал неряху с кровати. Он и не мог этого сделать... Он тоже был мертв!
   Мертв, как Олев Киви.
   Мертв. Убит.
   Так же, как виолончелист.
   Вся голова в крови.
   На секунду мне показалось, что я схожу с ума, что  я  снова  вернулась  в
гостиницу, из которой с трудом выбралась сорок минут назад. Но это  была  не
гостиница,  это  была  квартира  Стаса!  Я  нависала  над  ней,   вцепившись
побелевшими пальцами в раму, с бесполезными туфлями в руках,  с  бесполезной
сумочкой, с бесполезной жизнью.
   Комната  Стаса  завертелась  перед  моими  глазами,  кровь  на  простынях
сложилась в контуры острова Сааремаа - именно туда  пригласил  меня  Стас  в
первое лето нашего знакомства. Пригласил и предложил работать  на  себя.  На
Сааремаа мы так и не поехали, но предложение Стаса я приняла. И  вот  теперь
он мертв. И у меня  больше  нет  работодателя.  И  лучшее,  на  что  я  могу
рассчитывать после побега из гостиницы, - это пошивочный цех в  какой-нибудь
женской колонии. От безысходности ситуации я застонала. Еще вчера вечером  я
была относительно свободна и относительно счастлива.
   Кажется, я отрубилась.
   А когда пришла в себя - тело Стасевича по-прежнему парило подо мной.  Мое
же собственное тело, распятое на стекле,  отбрасывало  причудливую  тень  на
кровать. И, по странному, почти мистическому совпадению, контуры тени  почти
совпадали с той позой, в которой лежал Стас. "Он потянет за  собой  и  меня,
потянет и меня", - билось в моих висках.
   Я сползла со стекла и на четвереньках добралась до чердачного окошка. Вон
отсюда. Теперь ты можешь надеяться только на себя.
   Выбравшись на площадку, я отряхнула платье и надела  туфли.  И,  стараясь
удержать в груди  бешено  колотящееся  сердце,  направилась  к  лифту.  А  в
следующую минуту... Я даже  не  успела  сообразить,  что  происходит,  когда
дверцы лифта распахнулись, и из них выплыла Вера Константиновна.
   Вера  Константиновна,   вечная   Стасова   домработница,   старая   сука,
ненавидевшая всех женщин моложе тридцати пяти.
   - Здравствуйте, - прошептала я заплетающимся языком.
   - Сам-то дома? - спросила она только для того, чтобы что-то спросить
   - Н-не знаю... Я... Я до него не дозвонилась.
   Лицо  Веры  Константиновны  исказила  гримаса:  "Знаем  мы,  как  ты   не
дозвонилась, знаем мы, за какой шнурок от звонка ты дергала".
   - А чего такая бледная? - не отвязывалась от меня старуха.
   - Неважно себя чувствую...
   "Знаем мы, как ты  неважно  себя  чувствуешь,  меньше  нужно  по  мужикам
таскаться!"
   - Может, зайдешь? - она посмотрела на меня испытующе.
   Я вздрогнула и уронила сумку. К счастью, она не раскрылась.
   - Поеду, пожалуй, - я уже держалась за створки лифта.
   - Привет-то передать?
   - Кому?!
   - Станиславу. Да что с тобой?
   Меньше всего Станиславу нужны  были  сейчас  мои  приветы.  Равно  как  и
финиковые пальмы, попугай Старый  Тоомас,  домработница,  кабинет  в  офисе,
переговоры, контракты, бритва "Жиллетт" и баночное  пиво.  Я  нажала  кнопку
первого этажа, и лифт пошел вниз. Давай же, давай!.. На то, чтобы обнаружить
труп, уйдет минуты две от силы. Еще минуту накидываем на выход  из  шокового
состояния  (дольше  он  у  закаленной   советской   действительностью   Веры
Константиновны вряд ли продлится), еще минуту -  на  набор  магических  цифр
"02"... Потом она сообразит, что к чему, бросится вниз и...
   Я должна убраться до  того,  как  Вера  Константиновна  вспомнит  о  моем
существовании.
   Коротко кивнув бабе Любе, я прорвалась на улицу  и  сразу  же  тормознула
битый  "жигуленок".  Черт  возьми,  второй  раз  за  сегодняшний  день   мне
приходится уносить ноги.
   "Жигуленок" выбросил меня у станции метро "Площадь Мужества",  прозванной
нашей со  Стасом  общей  подругой  Кайе  "Площадью  мужеложства".  Теперь  в
подземку - и до "Академической". Домой.  Мне  нужно  время,  чтобы  во  всем
разобраться и решить, что же мне делать дальше.
   Остаток пути я самым банальным образом проплакала, я с трудом подавляла в
себе желание не упасть на пол вагона и не забиться в падучей. Два раза  меня
пробовали утешить пенсионерки, четыре - молодые люди самых разных калибров и
расцветок.  Они  же  предлагали  мне:  адмиралтейское  бочковое,   токайское
коллекционное, прокатиться на лодке в ЦПКиО, переспать, посетить гей-клуб  и
сауну.  Еще  вчера  (о,  господи,  только  вчера!)  я  рассмотрела  бы   эти
предложения в порядке поступления. Но сегодня... Сегодня я  даже  не  знала,
где меня застанет огрызок белой ночи...
   Никакого патруля у моего подъезда не было, да и снайперов на крыше  тоже.
Я взлетела к себе на шестой  этаж  и  сразу  же  включила  телевизор.  Через
полчаса должны начаться  местные  новости.  Наверняка  убийство  Олева  Киви
попадет в них  (бедная  я,  бедная!).  А  пока  нужно  прекратить  истерику,
попытаться взять себя в руки и спокойно обдумать ситуацию.
   Итак.
   Вчера вечером в ресторане  "Европа"  при  большом  стечении  народа  одна
никому не  известная  женщина  подсняла  одного  очень  известного  мужчину.
Свидетелями в этом случае могут выступить:
   1. Метрдотель, физиономию которого я не смогла бы вспомнить и  под  дулом
пистолета.
   2. Криминальный репортер Сергей Синенко.
   3. Педрила Калыо.
   4. Шофер Гена.
   Потом - гостиница с другим набором очевидцев.
   1. Портье, физиономию которого я не  смогла  бы  вспомнить  и  под  дулом
пистолета.
   2. Стриженый секьюрити, просекший  мою  специальность  по  непроизвольным
движениям задницы.
   3. Недотепа-официант с сервировочным столиком.
   4. Снова Калью, назойливый, как представитель секты "Свидетели Иеговы".
   5. Два утренних охранника.
   6. Шофер Гена.
   Итого девять. Девять человек  популярно  объяснят  следственным  органам,
что, получив на руки живого Олева Киви, я за довольно непродолжительный срок
сделала из него мертвеца. А следственные  органы,  в  свою  очередь,  быстро
выяснят род моих занятий. И назначат мне  общественного  адвоката  из  числа
скрытых садомазрхистов... Ну почему, черт  возьми,  все  представители  этой
уважаемой профессии кажутся мне садомазохистами?!. Адвокат будет  настаивать
на версии превышения  необходимой  самообороны.  Или  на  версии  помрачения
сознания в связи с моей  экзотической  трудовой  деятельностью.  Веселенькая
перспектива, ничего не скажешь!
   А потом в дело подпрягутся две старухи с историей о том,  как  обвиняемая
Сулейменова В.А. покидала дом на Суворовском в состоянии сильного  душевного
смятения.
   Нет, мне не оправдаться. Мне ни за что не оправдаться.
   Я укрепилась в этой мысли еще больше, когда на экране телевизора возникла
заставка информационного блока. И первой шла сногсшибательная новость о том,
что  сегодня  утром  в  номере  гостиницы  было  найдено  тело  Олева  Киви,
виолончелиста с мировым именем. В городе  сразу  же  была  введена  операция
"Перехват" (ха-ха), но по горячим следам задержать  преступника  не  удалось
(хи-хи).  Следствие  рассматривает  несколько  версий  случившегося  и   уже
располагает фотороботом возможной убийцы. Личность убийцы устанавливается.
   Фоторобот был довольно удачным: во всяком случае, я сразу же узнала  себя
в маскарадном прикиде Аллы Кодриной.
   Вот теперь действительно все. На то, чтобы вычислить мое местопребывание,
им  хватит  нескольких  часов.  Не  так  часто   в   Питере   лишают   жизни
виолончелистов  с  мировым  именем.  Сначала  я  впала  в  ступор,  потом  в
неистовство, потом в отчаяние. Потом обнаружила себя перед раскрытым шкафом,
судорожно перебирающей тряпки.
   Побег. Единственная здравая мысль. Во всяком случае - сейчас.
   Но все мое барахло годилось лишь для побега в душевую кабинку после акта.
Провокационные платья микроскопические топики, способные прикрыть разве что
половину соска разнузданные юбки, подол которых сливался в экстазе с линией
бедер... Чулки со швами, чулки без швов, целый ящик одноразовых колготок - и
белье, белье, белье. Ну вот на кой черт мне понадобилось столько белья?!.
   Я нашла то, что искала, на вешалке в прихожей: джинсы, в которых я обычно
выносила мусор, и футболку Лешика, которую уже давно собиралась  пустить  на
тряпки. Теперь все остальное: два экспериментальных крема от морщин,  скраб,
гель, косме...
   Нет, косметика, пожалуй, не пригодится.
   Я снова зарыдала - и рыдала до тех пор, пока не пришла к компромиссу:  из
косметики я возьму тушь, помаду и пудру (можно отправляться в  неизвестность
с абсолютно голой задницей, но голое лицо - это  извините!).  И  крем.  Один
только крем. Один-единственный.
   Затем я выгребла все  имеющиеся  в  наличии  деньги  набралась  довольно
приличная сумма: что-то около двух тысяч баксов. Плюс три сотенные  рублевые
купюры, которые лежат у меня в сумке...
   Вместе с ножом.
   Нож нужно  выбросить  при  первой  же  возможности.  В  мусорный  бак.  В
Муринский ручей. В Неву, если повезет добраться. Куда угодно.  Открыв  сумку
(последний раз я делала это еще в  гостинице  на  Крестовском),  я  извлекла
помятый свиток туалетной бумаги и вытащила нож. И так и застыла.
   Нож, хранивший в своей глубине все подробности  вхождения  в  тело  Олева
Киви, был самым необычным ножом, который  я  видела  в  своей  жизни.  Грубо
говоря, это был даже не нож, а скорее кинжал. В рукоять, выполненную в  виде
какого-то цветка, был вправлен внушительных размеров камень. И  похоже,  что
это был не просто камень: все  мои  внутренности  затряслись  при  виде  его
сверкающих  граней.  Камень  сильно  смахивал   на   алмаз.   Нужно   только
проконсультироваться с каким-нибудь ювелиром, а вдруг и вправду камень имеет
ценность! И если вынуть его и спилить на более мелкие...
   Я легонько стукнула себя по  скуле:  ты