иногда  забывала.  Галина
Дмитриевна заранее спрятала его в тумбочку, за метком с фруктами, сестра
даже не вспомнила о пульте и искать не стала.

***

   За полтора часа, проведенные  в  думском  пресс-центре,  Маша  узнала
много нового и интересного. До Феликса дошло, наконец,  что  ее  прислал
концерн ?Парадиз?,  что  она  выпускница  Гарварда  и  намерена  изучать
русский политический пиар.
   - А, прости, кто субсидирует тебя? - спросил он, прищурившись, и Маша
поняла, что он протрезвел окончательно.
   - Концерн. Кто же еще?
   - Класс. Мне бы так... Слушай, а ты с Хоганом лично знакома?
   - Конечно, - скромно кивнула Маша, -  я  иногда  сопровождаю  его  на
всяких важных переговорах, конференциях.
   - Погоди, а кто же тебя встретил?
   - Сотрудник нашего посольства.
   - Где ты будешь жить?
   - Он же снял мне квартиру через знакомых.
   - Интересно, где, в каком районе?
   - В центре.
   - Класс, - одобрительно кивнул Феликс, -  и  как  квартира,  хорошая?
Сколько комнат?
   - Слушай, ну какая тебе разница? - слегка рассердилась Маша. -  Я  же
не спрашиваю тебя, сколько комнат в твоей квартире.
   - А ты спроси. Я отвечу, - Феликс заулыбался, показывая ряд  отличных
зубов, ровных и белых, - могу даже в  гости  пригласить.  Хочешь,  прямо
сегодня. Я живу один. Квартирка так себе,  трехкомнатная,  сто  тридцать
метров, в новом элитном доме, холостяцкая, но  уютная.  Ты  вечером  что
делаешь?
   - Ужинаю с сотрудниками посольства, - отрезала Маша.
   Этот Феликс стал ужасно раздражать  ее.  Ей  показалось,  что  насчет
трехкомнатной квартиры в элитном доме он врет. Просто так,  из  любви  к
искусству. Более  того,  он  приглашает  ее  в  гости  сегодня  вечером,
совершенно  точно  зная,  что  она  откажется.  И  еще,   он   постоянно
гримасничал, как будто на его лицо была натянута мягкая резиновая маска,
снабженная изнутри сложным самодвижущимся механизмом.
   - А,  понятно,  -  он  вытянул  губы  трубочкой  и  сдвинул  брови  к
переносице. - У тебя там небось полно знакомых, в посольстве? Слушай,  а
ты не могла бы взять меня туда на какую-нибудь тусовку?
   - Видишь ли, я не собираюсь ходить  на  посольские  тусовки,  у  меня
здесь совсем другие задачи. Я пишу диссертацию.
   - Ты? Чего, серьезно, что ли? Сколько же  тебе  лет,  малышка?  -  он
вдруг засмеялся, до того странно, фальшиво, до того некстати,  что  Маша
слегка напряглась.
   - Двадцать пять.
   - Ого, уже какая взрослая, - он перестал смеяться,  словно  внутри  у
него выключилась машинка игрушечного смеха, и тут же скорчил  серьезную,
важную морду.
   - Я вот тоже все хочу что-нибудь такое написать,  повесть,  например,
или  роман.  Мог  бы  стать  известным  писателем,  сейчас  это  просто.
Настоящих писателей нет, и я бы на фоне нынешнего дерьма стал Толстым  и
Достоевским сразу, в одном лице, - последовала очередная гримаса,  рыжие
брови сдвинулись к переносице, уголки губ поползли вниз.
   - Очень интересно, - вежливо улыбнулась Маша, - у  тебя  уже  есть  в
голове готовые сюжеты?
   - Сколько угодно! -  он  закатил  глаза,  прикусил  губу,  застыл  на
несколько секунд в глубокой задумчивости и вдруг выпалил:
   - Слушай, ты есть хочешь?
   - Да, наверное, - кивнула Маша.
   - Тогда пошли. Я угощаю. Я редко угощаю женщин, но ты мне нравишься.
   В лифте он прилип к  зеркалу  и  забыл  о  Маше,  пригладил  ладонями
волосы, оскалился, принялся рассматривать свои отличные зубы. Когда лифт
остановился, внезапно ткнул Машу пальцем в спину и сказал:
   - Пиф-паф, мы приехали.
   В подвальном  буфете  было  почти  пусто.  Феликс  набрал  себе  гору
бутербродов. Маша ограничилась овощным салатом, соком и чашкой кофе.
   - А Вику ты, значит, никогда не  видела?  -  спросил  он,  расставляя
тарелки на столе. Маша грустно помотала головой.
   - А Бриттена?
   - Пару раз, мельком.
   - Слушай, а что там в Америке говорят об этом убийстве? - он принялся
выковыривать жир из ломтика сырокопченой колбасы  и  складывать  его  на
край тарелки. - Какая вообще была реакция?
   - У кого?
   - Ну, например, у Хогана, и вообще у всех.
   - Какая может быть реакция на убийство? - Маша пожала плечами. - Шок,
возмущение, жалость. У Томаса осталось трое детей.
   - Ага, ага, - кивнул Феликс и сунул в рот дырявый кусок колбасы, -  а
в новостях показали?
   - Да, был небольшой сюжет. Но я не видела.
   - Сугубо между нами, сначала у нас с Викой кое-что наклевывалось, ну,
ты понимаешь, - вдруг сообщил Феликс интимным шепотом, -  я  такие  вещи
чувствую, опыт кое-какой  имеется,  женским  вниманием,  как  говорится,
никогда обойден не был. Тут, кстати, недавно одна  фотомодель,  все  как
надо, сто девяносто, ноги вообще нереальные, - он отрубил ладонью  черту
метрах в полутора от пола и часто, печально заморгал,  -  но  ничего  не
вышло. Понимаешь, она носит трусы и лифчик разных  цветов.  Я  этого  не
выношу. Ладно, это совсем другая песня, - он лирически вздохнул и на миг
прикрыл глаза, - что касается  Вики,  то,  конечно,  когда  к  ней  стал
подъезжать сам Жека, у нее уже выбора не было.
   - Кто такой Жека? - шепотом спросила Маша.
   - Рязанцев. Он на Вику очень серьезно запал, очень. Конечно,  она  не
могла отказать.
   - Как же его жена?
   - А при чем здесь жена? -  поморщился  Феликс.  -  Галина  Дмитриевна
женщина, мягко говоря, странная, такая вся из  себя  высокодуховная.  На
мой взгляд, просто  сдвинутая.  Она  укатила  в  Венецию,  вроде  решила
учиться живописи на старости лет. Да и вообще, одно другому  не  мешает.
Вот мне интересно, чисто психологически, что для  него  круче  -  смерть
Вики или ее отношения с Бриттеном? Видела бы ты, что с  ним  было  вчера
после анонимного звонка! Как его корежило, ужас. Хорошо, вовремя  успели
камеру убрать. Я уж думал, придется ?скорую? вызывать. И главное, звонок
ни хрена не отследили, оператор в штаны наложил, сразу отключился.
   Между прочим, по большому счету, виноват Егорыч. Если бы  он  заранее
предупредил Жеку о Бриттене, не было бы такого скандала. Но он  возомнил
себя тонким психологом, решил, что будет лучше, если Рязанцев узнает все
после эфира.
   - Кто такой Егорыч? - спросила Маша.
   - Начальник службы безопасности Студеный Геннадий Егорович, полковник
ФСБ в отставке. Вику люто ненавидел. Знаешь, сугубо между нами, - Феликс
наклонился совсем близко и выставил перед Машиным лицом три пальца, - ты
меня поняла?
   - Не совсем, - шепотом призналась Маша.
   - Если реально смотреть на вещи. Вику и Бриттена могли  заказать  три
человека. Егорыч, сам Жека и еще один американец,  Стивен  Ловуд,  между
прочим, сотрудник вашего посольства,  заместитель  атташе  по  культуре.
Егорычу Вика мешала потому,  что,  во-первых,  сильно  влияла  на  Жеку,
сильней, чем Егорыч. Этого он ей простить не мог. К тому же  у  нее  был
крутой конфликт с партийным пресс-центром. У нас ведь два  пресс-центра,
чтоб ты знала, мы - думский, а есть еще партийный. Там сплошные  братки,
и все Егорычу  лепшие  кореша.  Жека  мог  застрелить  обоих  просто  из
ревности, когда узнал про Бриттена.
   - А заместитель атташе? - равнодушно спросила Маша. - Ему зачем  было
заказывать?
   - Ему Бриттен  чем-то  мешал.  Может,  и  Вика  тоже.  По-моему,  там
какие-то крутые шпионские разборки, у вас же в посольстве  все  немножко
это, - он скорчил очередную рожу, - ЦРУ, ФБР, ну, ты понимаешь.
   - Нет, - покачала головой Маша, - не понимаю.  Главное,  не  понимаю,
откуда ты все это знаешь?
   - А я наблюдательный, я людей насквозь вижу, со  всеми  их  потрохами
гнилыми, со всеми их сублимациями и фрустрациями.
   Феликс жевал и говорил, говорил интимно и эмоционально. Иногда у него
изо рта вылетали кусочки еды. Маша мужественно  терпела,  слушала  очень
внимательно и старалась не перебивать.

Глава 27

   Каждое  утро  после  часовой  пробежки  и  легкого  завтрака   Андрей
Евгеньевич  Григорьев  просматривал  кипы  свежих  российских  газет   и
журналов. Телевизионная антенна отлично принимала три главных российских
канала. Уникальную способность старого разведчика читать между  строк  и
слушать между фразами высоко ценили в русском секторе ЦРУ.  Он  умел  из
сомнительных сенсаций, платных  разоблачений  и  восхвалений,  косвенной
рекламы и патологически подробных сводок  уголовной  хроники,  из  всего
этого  хаоса  выуживать  реальную,  иногда  совершенно   неожиданную   и
секретную информацию.
   Ему приходилось наблюдать,  как  на  следующий  день  после  громкого
заказного убийства в вечернем эфире выступает очевидный  заказчик  этого
убийства и вполне искренне печалится  о  заказанном.  Или  как  истекает
разоблачительным поносом популярный тележурналист,  отрабатывая  деньги,
вложенные в него теневым олигархом. Андрей Евгеньевич  ухмылялся,  глядя
на экран. Он предвидел, что  олигарху  довольно  скоро  придется  самому
захлебнуться в этом жидком дерьме, им же оплаченном.
   Григорьев хихикал и урчал, как сытый кот, читая мужественную исповедь
какого-нибудь  пожилого  нахала,  метящего  во   власть   и   бесстрашно
разоблачавшего тех, кто уже не имеет никакого  влияния  и  нисколько  не
опасен. Нахалу ничего  не  светило.  Он  был  слишком  глуп  и  труслив.
Впрочем, при таких бедных талантах мелькнуть в прессе и на  экране  хотя
бы пару раз - уже великая победа. Может, ему этого будет довольно на всю
оставшуюся жизнь?
   Но особенно любопытно было видеть  на  экране  старинных  знакомых  в
новых ролях. Вот благообразный  сладкий  старичок,  президент  одной  из
бывших советских республик,  трогательный,  нежный,  кушает  творожок  с
изюмом на завтрак. Длинная челка, давно седая, зализана назад, со лба  к
макушке. Всю жизнь он носил одну прическу,  неудобную  и  совершенно  не
шедшую ему. Жидкие, промазанные липким гелем пряди падали ему на лоб, он
встряхивал головой, и в этом резком жесте читалась какая-то подростковая
нервозная  неуверенность,  мучительное  желание  нравиться,  производить
сильное впечатление.
   Большеглазая правнучка, ангел,  сидит  у  него  на  коленях,  теребит
нежными пальчиками дедушкину  липкую  седую  челку.  Этот  душка-дедушка
начинал с простого следователя в аппарате Берии. Крови  на  нем  больше,
чем на каком-нибудь легендарном маньяке. Он мечтал стать  диктатором,  и
стал им, и теперь самому себе умиляется. В его  империи,  пока  он  жив,
никаких переворотов не будет. Как максимум - пара  неудачных  покушений,
им же самим инсценированных,  чтобы  обвинить  оппозицию.  Потом,  когда
помрет, начнется хаос, долгий, серьезный и опасный для соседей. Так  что
соседям, главный из которых - Россия,  лучше  не  портить  ему  нервы  и
беречь его державное здоровье.
   В первое утро  после  отлета  Маши  в  Москву  государственный  канал
Российского телевидения показывал передачу  о  домашней  жизни  сладкого
дедушки диктатора.  Это  был  повтор,  уже  третий  по  счету.  Ведущая,
стареющая красотка, тележурналистка Круглова, вопреки своему обыкновению
не задавала язвительных вопросов и даже сменила свою  привычную,  слегка
высокомерную  и  насмешливую   интонацию   на   совсем   другую,   почти
подобострастную. С руководителем республики она беседовала  так,  словно
состояла в штате его домашней прислуги. Видно, ей заплатили вдвое больше
обычного и еще слегка припугнули, прежде чем позволили переступить порог
диктаторского дворца.
   Григорьев несколько минут с интересом смотрел на экран.  Передачу  он
уже видел,  но  хотелось  освежить  в  памяти  некоторые  детали.  Через
мусульманскую империю периодически осуществлялись  нелегальные  поставки
оружия странам-изгоям. Дедушка был связан узами давней личной  дружбы  с
Саддамом Хусейном. Об этом знали спецслужбы.
   Еще в начале девяностых, во время выборов нового руководителя  бывшей
азиатской  республики,  Григорьев  готовил   развернутую   аналитическую
справку для ЦРУ о богатом прошлом сладкого  дедушки,  генерал-полковника
КГБ в отставке, и о возможных направлениях его политики в случае победы.
Его тайным консультантом был  Всеволод  Сергеевич  Кумарин,  заместитель
начальника Управления глубокого погружения, того самого УГП, в котором с
1983-го по сегодняшний день служил полковник Григорьев.
   Американцам дали понять, что на выборах победит  именно  он,  сладкий
дедушка, приятель Саддамки, однако ничего обидного для них в этом нет. В
будущем они  могут  воспользоваться  его  посредническими  услугами  для
тайных дипломатических переговоров. А что касается поставок  оружия,  то
это всего лишь резервный  компромат,  один  из  рычагов  воздействия  на
сладкого дедушку, если он вдруг заупрямится  при  решении  какого-нибудь
важного политического вопроса.
   Глядя  на  экран,  Григорьев  вспомнил,  что  совсем  недавно   глава
оппозиционной партии ?Свобода выбора? Евгений Рязанцев выступил с резкой
критикой диктатора, заявил, что в бывшей республике  жестоко  попираются
права человека, зреет настоящий  культ  личности  по  северно-корейскому
образцу, и все такое.
   В голове Андрея Евгеньевича мгновенно вспыхнула очередная,  наверное,
десятая по счету версия убийства Кравцовой и Бриттена.  Он  покрутил  ее
так-сяк, отбросил прочь как совершенно абсурдную, выключил  телевизор  и
принялся  листать  страницы  частных  объявлений  русской   эмигрантской
газеты ?Покупатель?. Дойдя до раздела ?Животные?,  он  взял  карандаш  и
медленно заскользил по строчкам.
   "Срочно бесплатно отдам в хорошие руки белого котенка мужского  пола.
Возраст полтора месяца. Глаза большие,  голубые,  характер  дружелюбный.
Звоните сегодня!"
   Грифель замер над телефонным номером. Из текста объявления следовало,
что  Андрея  Евгеньевича  вызывает  на  связь  человек  Кумарина.  Вызов
экстренный. Первые три цифры 718 были кодом Бруклина. Это означало,  что
звонить следует сию минуту. Григорьев набрал номер. Ему ответил  молодой
женский голос.
   -  Неужели  у  вас  действительно  есть  белый  котенок  с   голубыми
человеческими глазами? - спросил Григорьев.
   - Амалия Петровна родила троих, - важно сообщила женщина.
   - Амалия Петровна -  это  кто?  -  кашлянув,  уточнил  Григорьев.  Он
пытался понять,  не  скрывается  ли  за  странным  ответом  какое-нибудь
закодированное дополнение к полученной информации.
   - Персиянка, платиновая блондинка. К  сожалению,  эти  дети  -  плоды
случайной любви с одним беспородным  хулиганом,  живущим  по  соседству.
Именно поэтому  мы  вынуждены  раздавать  их  бесплатно.  Двоих  мы  уже
пристроили. Остался один.  Вероятно,  он  ждет  именно  вас,  -  женщина
немного тянула слова, голос у нее был низкий и глубокий.
   - Да-да, говорите адрес,  я  сейчас  же  приеду,  -  Григорьев  вдруг
заволновался, сам не понимая почему.
   - Я живу на Кони-Айленд, как  раз  сейчас  собираюсь  на  прогулку  с
ребенком. Могу встретить вас у выхода из сабвея,  с  восточной  стороны.
Или вы на машине?
   - Я на машине, но это не важно. Как я вас узнаю?
   - Меня очень просто узнать. У меня длинные красные волосы  и  зеленая
кожаная куртка. Рост сто  восемьдесят  пять.  На  животе  у  меня  будет
?кенгуру? с черным мальчиком  семи  месяцев,  на  плече  сумка  с  белым
котенком полутора месяцев.
   - Звучит заманчиво, - ухмыльнулся Григорьев.
   - Выглядит еще заманчивей. Меня зовут Соня. А вас?
   За эти  годы  они  с  Кумариным  пользовались  самыми  разнообразными
вариантами  связи.  Григорьев  жил  по  давно  сложившемуся  расписанию.
Вставал в восемь утра, бегал до девяти, по вторникам и пятницам ровно  в
полдень приходил в один и тот же супермаркет за продуктами, два  раза  в
месяц, по понедельникам, сдавал белье в прачечную, по средам  с  полудня
до трех играл в теннис и так далее.
   В супермаркете к нему  могла  подойти  пожилая  женщина  и  попросить
прочитать, что написано мелким шрифтом на коробке с  полуфабрикатом  для
домашнего печенья, поскольку она забыла дома очки. Фраза типа ?Раньше  я
пыталась носить контактные линзы, но от них слезятся глаза?  обозначала,
что эта женщина пришла от Кумарина. Или,  допустим,  во  время  утренней
пробежки его обгонял молодой человек, такой же бегун, как он, с таким же
плеером, пристегнутым к поясу. Прямо перед Григорьевым плеер  соскакивал
и падал на тротуар. Молодой человек останавливался, растерянно озирался,
Андрей Евгеньевич поднимал плеер, отдавал ему, следующие метров сто  они
бежали рядом, разговаривали, и сигналом служила фраза  типа:  ?Раньше  я
слушал только современный рок, а теперь предпочитаю старый джаз,  Каунта
Бейси и Ли Хукера?.
   Все это  были  случайные  незнакомые  люди,  белые,  черные,  желтые,
молодые и старые, мужчины и женщины. Они сообщали только место  и  время
следующей встречи, маскируя фразу так, что никакой ?хвост? из ЦРУ не мог
бы догадаться, о чем идет речь. Например, пожилая  леди  в  супермаркете
долго и нудно рассказывала, что вот это печенье печет ее приятельница. В
прошлую субботу они устроили маленький  пикник  в  Центральном  парке  у
озера. У них такая традиция, вот уже тридцать лет, каждую вторую субботу
апреля, независимо от погоды, вся их университетская группа  встречается
в Центральном парке в определенном месте. Так вот, приятельница принесла
домашнее печенье, вкуснее которого нет на свете.
   Это означало, что следующая встреча должна состояться  в  Центральном
парке, в следующую субботу, в  три  часа  дня,  именно  там,  где  якобы
устраивают свои пикники бывшие выпускницы Колумбийского университета.
   Молодой человек с плеером мог порекомендовать  какую-нибудь  книгу  о
джазе, назвать конкретный книжный магазин, добавить, что с  понедельника
там будут хорошие скидки, до пятнадцати процентов.
   В понедельник в три часа Григорьев встречался со связником в  книжном
магазине, у полки с названной книгой.
   Объявления в газете Кумарин не любил и практически не использовал. Из
всех способов  связи  этот  он  считал  самым  банальным  и  ненадежным.
Помещать один и тот же текст опасно. Постоянно менять  его,  придумывать
что-то  новое  сложно.  Из-за  однообразного  расписания  жизни   каждое
действие Григорьева было прозрачным, не только для УГП, но  и  для  ЦРУ.
Любая случайная  или  запланированная  встреча  должна  иметь  четкую  и
совершенно  достоверную  бытовую  мотивацию,  тогда   она   не   вызовет
подозрений. Объявлениями пользовались,  когда  возникал  хороший  повод.
Например, в 1992-м Андрей Евгеньевич  именно  по  объявлению  отправился
покупать старинный письменный стол красного дерева. Все  было  продумано
до мелочей и совершенно реально. Он  правда  мечтал  о  таком  столе.  В
антикварных  магазинах  попадались  только  баснословно  дорогие.  Автор
объявления предлагал умеренную цену. И никто, даже Макмерфи,  не  увидел
ничего странного в том, что покупатель и продавец часа два беседовали  у
продавца дома. Никому  в  голову  не  пришло  попытаться  прослушать  их
невинный треп.
   Название и номер газеты, в которой должно было появиться  объявление,
некоторые детали текста, все оговаривали заранее, на предыдущей встрече.
   Последний контакт  с  кумаринским  связником  состоялся  чуть  больше
месяца назад. Это была русская дама лет пятидесяти, очень приятная.  Они
встретились в приемной у  стоматолога,  быстро  и  незаметно  обменялись
информацией, потом дама заговорила о кошках. Григорьев охотно  поддержал
разговор, рассказал о своем Христофоре, который умер всего лишь  полгода
назад.
   - Он прожил со мной почти восемнадцать лет, и теперь  я  мучаюсь,  не
могу решить: завести нового котенка  или  лучше  не  надо,  -  признался
Григорьев, - я так привык жить с котом, что без него дом кажется пустым.
А с другой стороны, очень уж тяжело терять, почти как близкого человека.
   - Да конечно же, заведите себе  котенка,  причем  точно  такого.  Это
совсем не сложно. Даже не надо  специально  ехать  в  зоомагазин  или  в
кошачий клуб. Просто посмотрите пару